Лиминальные измерения

Внезапно мир взорвался яркой белой вспышкой. На ватных ногах Олег добрался до кухни и открыл дверь, боясь увидеть рваную кирпичную рану на том месте, где когда-то была стена с окном. В ушах невыносимо звенело. Что это было? Ракета? Газ рванул? Хорошо хоть Маша и Владик в деревне. Осколки стекла устилали пол мозаичным ковром, среди стеклянных брызг чернел бесформенный обломок. Миниатюрная чёрная дыра, пульсирующая, поглощающая свет. Осколок кометы? Вскоре вибрация растекалась, заполняя собой кухню, всё окружающее пространство. Мир на мгновение погас и будто накренился — целиком, вместе с Луной и Солнцем.

Когда свет вновь наполнил помещение, он был неправильным, блёклым — тем самым, из вязких серых кошмаров, где мерцающие фонари не могут разогнать мрак и лишь подчёркивают его всесилие. Цвета потеряли насыщенность, исчезли контрасты. Наступила звонкая тишина: ни звуков сирен, ни голосов людей, ни сквозняка — ничего. А в разбитой стене зияла чернота. Бездна медленно заползла внутрь, растекаясь по полу густым туманом. Олег тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, и, будто проснувшись окончательно, выскочил из квартиры на лестничную площадку. Дверь поддалась не с первого раза.

Его ослепила сияющая белизна стен. В ней растворился тамбур, растворились лестничные пролёты, этажный распределительный щиток на грязной, облупившейся стене и Олег оказался в пустом длинном коридоре. Пахло безупречной чистотой. В мёртвой тишине оглушительно, бросаясь на рёбра, колотилось сердца. В висках стучало, в голове пульсировало. Олег сбивчиво, сипло дышал, будто пробежал не один километр. Правая кисть ныла жгучей болью, Олег поднял руку к лицу и увидел глубокую рану на тыльной стороне ладони; кровь стекала каплями на белоснежный пол. Олег не мог вспомнить, поранил руку, но это не имело значения. Он сосредоточился на боли. Если он чувствует боль — значит, это не сон, не кошмар. То есть кошмар, но реальный, из которого срочно надо выбираться! Вправо или влево? Казалось, разницы нет: коридор бесконечно растекался в обе стороны. Где‑то вдали внезапно раздался грохот и прокатился эхом. Вновь нависла тишина. Почувствовалось чьё‑то присутствие. В той мелкой точке в конце, в полумраке, где угасал свет, таилось нечто огромное, незримое и голодное. Его шёпот скользил по стенам, пробирался в мозг, считывал мысли. Нечто изучало гостя, вдыхало его страхи.

Олег рванул в противоположную сторону. Прошло около часа — а может, всего пару минут. Время здесь текло иначе: скомкано, хаотично. Дыхание сбивалось, ноги деревенели, но бежать заставлял животный страх.

Вскоре старания принесли плоды: преследующий шёпот умолк, перестал звучать в голове и отражаться от стен. Олег сбавил шаг и отдышался. Хотелось пить, понемногу накатывал голод. Мышцы ног сводило от боли.

Через несколько сотен метров коридор плавно свернул влево. Затем на пути возникла развилка — два нескончаемых, совершенно одинаковых туннеля с той же ослепительной белизной. Источников света нигде не было: казалось, равномерное свечение исходит прямо из стен.

«Выбор без выбора», — подумал Олег и свернул вправо.

Вдруг ноги увязли в жидкой массе. Она была неплотной, почти воздушной, туманом забивалась в ноздри, щекотала горло. Олег отчаянно перебирал руками, пытаясь всплыть, но незримая сила неумолимо утягивала вниз. Погружение ускорилось. Сквозь туман проступала паутина хаотично переплетённых коридоров. Исполинское строение оставалось где‑то далеко наверху, постепенно обретая призрачные очертания.

Олег поймал себя на мысли, что уже почти смирился со своей участью, но смерть по‑прежнему оставалась слепой. Счёт времени потерялся. Странный, медленный ад продолжал измываться над случайной жертвой.

«Боже, за что?»

Падение длилось словно вечность.

В нос ударил знакомый запах жареной курицы, послышался детский смех — и память вернулась. Казалось, дом бесконечно далёк, а в голове звучат лишь призраки прошлого. Но в то же время что‑то до боли родное было рядом: протяни руку — и хрупкая преграда разлетится на осколки. Однако кошмар не исчезал.

Вдруг ноги упёрлись в твёрдую поверхность. Обмякшие от невесомости мышцы не удержали тело, оно грохнулось на твёрдый пол.

«Как долго я падал?» — пронеслись мысли.

Онемевшие ноги не слушались, жгучая боль в руке усилилась. Рана не стянулась — напротив, раскрылась, словно уродливый хищный цветок. Олег разорвал майку и судорожно обмотал рану. Желудок урчал, требуя еды.

Олег попытался встать, мышцы, наконец, ожили. В следующий миг его снова стошнило, но уже не от голода: вокруг царил запредельный хаос.

«Многомерное пространство…» — откуда‑то родилась догадка.

Олег был заперт внутри многогранного, искажённого мира. Дополнительные пространственные измерения плавили мозг. Он видел себя с множества сторон: сотни копий растерянно стояли на багровом полу, оглядывались по сторонам, пытались разглядеть друг друга.

Осторожный шаг вперёд, ещё один… Попытка не удалась: мозг не мог ориентироваться, тело беспомощно рухнуло на пол, а вместе с ним рухнули и сотни отражений.

Олег сосредоточил взгляд на себе, стараясь не видеть окружающее безумие. Рана тем временем потемнела: болотная чернота проступала сквозь обрывок ткани и расползалась по руке. Пришлось закрыть глаза.

Голод пожирал изнутри — страшный, древний. Он рос в желудке прожорливым червём. Олег раскрыл глаза, чтобы убедиться, что ещё жив. Рана увеличилась, а хаос никуда не исчез.

Попытка пуститься в бег удалась, но вместе с тем в движение пришли и сотни двойников. Тошнило от головокружения, но Олег продолжал бежать. Остальные тоже бежали — вместе, синхронно: кто‑то удалялся впереди, кто‑то догонял, кто‑то нёсся параллельно сбоку.

Он взглянул себе под ноги. Где‑то там, внизу, на иной плоскости, другой Олег, тоже опустив голову, пытался что‑то разглядеть.

Внезапный взгляд наверх заставил его встретиться со своим двойником лицом к лицу. Что‑то в нём было не так. Возможно, хищный оскал, проскользнувший на миг, но умело спрятанный за растерянным и усталым выражением лица. Почему он оказался ближе остальных?

Олег вглядывался в двойника, а тот двигался точь‑в‑точь в унисон. Но одна деталь всё же выдала фальшивку: рука, обмотанная чистой тканью, не пропитанной чёрной кровью.

— Кто ты, сука? Что тебе от меня нужно?

Руки вцепились в горло двойника, но пальцы тут же ослабли. Сознание погрузилось во мрак.

Очнулся Олег в старом кинозале. Пахло дермантином и сгнившей древесиной. Воздух давил тяжестью. Белый экран освещали два тускло‑жёлтых прожектора. В зале царил полумрак. За спиной раздался звук кинопроектора: кто‑то неизвестный запустил плёнку для единственного зрителя. Олег увидел на экране свою квартиру.

Стоял тот самый день, что стал отправной точкой всего этого безумия. Он лежал на диване, затем подскочил от страха и побежал в кухню. На стене виднелось едва заметное белое свечение. Ни взрывов, ни разлетевшихся кирпичей — ничего.

— Там была комета! — запротестовал он.

Неизвестный проекционист молчал. Картина оборвалась.

В следующем кадре взволнованная жена с ребёнком вернулись домой. Муж не отвечал на звонки.

— Маша, родная, я здесь!

Маша не услышала. Шестилетний сын беспечно бегал по комнате. Он заметил жёлтое пятно вокруг окна. Мать отмахнулась, сославшись на то, что затопили соседи сверху. «Потом разберёмся, — сказала она, — сейчас нужно дозвониться до папы».

Олег рванул вперёд и прильнул к экрану.

— Маша, Владик, я здесь!

Казалось, вот‑вот — и он окажется дома. В этом дурацком измерении, где пространство и время сошли с ума, возможно всё! Экран действительно поддался: он напоминал портал, сгусток белого тумана. Ещё шаг — и кошмар закончится…

Но невидимая преграда приковала его к себе. Отступить назад тоже не удалось. Олег осмотрел спальню, судорожно пытаясь найти выход. Бился о стекло, рвался назад, кричал и звал на помощь… Но всё тщетно: плен двухмерной плоскости не отпускал. Не давал двигаться, заглушал крики. Теперь он застыл призраком в зеркале.

Помчались дни, затем недели. Приходил участковый, следом какие‑то серьёзные оперативники, но и те разводили руками.

Олег наблюдал за жизнью семьи. Их боль от потери постепенно унималась. Незаметно пролетали годы. Сын взрослел на глазах, вымахал в статного красавца. Любо-дорого смотреть. А вот жена старела. Они иногда подходили к зеркалу, вглядывались в него долго и задумчиво, почуяв что‑то потустороннее. Поправляли покосившуюся раму.

А беззвучный стон продолжал изливаться, проникая в их кошмары, пробуждая воспоминания.

Олег больше не состоял из плоти — он был призраком, сотканным из вечного голода и тоски. Из человеческого оставалась только любовь к своей семье. Он тяжело переживал болезнь и последующую смерть жены.

Видел, как сын привёл домой невесту, как родился внук. Малыш часто тыкал пальцем в зеркало и плакал. А первым его словом было «бяка».

Молодая жена злилась:

— Выкинь уже это чёртово зеркало!

— Это память о моём отце…

— Я всё понимаю, но ребёнок боится!

В один из дней Олег увидел, как его сын не выдержав детских истерик и ругани жены, снял зеркало со стены. Укутав его в чёрный пакет, оставил около мусорного контейнера.

Пару дней прошли во мраке. Тоска усилилась — он больше не видел и не слышал свою семью. Усилился и голод. Днём доносились голоса людей и шум машин. А ночью мир затихал, и лишь гомон редких пьяниц нарушал безмолвие.

На третий день он услышал крики. Похоже, двое гопников остановили проходящего мимо доходягу. Тот писклявым голосом что‑то мямлил в ответ на грубые наезды. Раздалось хныканье, а следом мерзкий гогот. Наконец хулиганы отпустили мальчишку.

Затем один из маргиналов заметил прямоугольный предмет у мусорки и швырнул пустой бутылкой. Звонко зазвенели осколки.

Истошные вопли разлетелись по ночному двору, а затем умолкли.

Голод на миг исчез, но пробудился с новой силой. Олег взглянул на своё отражение в одном из осколков. В ответ смотрело высокое, тощее существо, обтянутое тонкой, почерневшей кожей. В огромной круглой пасти зияла непроглядная чернота, а провалы пустых глазниц таили в себе бездну. Из человеческого осталась лишь память — короткая, смутная. Но и её постепенно пожирал голод.

Олег бросил прощальный взгляд на знакомое окно, где блекло светил ночник, и отправился прочь. Он сливался с грязной землёй, с зелёными кустами, скрываясь умелым хищником от взора будущих жертв.