Лингводемон

Далия Трускиновская

Лингводемон

Глава первая

Мы работаем в команде, потому что кладоискатель-одиночка рискует жизнью. После того, как Андрея завалило в подвале заброшенного дома, а труп нашли две недели спустя, мы как-то вдруг сразу поумнели. Поодиночке больше никогда не ходим.

Кладоискатель – тоже профессия, и не из худших. Конечно, если есть еще какое-то занятие. Зимой, скажем, бегать по оврагам, где ручьи вымывают из почвы самые неожиданные вещи, не с руки. Зимой нужно сидеть в тепле, делать что-то не слишком обременительное и готовиться к летним экспедициям.

Но вот с тем домом на Магистратской следовало поторопиться…

Наши городские власти непредсказуемы. Вот они решили сносить четырехэтажное здание на углу, чтоб ставить там многоэтажную автостоянку – замечательно. Здание – не памятник старины, а стоянка в центре города необходима. Вот они отселили жильцов – тоже хорошо. Решили сносить старую рухлядь летом. И это прекрасно. Но вот вдруг начинается суета, кто-то сверху дает команду «немедленно!», и в самую холодрыгу затевают снос дома – и так рядом с ним по узким улицам не проехать, а тут еще сугробы в человеческий рост, а тут еще обязательное ограждение! И прощай, Магистратская улица, по меньшей мере до мая!

Мы собрались на военный совет. Мы – это Дед, Муха и я, Гость. Прозвали в соответствии с поговоркой про незваного гостя и татарина. Ну, внешность у меня такая – раньше бабка татаро-монгольским игом звала, когда я ей сильно надоедал.

- Надо брать, пока там Тимофей не побывал, - сказал Дед. – Домина довоенной постройки. Там на чердаке может и оружие быть. И наше, и немецкое.

- Кто бы возражал! – ответил Муха. – Но сперва нужно узнать, не засели ли там бомжи.

- А чего узнавать – подойти туда вечером и посмотреть, не горит ли свет, - придумал я.

- Они и в потемках могут сидеть. А поди их оттуда выкури!

Довоенный дом в городе, который с сорок первого по сорок пятый пару раз переходил из рук в руки, - это сокровище. Хотя с сокровищем приходится повозиться. Металлоискатель там бесполезен – столько в стенах древней проводки и всякого железа. Простукивать по старинке – как раз, обнаружив пустоту и продолбившись, попадешь в дымоход, а там одно богатство – слой сажи в три сантиметра. Но умные люди знают, что лучшее место для тайника – это большой деревянный подоконник. Если снизу проковырять его, то можно спрятать золото и камушки. А подоконников там – только в окнах, что глядят на улицу, сорок штук. Но это все – уже тонкости и детали.

Мы решили провести первую разведку немедленно. Разбежались по домам и собрались часов около одиннадцати, одетые по-походному и при оружии. Нет, ни огнестрела, ни травматики мы не берем, шум ни к чему, а старые добрые нунчаки могут пригодиться. Шокер у нас тоже имеется. И перцовый баллончик – хотя он против собак, но и человеческий нос его не любит. А у нас в хозяйстве есть респираторы – на случай, когда приходится ворошить пыль на чердаках. Там слой может быть – по колено! А под слоем – что угодно. Тимофей однажды бриллиантовую сережку нашел. Как она попала на чердак – уму непостижимо. Сперва в левом ухе носил, потом надоело – продал.

Он вообще-то не Тимофей, а Райво. Почему латтонец взял себе русское имя – догадок не было, его так уже месяца два все называли. Чудак феерический, и при этом умеет драться. Дед с ним как-то сцепился – вломил ему неплохо, но сам потом отлеживался с сотрясением мозга. Тимофей и его орлы – наши городские конкуренты, они на природу не рвутся. А вот есть еще «лесные братья» - с теми лучше в лесу не встречаться, как раз и останешься в безымянном овраге кормить червяков. Это – черные кладоискатели. Их еще называют «гробокопатели». Против них могут выступить только красные кладоискатели – эти большой командой работают, выезжают человек по двадцать. Им сила нужна – они то из колодца пулемет вытянут, то в лесу заваленный дот раскопают. А нас всего трое. Да нам никто больше и не нужен. Было четверо…

- Кажется, пусто, - сказал Дед. Он пришел первый, заглянул во двор, послушал тишину и посмотрел на темные окна.

Брать дом мы решили со двора – с черного хода. Там сквозной подъезд, по узкому коридору можно выйти на лестницу, но надо все время светить себе под ноги, чтобы не вляпаться в кучу. Бомжи где спят, там и гадят – принцип у них такой, что ли?

Потом мы зря извели кучу времени на подоконники – никто в них тайников не устраивал.

Парочку спящих бомжей мы обнаружили на третьем этаже. Трогать их не стали.

Влезть на чердак оказалось непросто – был люк в потолке, а лестница к нему отсутствовала. Мы впотьмах, светя фонариками, разбрелись по четвертому этажу, нашли забытые табуретки и кухонный стол. К счастью, висячего замка на люке не было, мы поставили под ним стол , на стол – табурет и с двух сторон подпирали Деда, пока он выталкивал наверх крышку люка. Наконец она откинулась. Тогда мы подсадили Муху – самого легкого, и он пошел по чердаку, докладывая нам о находках и ругаясь – там-таки грязи было по щиколотку.

- Во! Ящики! – донеслось из дальнего угла. – Открытые! С книгами!..

- А что за книги? – спросил Дед.

- Хрен разберешь… Погоди… Готическим шрифтом. По-немецки или по-латтонски – не разобрать. Их тут штук сорок.

Книги в наше время – сомнительный товар, но мы однажды нашли немецкий молитвенник восемнадцатого века, тоже – готическим шрифтом, и отдали его постоянному клиенту – немцу-посреднику. Он заплатил за книжку тридцать евро, а сам ее продал, мы так подозреваем, за триста. Но это было давно. С того времени мы научились искать покупателей через Интернет и кое-что выставляли на сетевых аукционах.

- Гость, лезь к нему, - сказал Дед. – Разберитесь там, орлы. Если что стоящее – тащите, я приму.

Он подставил мне «замок», подтолкнул – и я влетел в люк.

Чердак был обыкновенный, в меру захламленный. В углу светился фонарик, подвешенный к стропилу. Муха стоял на корточках перед ящиком и выкладывал на другой ящик книги.

- Слушай, им по сто двадцать лет, - разглядев цифры, обрадовался я. – По крайней мере, возьмут в букинистическом.

- И простоят они там десять лет…

- Да ладно тебе. Раз ничего другого нет, давай хоть книги возьмем.

Еще мы нашли исписанные тетради – фиг чего в них разберешь, а на дне – плоскую деревянную коробку с чистой бумагой и какими-то пузырьками темного стекла.

Есть коллекционеры, которых хлебом не корми – дай такой аптечный пузырек с наклеенной бумажкой. Платят они не слишком много, но этот товар у нас не залежится. Мы взяли коробку, взяли несколько книг потоньше, спровадили Деду в люк и пошли изучать остальные углы. Ноги вязли в рыхлом полу.

Добыча в итоге была такая: плоская коробка, пузырьки, книги, несколько запыленных бутылок, сумка с тряпьем. Все это мы, решив, что на сегодня хватит, завтра тоже будет день, потащили к Деду.

Дед живет с матерью и ее сестрой в деревянном двухэтажном доме. Они правильные тетки – понимают, что у мужика свои потребности. Поэтому они сделали Деду отдельный вход в его комнату с лестницы. Сами они к нему заходят очень редко – им страшно. От одного плаката с Мэрлином Мэнсоном непривычного человека может вывернуть наизнанку, а ведь в комнате еще ужасы имеются. Дед настолько силен, что однажды вкатил по лестнице и установил в своей комнате байк. Так там этот байк простоял всю зиму – гаража-то у Деда нет и не предвидится, а держать такую дорогую вещь в дровяном сарае – лучше сразу оставить на ночь посреди улицы. Более того – он почти в одиночку, Муха только дверь держал, спустил этот байк весной вниз. Так что его мать и тетка не хотят портить себе нервную систему сюрпризами, которые водятся в логове у Деда.

Он и сам – сюрприз. Из рыжей шубы, которую мы нашли в одном чулане, он сделал себе такую безрукавку, что хоть в кино показывай, в фильме из средневековой жизни. Волосы у него – по пояс. Обычно он их заплетает в косу. Если коса мешает – укладывает ее узлом на затылке, как его собственная бабушка. Когда сзади – узел, а спереди – борода, это впечатляет. В ближайший маркет Дед ходит в меховой безрукавке и босиком. В трамвае ездит – тоже босиком. Однажды он сказал контролеру: «Разве я похож на человека, который способен купить билет?» И контролер отвязался. А лет ему сорок.

Иногда его принимают за латтонца, и ему это не нравится.

Муха – потому и Муха, что маленький, шустрый и жужжит. И упрямый, как муха, которой непременно нужно шлепнуться в твой стакан с пивом. Дед говорит, что это у него комплекс Наполеона. А я весь какой-то средний, не считая рожи. Где-нибудь в Татарстане и она была бы средней. Но тут у нас Латтония.

Мухе семнадцать лет. Ходить в школу он перестал примерно в четырнадцать, задав родителям вопрос, на который у них не было ответа:

- А смысл?

Муха – прирожденный программер и не менее прирожденный раздолбай. Он может прекрасно зарабатывать – его с руками возьмут в любом банке и на любом серьезном ресурсе, потому что у него уже есть репутация. Но он пока что – геймер. И Дед – геймер, в игре они и познакомились, игра их, в сущности, и кормит. Она накачивают «персов» и продают их чудакам, которым лень самим нянькаться с «персом», добывать ему оружие, способности и всякие артефакты. За «перса» можно взять сорок крон, если не надуют, но у них уже своя клиентура, да и Дед сам кого хошь надует. Можно еще сопровождать чужого «перса» и помогать ему накачиваться, за это тоже платят, Муха как-то за ночь огреб сто баксов – очень все хорошо получилось. Кроме того, они за деньги, время от времени тестят онлайн-игры, но берут их тестерами редко. Дед еще участвует в турнирах, но взять большой приз ему пока не удавалось.

Я тоже после школы зарабатываю на жизнь во Всемирной Паутине. Это – единственное место, где мы трое можем прокормить себя, а если понадобится – и близких. Паутина – единственное место, где все равно, на каком языке мы разговариваем. А для нас это уже принципиально.

За Муху обидно – ему бы учиться и учиться. Но здесь он учиться не может, а уехать некуда. То есть, пока – некуда. Андрей, мой одноклассник, побывал в Ирландии, вернулся, помаялся и опять собрался в Ирландию, но, оказалось, не судьба. На похороны мы скидывались, потому что батя у него безработный, а старшая сестра после развода совсем на мели.

Вот так и живем…

Сумку с тряпьем мы вывалили на пол в сарае. Муха светил фонариком, дед перебирал платья в цветочек и в горошек.

- Чтоб я сдох, это же винтаж, - сказал Муха.- Я был на винтажном сайте – миллионеры сейчас за это большие деньги платят. И коллекционируют, и носят.

- У бабки полон шкаф этого винтажа… - Дед задумался. – А в самом деле, дураком надо быть, чтобы шариться по чердакам и забыть про родную бабку. Вот что – свожу ее на рынок, пусть наберет себе турецких халатов, а ее тряпки реставрируем – и на аукцион.

- А это что? – спросил я. На дне сумки лежала маленькая плоская сумочка, расшитая бисером.

- А это, Гость, то, ради чего стоило лезть на чердак! Это можно самому Васильеву в коллекцию продать! – обрадовался Дед.

- Погоди продавать. Сперва – что там внутри, - напомнил Муха.

В сумочке мы нашли два золотых кольца и цепочку, так что вылазка полностью оправдалась. Дед предложил оставить книги в сарае и отметить находку у него наверху стакашком хорошего вискаря «Джек Дэниэлс».

Неизвестно, что было бы, если бы мы его послушались. Но на меня напал азарт – мне обязательно нужно было сразу покопаться в книгах при нормальном освещении. Мы потащили сумку по лестнице, зацепили какой-то гвоздь, сдуру дернули, из сумки выдрался клок, причем тот самый, к которому крепилась ручка. Ткань затрещала, Дед схватил сумку в охапку, ввалился с ней в комнату, и там уже все рухнуло на пол – книги, бутылки, плоская коробка.

Аптечные пузырьки времен первой мировой разбежались по комнате и закатились туда, где мы их искать не собирались. Дед ждет, пока всякое добро, что копится под его тахтой, однажды воспрянет и поставит эту тахту дыбом. Опять же, лазить под шкаф на трезвую голову он не будет – для того, чтобы пошерудить там палкой от швабры, нужно лечь на брюхо, иначе не получится, и для такого подвига ста грамм вискаря мало.

Всего пузырьков было десятка два. И все мгновенно сгинули. Почти все – один, попав под шкаф, не остался там, как полагалось бы, с учетом кривого пола в деревянном домишке, а неторопливо выкатился и, словно карабкаясь по склону, докатился до середины комнаты.

- Хм, - сказал Дед. – Это к чему-то.

- Это тайный знак, - добавил Муха. – Помнишь, в «Боевых драконах Винтерланда» нужно внимательно смотреть на скалу в левом углу, чтобы заметить зеленый кружок?

- Он срабатывает, только если на втором уровне ты поменяешь ножи и прикупишь на сдачу два эликсира скорости. Я два раза нарочно проверял. Но нам сегодня везет. Бомжи дрыхли, в дерьмо мы не влезли, со стола не навернулись, - Дед старательно перечислял наши удачи, пока я разливал вискарь – по четыре булька для начала. – Золотишко нашли, что еще… Может, в этом дурацком флаконе брюлики лежат?

- Ага, брюлики! – развеселился я. – Эта захоронка уже послевоенная, кому и на кой держать на чердаке брюлики? С золотом хоть ясно – бабка померла, и ее шмотье, не глядя, в сумку покидали. Брюлики!

- Но там что-то есть… - Дед подхватил пузырек с пола. – Точно, что-то есть!

Он встряхнул пузырек – внутри застучало.

Но крышка приросла к стеклу.

- Держи, - Муха протянул Деду гантель. Это была одна из тех гантелей, которые каждый мужчина от пятнадцати до девяноста хотя бы раз в жизни затаскивает в дом, клянясь, что отныне будет качать бицепс каждое утро, а потом долго спотыкается об них и, наконец, пинками загоняет в труднодоступное место. Дедова отличалась разве что весом – в ней было двадцать пять кило.

- Брюлики не раскроши, - предупредил я.

Дед пристроил пузырек так, что щель в полу удерживала его на месте, и осторожно тюкнул. С пузырьком ничего не сделалось. Он тюкнул посильнее – пузырек пересекла трещина. Третий тюк развалил его на три части.

- А что стучало? – удивился Муха, глядя на черную лужицу вокруг осколков.

Но лужица была живая. Она сперва растеклась, потом собралась вместе и стала расти в вышину.

- Гость, Гость… - зашептал Муха. – Гля…

Черная жидкость встала столбиком. Столбик, высотой сантиметров в двенадцать, вдруг обрел утолщение наверху, вроде головы.

- Блин!.. – хором воскликнули мы. Вот только сатанинского причиндала нам тут и недоставало! Я вообразил, как эта штука гоняется за нами с извращенным намерением – и меня прошиб холодный пот. Потом оказалось – этот ужас и Мухе с Дедом померещился.

Каким-то ветром нас разнесло по углам комнаты. У меня в руке оказалась табуретка. Дед догадался выхватить из кармана шокер. Муха шарил за спиной – искал нунчаки за поясом, чтобы отбиваться от летучей гадости.

Столбик с головой взлететь не пытался. Он взял таймаут и торчал в полной неподвижности минуты две – как выяснилось, собирался с силами. Потом зашевелился, отрастил себе что-то вроде узких плечиков и нашлепок на голове. Между нашлепками появился бугорок, вытянулся, сократился, и еще через минуту мы увидели почти человеческое лицо с носом. Сперва оно было черным, потом чуть посветлело.

- Ой, мама дорогая… - сказал Дед. – Сейчас я его зашибу…

- Не моги, - удержал я. – Черт его знает, на что оно способно. Не зли его…

- Надо подцепить совком и выбросить в окно, - решил Муха. – Дед, где в твоем бардаке совок?

- Отродясь не бывало, - ответил я вместо Деда.

И тут мы услышал кряхтенье. Черный столбик словно прочищал глотку. Потом он вообще закашлялся. Это его подкосило – он чуть не рухнул.

- Сейчас загнется… - прошептал Муха.

- Эй, ты, нечистая сила, что это с тобой? – спросил Дед.

И услышал в ответ тоненький хриплый голосок:

- Поговорите со мной… пожалуйста…

Глава вторая

Конечно, мы сразу даже слова сказать не могли. Только Муха выдавил из себя какое-то вибрирующее «э-э-э».

Черный столбик съежился.

- Люди… - прошептал он.

- Ну, люди, - осторожно согласился Дед. – А ты – кто?

- Я демон-симбионт.

Не то чтоб мы трое были ах какие верующие, но когда мороз по коже – память предков просыпается и берет власть в свои руки. Дед перекрестился, я забормотал «свят-свят-свят», а Муха – отважно перекрестил черный столбик. И тот никуда не делся. Так и остался стоять.

- Вы не поняли, люди. Я – симбионт. Во мне нет зла.

- А добра? – спросил Муха.

- И добра нет. Я просто симбионт. Служебное устройство. Вне добра и зла. Выведен для практических целей. Вы говорите, люди, говорите. Пожалуйста…

- А зачем тебе? – забеспокоился Дед. – Орлы, молчать.

- Кормлюсь словами, - объяснил столбик. - Они мне силу дают. Но у вас при этом сила не убывает. Новые слова особенно люблю. Наговорите мне новых слов, пожалуйста.

- А не врешь?

- Это не моя функция. Меня вывели для правды.

- Как это? – изумились мы.

- Нахожу правильные соответствия между словами. Если смыслов несколько – то соответствия для каждого смысла. И предлагаю. Если бы врал – меня бы уничтожили.

Мы не сразу поняли, что за соответствия и смыслы. Мы попросили его привести примеры, и тогда только до нас дошло.

- Так ты демон-переводчик, что ли? – спросил Муха.

- Да, можно назвать и так.

- И с какого на какой?

- Со всех на все.

И мы поняли, что нашли настоящий клад.

То, что черный столбик – демон, как-то сразу стало незначительным. Какое добро, какое зло, когда перед нами – универсальный переводчик, если только черный столбик не врет.

- Так, орлы. Надо подумать, - сказал Дед. – Переводчиков в Инете навалом…

- Они тебе напереведут! – сразу развеселился Муха, которому постоянно приходится осваивать английские тексты, так что ляпы электронных переводчиков – его любимое развлечение. – Надо проверить! Дед, что тут у тебя на английском?

- Вот, - Дед вытащил из-под журналов мануал для мобилки.

- Я симбионт. С книгой обращаться не умею, - сообщил столбик.

- А что ты умеешь? – спросил Муха.

- Срастаюсь с носителем и воспринимаю текст вместе с ним. Меня выводили для работы с устным текстом, я симбионт-аудиал, но могу и с письменным, я самообучающийся симбионт.

- Мне это не нравится, - сказал я. – Совершенно не нравится. Я не хочу, чтобы со мной кто-то срастался.

- Да тебе это и не нужно, - успокоил Дед. – Вот Мухе – другое дело. Или Наташке.

- Ты Наташку не трогай! – выпалил Муха. – Наташка тут ни при чем!

- Да ладно тебе! – хором ответили мы.

Муху угораздило влюбиться в тетку, которая старше его на десять лет. Он этой Наташке совершенно не нужен, но она иногда ходит с ним в кафе или просто погулять. По образованию она педагог, но кто в здравом уме и твердой памяти сейчас добровольно идет работать в школу? Да еще в русскую школу? Она сразу устроилась в бюро переводов. Кроме того, она работает на «Сюрприз». Это заработок нерегулярный и непредсказуемый, но если вдруг есть хороший заказ – то Наташка все откладывает и берется за спицы с крючком. Как-то она срочно связала свитер слонового размера с логотипом фирмы – так получила за работу триста евро. Правда, трое суток спала по четыре часа и потом сутки отсыпалась. Ей часто заказывают шубы для чайников, на такую шубу уходит вечер работы, а платят двадцать евро. Чайник в шубе – это прикольно. А еще однажды она вязала пинетки для дядьки с ножкой сорок шестого размера. Настоящие голубенькие пинетки с фестончиками и помпончиками, Муха говорил: увидел – ржал минут пять как ненормальный.

- Попробуйте меня, - попросил столбик. – Зла не будет. В меня не встроены категории добра и зла. Только фильтр на лингвистическом уровне. Вы видели словари? Я – словарь. Больше ни на что не годен.

- Тогда скажи – кто и с какой целью тебя вывел, - потребовал Дед. – Муха, чеши к бабке. Помнишь, ты говорил, у нее весь год крещенская вода стоит? Неси сюда бутылку.

Муха живет через дом от Деда. Ему туда и обратно – пять минут.

- Полетел! – сказал Муха и выскочил из комнаты.

- Так, младшего вывели из-под огня, - Дед вроде и пошутил, но как-то не слишком весело. – Гость, ты тоже бы хоть на лестницу вышел. Я докопаюсь, что это за нечистая сила…

- Так соврет!

- У меня нет категории искажения. Я – симбионт для конкретной цели. Искажения смысла никому не нужно, - почему-то черный столбик избегал слова «ложь», и мы с Дедом одновременно уловили это, потому и переглянулись.

- Кто тебя вывел? – Дед повторил вопрос, причем очень строго.

- Их было много.

- Как их звали?

- У них нет имен. Они не используют слова для имен.

- Хорошо. Как они обращаются друг к другу?

Дед думал, что поставил вопрос правильно. Как же!

- Братец, соратник, морда, харя, рыло, пакостник, черныш, хвостяра, лапчатый… - забубнил столбик.

- Тихо! Им нужны имена?

- Имена-слова – не нужны.

- Что у них вместо слов?

- Не знаю.

Дед задумался.

- Может, Вельзевул? Астарот? Асмодей? – с надеждой спросил он.

- Вельзевул – Бааль-Зевув, «повелитель мух», иврит, - сразу доложил столбик. – Астарот – Ашторет, «толпы, собрания», иврит. Асмодей – Ашмедай…

- Тихо. Понял.

- Вы меня используете не по назначению. Я демон-симбионт, - напомнил черный столбик.

- У тебя тоже нет имени?

- Не требуется.

- Зачем ты понадобился? – Дед был настойчив, как будто почуял хорошую добычу. Это с ним случалось – только из-за его упрямства мы однажды полдня вскрывали дымоход и нашли-таки банку с серебряными монетами.

- Для передачи смыслов.

- Опять смыслы! – не выдержал я. – Стой, Дед! Не «зачем», а «почему»!

- Точно! Мыслишь! – похвалил дед. – Ну так почему ты понадобился?

- Потому что новые языки появились, количество символов и смыслов увеличилось тысячекратно…

- Дед, это он про вавилонское столпотворение! – догадался я. – Похоже, там не только люди перестали понимать друг друга, но и эти, не к ночи будь помянуты.

- Только люди. Стало невозможно понять людей, - поправил черный столбик. – Их настигло проклятье. Разрозненность языков – проклятье.

- Да уж, - согласился я и хотел поведать черному столбику, что по этому поводу творится в Латтонии, но не удалось.

- Ага! Вам надо было понимать людей, чтобы делать им гадости! А говорил – ты за пределами добра и зла! – закричал Дед. – Знаешь что? Вот тебе бутылка, лезь в нее сам, добровольно! Так, где бутылка?..

- Нет, - ответил он. – Не полезу. Если я вам не нужен, найдите мне хозяина.

- Без хозяина ты жить не можешь?

- Могу. Но плохо. На грани угасания. Как тут, - он шевельнулся, чтобы указать взглядом на осколки пузырька. – Очень хотел на свободу…

- А туда как попал? – спросил Дед.

- Закляли и посадили. Меня продавали четырнадцать раз. Последний раз продали магу Зайделю Дармштетту, чтобы он переводил манускрипты с латыни и со старофранцузского на немецкий. Маг, наверно, умер. Должен был умереть. Он вступал в симбиоз только для работы с манускриптами. Для действий и деланий у него был другой симбионт. Поэтому я остался заперт.

- А почему ты говоришь по-русски? Как ты русский язык выучил? – забеспокоился Дед.

- Не было необходимости. Он – во мне. Услышал вас – нашел нужный блок.

- И латтонский язык – в тебе? – спросил я, надеясь, что черный столбик спросит: а что это такое?

- И старый латтонский, и новый латтонский, - ответил он.

- А говорил – не признаешь добра и зла… - проворчал Дед. – Вот же оно, зло…

- Язык – вне добра и зла, - возразил черный столбик.

- Это тебе так кажется. Ты просто не знаешь…

Черный столбик промолчал.

- Сколько я пробыл в заточении? – наконец спросил он. – Может быть, случились перемены, о которых не знаю?

- И еще какие перемены! – на нас с Дедом накатило дурное веселье. – Ты даже представить себе не можешь, что за перемены! Все переменилось к чертовой бабушке!

Когда мы отсмеялись и утерли слезы, черный столбик сказал:

- У него нет бабушки. Не говорите так больше.

- Ладно. Этот твой Зайдель Дармштетт где жил?

- В Шпессарте.

- Шпессарт – это Германия. А ты как-то оказался в Латтонии.

- Что такое Латтония?

Мы переглянулись.

- Язык знаешь, а страну не знаешь? – спросил я.

- Я служебное устройство. Знаю слова. Слово «Латтония» не знал.

- Но если есть латтонский язык, то где-то должна быть и Латтония… Стоп, я понял! – воскликнул Дед. – Ты проспал образование Латтонии! Это что-то вроде страны. Раньше ее не было, а потом возникла, и ей придумали название – произвели от латтонского языка. Латтония – это лимитроф. Тупой и бездарный лимитроф.

- Благодарю! Чувствительно благодарю! – ответил столбик. – Это большая радость – получить новое слово.

- Кому – радость, а кого блевать тянет, - однозначно отреагировал Дед. И мы на два голоса кое-как объяснили столбику смысл его радости.

- Лимитроф – это когда территория на окраине империи отделяется и становится самостоятельным государством… - обобщил он. – Но что в этом плохого?

- Плохо то, что территории кажется, будто она сама этого добилась, - сказал я. – Будто это ее национально-освободительное движение привело к такой победе…

- И на территории этой территории начинается национальное возрождение. Язык местных жителей объявляется государственным, а население резко делится на две части, у одной – все права, у другой прав наполовину меньше, - начал Дед.

- По какому принципу население делится на половины? – спросил столбик.

- Да по национальному! Местные – одна половина, русские – другая.

- Вы – из русской половины. Значит, у вас мало прав?

- Ну да…

Мы чуть было не прочитали ему лекцию о двадцатилетней независимости Латтонии и о крахе всего, что только можно было порушить и разворовать, но явился Муха.

- Орлы, срочно нужны деньги, - сказал он.

- А святую воду принес?

- У Наташки мать в больницу загремела. Положение тяжелое. Что-то вроде прободения язвы. Много крови потеряла. А операция Наташке не по карману. Так что вот… ну, вы меня поняли… смогу – верну…

Дед присвистнул.

- Так, скидываемся, - сказал я. – У меня двадцать крон были отложены на новую флешку и на кроссовки.

- У меня тридцать пять в заначке, - добавил Дед. – И на следующей неделе продаю накачанного «перса», но там аванс просить неприлично.

- А у меня тестинг только двадцатого начинается, программеры все что-то доводят, доводят! Пятьдесят пять – мало. Я сейчас поеду в больницу, возьму у Наташки рецепты. Там что-то совсем астрономическое.

- А ведь я помню время, когда в больнице лечили за счет государства. Разве что нянечке давали трешку, чтобы получше присмотрела за лежачим, - Дед покачал головой

- Историк! Ты еще Куликовскую битву вспомни! – предложил я.

- Гость, это по твоей части!

Мы вспомнили все способы добыть деньги. С одной стороны, мы выставили на аукционы кучу всякого добра тысяч на пять крон. С другой – это добро могло там проваляться еще два года. Геймерские доходы ожидались не раньше, чем через неделю. Мои за менеджмент пяти сайтов – в начале июня. Можно было взять у родственников в долг – мне бы мать дала полсотни крон. Если завтра снести найденное золото в ломбард – будет крон пятнадцать, ну, двадцать. А день в больнице – это восемь крон и сколько-то еще сантимов. К тому же, Наташка, сидя с матерью, не может работать…

- А ей завтра заказ сдавать! Она собиралась ночью посидеть, днем отоспаться, - сказал Муха. – Я бы сделал, но текст сложный, юридический, ошибешься – мало не покажется…

- Могу помочь, - вмешался столбик. – Это ведь перевод с латтонского? Он не такой уж сложный.

- Осторожнее с ним, - предупредил Муху Дед. – Присосется – не избавишься. Мы ведь знаем о нем только то, что он сам о себе рассказал.

- Я не способен причинять вред. Меня не для этого вывели. Просто хочу заниматься своим делом, - возразил столбик. – Мне это необходимо.

- Мало ли что тебе необходимо, - осадил я его. В самом деле – торчит на ровном месте такая черная пиявка и еще чего-то требует.

- Если сдать текст завтра утром, можно сразу получить сорок крон, - сказал Муха. – Двадцать, да тридцать пять, да хотя бы пятнадцать, да сорок – это сто десять. Мало! Сорок сразу отложить на пять дней в больнице. Ее же должны оперировать, а сколько запросят за операцию – неизвестно. Одно лекарство, Наташка сказала, двенадцать крон, еще одно – восемнадцать. И Наташку прокормить – она же, пока сидит с матерью в больнице, не работает.

- Не дури, - нехорошим голосом попросил Дед.

- Слушай, симбионт, как ты это делаешь? К коже присасываешься, что ли? – Муха и всегда-то был упрям, а когда речь шла о Наташке, упрямство вообще зашкаливало.

- Кретин, - сказал я. – Ты сперва спроси, как он тебя будет отцепляться. Это Зайдель, как-там-его, знал, как с симбионтом обращаться, а ты не знаешь!

- Ну?! – грозно обратился к столбику Дед. – Что скажешь в свое оправдание? Гость, возьми на кухне банку от баклажанной икры, сполосни, что ли. И крышку для нее найди.

- Вы хотите заточить меня? – растерянно спросил столбик.

- Придется. Пока этот юный орел не впустил тебя себе в печенку.

- Все очень просто. Нужно заклинание…

- Где мы тебе среди ночи возьмем заклинание?!

Столбик объяснил, что текст у него есть, он может продиктовать, а Дед, вдруг ощутивший ответственность за Муху, который ему в сыновья годился, возражал: откуда мы, в самом деле, знаем, что это за текст такой; может, от него Мухе будет сплошной вред?

Я привык к тому, что Дед – эталонный образец немолодого разгильдяя, и сильно удивлялся: надо же, сколько в человеке скопилось подозрительности! Столбик полсотни раз повторил, что причинять вред не умеет, и столько же раз услышал, что Дед ему не верит. Наконец Муха принял решение.

- Диктуй, - сказал он, достав мобильник. – Гость, я тебе это вышлю эсэмэской.

- Что такое эсэмэска? – спросил столбик. Муха начал ему объяснять и совсем запутал симбионта всякими электронными словами. Наконец он получил текст на неизвестном языке. Столбик утверждал, что на восточно-халдейском. Это были два заклинания, очень похожие, но одно завершалось словами «ахаг-ахаг-ахаг», другое – словами «эсхаг-эсхаг-эсхаг». Попросту говоря, «присосись» и «отсосись», или что-то в этом роде.

- И где ты будешь во мне? – поинтересовался Муха. – В голове?

- Не знаю, - честно признался столбик. – Перестаю воспринимать себя как отдельное существо. Наверно, мой разум в хозяине спит. Потом меня будит заклинание, и выхожу.

- У тебя может быть только один хозяин? – уточнил Дед.

- Кто скажет заклинание – тот хозяин.

- Рискнем, - сказал Муха. – Заклинание должен читать я сам?

- Может он или он. Тогда – он хозяин. Только пусть укажут пальцем, куда входить. Все очень просто. Не надо бояться, - успокаивал нас столбик.

- А обратно – тоже он или он? – Муха показал на нас с Дедом.

- Да. Только пусть сделают пальцем так, как будто зовут… - столбик задумался, - легкомысленную девицу…

- Так? – показал Дед.

- Да.

- Ну…

- Рискнем! – взмолился Муха. Ему страшно хотелось помочь Наташке.

- Погоди! Ты, раздолбай, бутылку со святой водой принес? – вспомнил Дед.

- Да вот же она, в кармане.

- Ну, симбионт, держись!

Дед вылил на него полбутылки – и ничего не произошло.

- Похоже, ты в самом деле за гранью добра и зла,- задумчиво произнес Дед. – Муха, ты твердо решил?

- Да.

- Ну, ладно, рискнем.

Глава третья

Я дал Деду свою мобилку, выведя на экран эсэмэску Мухи. Дед прочитал вполголоса заклинание, вздохнул и повернулся ко мне.

- Вот что, Гость, внимательно следи за мной. Если от этой тарабарщины мне поплохеет – ну, искусственное дыхание мне сделай, что ли…

- Ладно. Дед, где твоя камера?

- Зачем?

- Буду снимать процесс.

Потом мы несколько раз крутили этот ролик. И все равно не уловили момента, когда черный столбик подпрыгнул. Только что был на полу – и вот уже исчез. Мне показалось, что он нырнул Мухе в рукав, даже не дожидаясь приказа «ахаг-ахаг-ахаг!»

- Муха, ты как? – спросил Дед.

- Ничего, нормально.

- Нигде не болит? Голова не кружится?

- Нет, не кружится.

- Ну, тогда… - Дед взял одну из старых книг, напечатанную готическим шрифтом, открыл наугад и протянул Мухе. – Это, кажется, на немецком.

- На старонемецком, верхнерейнский диалект, - взглянув, поправил Муха. – Это трактат по военной истории с цитатами. Вот, слушайте.

Он сперва прочитал абзац на таком немецком, что я еле опознал знакомое слово «пферд», а потом перевел:

- И где нам Всевышний окажет милость, что мы врага одолеем, удержим победу и поле и захватим движимое добро, то нашей Богоматери должен быть лучший конь, и дорогому рыцарю святому Георгу – лучший доспех, командирам – их старое право и прочим равная добыча…

- Проверить это мы все равно не можем, - заметил Дед. – Где-то у меня тут была китайская этикетка…

- Мы зря теряем время, - сказал Муха. – Я сейчас позвоню Наташке, она мне даст пароль к своему почтовому ящику, я возьму там этот текст и сяду работать.

Наташка явно сомневалась, что у Мухи хватит способностей на такой подвиг. Но текст он получил, посмотрел на Дедовом компе и ужаснулся: там было восемьдесят килобайт. Для человека, который не связался с демоном-симбионтом, работы в лучшем случае – на три дня, и как Наташка собиралась это сделать за вечер и ночь, мы не понимали.

- Ну-ка, покажи высший класс, - сказал Дед.

Муха сел к компу, уставился на монитор, а потом закрыл глаза. Началась сущая фантасмагория – его пальцы били в клавиатуру с невероятной скоростью, латтонский текст на мониторе таял, русский – рос.

Дед склонился над ним, прочитал Мухино творчество и хмыкнул:

- Вроде неплохо получается.

Немного обалдев, мы смотрели на Муху все полтора часа. Сделать такой объем за полтора часа – это что-то нереальное. Потом Муха опустил руки на колени и окаменел.

- Все, что ли? – спросил я. – Эй, ты сохранился?

- Да, - отрешенно ответил Муха.

- Выходи из Ворда.

- Ща.

- Вставай.

Он встал и открыл глаза. Дед сел к монитору, вытащил на него перевод и наскоро просмотрел.

- По-моему, даже запятые на местах, - сказал он. – Следующий шаг – избавляемся от квартиранта. Гость, дай мобилку. Попробуем его выманить пальчиком.

Он прочитал заклинание, сделал жест – и на столе возле клавиатуры появился наш черный столбик.

- Покорнейше вас благодарю, - церемонно произнес он. – Получил истинное наслаждение. Много новых слов.

- Получилось! – завопил Муха. – Дед, Гость – получилось!

- Тихо ты! – прикрикнул Дед. – Гость, это дело надо обмыть.

- Кто бы возражал! – обрадовался я.

Я не алкоголик, но бывают случаи, когда выпить просто необходимо – чтобы не спятить. И мы угодили как раз в такой случай – перед нами на столе торчало непонятное потустороннее существо, и мы своими глазами наблюдали чудо.

Бутылка вискаря стояла наготове, стакашки – тоже. Муха вытащил из холодильника колбасную нарезку, я тем временем разбулькал вискарь. А Дед сидел и смотрел на черный столбик.

- Ну, Дед? Ты чего? – спросил Муха.

- Орлы, вы не понимаете… вы еще ничего не поняли!.. Это же – оружие! – ответил Дед, показывая на черный столбик.

Я посмотрел на Муху – у них, у геймеров, одно оружие на уме, может, он понял Дедову идею? Он понял – но не сразу, я это видел по лицу, по глазам.

- Гость, - сказал Муха, - Дед прав. Только нужно узнать одну вещь. Я хотел, чтобы этот симбионт в меня вселился. А может ли он всосаться в того, кто даже не знает о его существовании? Симбионт, ты нас слышишь?

- Слышу. Тот, кто владеет заклинанием, - хозяин. Я служебное устройство. Повинуюсь.

- Погодите, орлы. Ты сам нам дал заклинание, - вмешался Дед. – Ты точно так же можешь его еще кому-то дать!

- Если бы не дал вам заклинания, мне было бы очень плохо. Теперь мне хорошо. Зачем стану его еще кому-то давать? – спросил черный столбик.

- Ну, мало ли? Попросят!

- Нет. Выполняю только приказы хозяина. Это в меня заложено.

- Если я приказываю войти в какого-то человека, чтобы он заговорил, скажем, по-китайски, ты это можешь сделать?

- Должен сделать. Даже… - он сделал крошечную паузу, - хочу сделать. Китайские слова прекрасные, в каждом много смыслов.

- Так, - сказал Дед. – Ты мне нравишься, симбионт. Тыне пожалеешь, что связался с нами. Орлы, нас трое. В наше время и в нашем лимитрофе три человека, которые друг друга не предают, - это сила. Так, значит… Мы им объявляем войну. Кто за?

- Я за. Руку, что ли, поднимать? – спросил Муха. Кому – даже не спросил, и так все ясно.

- Я за, - я поднял обе руки. Мне тоже все было ясно.

- Ты, симбионт ? – Дед повернулся к черному столбику. – Хочется, чтобы ты не просто выполнял приказ, а… ну, это… с душой…

Мне показалось, что черный столбик пожал узенькими, едва намеченными плечишками.

- Это добро или зло? – помолчав, поинтересовался симбионт.

- Хм… - Дед явно хотел ответить, что добро, но вовремя удержался. Переубеждать черный столбик с недоделанными мозгами – безнадежно.

- Это справедливость, - догадался Муха. – Ты понимаешь, не бывает так, чтобы зло было злом для всех, или добро – добром для всех. Всегда будут недовольные. А когда удается найти равновесие, это вроде как справедливость.

- Я понял. Я за равновесие, - сказал черный столбик. – Но с условием, что не будет ни добра, ни зла.

- Не будет, - хмуро ответил Дед. И потом, когда пошел нас провожать, уже на улице проворчал:

- Для этих сук справедливость – хуже всякого зла…

По дороге мы с Мухой обсуждали подробности первой вылазки. Когда я сказал «à la guerre comme à la guerre», Муха непринужденно перешел на французский, и я объяснил сидевшему в нем симбионту его ошибку.

- Они устраивают этот балаган в субботу, - сказал Муха. – У меня целых два дня, чтобы все подготовить. Завтра сделаю все Наташкины тексты и отправлю заказчикам. Ей останется только получить деньги. А потом мы уже будем знать, во сколько влетит операция…

- Ее мать – гражданка?

- То-то и оно…

Медицина в нашем лимитрофе такая: гражданам государство еще часть расходов компенсирует, а «жителям» приходится оплачивать всякие процедуры и лекарства почти полностью. Почти – потому что существует медицинское страхование. Но не все, естественно, покупают полисы. Если бы у Наташкиной мамы был полис – то процентов двадцать ей бы компенсировали, хотя она всего лишь «житель».

Нормальному человеку этого не понять. Когда наш лимитроф получил в подарок от великих держав независимость, то местные сразу затрепыхались насчет исторической справедливости. Их угнетали сперва немцы, потом шведы, потом поляки, потом опять шведы, потом русские – а вот теперь они сами на своей территории хозяева. Значит – что? Значит, гражданином Латтонии может быть только потомственный латтонец, остальные – «жители». А доказать, что ты потомственный, большая морока. Получилось, что в список граждан входят почти все латтонцы, немного русских, поляков и евреев. А большинство русских – «жители», не имеющие права голоса. Вот такая у нас тут Европа…

И ничего тут не поделаешь, потому что лимитрофы присосались к великой и ужасной Америке. Она их якобы защищает от России и на этом мутном основании все за них решает, а они и довольны.

Последнее изобретение Латтонии – народное движение против русских школ. Латтонцам внушают: если школы закроют, то русские «жители» куда-нибудь разбегутся. И латтонцы останутся единственными хозяевами в лимитрофе. Звучит заманчиво, дураки на эту наживку ловятся. А с удочкой сидят хитрые дяденьки. Оседлав этот дурной патриотизм, они уже который год въезжают в Думу и принимают только те решения, что выгодны их банковским счетам. Такая простая политика – но ведь латтонцам правда не нужна, им нужно, чтобы вся могучая держава говорила исключительно на латтонском языке.

Вот на что замахнулся Дед. Два геймера, один фрилансер и черный столбик – против трех партий, формирующих правительство, и орды замороченных чудаков. Красиво, да?

Но нам троим надоел этот бардак.

Мы пошли на митинг, устроенный национал-идиотами против русских школ, во всеоружии: у нас были на груди бантики из ленточек национальных цветов: белого, синего и зеленого. То еще сочетание, но с глубочайшим смыслом: синий означает море, зеленый – землю, белый – чистоту помыслов. Если вспомнить, что рыбный флот мы по указанию европейских экспертов пустили на иголки, сельское хозяйство по их же директивам разорили напрочь, а чистота помыслов в нашей Думе и не ночевала, то бантики получаются совершенно издевательские.

Декорированные под юных энтузиастов, мы с Мухой молча пробились в первые ряды. Дед остался сзади, чтобы при необходимости прикрывать наш отход.

Общество собралось неприятное. Я еще понимаю людей, которые объединились ради любви к своему языку. Но этих сплотила ненависть к чужому языку. На их рожи смотреть было тошно. Я ни разу не попадал в такую компанию, и что меня поразило – лица были какие-то одинаковые. Как будто они собирались запеть одну и ту же песню и уже раскрыли рты – хотя рты до поры были закрыты.

Толпа расступилась, чтобы пропустить любимцев публики – несколько профессиональных политиков и молодежную секцию партии «Дорогое отечество». Тут-то мы и сработали. Я, стоя за спиной у Мухи, почти впритирку, еле слышно произнес заклинание и поманил пальцем. Тут же на моей ладони возник столбик. Муха прочитал заклинание всасывания и незаметно коснулся пальцем первого подвернувшегося идеологического рукава. Столбик исчез.

Оставалось ждать результата.

Нам повезло – симбионт внедрился в старую громогласную рухлядь, вдохновителя всех патриотических глупостей. Называть его имя – больно много чести ему будет. Его выпустили на трибуну вторым. Трухлявый дед протянул к публике руку и проникновенно заговорил.

- Друзья мои, соотечественники мои, единоверцы мои! – сказал он. – Латтония в опасности, и, пока русские отдают детей в свои школы, у нас растет и зреет пятая колонна. Ради их же пользы следует перевести образование на латтонский язык…

Тут толпа опомнилась.

Проникновенную речь дед толкал по-русски.

Ой, что тут началось! Его сперва стали вежливо окликать. Он не понимал, в чем дело. Ему предложили перейти с русского на латтонский. Он сказал, что говорит на чистейшем латтонском. Тогда организаторам стало ясно, что дед спятил. Его попытались вежливо свести с трибуны – а трибуна, между прочим, каменная, если в нее хорошо вцепиться – долго продержишься. Ему стали шептать на ухо, что у него проблемы со здоровьем. Он отругивался по-русски. И, наконец, всем стало ясно, что он-таки сошел с ума. Дед стал обвинять соратников в том, что ему хотят заткнуть рот, и всех назвал продажными тварями, которых задешево купила Москва. В здравом уме он бы ссориться с партийными господами не стал.

Митинг завершился дракой на трибуне.

У кого-то хватило ума вызвать бригаду из дурдома.

Пока деда вели к машине, Муха быстренько выманил нашего симбионта, и мы дали деру.

- Так, орлы, - сказал радостный Дед. – Где у них ближайшая тусовка?

- Это надо в Инете смотреть, - ответил я.- Сматываемся. Тут больше делать нечего.

- Гля… - прошептал Муха. – Вот тебя тут только не хватало…

Митинг был устроен в парке возле памятника национальным героям. Если не знать, кому памятник, вовеки не догадаешься – груда каменных глыб с трибуной посередке. К этой груде вели три аллеи. На той, которую мы выбрали для отступления, стояли Райво-Тимофей и его ребята. Они в митинге не участвовали – они пришли посмотреть издали. Ну и увидели нас…

- Не фиг позориться, - проворчал Дед. – Орлы, отцепляйте бантики.

Их было четверо, нас – трое. И мы понимали, что в парке они разборку не устроят. Просто лишний раз с ними сталкиваться – портить себе настроение. Мы сунули бантики в карманы и прошли мимо них, рассуждая о больничных нравах: к санитарке без пятерки и не подходи. Потом я скосил глаза – они смотрели нам вслед.

- У Тимофея в голове лыжной палкой помешали, - сказал Муха. – Вот какого беса он решил стать Тимофеем? Что это за извращение? Человек, который ходит на такие митинги, не имеет права быть Тимофеем!

- Муха, ты что такое говоришь? – спросил Дед.

- Говорю, что Тимофей, оказывается, тоже умом тронулся на национальной почве.

- Да, так и есть, но почему ты говоришь это по-латтонски?

- Дед, ты так не шути…

- Дед не шутит, - вмешался я. – Ты говоришь на литературном латтонском языке, и даже все окончания правильные.

- Симбионт! Дед, вымани-ка его!

- А он что, в тебя всосался?

- Ну да! Куда я еще мог его девать в толпе?

- Вон там, над прудом, никто не помешает, - сказал я, высмотрев сверху пустые скамейки на холмике.

Мы повели туда Муху, и Дед выманил симбионта. Тот встал на лавочке черным столбиком и молчал.

- Послушай, мы не сердимся, мы не будем тебя наказывать, мы вообще очень хорошо к тебе относимся, - проникновенно начал Дед. – Мы и в банку тебя засовывать не будем. Ты только объясни, что это значит. Почему ты заставил Муху говорить по-латтонски?

- Это равновесие, - ответил черный столбик.

- В каком смысле?

- Хозяева предложили исполнить приказ. Показался странным. Спросил – это добро или зло. Объяснили – это равновесие. Понял.

- Равновесие, - повторил Муха. – Дед, тебе придется лечь на амбразуру.

- Это как? – спросил Дед.

- Ты из нас троих больше всего похож на латтонца. Если Гость вдруг по-латтонски заговорит – это будет дико.

- Я говорю! – возмутился я. – И экзамен сдал, и корочки получил!

- Ты хочешь, чтобы они тебя принимали за своего? А Дед все равно дома сидит…

- А мать, а тетка? – возмутился Дед. – Нет, мы это дело в орлянку разыграем. Когда следующую кандидатуру выберем. Гля, орлы…

Мы сидели на холмике, а малость пониже, шагах в тридцати, стоял Тимофей со своими, стоял прямо у воды.

- Чего это они за нами следят? – спросил Муха. – На кой мы им сдались? Гость, твоя очередь прятать симбионта.

Мне было страшновато – но я кивнул.

На самом деле всасывание симбионта – штука безболезненная. Только вдруг испытываешь необъяснимый прилив бодрости. Дед это так объяснил – симбионт обменные процессы активизирует, потому что мозгу для работы с симбионтом нужно побольше кислорода. А сам наш черный столбик знает слово «кислород» на сотне языков, но смысл слова ему недоступен, он сам в этом честно признался. Он, оказалось, может трудиться в абсолютном вакууме.

Мы спустились с холмика и пошли прочь из парка. На выходе обернулись – Тимофей со своими провожал нас на порядочном расстоянии.

- Ну и леший с ним, - сказал Дед.

Глава четвертая.

Следующей нашей кандидатурой был политик более высокого ранга, чем тот дед. Но мы подсадили ему симбионта не сразу – сперва изучили всю прессу, включая самую желтую, и подождали, чем наша авантюра кончится. Русские газеты писали про случай сочувственно: дедушка старенький, нервишки слабенькие, ему бы чем по трибунам скакать – дома сидеть, внуков нянчить, а противостояния двух культур и более крепкая психика не выдержит. Латышские газеты отчаянно искали руку Москвы и додумались до того, что деда обработал какой-то засланный гипнотизер.

Если совсем честно – дед порядком надоел, националисты уже думали, как от него избавиться. Он был той самой палкой о двух концах: перед выборами он превосходно трындел про русскую угрозу и собирал для национально-озабоченных партий перепуганный электорат, после выборов он нес ту же чушь – но тогда уже наступало время коммерции, а кому надо, чтобы возмущенная толпа шла бить российские витрины, в которых выставлены латтонские шпроты?

А вот другой наш избранник был малость поумнее – и потому вреда приносил гораздо больше.

Он по каменным трибунам не шлялся, и нам пришлось потрудиться, пока мы изучили его маршруты и график выступлений перед широкой публикой. Нам повезло – удалось подобраться к нему как раз накануне его выступления по поводу русских школ.

У нас троих о школе не самые лучшие воспоминания. Раздолбайство Деда, упрямство Мухи (он хлопнул дверью класса в шестнадцать с половиной, и больше его туда загнать не удавалось) и мой здоровый пофигизм – это вся само собой, но против нас были страшные тетки, замотанные и плохо знающие свой предмет. Каждый из нас мог клясться, что собственными руками положил бы под свою школу динамит, если бы только ему дали нужное количество. И все мы трое понимали, что если не будет русских школ – родители останутся без детей. То есть, они их нарожают – но потом из этих детей сделают латтонцев, которые будут стыдиться своих русских предков. Таких мы тут уже видали!

А этот политик как раз и убеждал родителей, что лучшее будущее для детей – стать латтонцами. Красиво убеждал, со слезой в голосе.

С ним вообще получилось забавно. Когда он заговорил по-русски, все сперва решили, что это он к русским родителям обращается, тем более – на него телекамеры смотрят, красивый жест, однако! В зале сидели свои люди, они стали аплодировать. Но потом группа поддержки забеспокоилась – сколько ж можно по-русски шпарить? Кто-то из своих подошел к нему, пошептал в ухо, в ответ наш избранник что-то шепнул опять же по-русски, и понемногу до всех дошло: и этот пал жертвой гипноза!

Мы об одном жалели – это не был прямой эфир. Он классно говорил, почище любого артиста!

Стали высматривать следующую жертву. Высмотрели – довольно вредную тетку, которая с пеной у рта защищала гибнущую латтонскую культуру. Мы что-то признаков гибели не замечали – в свою культуру Латтония вкладывала неплохие деньги. Но и самой культуры тоже не замечали – на дворе не начало девяностых, когда всем казалось, будто начнем ходить в латтонские театры, и народы, распри позабыв, в счастливую семью объединятся… или в единую? Или в великую?.. Пушкин? Гете? В общем, народы не соединились, зато начались всякие безобразия.

Тетка рвалась к власти. Нетрудно было представить, на что способна баба с куриными мозгами, получив власть. Мы опять стали следить за жертвой – сперва через Интернет, потом, как выразился Дед, в полевых условиях.

И тут мы совершили ошибку. То есть, тогда это было ошибкой. Как выяснилось потом, пользы от нее оказалось больше, чем вреда.

Политику симбионта подсаживал Муха. У него самая неприметная внешность. Деда посылать – лучше сразу взять клоуна из цирка, на него все будут таращиться. Я тоже мало похож на здешнего патриота. А Муха – самое то. К тому же, он как-то освоился с симбионтом – пока Наташка сидела с матерью, Муха делал за нее переводы. Времени на это уходило очень мало – деньги, впрочем, тоже были не ахти какие, но каждая крона имела значение. К тому же, симбионт получал свое «равновесие» - сперва политик вещал по-русски, потом Муха бормотал по-латтонски.

Тетке симбионта подсаживал тоже Муха. Он же и выманивал.

А потом мы присмотрели одного тележурналиста, великого защитника национальных ценностей. Тут-то и вышел облом. Как мы потом догадались, какой-то ретивый патриот снимал на камеру и того политика, и ту тетку. Он и обнаружил, что рядом с этими людьми засветился один и тот же невысокий парень. Патриот оказался бдительным – побежал с доносом в полицию безопасности, которая как раз была обязана искать московского гипнотизера. По крайней мере, вся латтонская пресса от нее этого требовала.

Хорошо, что я был рядом с Мухой. Так, на всякий случай. После той истории с Андреем мы вдруг осознали – друг дружку надо беречь. Когда Муху стали вязать какие-то крепкие ребятишки в простых курточках, я его отбил. Как? Ну, я же не только перед монитором сутками сижу. У нас, кладоискателей, бывают такие драки, особенно когда выходим в поле, что если ничего не уметь – найдут твое скукоженное и протухшее тельце грибники осенью, и это еще в лучшем случае.

Меня выручило то, что от меня не ждали агрессии. Эти ребятишки подставили мне спины.

А потом мы с Мухой кинулись наутек. Было не до слов – нужно было запутать следы.

К счастью, с нами не случилось Деда. Он малость отяжелел. Или нам бы пришлось тащить его за руки – и всех троих бы загребли, или пришлось бы бросить его – это еще хуже.

Мы неслись к знакомому проходному двору. Его изюмка в том, что всем известны два выхода, а Муха знает третий, совершенно неожиданный – через магазин. Туда выходит задняя дверь склада, и она обычно открыта, хотя вид у нее несокрушимый – железная, в облупившейся краске и толще танковой брони.

На подступах к этой двери мы и налетели на Тимофея. Он был с одним парнем из своей компании – его сперва звали Шпрот, потом Швед, потом еще что-то придумали, но не прижилось.

- Сволочь… - выдохнул Муха. – Сдаст…

Ясно было, что Тимофей сообразил, куда нас понесло, и, сделав небольшой круг, перекрыл нам выход, чтобы местная безопасность взяла нас тепленькими. И мы не могли рвануть на себя железную дверь – то есть, могли, конечно, да только Тимофей со Шведом сразу бы бросились туда за нами.

- Придется, - сказал я, имея в виду дверь.

Ее и без спешки открыть за один миг не получится – тяжелая, зараза, и заедает. Но другого пути для бегства у нас не было. Я встал лицом к Тимофею, а на лице изобразил мессидж: вот только сунься! Муха вцепился в дверь, как обезумевший кот, когтями и стал ее тянуть, чтобы получилась щель. А если щель – то можно уже ухватить поудобнее.

- Идиоты, - сказал Тимофей. – Держи, Гость.

У него был нож – ну, с таким ножом только на медведя ходить. В нашем деле штука полезная – не для драки, понятно, а если нужно что-то деревянное расковырять. Этот нож Тимофей протянул мне, как положено, рукоятью вперед, я вогнал его в щель и отжал дверь настолько, чтобы ухватить руками. Она подалась. Муха вставил ногу.

Тогда я протянул нож Тимофею – тоже правильно, рукоятью вперед.

- Мы с вами, - заявил Тимофей.

Все это произошло меньше чем за минуту. Да какая минута – секунд двадцать, наверно.

Мы вчетвером оказались на складе – точнее, в узком проходе между пустыми ящиками. Если не обрушить их себе на голову, можно было попасть к двери, ведущей в коридор, а уже оттуда – в торговый зал.

- Туда, - Швед показал в совсем другую сторону.

Оказалось, они тут бывали и разнюхали выход на крышу какой-то пристройки. Окно, правда, было под самым потолком и узкое. Первым полез Муха, а потом он вытаскивал нас, как дедка – репку.

Пройдя по крыше пристройки, мы соскочили в каком-то совсем незнакомом дворе.

- Спасибо, - сказал я Тимофею по-латтонски.

- Не стоит, - ответил он по-русски. – Что вы такое сделали с этими… недоносками?..

- Ничего, - ответил Муха.

- А чего вас… гоняли?..

Тимофей вырос и заматерел уже в то время, когда латтонцу говорить по-русски уже считалось западло. Поэтому он не сразу подбирал нужные слова.

- Говори по-латтонски, мы прекрасно понимаем, - предложил я, почти без акцента.

- Не хочу, - ответил он по-русски. – И Швед не хочет. Мы будем по-русски.

- Ты действительно Тимофей? – спросил Маха. В самом деле, похоже было, будто в тело нашего главного врага вселился ангел.

- Я Тимофей, - подтвердил он. – Мы видели – этивас гоняли сюда нарочно. Эти знали, что два выхода. Там вас ждали. Мы вошли, нас пропустили.

- Мы поняли, - сказал я. – Спасибо. Как теперь отсюда выбираться?

- Выбираться потом. Сперва скажи, как это сделано. Чтобы эти говорили по-русски.

- Не знаю.

- Ваша работа.

- С чего ты взял? Мы что, гипнотизеры? – я старался говорить как можно убедительнее. – Мы что, колдуны? Маги?

- Логика, - ответил Тимофей. – Просто логика.

Латтонцы, когда речь не идет об их гибнущей культуре и возрожденном самосознании, люди довольно рассудительные. Вот и Тимофей (все-таки по паспорту он был Райво) сопоставил простые факты.

Он со своими соратниками и вдохновителями был в парке, когда мы подсадили симбионта безумному деду. Он видел, как мы, уходя, снимали бантики из национальных ленточек. Это ему показалось странным. И он попытался рассуждать так: если у нас есть способ заставить самого оголтелого латтонца говорить по-русски, то мы одним старым хрычом не ограничимся. Про то, что на вражьем наречии заговорил политик, и про поиски московского гипнотизера он узнал из Интернета. Тетку – вычислил и уже целенаправленно искал нас поблизости от нее. Естественно, нашел и даже видел наши маневры. Но он не был уверен – в самом деле, ситуация попахивала безумием. И вообще, если бы он подошел к нам с вопросами, да еще при Деде, кончилось бы тупым мордобоем.

На встречу тележурналиста с народом (это было что-то вроде выездного ток-шоу) Тимофей шел целенаправленно. А когда за нами погнались – понял, что был прав.

- Это ты так рассуждаешь. А Швед? – спросил я. – Чего он молчит? Он тоже верит, что мы с Мухой – гипнотизеры?

- Тут не гипноз, - сказал Швед, и тоже – по-русски.

- Ребята, объясните мне одну вещь, - попросил я. – Почему вы не хотите говорить с нами по-латтонски? Это что – в знак протеста против глупости вашего президента? Но мы-то тут при чем? С ним и говорите по-русски. Мы все трое выучили латтонский, вон Муха даже юридические тексты переводит.

Как легко и приятно говорить правду! Муха действительно переводил для Наташки совершенно кошмарные документы, которые не могли сами по себе возникнуть ни в мозгу латтонца, ни вообще в человеческом мозгу: это были дурные переводы с английского, которые какие-то чиновники выдавали за собственное творчество, обязательное для понимания русскими бизнесменами.

- Надо будет – и с этим поговорим по-русски, - пообещал Тимофей. – Мы больше не говорим по-латтонски. Если хочешь – будем по-английски.

Только тут до меня дошло, что у Тимофея к нам разговор.

- Я так понимаю, что у нас перемирие? – спросил я и перевел неизвестное Тимофею слово на латтонский.

- Да, это самое.

- Слышишь, Муха? Твое мнение?

- Перемирие – это хорошо, - согласился он. – Только ведь не от горячей любви к нам с Дедом! У них что-то случилось, а больше идти не к кому! Так что мы им теперь, Гость, заклятые друзья!

- Какие?..

Я объяснил Тимофею со Шведом про заклятых. А Муха, который не желал доверять латтонцам, вдруг перешедшим на русский, предложил место для встречи. Был у него на примете один кабачок, бармен которого славился умением прекращать споры и ставить точку в драках.

- Вы придете вчетвером, мы – втроем, - так сказал Муха. – Мы проставляемся.

Объяснять это слово я отказался: сам брякнул – сам и переводи на латтонский.

- Пополам, - ответил Швед. – И это, как по-русски, про стрелку?

Стрелку мы забили на следующий день утром, пока в кабачке никто не пьет и не дерется. А утро у человека, сидящего ночью за компом, начинается не раньше двенадцати.

До этого времени нужно было сообщить дикую новость Деду, выслушать двухчасовой матерный монолог и убедить его, что встреча может оказаться полезной.

- Им от нас что-то нужно, - сказал, немного успокоившись, Дед. – Иначе они бы вас, орлов безмозглых, выручать не стали.

- Им нужен гипнотизер – ответил я. – Зачем – это они завтра скажут. Только вот что получится – мы им объясним, что гипнозом не балуемся, они нам не поверят, а дальше – нас трое, их четверо…

- Но все равно встретиться надо. Даже если они нас выручили из таких вот шкурных соображений, - добавил Муха. – Знаешь, Дед, почему? Если мы не встретимся с ними и как-то их не успокоим, с них станется донести на нас в полицию безопасности. Они же латтонцы! Хочешь сказать – поумневшие латтонцы! Не верю, что латтонец, которому так закомпостировали мозги, поумнеет! Не верю, понимаешь?!

- Муха, не жужжи, - попросил Дед. – Нужно придумать такое объяснение, чтобы они поверили. Ну, скажем – сами охотимся на гипнотизера…

- И по такому случаю ходим с бантиками? – спросил я. – Думай, Дедушка, думай. Муха прав – они нас могут заложить.

- Про симбионта им нельзя говорить ни в коем случае. Это же ценность, за которую могут и того… А ему все равно, кто хозяин. Он и их научит своему заклинанию, - сказал Дед.

- Это точно, - согласился Муха. – Во влипли… Может, плюнуть на все и уехать, пока нас не загребли?

- Куда ты поедешь… На границе – паспортный контроль. И ты уж поверь, что всех погранцов нашими портретами снабдили. Надо где-то затихариться. Что скажешь, Дед? – спросил я.

Дед, объявивший войну национал-идиотам, такого исхода не ждал и крепко задумался.

- Скажу вот что… Допустим, мы знаем про существование гипнотизера, допустим… И пришли просто посмотреть – как это у него получится… Знаем из частной переписки. Приват – это свято! Ну, можем соврать, что это женщина…

- И мы должны были ее подстраховать?.. – спросил Муха.

- Хм… Ну, это мы им выдадим, если совсем с ножом к горлу пристанут.

- Хорошо бы придумать приметы женщины, - подсказал я.

- Можно… Только надо им объяснить, что она умеет отводить глаза. Скажем, сделать так, что она всем кажется старой бабкой, а на самом деле – вроде Джей Ло в молодости.

Мы фыркнули – вот Дед и проболтался о своих эротических вкусах!

Потом мы обсудили внешность гипнотизерши. Решили, что это должна быть сорокалетняя тетка с длинными темными волосами и в темных очках, как снимет очки – так гипноз и начинается. А для работы ей прямой контакт не нужен – она своим зловещим взглядом чуть ли не стенки прошибает, встанет метрах в двадцати от оратора – и он хоть по-японски заговорит!

- Нет, про японский ты, Муха, загнул, - опомнился я. – Это должен быть известный оратору язык! Иначе получится эта, как ее…

- Глоссолалия, - вспомнил умное слово дед.

И мы полезли в Интернет – искать инфу про глоссолалию.