Лишние вопросы

Вспышка!

У меня болит голова. Просто разламывается. Надо бы принять таблетки, да только я не помню, куда их засунул. Тупо оглядываю комнату. Мыслей – ноль, в голове полный сумбур. Совершенно не узнаю интерьер. Мебель, шкафы, кровать – все чужое, не мое. Ни проблеска узнавания. Где я, черт возьми? Где-то на периферии сознания появляется первая робкая мысль, что я имею право здесь находиться, так как… что?

Надо найти… найти… Блин! Мысли проваливаются в неведомые щели и так капитально, что фиг выковыряешь. Понятия не имею, что я ищу, но уверен: это важно. Где же… От безысходности начинаю шарить по карманам. Нахожу кошелек, и все. Телефона нет. Странно. Может, я именно его ищу? Нет, что-то другое… Паспорт? Паспорта нет, и ума не приложу, где бы он мог быть…

Почему я вдруг подумал о паспорте? На черта он мне сейчас сдался? Из-за проклятой головной боли почти не соображаю. И внезапно до меня доходит. Бьет в мозг так, что забываю даже о боли. Имя! Я не помню, как меня зовут! Мерзким холодным туманом по мне расползается страх. Потому что не помню я не только имени. Вообще ничего. Кто я, откуда, чем занимаюсь…

Холод сменяется жаром панической волны. Кидаюсь к шкафам, начинаю в них судорожно рыться. Там почти пусто – висят джинсы и пара рубашек. Полки… На полках ничего. Совсем. Будто здесь и не живет никто, а одежду в шкаф повесили прямо перед моим приходом. Для отвода глаз. По спине бегут мурашки. Нафиг! От этих мыслей делается совсем не по себе.

Заполошно озираюсь, пытаясь понять, что еще не так. Чего не хватает. Телевизора! Нет, конечно, кое-кто обходится, но обычно чертов ящик в квартире – столь же обязательный предмет, как холодильник. Но тут его нет. А невредно было бы включить, посмотреть новости хотя бы. Любая мелочь может натолкнуть на воспоминания…

Может, тут радио есть? Загоревшись новой идеей, бросаюсь на кухню. Радио висит на стене. Старенький трехпрограммник. Включаю – тишина… Вторая кнопка, третья – та же фигня. Да что ж такое-то?!

Иду к холодильнику. Сам не знаю зачем. Видимо, просто чтобы хоть что-то делать: я в полной растерянности. Открываю – пусто. Ну да, кто бы сомневался. Открываю дверцу морозилки и… о чудо! – формочка для льда. Полная. С тихим стоном наслаждения прикладываю ее к своему разламывающемуся лбу…

Резкий звук сзади заставляет меня развернуться. Роняю формочку, наступаю на нее – и мир летит вверх тормашками. Удар. Темнота.

** * *

Туман…

– Привет, Тим! – говорит она.

Тим? Это я? Ну, может быть…

– Привет!

Мне плохо ее видно. Вообще, со зрением непорядок – не могу сфокусировать взгляд ни на чем. Она видится мне смутным силуэтом в тумане. Вот ее волосы я вижу – длинные, пышные, волнистые. То ли рыжие, то ли каштановые. Не разберу. Больше ничего. Только чувствую ее взгляд. Пристальный, оценивающий.

– А ты ничего так, – произносит она.

– Ты тоже! – на автомате отвечаю я.

Она звонко смеется.

– Для начала неплохо – быстро реагируешь и врешь, не краснея! Таким я тебя и представляла.

У нее приятный смех. Невольно улыбаюсь в ответ, но улыбка тут же гаснет: я вспоминаю, что ничего не помню. Такой вот, блин, парадокс.

– Кто я?

Короткая, едва уловимая пауза.

– Я же сказала, Тим. Тимофей то есть. Вспомнил?

Воспоминание действительно приходит, будто только сейчас родилось.

– Где я?

– В своей квартире. Точнее, ты ее снимаешь у… Аглаи Дмитриевны.

Опять эта пауза. Откуда они берутся? Она что, сама не уверена в том, что говорит? Этот вопрос почти срывается с моих губ, но я ловлю его в последний момент. Почему-то мне кажется, что сейчас не время. Спрашиваю другое:

– А кто ты?

– Лишний вопрос, – мгновенно реагирует она. – Это тебе ни к чему.

Еще одна непонятка. Ладно, пока замнем для ясности.

– Чем я занимаюсь?

– Ты… таксистом работаешь. Твоя смена через два часа.

– А где моя машина?

– Не все сразу. Ты ударился головой. Кратковременная потеря памяти. Все вернется. Сходи проветрись. Думаю, в процессе вспомнишь.

** * *

Вспышка!

Мне нравится наш район. Тихий, спокойный. Зелени много. Иду и постепенно узнаю пейзаж. Вот магазин, где я обычно продукты покупаю. Школа за выкрашенной в черный цвет оградой. Там я учился. Не самое хорошее время. Во всяком случае, ностальгическим теплом от воспоминаний не веет. И помню я то время плохо. Друзья, учителя? Все как в тумане. Ладно, может, потом вспомнится, как все остальное… Или нет. Библиотека, в которую я был записан в детстве. Сервисный центр для всякой электроники. Помню, чинил там свой первый двухкассетник. Детская площадка. Играл ли я на ней? Этих воспоминаний нет.

Когда я переехал к Аглае Дмитриевне? Не помню. Недавно вроде. Мой-чужой район. Вроде узнаю, а вроде и нет. Странное какое-то узнавание. Словно в эру пленочной фотографии изображение постепенно проявляется на фотобумаге. Память возвращается не так. Откуда я это знаю? Вопрос на засыпку. Откуда-то. Мне что-то другое нужно найти и вспомнить. Но пусть меня застрелят, если я хотя бы догадываюсь что.

Попробую пока разобраться с постепенно проявляющимися воспоминаниями. Откуда район знаю? Жил здесь раньше с родителями? Возможно. Спохватываюсь: да нет, точно жил с детства на соседней улице. Переехал на съемную квартиру несколько лет назад. Потому что любить родителей лучше на расстоянии и видеться время от времени. Постоянно это утомляет. Цветочный киоск. Тут я всегда маме розы покупаю. На день рождения и на восьмое марта.

Вот сейчас за угол заверну, и будут гаражи. Один из них мой. Тополя эти здоровенные. Летом с них пух летит – мама не горюй! При ветре так прямо пурга настоящая!

Слышу вопль сверху. Поднимаю голову и вижу, что прямо на меня летит Кеша. Не попугай, нет. Кот. Борьки Ползунова зверь. Этот остроумец своего котяру птичьим именем нарек за любовь к полетам. Падал он у него не раз. И с балкона, и с деревьев, и дома со шкафов. Воспоминание всплывает именно сейчас, пока эта пушистая бомба на меня с тополя валится. Инстинктивно подставляю руки… Ох! И тяжел же ты, Кеша! Жрать поменьше не пробовал?

Блин! Отдергиваю голову, насколько могу, но Кешины когти все равно бороздят мне щеку. Ах ты засранец! И это твое спасибо?! Роняю его на землю, и зловредный котяра с возмущенным мявом убегает. Вот и спасай после этого братьев наших меньших! А ведь до крови, гад! Промокаю щеку платком. Ничего, в машине аптечка. Там перекись водорода и пластырь. Замечательно денек начинается – выйду на смену с расцарапанной физиономией!

Пока дохожу до гаража, злость нарастает. Неестественно нарастает как-то, неадекватно. Удивляюсь даже. Вот с чего я разошелся? Мелочь вроде. Ну кот цапнул – делов-то куча! В первый раз, что ли? Не помню. А что лицо, так у меня сегодня свидания нет… вроде. Или есть? Черт, опять белое пятно! Я не помню, встречаюсь ли я с кем-нибудь. Более того – не помню, встречался ли когда-нибудь вообще... И тут воспоминание всплывает будто по заказу. Было, конечно! Что за вопросы? И много было. А что сейчас нет, это ерунда. Пока не нужно. Сейчас это, скорее, помеха. Что? Странная мысль какая-то. Нелогичная. Будто не моя. Какая помеха? Чему?

Открываю свой гараж. Там он, мой «опель астра». Стоит, ждет меня. Машина – это важно. Если я – таксист, то в машине проходит значительная часть моей жизни. Машина может стать ключом к памяти, ускорить процесс узнавания. У профессионального водителя со своим авто особые отношения – для него это больше, чем средство передвижения. Смотрю на «опель» и пытаюсь ощутить это особое, а оно не приходит. Чувствую сильное разочарование – надежда была серьезная. Что это значит? Может, ничего, а может, многое. Сажусь на водительское сиденье, чтобы не просто видеть, но и чувствовать машину телом. Ну же, воспоминания! Где вы? Не торопятся. Не срабатывает триггер.

А это еще что за слово такое мудреное? Откуда я его знаю? Простой таксист, да? Или таксист поневоле, ибо плохие времена? Кто же я такой, блин?! Взгляд мой падает на магнитолу, и внезапно возникает желание ее включить. Вставляю ключ в зажигание, жму кнопку… тишина. Сдохла? Именно сейчас? Почему-то это совсем не удивляет, но выводит из себя. Тоже на что-то надеялся? В сердцах бью кулаком по рулю.

На смену еще рано. Надо щеку обработать. От перекиси царапины щиплет. Слегка, но злость нарастает. Внезапно и сильно. Даже руки дрожат – пластырь приклеивается не с первой попытки. Чертов кот!

Вдруг возникает идея, куда пойти. Просто так, ни с того ни с сего. Тут недалеко хозяйственный. Ножи надо купить. А то у Аглаи Димитриевны дома только полтора тупых подобия, которые даже хлеб толком порезать не могут. Это неожиданно вспомнилось. Даже не думал раньше. А вот сейчас накатило. Ненавижу тупые ножи! Они меня бесят. А острые – наоборот, люблю.

Набор хороших ножей – штука недешевая, но деньги у меня пока есть. Недавно со мной в такси за месяц рассчитались. К счастью, в этом хозяйственном выбор есть. Вот они, родимые! Японский набор. Давно на него заглядываюсь. Как удобно рукоять в ладонь ложится! Улыбаюсь. И как приятно было бы…

Вздрагиваю и отстраняюсь. Снова мысль какая-то чужая, не моя. С чего бы вдруг?! Инстинктивное чувство протеста! Нет, никогда! Вылетаю из магазина, не купив ножей, хотя деньги уже готовы. И тут же возникает еще одна идея, куда нужно зайти. Сворачиваю за угол и ускоряю шаг…

** * *

Туман…

– Ты плохой мальчик, Тим, – произносит она недовольно. – Но недостаточно плохой.

Голос знакомый, будто уже слышал ее раньше. Да точно слышал, только это воспоминание всплывает очень неохотно, словно тонет в трясине. Словно я не должен этого помнить… Странная мысль. А что тут не странно? В голове тумана не меньше, чем перед глазами. И лица незнакомки я по-прежнему не вижу, в глазах все расплывается. Волосы ее волнистые и лицо с острым подбородком. Это я еще разглядеть могу, но и все. Что такое?

– Кто ты?

– Не надоело спрашивать?

– Надоело не получать ответов! – огрызаюсь. Вспоминаю, что уже спрашивал. И разговор предыдущий. Урывками, по чуть-чуть, словно дробный звук в телефоне при плохой связи.

– Тогда перестань.

– Что тебе от меня надо?

– У меня на тебя виды, Тим. А ты пока все портишь.

– Какие виды? Что порчу? Ничего не понимаю.

– Это не новость! – в тоне ее проскальзывает легкое раздражение. – Но понимания и не требуется. Просто действуй в соответствии со своей природой.

– С какой природой?

– Ты знаешь. Это в тебе заложено. Инстинкты. Они говорят тебе, что делать. А ты сопротивляешься.

Вспоминаю и вздрагиваю.

– Я не хочу!

– Хочешь. Но боишься. Трус несчастный! Я тебя не таким представляла. Ты меня разочаровываешь, Тим!

Внезапно во мне вспыхивает злость.

– Правда? Сейчас расплачусь от огорчения! Да кто ты вообще такая, чтобы я тебе угождал?!

– Ладно, – цедит она. – Сам напросился! Пошел вон!

** * *

Вспышка!

– Привет, давно не виделись!

Оборачиваюсь и холодею. Внутри все сжимается. Трое. Одного я знаю. Сыч. Мерзкий тип. Двоих других вижу впервые. Похоже, просто громилы. Страх. Я понимаю, зачем они здесь. И мне от этого фигово. Очень!

– Привет…

Невольно оглядываюсь по сторонам. Переулок пуст. А если б и не был, люди в такие дела вмешиваться не спешат – что, своих проблем мало? Предпочитают думать, что пострадавший заслужил все, что получает. Так проще. Комфортнее. Заслужил ли я? Не знаю. Не уверен. Помню, что должен. Что денег нет, тоже помню. Но кому и за что – хоть убей! Сыч – не кредитор. Он – человек кредитора. Выбиватель долгов.

– Морозишься… – осуждающе произносит Сыч. – Мужики так не делают. Нормальные мужики. Или у тебя с яйцами проблемы?

Сжимаю зубы, чтобы не послать его по известному адресу. Бесит! Ненавижу! Но говорить это неразумно: эти трое из меня отбивную сделают. Ограничиваюсь коротким «нет».

– А незаметно! – голос у Сыча спокойный, даже скучающий. Слова цедит словно нехотя. – Где бабло, Тим? За тобой двадцать штук баксов, помнишь?

– Помню.

Ага, только не все. И это «не все» напрягает больше, чем трое бандюганов, стоящих передо мной с грозным видом.

– Память не отшибло, это радует. Ну и?

– Сейчас у меня нет, но…

Договорить не успеваю: Сыч коротко кивает, и громила справа бьет меня под дых. Сгибаюсь от боли и хватаю воздух ртом.

– Я тебя плохо расслышал! Так что с бабками?

– Я достану! – хриплю. – Дай мне неделю!

Следующий удар по печени. Черт, как больно! Хочется упасть на асфальт и скрючиться в позе эмбриона. Не дождутся, твари! Лучше пусть убьют.

– Борзеешь, Тим, – Сыч выглядит так, будто ему это все смертельно надоело, но я-то знаю: он наслаждается процессом. Ловит с него кайф. Думаю, если б ему не платили за «обработку» таких вот должников, он бы все равно это делал. Из любви к искусству. – У тебя все сроки вышли. Неделя тебе – слишком шикарно! Три дня, понял?

С усилием киваю. Говорить больно. Но удар все равно следует. Сначала сзади по почкам. Потом подсечка слева сбивает меня с ног. Мешком валюсь на асфальт и получаю еще пару увесистых пинков по ребрам.

– Это чтобы лучше запомнил! Двадцать штук в пятницу, или уже так легко не отделаешься!

Поднимаюсь не сразу. С огромным трудом и через боль. Меня переполняет злоба. Если б мог, я порвал бы этих троих голыми руками! Но не могу. Мысли возвращаются к ножам в хозяйственном. Хороший набор. Универсальный. Не только для готовки пригодится. А цена… По сравнению с тем, что я должен, – фигня на постном масле! Надо купить… Странно, почему я не думал о долге, когда вчера заходил в магазин? Забыл? Опять?? С памятью какая-то клиническая картина прямо! Забывать такие вещи – это неестественно. Так не бывает! Ощущение, будто эта проблема просто появилась в моей жизни… Или нет? Воспоминание кажется полностью моим, но… каким-то недоделанным, что ли. Помню, брал, но на что? Никаких крупных покупок или трат в памяти не отложилось. И почему не банк? Почему какой-то урод с большими деньгами и костоломами на побегушках, а-ля бандиты девяностых? Глупо как-то. Будто я специально решил сам себе проблемы устроить…

«Сам напросился!»

Так, а это что? Мысль, воспоминание? Откуда? Не было же такого! Или было? Когда?!

Мысли меняют направление, будто по мановению волшебной палочки. В банк я обращался, в кредите отказали. Точно помню. Официальная зарплата маленькая, а большая часть денег – в конвертах. И деньги мне были нужны на… И вообще не мне они были нужны! Я их занимал для… Для…

** * *

Туман…

– Какой же ты, все-таки!

– Какой?

– Вредный, вот! Ни с кем еще столько проблем не было, как с тобой!

Ее волосы. Да, скорее рыжие, чем каштановые. Они в беспорядке, будто после сна. Или просто не расчесаны, потому что ей не до того...

– А что такое?

– Он еще спрашивает!

– Я всегда спрашиваю, забыла? А ты не отвечаешь.

– Потому что иногда нужно просто делать, что говорят, а не выеживаться!

– Ты мне проблемы устроила?

– Ну, я. Ты меня вынудил.

Это что же, Сыч с громилами на нее работают?! А как же долг? Но спрашиваю другое, более важное:

– Вынудил? Это как, интересно?

– Сопротивлением своим дурацким.

– Я тебе не раб!

– Да что ты?!

– Или расскажи мне, что происходит, или…

– Ух ты, мы угрожать пытаемся! Ну-ка, интересно послушать, что «или»?

Ага, мне тоже интересно. Что я могу с моей ущербной памятью, кашей в голове, всплывающими и тонущими воспоминаниями, которые берутся неведомо откуда и частенько противоречат друг другу? Мне надо привести свою голову в порядок, добраться до нужных воспоминаний, понять, какого черта я здесь делаю. А она меня сбивает своими наездами. Пытается заставить делать то, против чего восстает во мне буквально все. Только черта с два заставит!

– Война, – холодно говорю я. – Чего бы ты ни хотела, я буду делать наоборот!

– Вот же ж… И откуда ты такой упертый? Глупо же. Зачем воевать, Тим? У меня гораздо больше возможностей устроить тебе проблемы, чем у тебя мне… Но мне ведь не обязательно это делать. Если ты будешь себя нормально вести… Учти, со мной лучше дружить.

– Если ты объяснишь…

– Ты уже получил достаточно прозрачные намеки. Все, хватит, я устала…

** * *

Вспышка!

– Что у вас с лицом?

– Что, это? – трогаю щеку. – Не обращайте внимания – кот поцарапал!

– Терпеть не могу кошек, – признается пассажирка. – Наглые твари. И своенравные.

– Это да, – соглашаюсь я, хотя, на самом деле так не думаю.

Конечно, Кешка, мерзавец, мне залепил будь здоров: несколько дней прошло, а до сих пор щеку дерет. Но вообще-то, я кошек люблю. Уж всяко больше, чем собак. Однако что-то заставляет меня соглашаться с ней. Хочется – она симпатичная. Блондинка, стройная, спортивного сложения. И кого-то мне напоминает. Типом лица. Кого? Не помню. Но хочу вспомнить. Головоломка в моей голове никак не хочет складываться, а она может стать в ней важным элементом. Почему я так думаю? Мелкие крючки, за которые цепляется мозг. Он ищет, не отдыхая ни минуты.

Думай, Тим, думай! Не нравится мне, кстати, это «Тим» – странно звучит, чужеродно. Как с «опелем» в моем гараже тогда – вспоминается вдруг. Не срабатывает триггер. Ладно, вернемся к пассажирке. Она определенно в моем вкусе… Хотя я продолжаю не помнить своих предыдущих увлечений. Вот только она, судя по всему, дамочка непростая, а я – таксист. Довезу ее до гостиницы и адью! Смысл изображать схожесть мыслей и мнений, флиртовать? Такие с таксистами романов не крутят… Но что-то внутри заставляет меня продолжать разговор. Или не совсем внутри? Словно кто-то давит на сознание, заставляя делать ненужные, бессмысленные попытки сближения. Вернее, смысл-то есть, но не такой. Нечто подзуживает, шепчет, что момент удобный – едем по практически пустой шестиполосной дороге от аэропорта. Можно усыпить ее бдительность и… Перед глазами возникает стальной блеск лезвия, окрашенного кровью. Что за бред мне в голову лезет?! И откуда он берется?

Резко поднимается чувство протеста, и наперекор давлению извне я выдаю:

– Хотя знаете, не все так однозначно! Держал я кота когда-то. Степой его звали. Ласковый был и умный. Двадцать лет у меня прожил. Практически членом семьи стал.

Вот откуда я этого Степу взял?! С какого потолка? На ходу придумал? Не было у меня никогда домашнего животного! Или было? Почему-то в Степу мне верится больше, чем во всякое разное, что подается моему сознанию на блюдечке с голубой каемочкой.

– Не знаю, – качает головой пассажирка. – По мне, так собаки лучше. Кошкам комфортную жизнь подавай, а собаки к людям привязываются…

Да, она очень привлекательна! Но у нее кольцо. И не печатка или перстенек, которые многие просто так носят, а самое настоящее, обручальное. Почему-то думаю, что в былые времена меня бы это не остановило. Бабником был? Воспоминания смутные, не могу ни за что зацепиться. Вроде были у меня такие приключения и неоднократно, только вот никакой конкретики: ни лиц, ни имен. И тут же, словно по заказу, всплывает имя – Оля. И лицо ее, изящное с тонкими чертами. И волосы гладкие, белые, стрижка «каре». Хотя нет, не белые, платиновые. И взгляд пронзительный. Замужняя. Но ее этот факт смущал не больше, чем меня. Закончилось все быстро и не очень хорошо… кажется. Эти женщины… Только и знают, что играть нами, манипулировать, использовать, а потом бросать, будто сломанные игрушки! Неожиданно вспоминаю, что меня так бросали и не раз. И эта Оля, и другие… Ненависть поднимается внезапно и стремительно, мутной, ядовитой волной. И пассажирка – наверняка такая же тварь, как те… Нет! Отчаянным усилием ставлю дамбу на пути этого потока, готового уже превратиться во всесокрушающий сель. О другом думай, Тим, о другом! Замени ненависть на… да на что угодно! Ты не хочешь ее убивать. Скорее, наоборот. Меняй инстинкты, срочно! «Занимайтесь любовью, а не войной». Кто сказал? Не помню, но верно ведь, черт возьми!

Пока я веду машину практически на автопилоте, ведя борьбу с самим собой, пассажирка нарушает затянувшуюся паузу:

– Мне у вас нравится. Красивый город!

– Да, летом у нас хорошо. Есть где погулять и что посмотреть. Если хотите, могу повозить по достопримечательностям. Экскурсию провести, так сказать.

Это само просится – вдруг да выгорит. Желание, флирт – это не просто противодействие разрушительным инстинктам, это тоже триггер и немаловажный. Теперь уже мудреное слово меня не смущает, оно ложится на сознание естественно, как родное.

– В другой раз, пожалуй, – с искренним сожалением отвечает она. – У меня подруга замуж выходит. Сегодня девичник, потом два дня свадьбы… В общем, дым коромыслом, скучать будет некогда!

– Понятно… – нейтрально отвечаю я.

Хотя можно было бы развить тему, и бабник (тот туманный я, постепенно проявляющийся из прошлого маленькими частями), непременно нашел бы способ. Вот прилетела на свадьбу подруги, а мужа дома оставила. Не смог прилететь? Не захотел? А может, не захотела она? Свадьба – идеальный повод закрутить стремительную, кратковременную и ни к чему не обязывающую интрижку с человеком, с которым больше никогда не встретишься. Может, она затем и приехала?

Язык без костей, быстрая реакция на самые разные повороты разговора. Таким я вроде должен быть… Но что-то не сходится. Неужели так сильно изменился? И с чего бы? Каких-то серьезных событий в жизни по личному направлению вроде не припомню. Правда, «не припомню», нынче уже не аргумент: похоже, много всяких воспоминаний провалилось в неведомые щели на моем чердаке. Где их теперь искать? А нынешний Тимофей, слыша от женщин «нет», понимает ответ буквально, а не как «может быть». Не пытается настаивать, а просто отступает. Или не отступает, а… Так, стоп! Не сметь! В эту сторону поезда не ходят!

Взгляд падает на магнитолу, и я с удивлением осознаю, что огонек горит. Работает? А не работала же. Точно помню. И помню, что это меня расстроило. Очень сильно. Починил? Купил новую? Вспоминаю. Да, купил! Зашел в магазин за ножами, сбежал оттуда в ужасе и завернул в «Автозвук». Потому что это желание мне казалось более важным. А главное, моим, а не чьим-то. И теперь она работает! С замиранием сердца включаю радио, мне нужна музыка. Не знаю зачем, но нужна. Триггер за триггером…

Я дам тебе имя

Вот важнейший прием колдовства.

Как ты хочешь, чтоб я тебя звал?

Как ты хочешь, чтоб мир тебя знал?

Я дам тебе имя.

Миром правят слова[1].

– Выключите, пожалуйста! – быстро просит пассажирка.

– Не нравится? Я могу…

– Просто выключите.

– Хорошо-хорошо.

Выключаю, и тишина словно наваливается на меня. Тяжело, неприятно. Музыку не любит? Бывает. Но почему мне кажется, что это имеет какое-то значение? И ее неприятие, и моя тяга именно к этой вещи, что звучала из колонок. В ней что-то есть, надо только сконцентрироваться и поймать тень мысли, ухватиться за крючок…

По случаю раннего утра пробок нет, и поездка заканчивается быстро. Слишком быстро, пожалуй. Мне не хватает времени. Вот она, ее гостиница. Останавливаюсь.

– С вас триста рублей.

– Сейчас. – Пассажирка роется в сумке, лицо ее делается растерянным. – Кошелек, похоже, в чемодане. Подождите минутку.

Пытается открыть кодовый замок, но он не поддается. Минута, вторая… Лицо ее делается чуть ли не плачущим.

– Дайте посмотреть! – не выдерживаю я. Откуда-то у меня возникает уверенность, что я знаю, как справиться с этой бедой.

Лезу в бардачок за инструментом, открываю и замираю: нож! Один из того, японского набора. Не самый длинный, но вполне себе смертоносный. Аккуратно, словно боясь обжечься, касаюсь его пальцами, и глаза заливает кровавый туман. Я что, купил этот набор? Передумал же вроде и ушел оттуда. Или… Наверное, после того, как на меня наехали те уроды, вышибатели долгов, я снова переменил решение? Стоп, какие уроды? Каких долгов? Не было же этого! Что с моей памятью?! Воспоминания наслаиваются друг на друга, смешиваются в какую-то безумную кашу, из-за которой становится тяжело соображать… Драка. Точнее, избиение… Было все это или нет? И лицо, вернее, его очертания, обрамленные рыжими волнистыми волосами, когда аккуратно уложенными, а когда растрепанными… Я же его никогда не видел! Откуда этот образ? Из сна? И почему каждый раз, как я его вспоминаю, мне хочется…

Хочется крепко сжать рукоять и вонзить холодно поблескивающее лезвие в тело пассажирки. А потом еще раз и еще. Почти слышу голос в голове: «Это она! Убей ее! Убей!!». Очень знакомый голос. Ее, той рыжеволосой, безымянного призрака из моих видений. Мое «я» вступает в схватку с багровым туманом бешенства, заполняющим голову. Я не убийца! Не стану этого делать! Нет!!! Острая боль внезапно отгоняет неведомо откуда взявшуюся жажду убийства – мне в палец втыкается иголка, за которой я собственно, и полез, и рука судорожно отдергивается от рукояти ножа.

Непослушными пальцами забираю иголку, поспешно закрываю бардачок и перебираюсь к пассажирке на заднее сидение. Несколько раз глубоко вдыхаю-выдыхаю, чтобы сосредоточиться, отрешиться от только что едва не поглотившего меня безумия. Внимательно смотрю на механизм и замечаю зазоры, сквозь которые виднеется внутренняя часть замка. Пока сквозь них видны только колесики. Медленно и аккуратно иголкой вращаю каждое, пока в зазорах не появляются пазы… Внимание и терпение… На каждое колесико уходит примерно по двадцать секунд. Полторы минуты – и замок, щелкнув, открывается, давая доступ в недра чемодана.

– Вы мой спаситель! – сияя, произносит пассажирка, добавляя сотню сверху к таксе за проезд. – Большое вам спасибо!

– Всегда пожалуйста, – отвечаю, пытаясь вспомнить, где я так насобачился управляться с чемоданными замками. Впрочем, это наименьший из терзающих меня вопросов.

Возникает небольшая пауза, которую тот, прежний я непременно постарался бы использовать, чтобы развить успех, заработанный на вскрытии чемодана. Но я смотрю на нее, и перед глазами внезапно вместо ее светлых и прямых волос встают другие – рыжие и волнистые… Что за черт?! Едва удерживаюсь, чтобы не тряхнуть головой, отгоняя видение.

– Кстати, меня Тимофей зовут, – говорю я, просто чтоб хоть что-нибудь сказать.

– Очень приятно, – звучит в ответ.

И все. Своего имени пассажирка называть не собирается. Не то чтобы это меня удивляло – я же понимаю, что мы из разных миров, и открытый чемодан – вовсе не повод для знакомства с таксистом. Но в голове что-то щелкает. Будто именно сейчас, в данный момент, произошло нечто важное, только я не понимаю, что и почему оно важно.

Пока я прокручиваю все это в голове, эпизод уже исчерпан, и пассажирка направляется ко входу в гостиницу, везя за собой чемодан, колесики которого тарахтят, катясь по тротуарной плитке.

** * *

Туман…

Лицо, вернее, волосы. На этот раз причесанные и красиво уложенные. Волнистые. Смотрю на них, и меня раздирают смешанные чувства. Гнев, возмущение и… еще что-то. Она. Как всегда в первые мгновения, я не понимаю, что происходит. А потом память возвращается. И узнавание приходит. Если, конечно, можно говорить об узнавании в данном случае. Почему я никогда не вижу ее лица? Почему только голос и волосы? И отсутствие имени… Почему это меня выводит из себя?!

– Снова ты? – вырывается у меня.

– Ага. Соскучился?

– Не особенно.

Думал сначала сказать другое, но хочется ее позлить. Вернее, мне кажется, что, если вывести ее из равновесия, удастся до чего-то докопаться…

– Жаль. Но придется потерпеть.

– Что происходит, черт возьми?!

– А что, еще не догадался? Все согласно твоей натуре.

– Да какой натуре?! – почти кричу я. – У меня все меняется, будто в калейдоскопе! Женщина с чемоданом, долг, эти быки, ножи… Я уже ничего не понимаю.

Кажется, она удивлена. Скорее чувствую это, чем вижу.

– Странно. Ты не должен этого помнить. Я же…

Она осекается. О-па! Опять крючок. Интересно, что «я же»? Чувствую, это важно. Надо ее спровоцировать, вытащить из нее информацию.

– Но я помню. – Мой голос делается спокойным. – Смутно, обрывисто, но помню. И тебя тоже… Вспоминаю каждый раз. Что со мной творится?!

Она, похоже, в замешательстве, но быстро берет себя в руки.

– Опять лишние вопросы! Ты начинаешь меня утомлять.

– Я тебя?! Это ведь мою жизнь кидает из стороны в сторону, как будто лодку в шторм!

– Все потому, что ты ведешь себя, как пришибленный! Никакого от тебя толку. Простой вещи сделать не можешь.

– Простой вещи – это убить?! Я не позволю делать из меня чудовище!

– Да ты и есть чудовище! Тебе нравится убивать! Ты уже делал это и не раз! Это были твои пассажиры. Всегда иногородние. Хочешь, напомню?

В памяти начинают всплывать картинки одна другой страшнее и кровавее. Я отчаянно трясу головой, прогоняя морок. Да, на морок это и впрямь похоже больше, чем на воспоминания.

– Этого не было!

– Что значит не было?!

– Все эти картинки… они какие-то странные, противоречивые. И еще мне кажется, что они постоянно меняются.

– Креститься надо, когда кажется.

– Я атеист.

– Да с чего ты взял?! – раздраженно бросает она.

– Знаю. Ты мне ничего не рассказываешь, вот и приходится самому вспоминать.

– Самому? Да ты ничего сам не можешь! Только выступать тут, корчить из себя бунтаря! Твоя память… оставь ее мне.

– А я тебе не верю!

Воцаряется пауза, заполненная ее ошеломлением. И моим тоже. «Оставь ее мне» – о как! И что это может значить? Внушение? Получается, я помню то, что нужно не мне, а ей. Но как это возможно? А события, которые со мной происходят, все эти фрагменты, картинки, вспышки? Ну ладно, громил можно нанять, подсунуть мне эту блондинку в качестве пассажирки – тоже. Но это ведь только верхушка айсберга. Реальность ведет со мной какую-то безумную игру… Реальность? Или она? Но в эту игру можно играть и вдвоем… если понять правила. И мне остро, до боли хочется разглядеть ее лицо, обрамленное уложенным в красивую прическу пламенем. И еще… Еще мне нужно узнать ее имя. Просто необходимо. Мне кажется, что в этом ключ. Только сначала свое имя. Настоящее. Не то, что назвала она. Потому что какой я, к черту, Тимофей?! На это имя во мне ничего не откликается.

– Почему ты такой упрямый? Ты же болен! У тебя с памятью беда. Ты думаешь, что знаешь себя. Но это чушь! Знаю тебя только я, Тим.

– Я не Тим.

– Что?! – мне кажется, что она аж задохнулась от ошеломления.

– Не Тим. Это не мое имя. Ты придумала его на ходу. Все, что ты пытаешься лепить из меня, чужое. А я не хочу жить чужую жизнь! Мне нужна своя!

– Да нету ее, твоей, пойми! Твой мятеж не имеет смысла. Ты с какого-то потолка взял ту версию себя, в которую хочешь верить. Но все это лишь иллюзия. Ты – никто, только никак не можешь этого понять и принять. И лишь я…

Ну давай, давай, скажи это! Ты ведь уже почти… Тебя только чуть подтолкнуть, и…

– Аааа, я понял! – улыбаюсь. – Контрол фрик, да? Или все еще хуже? Комплекс бога? Кем бы ты ни была, ты заигралась. Не пора ли остановиться?

– Да пошел ты!

– Пошел бы с удовольствием, но тебе же все время что-то от меня надо…

– Мне просто надо, чтобы ты сделал свое дело. Убил ее. Ту женщину из такси.

– Но зачем?!

– Какая разница? Убей и все! Потому что я так говорю!

– Я не хочу!

– Опять «не хочу». Уясни, наконец, что твои желания никого не волнуют! Захочешь того, что скажу я!

– Я. Не. Хочу!

Какое-то время она молчит. Видимо, борется с охватившей ее злостью. А когда начинает говорить снова, голос ее звучит совершенно бесцветно:

– Тогда я просто сотру тебя. Так, словно ты никогда и не существовал.

Вот оно! «Сотру». Как это? Кем она себя вообразила? Или не вообразила? Может, она тут и впрямь имеет большую власть? Безумие, бред! … Или нет? Все это вызывает у меня ассоциации со сном. Контролируемым сном, где спящий – царь и бог. Это что же, она спит, а я ей снюсь? И если так, она вполне способна выполнить свою угрозу…

И тут меня внезапно осеняет:

– Я ведь не первый, да?

Она даже вздрагивает от моих слов, и я понимаю, что попал в цель.

– Ты уже создавала других, – с полной уверенностью в своей правоте произношу я. – Создавала, чтобы убить ее. Но никто не справился. Со мной у тебя есть шанс.

– Почему именно с тобой?

– Потому что я не такой, как другие, и, похоже, знаю, в чем проблема.

– Интересно послушать.

– Как тебя зовут? – внезапно спрашиваю я.

– Какая тебе разница? – раздраженно отмахивается она.

– Тебе что, сложно сказать?

– Это не имеет значения. Ты только и делаешь, что спрашиваешь. Вместо того чтобы делать дело. Боже, как ты меня достал…

– Просто скажи мне свое имя, и я отвяжусь.

– Не скажу! – упирается она. – Тебе незачем его знать.

– А мне кажется, ты просто не можешь.

– Когда кажется…

– Да-да, я в курсе. Зачем тебе смерть этой женщины? Она тебе мешает? Она ведь тоже безымянная, да?

– И вовсе не «тоже». Она… Неважно.

– Так зачем?

– Это узел, который должен быть развязан. Или разрублен. А иначе… все зря.

– Есть другой способ. Просто дай мне сделать по-своему, ладно? Попробуй в меня поверить и немного помоги.

– С чего бы мне это делать?

– А что ты теряешь? Стереть меня ты всегда успеешь. Попытаться стереть. Просто послушай…

– Ты… рехнулся! – потрясенно вырывается у нее, когда я заканчиваю. – У тебя ко всем чертям съехала крыша!

Я молчу. Просто не свожу с нее глаз. И думаю, какая у нее может быть улыбка. И как может звучать ее имя. А она уже совсем тихо добавляет:

– И у меня, кажется, тоже…

** * *

Вспышка!

– Вы из Москвы?

– Да. Там нынче жара, как в пекле. Хорошо, хоть у вас попрохладнее.

– Это да. Не люблю жару. Плохо ее переношу. С холодом мне как-то проще договориться.

– Ну тогда вы правильный город выбрали! – усмехается он.

– Не на футбол, случайно, прилетели? Нынче ваш «Спартак» к нам в гости прибыл. Говорят, чемпионом может стать…

– Типун вам на язык! – морщится пассажир. – Я за ЦСКА болею.

– Ааа, ну тогда извините! – прячу усмешку.

Какое-то время молчим. Я собираюсь с мыслями, чтобы сделать то, что должен. Это трудно и страшно, поэтому я тяну время пустой светской беседой:

– А у нас в городе впервые?

– Да нет, бывал уже. В позапрошлом году, кажется. В командировке, как и сейчас.

– А в этот раз надолго?

– На пару дней. Улетаю послезавтра утром.

Ну все, хватит. Пора.

– Не возражаете, если я включу радио?

– Без проблем.

Нажимаю кнопку, уже зная, что услышу:

Я дам тебе имя

Вот важнейший прием колдовства.

Как ты хочешь, чтоб я тебя звал?

Как ты хочешь, чтоб мир тебя знал?

Я дам тебе имя.

Миром правят слова.

Лишь тот всесилен,

Кто владеет искусством имен.

Кто назвался – вписал себя в круг.

Кто назвался – открылся врагу.

И уже побежден.[2]

И блок прорывается. Поток памяти неудержимо хлещет в мое сознание. Моей, памяти, не наведенной. Не Тим. Павел. Павел Сергеевич Суходольский. Не таксист, а доктор медицины. И здесь я затем чтобы…

– Эй, осторожно!

Голос пассажира врывается в мои размышления, и я едва успеваю затормозить перед пешеходным переходом. А на нем – она, прямо на пути машины. Безымянная. Смотрит на меня глазами-кинжалами и держит в руках пистолет. А лицо… мерцает: блондинка с прямыми волосами – рыжая с волнистыми. Хозяйка этой реальности и ее враг в одном лице. Две ипостаси распавшейся личности. Я знал, что она отреагирует. Просто не сможет иначе.

Ныряю вниз, под защиту приборной доски. Пуля пробивает лобовое стекло, и я краем глаза замечаю, что пассажир сзади… просто распадается в пыль. Но меня в этой искусственной, порожденной больным разумом реальности не удивляет уже ничего. Зато теперь я знаю, как из нее выбраться. Нам обоим.

Еще выстрел, еще... Не стоит думать, что у Безымянной кончатся патроны – здесь они могут быть бесконечными. Она подойдет к водительской дверце и застрелит меня в упор. Потому что я, в отличие от предыдущих избавителей, опасен.

Слышу шаги. Рассчитываю дистанцию. Три, два, один… Вот! Резко распахиваю дверцу, и она во что-то врезается. В кого-то… Женский крик, и оружие с глухим стуком падает на асфальт. А я выхожу из машины, чтобы взглянуть в глаза Безымянной, которая перестала быть таковой.

– Здравствуй, Алина! Кажется, нам пора…

** * *

– Ох!

Свет в палате приглушен, но Алине Зверевой в первый момент кажется, что ей в лицо светит прожектор. Она зажмуривает глаза и только через несколько секунд решается открыть их снова. Медленно, осторожно.

Перед глазами пляшут цветные пятна, мешающие разглядеть хоть что-нибудь. Слышны тихие приближающиеся шаги, сквозь пятна видна чья-то тень. Все четче и четче. Мужская фигура, лицо… Очень знакомое лицо.

– Тим?! – хриплым, каркающим шепотом произносит Алина.

– Не совсем. – Он, похоже, улыбается, но в сумраке его мимика не очень заметна. – Здравствуйте, Алина Вячеславовна! Долго же вы изволили отсутствовать! Ушла в себя, вернусь нескоро, да?

– Что?!

– Не обращайте внимания. Когда я волнуюсь, начинаю плоско шутить. Меня зовут доктор Суходольский. Павел Сергеевич. С возвращением в реальный мир!

** * *

– Ты рехнулся! – этот диагноз в устах пышущего гневом Олега Квашнина, директора и главврача института экспериментальной психиатрии звучит странно и смешно. – Чем ты думал вообще?!

– Олег, «рехнулся» – это не профессиональный термин.

– Поерничай еще мне тут! – мощная ладонь Квашнина бьет по столу, заставив подпрыгнуть и покоситься стопки бумаг. – Эта твоя методика глубокого ментального внедрения – чистейший авантюризм! Она даже не опробована толком. А если бы ты там остался, не смог выбраться? У меня вместо одного безнадежного стало бы два, один из которых – доктор наук.

– Но выбрался же. И результат есть. А победителей не судят.

Тут, похоже, я немного перегнул палку – это видно по налившемуся кровью лицу Олега.

– Вот что… победитель, у нас тут, к твоему сведению, научное и лечебное учреждение. А шашкой махать – это, будь любезен, в другом месте.

– Олег, ну ты пойми – это же архитяжелый случай, который ты сам списал в безнадежные и поэтому позволил мне им заняться. Глубокий уход от реальности, тотальная изоляция и запирание собственной личности внутри себя. Никакие другие методы ничего бы не дали – она блокировала все попытки достучаться до ее сознания. Зверева частично стерла себя, забыла свое имя и многое другое. Ситуация усугубилась разделением личности на две ипостаси. Пациентка сама создала Безымянную – свою тюремщицу, не позволяющую ей вернуться к нормальной жизни. Самое интересное, что Зверева-один подспудно чувствовала, что Зверева-два – ее враг. Она пользовалась воображением и создавала в своей внутренней реальности неких паладинов-избавителей – тех, кто должен был убить Безымянную. Зверева-один чувствовала, что это нужно, хотя и не понимала зачем. Ну и способ, конечно, выбрала неверный: нельзя убить часть своей личности. К тому же Безымянная оказалась слишком сильна. Когда я ментально проник в сознание пациентки, Безымянная увидела во мне угрозу и, властью хозяйки той внутренней реальности, заблокировала и мою память тоже. В результате я как бы занял место очередной ментальной креатуры Зверевой-один, получая от нее множество ложных воспоминаний, имеющих целью заставить меня убить Звереву-два. К счастью, блок Безымянной оказался несовершенен, к тому же у меня есть приемы на такой случай. Звуковые, зрительные кодировки. Я приучил свое сознание ловить определенные триггеры и привязывать к ним моменты, связанные с моей личностью и памятью. Так я и сумел добраться до своих воспоминаний. А дальше расправиться с Безымянной уже было делом техники.

– А как ты узнал, что все дело в имени?

– Музыку правильную слушать надо, – усмехаюсь я.

– Паша!

– Ладно-ладно, пошутил неудачно. Имя в нашем деле часто недооценивают. А на самом деле в нем содержится ключ-код к личности человека, тем более совершенный, чем дольше он живет… Впрочем, кому я это рассказываю? Ты же писал диссертацию по лечению тяжелых случаев амнезии. Тут, конечно, не амнезия, а хуже, но имя все равно становится кончиком нити, от которого разматывается весь клубок. Сначала я вспомнил, как зовут меня – тут сработал мой персональный музыкальный код. Так что насчет музыки – это лишь отчасти шутка. А дальше вспомнил и все остальное: кто я, зачем я там, и вспомнил имя моей пациентки. Уже тогда мне стало ясно, кто такая Безымянная, и как с ней справиться. Назвав ее по имени, я объединил две части личности Зверевой и убрал препятствия к возвращению ее в реальность.

– Ммм, недурно, – в бурчании Квашнина одобрительных интонаций все же больше, чем осуждающих. – И все же ты недопустимо рисковал. Ты ученый, Паша, а не лихой казак, очертя голову кидающийся в сабельную рубку. Ты слишком много работаешь и теряешь адекватность восприятия. В общем, проветри мозги и сходи в отпуск. Месяца на два. Ты в нем три года не был, а это непорядок.

– Мне не…

– Это не совет, вообще-то! – перебивает Олег. – Реабилитацией Зверевой займутся без тебя. У нас есть специалисты соответствующего профиля.

– Со мной ей будет проще.

– Я не понимаю, чего ты так к ней прикипел? Влюбился, что ли?

– Нет, конечно – это было бы уж совсем непрофессионально.

Квашнин фыркает:

– Как у тебя язык-то поворачивается после всего произносить это слово! Все твои ментальные джигитовки – верх непрофессионализма!

– Но они работают, – вворачиваю я.

– Будь иначе, духу бы твоего здесь не было!

– Олег, позволь мне участвовать в реабилитации Зверевой. Она помнит меня по этому своему внутримозговому триллеру. Помнит как избавителя, доверяет мне. Без меня она может снова замкнуться. Со мной риск рецидива снизится до минимума. А потом, если хочешь, уйду в отпуск. Хоть на три месяца.

Какое-то время пальцы Олега барабанят по столу.

– Уболтал, черт языкастый! Иди работай. И чтоб к завтрашнему вечеру отчет по применению твоей методики на Зверевой лежал у меня на столе.

– Так точно, шеф!

Когда я выхожу из кабинета, настроение у меня просто чудесное, несмотря на дикую усталость. Непроизвольно начинаю мурлыкать что-то себе под нос. И улыбаюсь, осознав, что именно:

Я дам тебе имя

Вот важнейший прием колдовства…

[1]«Я дам тебе имя» из мюзикла «Последнее испытание». Слова Елены Ханпиры.

[2]«Я дам тебе имя» из мюзикла «Последнее испытание». Слова Елены Ханпиры.