Ливень из свинца и стекла

Пролог

Невидимый человек в городе равнодушных. Лев — лишь одна из миллионов молекул в бесчеловечном организме мегаполиса. Его ежедневно сбивают с ног, толкают, оскорбляют и не замечают, растворяя в потоке уставших, злых, уткнувшихся в телефоны лиц. Его жизнь — это трагедия бесконечной несправедливости, где порядочность и эмпатия кажутся давно забытыми пережитками.

Но однажды чаша терпения переполняется. Последняя капля унижений пробуждает в нём не ярость, а холодную, железную воллю к возмездию. Несправедливый мир получает ответ в виде мистического вторжения в самые основы мироздания. Старая монета, найденная на мостовой, становится ключом к силе, которая делает visible всю скрытую жестокость и равнодушие.

Теперь каждое проявление малодушия и агрессии оборачивается против его виновников. Нелепые случайности, абсурдные несчастья — тихий хаос, настигающий тех, кто забыл о существовании других. Но за могущество, способное вразумлять человечество, требуется ужасная цена. Искупление, которое Лев должен принести, оказывается куда страшнее, чем само одиночество.

Это — рассказ о том, как боль одного человека может стать зеркалом для всего общества. О том, что происходит, когда невидимый решает стать громом среди ясного неба. И о том, сколько в нас остаётся человеческого, когда реальность заставляет нас посмотреть по-настоящему — не в экран, а в глаза друг другу.

Ливень из свинца и стекла

Они не видели меня. Никогда. Я был воздухом, прозрачной субстанцией, фоновым шумом мегаполиса. Москва — это гигантский организм, пожирающий сам себя, а я был одной из тех бесчисленных молекул, что бесцельно несутся по его капиллярам-улицам, чтобы в конечном итоге быть переваренными и выброшенными за ненадобностью.

Меня зовут Лев. Ирония судьбы, застрявшая в теле человека, которого постоянно оттирали, толкали, сбивали с ног. Моя жизнь была бесконечной борьбой за место под холодным серым солнцем, пробивающимся сквозь смог. Борьбой, которую я проигрывал.

В тот день всё было как всегда. Утро началось с того, что меня чуть не сбил с ног лихой курьер на электросамокате, даже не замедлив хода. Его крик «Смотри под ноги, мудила!» повис в воздухе, смешавшись с выхлопными газами. В метро женщина с каменным лицом, уткнувшись в телефон, с такой силой ткнула меня локтем в ребра, пробиваясь к двери, что у меня перехватило дыхало. Она даже не повернула головы. Её мир был размером с экран, и я в нём не значил ровно ничего.

На работе меня отчитал начальник, молодой наглый пацан в дорогом костюме, за то, что я «не проявлял инициативы». Его глаза были стеклянными, лишёнными всякой эмпатии, сканирующими меня на предмет полезности. Я был для него отработанным материалом.

Обратная дорога стала последней каплей. Сплошной поток людского равнодушия. Мужчина, размахивая сигаретой, опалил мне рукав. Девушка, снимая сторис, наступила мне на ногу каблуком и фыркнула, будто это я виноват. Водитель BMW, проезжая через лужу, окатил меня с ног до головы ледяной грязью. Он высунулся в окно и погоготал, а его спутница визжала от восторга.

Я стоял посреди тротуара, мокрый, грязный, униженный. Вокруг меня бурлил город. Никто не остановился. Никто не спросил «Мужик, ты в порядке?». Мимо текли лица — уставшие, злые, пустые. Зомби, ведомые синей подсветкой смартфонов. Стадо, не видящее ничего дальше собственного носа.

И во мне что-то надломилось. Не гнев. Не ярость. Это было нечто иное — холодное, окончательное, железное. Железная воля к… чего? К ответу. К возмездию. К тому, чтобы меня УВИДЕЛИ.

Я пришёл в свою убогую однушку на окраине. В квартире пахло одиночеством и плесенью. Я стоял посреди комнаты, и тишина гудела в ушах, контрастируя с грохотом города за окном. Капли грязной воды с моей куртки падали на пол, отсчитывая секунды до чего-то неминуемого.

И тогда я его почувствовал. Не звук. Не запах. ВКУС. Вкус старой меди и озона на языке. И холодок в кармане пальто.

Я засунул руку в карман и вытащил его. Старый, дореволюционный пятак. Тот самый, что я неделю назад подобрал у входа в метро, почти машинально, на счастье. Он лежал на моей ладони, тяжелый, не походя на мелкую монету. Его рельефный орёл будто двигался в тусклом свете лампы.

И я понял. Понял без слов, без голосов. Знание пришло ко мне, как приходит понимание законов физики — неоспоримое и ясное. Этот кусок металла — ключ. Плата. Инструмент.

Мистическое вторжение в законы мироздания началось не с грома и молний. Оно началось с тихого щелчка в моём сознании.

Я вышел на балкон. Город внизу был роем светящихся муравьёв. Каждый — носитель собственной важности, каждый — центр вселенной, не подозревающий о существовании других.

Я сжал пятак в кулаке. Металл впивался в кожу. Я не загадывал желание. Я ВЫНУЛ его из себя. Всю накопившуюся боль, унижение, ярость, всю несправедливость. Я вложил это в монету.

— Хватит, — прошептал я, обращаясь не к городу, а к чему-то большему, к тем законам, что допустили такой мир. — Я больше не прошу. Я требую. Покажи им. Покажи мне. СДЕЛАЙ их видимыми.

Я швырнул пятак в ночную тьму, в сторону центра города.

Ничего не произошло. Тишина. Гул машин. Я глупо стоял с протянутой рукой, чувствуя прилив стыда и разочарования. Малодушие шептало: «Вернись внутрь. Ты просто неудачник, который спятил».

Я уже хотел повернуться, как вдруг увидел это.

Вдалеке, на Садовом кольце, светофор переключился на красный. Остановилась вереница машин. И вдруг одна из них, ярко-жёлтый «Хаммер», резко дёрнулась и с глухим, едва слышным отсюда ударом врезалась в багажник впереди стоящей иномарки.

Люди на тротуаре засуетились. Но не так, как обычно. Никто не побежал помогать. Никто не доставал телефон, чтобы вызвать скорую. Они… они начали толкать друг друга. Я видел, как какой-то мужчина оттолкнул женщину, та упала, а прохожий просто переступил через нее, уткнувшись в экран. Возникла мелкая, хаотичная потасовка. Ни с того ни с сего.

Ледяная дрожь пробежала по моей спине. Это был не случайность. Это был ответ.

Я вернулся в комнату, как в трансе. Включил телевизор. На местных новостях говорили о внезапной вспышке агрессии в метро: две женщины подрались из-за места, потасовка перекинулась на других пассажиров, десяток пострадавших. Диктор говорил о «воздействии геомагнитных бурь».

Я понимал, что это не буря. Это был ливень. Ливень из того, что я выплеснул. Из моего требования.

На следующий день я пошёл на работу другим человеком. Во мне не было страха. Была та самая железная воля, холодная и сосредоточенная. Я шёл по улице, и люди по-прежнему неслись на меня. Но теперь, прежде чем кто-то успевал меня толкнуть, происходила мелкая, странная неприятность.

У парня, который шёл на меня, увлечённо печатая сообщение, вдруг развязался шнурок, и он едва не грохнулся лицом об асфальт. Девушка, которая норовила пройти сквозь меня, внезапно получила звонок и, доставая телефон, уронила на землю дорогую помаду, которая разлетелась на куски.

Мелочи. Случайности. Но их было слишком много. Слишком вовремя.

Я вошёл в офис. Мой начальник уже ждал меня, чтобы выдать новую порцию унижений. Он стоял возле моего стола, надменный и гладкий.

— Лев, опять ты… — начал он.

В этот момент горшок с огромным каучуковым деревом, стоявший у него в кабинете, с оглушительным грохотом сорвался с подставки. Не с полки, а именно с подставки. Глиняный горшок разбился, комья земли и корни разлетелись по дорогому белому ковру.

Начальник замер с открытым ртом. Он обернулся на грохот, потом на меня. И в его глазах я впервые увидел не презрение, а что-то другое. Недоумение. Лёгкий, едва зародившийся страх.

— Что это было? — пробормотал он.

— Неустойчивая конструкция, — спокойно ответил я и прошёл к своему столу.

Я стал центром тихого хаоса. Невидимой силой, которая вносила дисбаланс в этот отлаженный, бесчеловечный механизм. Я не делал ничего. Я просто шёл, а мир вокруг меня начинал спотыкаться, ломаться, проявлять свою скрытую уродливую суть. Моя воля, моё требование справедливости материализовалось в цепь абсурдных несчастий.

Но за всё надо платить. Я чувствовал это с каждой минутой. Мистическое вторжение требовало искупления. Каждый раз, когда происходила очередная «неприятность», я чувствовал ледяной ожог на ладони. Я смотрел — и видел, что кожа на ней становится чуть более прозрачной, словно стирается. Я платил собой. Своей плотью, своей памятью. Я начал забывать мелкие детали из прошлого: лицо первой учительницы, запах пирогов, которые пекла бабушка.

Я становился орудием возмездия, теряя при этом себя.

Кульминация наступила вечером в том самом метро. Та самая женщина, что ударила меня локтем накануне, снова стояла на платформе, уткнувшись в телефон. Её лицо было освещено мертвенно-синим светом, абсолютно бесчувственное.

Поезд уже подходил. Толпа, как всегда, ринулась вперёд, к ещё не открытым дверям. Меня снова понесли, сдавили. Кто-то толкнул в спину. Женщина с телефоном оказалась прямо у края платформы.

И в этот миг её каблук соскользнул с мокрой плитки.

Всё произошло молча. Только ахнула толпа. Она не упала на рельсы. Она резко, нелепо откинулась назад и ударилась затылком о бетонный пол платформы. Звук был страшный, короткий и глухой. Телефон вылетел из её руки и разбился оземь, экран погас.

Все застыли. На секунду воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая только скрежетом тормозов поезда. И в этой тишине я увидел её глаза. Они были широко открыты от боли и шока. И они смотрели прямо на меня. Впервые за долгое время кто-то увидел меня по-настоящему. Не сквозь меня. А меня.

В её взгляде не было понимания, что это я. Но был животный ужас перед лицом бессмысленной, внезапной жестокости мира. Перед лицом той несправедливости, которую я призвал.

Кто-то закричал. Кто-то побежал за помощью. Замелькали лица — испуганные, растерянные. В этих лицах появилось то, чего я не видел раньше: сопереживание. Шок. Человечность, прорвавшаяся сквозь равнодушную скорлупу.

Она была куплена ценой её падения. Ценой моего молчаливого проклятия.

Я не дождался конца. Я отступил назад, вышел из толпы и побрёл прочь, к выходу. На ладони у меня проступил новый, ещё более яркий рубец-прозрачность.

Я вышел на поверхность. Шёл холодный дождь. Люди бежали по своим делам, поднимая воротники. Но теперь я видел не зомби. Я видел испуганных, одиноких людей, которые точно так же, как и я, пытаются выжить в каменных джунглях, защищаясь своим равнодушием. Их малодушие было щитом. И я сломал этот щит, явив им истинный ужас.

Я поднял голову, и дождь стекал по моему лицу, смешиваясь со слезами. Я добился своего. Меня увидели. Я заставил их почувствовать. Но цена этого искупления была чудовищной.

Сколько осталось этому человечеству, теряющему лицо? Я больше не знал ответа. Я знал только, что теперь я — часть того, что заставляет его это лицо искать. Часть мистического закона, который карает равнодушие, порождая боль.

Я сжал свою полупрозрачную ладонь в кулаке и пошёл вперёдом по мокрому асфальту, навстречу новому дню. Навстречу новым случайностям. Моя воля была железной. Моя трагедия — продолжается.

И где-то в кармане у меня лежал ещё один старый пятак, тяжелый, как совесть.

От автора

Вниманию читателя. Данное произведение является художественным вымыслом. Все события, персонажи и мистические элементы — плод авторского воображения и не имеют отношения к реальным людям, организациям или сверхъестественным явлениям. Любые совпадения с действительностью случайны и непреднамерены.
Цель этого рассказа — не описать реальность, а создать метафору, отражающую глубинные социальные и экзистенциальные тревоги современного человека.

С уважением, Сардар.