Лихорадка Энцелада

Айла Фишер затянула шлем скафандра, ощущая, как холодный полимер прилипает к вискам. На HUD вспыхнули зелёные символы: «Давление стабильно. Температура: -89 градусов по Цельсию. Радиация: 2.3 зиверта». Снаружи, за прозрачным куполом станции «Фобос-7», марсианский рассвет разливал кровавые мазки по горизонту. Алые вихри пыли бились о бронированные панели, словно пытаясь выгрызть брешь в хлипком человеческом уюте. Эти зори напоминали ей старые фрески из учебника по мифологии — титаны, истекающие жидким золотом. Но здесь не было богов, только колония, умирающая от жажды.

— Фишер, давление в норме, — пробурчал Корвин через комлинк. Его голос, искажённый помехами, напоминал скрежет шестерёнок. — Не застрянь в трещине, геолог. Без тебя буры сами не заправятся.

Он всегда говорил «геолог» с ядовитой нежностью, будто это было ругательство. Айла проигнорировала его, направляясь к четырнадцатой скважине. Её серый скафандр сливался с рельефом — стандартный камуфляж для полевых работ, в отличие от броского костюма Корвина. Его костюм сиял неоновыми граффити: на спине красовался череп с каплей воды вместо глаза и лозунг «Вода или смерть». Корвин так развлекался в свободное время — делал из своего скафандра экспонат для выставки в музее.

Скважина напоминала гигантскую иглу, вонзённую в марсианскую плоть. Айла достала образец льда — прозрачный цилиндр с трещинами, словно слеза, застывшая в криокамере. Под ультрафиолетовыми лампами «АкваСферы» лёд возрастом в миллиард лет таял со скоростью два кубометра в сутки. Капля в океане для колонии, где даже туалетную воду фильтровали по шесть раз.

— Эй, Фишер! — Корвин заглянул в шлюз, держа в руке чашку с коричневой жижей, которую колонисты называли кофе. — Тебя в штаб зовут. Говорят, нашли новый источник для твоего пылесборника.

*****

Купол пах как больничная палата: стерильный воздух с примесью озона и пота. Директор Ширин сидел за стеклянным столом, на котором дрожала голограмма Энцелада. Спутник Сатурна висел в чёрной пустоте, исчерченный синими «тигровыми полосами» — трещинами, из которых били гейзеры. Шлейфы воды сверкали алмазной россыпью, превращаясь в ледяной дождь под светом далёкого Солнца.

— Каждый гейзер выбрасывает двести килограмм воды в секунду, — Ширин провел рукой сквозь голограмму, и цифры замигали кровавым алым. — Этого хватит, чтобы заполнить наши резервуары за месяц и сделать существенный шаг в терраформировании Марса.

Айла прикоснулась к образцу льда в кармане скафандра. Холод просочился сквозь перчатку, напоминая о земном детстве: снежный ком в руках, смех сестры Лили, первый и последний снегопад перед климатической катастрофой.

— Даже если «АкваСфера» построит корабль с двигателями VASIMR, буксировка льда через пол-Солнечной системы...

— «Гиперион» уже в доках, — перебил Ширин. Голограмма сменилась изображением корабля-челнока, напоминавшего серебристую стрекозу с десятком ионных двигателей. — Старт через семьдесят два часа. Ты — руководитель миссии. И да, — его взгляд стал ледяным, — забудь про отчет о аминокислотах с «Кассини-2». Корпорация провела анализ. Эти данные были ошибочными.

Айла сжала образец так, что лёд затрещал. В 2135 году зонд зафиксировал хиральные молекулы в выбросах Энцелада — признак возможной биосферы. Но корпорации нужна вода, а не открытия.

— Кто ещё в команде? — спросила она, глядя на цистерны «Гипериона», пустые, как гробы.

— Корвин, инженеры из сектора G, биоробот для ремонта. — Ширин протянул планшет. — И используйте гравитационную линзу для связи. Корпоративные спутники у солнечного фокуса. Земля не должна знать деталей.

На обратном пути Айла свернула к Кратеру Молчания. Здесь, под тридцатью метрами вечной мерзлоты, лежала Лили. Не героическая смерть в бою с песчаным демоном, а абсурдный финал: заклинивший клапан скафандра, когда она несла ведро воды для гидропоники. Марс убивал тихо, без пафоса.

— Фишер! — Корвин вынырнул из тени купола, держа свёрток в руках. — Держи, а то помрёшь раньше, чем мы долетим.

Она развернула упаковку. Внутри лежал чёрный гидрогелевый костюм, покрытый карбоновыми рёбрами.

— Бронескафандр третьего поколения, — Корвин постучал по материи, и та затвердела под его пальцами. — Ударься о ледяную глыбу — гель станет крепче стали. Только не перегревай, а то потечёт, как сопли.

Айла кивнула. В его глазах горел огонь земных бурильщиков — тех, что выкачивали метан из океанов, пока планета не захлебнулась парниковыми газами.

— Спасибо, — прошептала она. — Но если там есть жизнь...

— Жизнь? — Корвин достал сигарету с синтетическим табаком. — Это когда крысы в вентиляции «Фобоса» грызутся за капли конденсата. Всё остальное — пыль.

Он щёлкнул зажигалкой, но ветер, вечный дуэлянт Марса, сорвал пламя.

Двигатели «Гипериона» взревели инфразвуком, заставив дрожать купола. Айла посмотрела на Энцелад в мониторе. Синие трещины спутника мерцали, словно вены, наполненные жидким светом.

— Поехали, — прошептала она, сжимая кулаки.

Корабль рванул вверх, оставляя за собой шлейф ионизированного газа. Марс проводил их песчаным вихрем, выцарапывающим на броне: «Выбирайте мудро». Но Айла уже видела во тьме иные письмена — тайные, ледяные, ждущие голоса тех, кто мог скрываться под снегами Энцелада.

*****

Энцелад висел за иллюминатором, словно разбитая фарфоровая чаша, склеенная ледяными паутинами. Его трещины — «тигровые полосы» — мерцали голубым фосфоресцирующим светом, будто под тонкой коркой льда пульсировали гигантские биолюминесцентные вены. Айла Фишер прижала ладонь к бронированному стеклу, наблюдая, как отпечатки её пальцев запотевали и тут же кристаллизовались в иней. Через скафандр холод не чувствовался, но она содрогнулась, словно спутник передал ей свой немой зов.

— Красиво, да? — Корвин втиснулся в рубку, едва не задев шлемом панель управления. В его руках дымился термос с густой жижей — «кофе» из рециклированных водорослей с запахом горелого пластика. — Как будто гигантский ребёнок поцарапал мячик ножом. И ведь каждый из этих гейзеров — наша золотая жила.

Он ткнул пальцем в экран, где датчики фиксировали выбросы: струи водяного пара, смешанного с азотом и метаном, вздымались на сотни километров, рассыпаясь в космосе алмазной пылью. Айла молчала. Её взгляд цеплялся за спектрограмму — пики органических соединений выстраивались в зловещий танец. Ацетонитрил. Формальдегид. Следы полициклических углеводородов. Картина, срисованная с первичного бульона Земли, застывшего во льдах на миллиарды лет.

— Базу ставим здесь. — Корвин вывел на голографическую карту точку у южного полюса, где трещины сплетались в мерцающий лабиринт. — Лёд тоньше, плюс термальные источники греют, как батареи. Просверлим кору за неделю.

— Толщина — 23 километра, — отозвалась Айла, не отрываясь от данных. Её пальцы скользили по экрану, увеличивая участок с аномальными тепловыми пятнами. — Даже с плазменными бурами это займёт месяц. И каждый метр — риск обрушения. Ты видел сейсмограммы? Под нами пульсирующие полости.

Корвин фыркнул, разбрызгивая «кофе», которое оставило ржавые подтёки на его скафандре с граффити «Вода или смерть». — Ты как та старая карга из Совета по этике на Земле. «Риск», «осторожность»... Да тут хоть десять экосистем похорони — никто не всплакнет. Это же не твой проклятый Марс с могилой сестры. Энцелад — мёртвый шарик.

Он ошибался. Мёртвые миры не выстреливают в космос органикой. Но Айла промолчала, сжимая в кармане обломок земного кварца — последний подарок Лили. Камень, когда-то тёплый, теперь леденящий пальцы сквозь гидрогель.

*****

Спуск на поверхность напоминал погружение в молочную баню. «Гиперион», дрожа как стрекоза в урагане, завис над равниной, изрытой ледяными иглами высотой с небоскрёб. Реактивные струи плавили азотный лёд, поднимая облака пара, которые застывали в воздухе хрустальными мушками. Когда шлюз открылся, Айла увидела пейзаж, словно сошедший с полотен безумного сюрреалиста: кристаллы метана росли гроздьями, напоминая кораллы из кошмаров, а под ногами трескался снег из замёрзшего уклекислого газа, издавая звук, похожий на шепот проклятий.

— Гравитация 0,113 g, — пробормотала она, делая шаг. Ноги поднялись слишком легко, будто тело забыло о марсианских 0,38 g. Воздух (точнее, его отсутствие) звенел тишиной, прерываемой лишь прерывистым дыханием в комлинке. — Корвин, проверь анкеры базы. Грунт здесь как песок после шторма.

— Не учи инженера ковырять лёд, — буркнул он, но всё же вонзил сейсмозонд в поверхность. Прибор замигал кроваво-красным. — Чёрт возьми! Под нами целые каверны. Ледяные пещеры?

Айла наклонилась, подбирая осколок. Лёд был мутным, с вкраплениями тёмных прожилок, словно спутник истекал нефтью. Она провела спектрометром — органика. — Не пещеры. Это конвекционные потоки. Тёплый лёд поднимается из океана, холодный опускается. Как лава в магматической камере. Мы стоим на крышке кипящего котла.

— То есть буримся быстрее, — Корвин засмеялся, поправляя шлем, заляпанный чёрными брызгами смазки. — Изымаем воду до того, как этот ледяной пузырь лопнет.

Она хотела возразить, но в этот момент сирена прорезала тишину. С запада, из-за гребня ледяных игл, вырвался столб пара, окрашенный в ядовито-синий оттенок метановыми примесями. Гейзер бил вверх с такой силой, что слабая гравитация не смогла удержать струю — кристаллы воды рассыпались в космосе, поймав солнечный свет. На мгновение Энцелад примерил сияющее гало, словно ангел, рвущийся из ледяных оков.

— Боже... — прошептал кто-то из команды. Даже Корвин замер, уронив термос.

Айла включила спектрометр. В водяной пыли танцевали молекулы — сложные, углеродные, с ветвящимися цепочками. Жизнь? Или просто химический каприз? Она сжала образец льда в руке. Он начал таять даже сквозь гидрогель, напоминая, что под ногами — не просто мёрзлая пустыня. Океан. Возможно предпоследний, живой. Возможно, обитаемый.

*****

База «Тритон-1» росла как инопланетный гриб. Надувные модули, покрытые куполом из углеродного волокна, раздувались, словно легкие, а плазменные буры пробивали шахты для якорных тросов, выжигая во льду чёрные шрамы. Корвин носился между кранами и экскаваторами с яростью голодного шакала:

— Грег! Закрепи балласт на восточном секторе, иначе следующий гейзер сдует нас к Сатурну! Ты, новичок, не стой как статуя — тащи контейнеры! И чтобы через час первый бур ушёл на километр вглубь!

Айла наблюдала из лабораторного модуля, где стены были увешаны пробирками с образцами. Её пальцы пролистывали отчёты «АкваСферы» о «стерильности» Энцелада. Все пробы — с поверхности. Никто не опускался глубже километра. Как они могли быть так слепы? Она вспомнила доклад 2135 года: зонд «Кассини-2» зафиксировал в гейзерах неравномерное распределение хиральных молекул — верный признак биологической активности. Но корпорация списала это на «механическое загрязнение».

— Доктор Фишер? — Голос принадлежал Тоору, биологу-ксенологу. Его костюм был испачкан маслом, пахнущим серой и аммиаком. — Я... кажется, нашёл что-то в пробах с глубины.

Он протянул чашку Петри. Под микроскопом копошились нитевидные структуры, переплетаясь в мерцающие сети. — Похожи на земные нанобактерии, но клеточная мембрана на основе аммиачных липидов. Они...

— Размножаются? — Айла увеличила масштаб. Организмы делились, вытягиваясь в нити, словно пытаясь сбежать из поля зрения.

— Втрое быстрее земных аналогов. И ещё... — Тоор кашлянул. Его губы под маской стали синеватыми, как будто он отравился льдом. — Они реагируют на свет. Собираются в кластеры, как косяки рыб. Это не фотосинтез. Это...

Грохот снаружи прервал его. Айла бросилась к окну. Один из буров накренился, проваливаясь в трещину, которая разверзлась под ним, словно пасть. Корвин орал в комлинк, его голос хрипел от адреналина:

— Всем к шлюзам! Лед тронулся, буквально!

Поверхность колебалась, как желе. Айла схватила микроскоп с образцом. Через увеличительное стекло она увидела, как организмы начали пульсировать в такт вибрациям. Они чувствуют бурение. Они... радуются?

— Остановите бурение! — закричала она, но её голос потонул в рёве двигателей. Корвин уже тащил к трещине новый бур, его лицо под маской было искажено гримасой одержимости.

Где-то внизу, под 23 километрами льда, шевелился океан. И теперь он смотрел на них — через трещины, через пробы, через микроскоп. Айла сжала кварц Лили так, что камень впился в ладонь. Марс забрал сестру. Теперь Энцелад, возможно, готовился забрать её.

*****

Криобот «Тардигрэд-7» напоминал стального паука, чьи алмазные клешни сверкали под лучами прожекторов. Его восьмиугольное тело, покрытое термостойкой бронёй цвета вулканической сажи, дышало струями жидкого азота — система охлаждения боролась с жаром плазменных буров. Айла провела рукой по корпусу, ощущая сквозь перчатку вибрацию двигателей. На сенсорной панели замигали цифры:

— Температура в трещине: минус 198 градусов по Цельсию у поверхности, плюс 2 градуса на глубине пяти километров. Датчики выдержат?

Корвин, прислонившись к стойке с инструментами, щёлкнул переключателем на пульте. Его скафандр, испачканный машинным маслом, контрастировал с белоснежными стенами лаборатории.

— Если не расплавится ядро, то да, — он хмыкнул, указывая на голограмму, где криобот напоминал светлячка в ледяной могиле. — Только не зацикливайтесь на его «чувствах». Это болт с моторчиком, а не ваш питомец.

Робот нырнул в расщелину, подсвечивая лазером слои льда. На мониторах поплыли голограммы:

0–500 м: кристаллические решётки водяного льда, пронизанные трещинами, словно паутина гигантского стеклянного паука.

1000 м: синие прожилки аммиака, пульсирующие под давлением, как вены на руке тяжелоатлета.

5000 м: лёд становился пластичным, переливаясь перламутром. Здесь давление в 50 мегапаскалей превращало воду в экзотические фазы — гексагональные клатраты, где молекулы метана были заперты в ледяные клетки.

— Переходим в фазу шесть, — Айла увеличила масштаб. Лезвия криобота вонзались в клатрат, вырывая куски льда, которые мгновенно испарялись в вакууме. — Остановитесь! Здесь могут быть...

Треск. Изображение дернулось, и камеры захлебнулись помехами. Корвин выругался, выбивая кулаком код аварийной остановки. На его шее вздулась вена, похожая на червя.

— Чёртовы газовые карманы!

— Мы на пороге открытия. — Айла указала на спектрограф. Датчики зашкаливали: цепочки углеводородов, фосфолипидные мембраны с включениями серы, и — главное — асимметрия хиральных молекул. Левосторонние аминокислоты. Жизнь.

Криобот провалился в подлёдную полость. Камеры, пробившись сквозь взвесь, зафиксировали тёмную воду, подсвеченную багровым свечением гидротермальных жерл. Щелочные струи, бьющие из расщелин, смешивались с кислотной средой, создавая мерцающие градиенты. В этом адском котле плавали «снежинки» — кластеры бактерий, объединённые в сети, напоминающие нейроны.

— Смотрите! — Тоор прильнул к экрану, оставив на стекле отпечаток синеватых губ. Его голос хрипел. — Колонии формируют проводящие структуры... словно синапсы!

Айла запустила манипулятор. Клешня, дрожа, захватила образец. На экране бактерии напоминали двойные спирали из чёрного стекла, переплетённые с нитями кремния.

— Не ДНК. Это полимеры на основе аммиака — азотистые цепочки с боковыми метильными группами. Они...

— Размножаются, — закончил Тоор. На его планшете бактерии делились, разрывая мембраны и вытягиваясь в нити, словно змеи. — Со скоростью деления в три минуты. Если выпустить их в теплую среду...

Корвин взорвался, сдирая запотевший шлем. Его лицо, покрытое каплями пота, напоминало поверхность Энцелада.

— Что за научные сопли? Мы на сутки отстаём от графика!

— Жизнь, — Айла вывела голограмму бактерии ему в лицо. Голограмма пульсировала, как живая. — Мы обязаны остановить бурение. Один неверный шаг — и они проникнут в системы, мутируют...

— Жизнь? — Корвин рассмеялся. — Ваши бактерии безжизненны, как пыль.

Айла приблизилась, включив биосенсор Тоора на экране. Графики завыли тревогой:

— Корвин, это не бактерии — это единый организм... И для него мы как раковая опухоль. Он будет всячески пытаться нас нейтрализовать...

— Хватит страшилок! — Корвин ударил кулаком по столу. Микроскоп рухнул, разбив чашку Петри. — Мы здесь, чтобы добыть воду, а не нянчиться с микробами!

Айла перекрыла ему путь к пульту, её тень на стене напоминала хищную птицу.

— Если мы будем бурить дальше, перепад давления убьёт экосистему. Это геноцид целого мира!

— О чем ты Фишер? — Корвин схватил её за плечо. Его пальцы впились в гидрогель, оставляя вмятины, как следы пуль. — На Марсе дети пьют рециклированную мочу! Они умирают от жажды, пока ты дрожишь над космической плесенью! Твоя сестра стала жертвой науки. Наша цель терраформировать Марс, а не спасать жизни бездушных микробов! Очнись, Фишер!

Экстренный сигнал прервал спор. На мониторах базы замигали предупреждения: криобот, брошенный в океане, перестал транслировать данные, лишь только подавая сигналы бедствия. Камеры показывали только тьму. На экране всплыли строки двоичного кода — SOS.

— Они... учатся, — пробормотал Тоор. — Они вывели из строя криобота...

Корвин выхватил планшет из его рук.

— Хватит! Бурильные модули запускаются через час, и если...

Грохот. Пол дрогнул, с потолка посыпались кристаллы замёрзшего азота. На экране сейсмодатчиков загорелся эпицентр — прямо под базой.

— Обвал! — закричал инженер Грег, хватая ящик с инструментами. — Трещина расширяется!

Айла бросилась к иллюминатору. Ледяные иглы вокруг базы ломались, как спички. Где-то в глубине, под 23 километрами льда, шевелилось что-то — бактериальные колонии? Или сам океан, словно живой организм, сопротивлялся вторжению?

— Остановите буры! — заорала она, но Корвин уже бежал к шахте, изрыгая проклятия...

*****

Лёд стонал, как раненый зверь. Низкочастотные колебания, вызванные гравитационными тисками Сатурна, раскалывали кору Энцелада веером трещин. Айла Фишер вцепилась в стол лаборатории, её пальцы побелели от напряжения. На мониторах пульсировали данные с сейсмодатчиков: красные линии напряжений расходились от буровой шахты, словно кровь из раны на голограмме. Вентиляция гудела, пытаясь откачать запах сероводорода, прорвавшийся из трещин.

— Твои предупреждения опоздали на пять часов! — Корвин ворвался в помещение, сбрасывая шлем. Его скафандр, покрытый белым налётом аммиачной изморози, блестел под светом аварийных ламп. — Мы прошли восемнадцать километров, и теперь кора трещит по швам. Поздравляю, Фишер: ты получила свой апокалипсис в пробирке.

Айла проигнорировала колкость, увеличивая голограмму ледяного щита. Трёхмерная модель показывала, как плазменные буры нарушили баланс подкорковых полостей. Тёплые потоки, поднимающиеся из океана, ускорились, превратив лёд в подобие мантийного плюма.

— Это не апокалипсис. Конвекция, — она ткнула в пульсирующую зону под базой. — Мы стали катализатором. Продолжим бурение — кора коллапсирует за часы.

Корвин фыркнул, разглядывая трещину в полу. Из расщелины сочился пар с примесью метана — продукты гидротермальных реакций с отвратительным запахом сероводорора.

— Значит, сворачиваемся, оставив Марс пить собственную мочу? — Он достал из рюкзака термобарометрический зонд, похожий на стальной гарпун. — Опущу это в шахту. Если давление зашкалит — дренируем полости взрывчаткой.

— Нет! — Айла перехватила его руку, ощущая сквозь перчатку дрожь мышц. — Взрыв вызовет кавитацию в океане. Ударная волна убьёт всё, что там есть.

— Ты снова за старое? — Корвин вырвался, указывая на экран с данными. — Твои «нанобактерии» даже клеточного ядра не имеют. Это пыль с интеллектом химических часов! И твоя теория про единый организм, это только теория. Фишер! Будь реалисткой!

Грохот. Потолок дрогнул, осыпая их снегом из замёрзшего азота. Тоор, сидевший в углу с микроскопом, поднял голову. Его губы посинели, как будто он часами целовал чернила.

— Они... меняют структуру льда, — прохрипел он, выводя спектрограмму на экран. — Выделяют ферменты, разрушающие водородные связи. Лёд становится аморфным... как стекло.

На голограмме кристаллическая решётка теряла форму, превращаясь в вязкую массу. Айла вспомнила архивные записи о ледниках Гренландии, где бактерии ускоряли таяние. Но здесь процесс шёл в геометрической прогрессии — сам Энцелад пытался сбросить паразитов.

— Это защитная реакция, — сказала она. — Они дестабилизируют лёд, чтобы мы провалились в бездну.

— Что если ты права? — Корвин закатил глаза. — Нас засудят за срыв миссии!

Треск! Пол под ними внезапно просел. Айла отпрыгнула в сторону — в образовавшейся пропасти клокотала чёрная вода. Датчики на её шлеме завыли: +3C, pH 12, давление 50 МПа.

— Отойди! — Корвин толкнул её, швырнув зонд в провал. Голограмма замигала: Перепад давления 200 атмосфер. Целостность коры — 12%.

— Надо срочно... — Он не договорил. Лёд вокруг расщелины поплыл, как воск от пламени. Гидрогель на ботинках Айлы начал пузыриться — бактериальные ферменты пожирали полимер, оставляя следы, похожие на ожоги.

— Они метаболизируют пластик! — закричала она, отскакивая к стене. — Вся база рассыпется, как песочный замок!

Корвин выстрелил из дуговой сварки в пол. Пламя уплотнило лёд на мгновение, но новые трещины уже расползались по стенам, словно паучий шелк.

— Эвакуация! — проревел он в комлинк. — Все в «Гиперион»! Сейчас!

*****

Через полчаса уцелевшие собрались у шлюза. Из восьми членов экипажа не хватало Грега и Юми — их поглотила бездна вместе с сектором B. Тоор, опираясь на стену, поднял планшет с дрожащими руками:

— Бактерии синтезируют каталазу... Разлагают перекись водорода из реакторов. Выделяют кислород.

— Они, травят нас, — Корвин швырнул пустую канистру, оставив вмятину на стене. — Ирония: марсиане умрут от обезвоживания, а мы задохнёмся в чьих-то испражнениях...

Айла изучала карту разломов. База «Тритон-1», некогда белый купол на фоне льда, теперь висела над пропастью, как мост из паутины.

— Варианта два, — сказала она, стиснув обломок кварца — последний подарок Лили. — Улетаем или пытаемся заморозить конвекцию.

— Заморозить планету? — Корвин засмеялся, но в его смехе слышался надрыв. — Фишер! Ты спятила?

— Жидкий азот из резервов «Гипериона». Заливаем шахты, останавливаем теплоперенос.

Корвин замер. Его пальцы пролистывали голограмму, подсчитывая риски. — Корабль потеряет 80% хладагента. Если реакторы перегреются на обратном пути...

Грохот. Одна из опор базы рухнула, увлекая за собой обломки навигационных вышек.

— Голосуем, — Корвин повернулся к экипажу, но Айла уже надела шлем.

— Нет времени. Я спускаюсь на поверхность. Подключу насосы буров к резурвуарам «Гипериона».

— Самоубийство! — Он схватил её за рукав, оставив следы сажи на белом гидрогеле. — Твой скафандр не выдержит так долго!

— Мой нет, а оболочка дрона... — Айла указала на «Цербера», ремонтного робота с манипуляторами-клешнями. — Я буду управлять им изнутри.

Корвин закусил губу. В его глазах мелькнуло что-то, похожее на уважение. — Двадцать минут. Иначе улетаем без тебя.

*****

Камеры дрона передавали искажённые виды: стены из синего льда плавились, превращаясь в слизистую массу. Бактериальные плёнки пульсировали, выделяя пузыри метана, которые взрывались в вакууме.

— Глубина: 19 км. Температура критическая, — голос Тоора хрипел в комлинке. — Лёд теряет структурную целостность.

Айла вела «Цербера» вниз, её пальцы дрожали от напряжения. На глубине 20 км камеры зафиксировали вспышку — биолюминесценцию колоний. Миллиарды бактерий светились синевой, образуя узоры, похожие на нейронные сети.

— Это всё таки жизнь... — пробормотала она, — ...один большой, живой организм...

Дрон достиг буровую устновку на глубине 21 километр. Манипуляторы, облепленные бактериальной слизью, с трудом открутили клапаны и подключили насосы установки к резервуарам с жидким азотом

— Айла! — Корвин кричал в эфир. — Обвал в секторе...

Связь прервалась. Последним кадром стал белый вихрь азота, сковывающий стенки шахты. Всё вокруг дрогнуло, резкий скачок давления вырубил Айлу. Единственно что она не могла вспомнить уходя из сознания —нажала она кнопки аварийного возвращения на базу или нет...

*****

Айла очнулась от жгучей боли в рёбрах. Датчики скафандра показывали: перелом 4-го ребра, обморожение 2-й степени. Корвин, сидевший у терминала с сигаретой из водорослей, обернулся:

— Кора затвердела. Давление стабилизировалось. Мы... купили время.

— Но не воду, — Айла попыталась сесть, но её тело пронзила судорога.

— «АкваСфера» отзовёт нас через неделю. Скорее всего нас засудят... — Он потёр лицо, оставляя красные полосы. — Но я отправил данные о бактериях. Может, корпорация...

— ...создаст из них биологическое оружие? — Она закашлялась, в глазах потемнело. — Или топливо?

Корвин не ответил. За иллюминатором Энцелад медленно вращался, его трещины теперь подёрнулись инеем, словно морозным дыханием. Айла знала — это временно. Лёд снова начнёт движение. Но, возможно, к тому моменту люди научатся слышать голоса других организмов.

— Спасибо, — неожиданно сказал Корвин, давя сигарету. — За то, что не дала мне стать мясником.

Он вышел, оставив её наедине с голограммой спутника. Там, под корой, бактерии уже восстанавливали сети. Без гнева. Без мести. Просто организм, ищущий равновесия — как вода, всегда находящая путь. Как человеческий организм который реагирует на посторонние угрозы — одним точным локализованным ударом устраняет первоисточник, чтобы навсегда остаться предпоследним океаном, а не последним в своём роде...