Логика Зазеркалья

Глава 1: Пыль на Звездах

Будильник на прикроватной тумбочке Эрика Линдберга издал свой обычный, деликатно нарастающий сигнал ровно в шесть тридцать утра. Эрик не нуждался в его услугах – его внутренние часы работали с точностью атомного эталона. Он уже лежал с открытыми глазами несколько минут, глядя в безупречно белый потолок своей спальни в Лунде. Минимализм здесь был возведен в абсолют: белые стены, минимум мебели простых геометрических форм, никаких лишних деталей. Порядок, доведенный до стерильности. Идеальная оболочка для хаоса, который он носил внутри.

Он поднялся, одним точным движением отбросив тонкое серое покрывало. Босые ноги ступили на прохладный ламинат. Утренняя рутина была отработана годами, каждое движение выверено: душ, бритье, идеально отглаженная рубашка, темные брюки. Кофемашина на кухне, такой же белоснежной и функциональной, как и все остальное, уже закончила свою работу, наполнив воздух густым ароматом. Эрик налил себе чашку черного кофе без сахара и подошел к панорамному окну.

Лунд просыпался под низким, серым небом типичного шведского утра. Внизу тянулись аккуратные улицы, спешили на работу редкие прохожие, бесшумно скользили электромобили. Порядок. Предсказуемость. Безопасность. Все то, чего ему так не хватало… или, наоборот, все то, что стало его тюрьмой. Он сделал глоток. Кофе был горьким, как и его мысли.

Взгляд зацепился за что-то на подоконнике – хромированный пресс-папье, единственная вещь, нарушавшая строгий дизайн. Утреннее солнце, пробившееся на мгновение сквозь пелену облаков, ударило по металлу, и яркий, острый блик метнулся по стене, на долю секунды ослепив его.

И этого хватило.

Мир взорвался. Не снаружи – внутри. Смех Анны, заливистый, счастливый, как тогда, в лаборатории Нильса Бора, когда он показал ей свои первые расчеты. Потом – гул сложного оборудования, ритмичное тиканье какого-то реле. Запах озона, предвестник беды, и еще чего-то – раскаленного металла, горящей изоляции. Слепящая вспышка, уже не солнечная. Сигнал тревоги, пронзительный, режущий уши. Крик. Ее? Его? Он уже не помнил. Только темнота, вязкая, абсолютная, и чувство падения в бездну, откуда нет возврата.

Эрик сжал кулаки, ногти впились в ладони. Чашка в его руке дрогнула, кофе едва не выплеснулся. Он заставил себя глубоко вдохнуть, выдохнуть. Видение отступило, оставив после себя привычную тошноту и тупую боль в висках. Пять лет прошло. Пять лет, а казалось – вчера.

Он поставил чашку на идеально чистую столешницу. Механически подошел к комоду, выдвинул верхний ящик. Там, под стопкой таких же безупречных рубашек, лежала она. Маленькая, немного потертая по краям фотография. Анна. Ее улыбающиеся глаза смотрели на него с той же любовью и верой, что и в тот последний день. Яркая, живая, с копной непослушных рыжих волос, которые она вечно заправляла за ухо кончиком карандаша, когда была увлечена работой. Она тоже была физиком, одной из самых талантливых. Она верила в него, в его самые безумные теории. Верила до конца.

Эрик взял фотографию. Пальцы сами собой, привычным жестом, прошлись по глянцевой поверхности, стирая несуществующую пыль. Словно пытаясь стереть и ту невидимую грань, что отделяла его от нее. От прошлого. Тщетно. Пыль въелась слишком глубоко. Он убрал фото на место, задвинул ящик. Пора на работу.

«ТехноГард Индастриз» занимала несколько этажей в сверкающем стеклом и сталью офисном здании в новом технопарке. Здесь ковалась безопасность будущего: от кибернетических угроз до стабильности термоядерных реакторов. Эрик был винтиком в этой гигантской машине, консультантом по оценке рисков. Ирония судьбы, от которой ему хотелось выть, но он лишь криво усмехался. Человек, чьи теории когда-то были призваны изменить мир, теперь следил, чтобы этот мир не разлетелся на куски от чужих, менее амбициозных, но все же опасных игрушек.

"Доброе утро, Эрик!" Ларс, его коллега из соседнего отдела, как всегда лучился оптимизмом. "Опять спасаешь человечество от термоядерного апокалипсиса?"

"Кто-то же должен следить, чтобы кубики складывались правильно, Ларс," – ответил Эрик, не сбавляя шага. Сарказм давно стал его второй кожей, броней от ненужного сочувствия или любопытства.

Его рабочее место было таким же безликим, как и квартира. Мощный компьютер, несколько мониторов, защищенный терминал связи. Никаких фотографий, никаких сувениров. Он открыл текущий проект: «Анализ вероятностных рисков и протоколы безопасности для экспериментального термоядерного реактора ITER-NG, секция гамма-экранирования, дополнение 3.14». Цифры, графики, бесконечные строки кода систем контроля. Смертельная скука. Но скука – это безопасность. Он повторял это себе как мантру.

Часы тянулись медленно. Он просматривал диаграммы распределения нейтронных потоков, вносил поправки в алгоритмы аварийного отключения. Мозг, привыкший к оперированию многомерными пространствами и планковскими величинами, здесь решал задачи уровня продвинутой арифметики. Иногда ему казалось, что он физически ощущает, как его нейроны покрываются пылью бездействия. Пыль на звездах… откуда это?

Телефон на его столе – защищенный правительственный канал, который почти никогда не звонил – издал короткий, настойчивый сигнал. Эрик удивленно поднял бровь. На дисплее высветилось имя: «Профессор Эмиль Арнесон».

Сердце пропустило удар. Арнесон. Его бывший научный руководитель, почти отец. Человек, который когда-то верил в него больше, чем кто-либо другой, даже больше, чем Анна. Они не разговаривали почти пять лет, с тех самых пор… Эрик нажал кнопку ответа.

"Эрик? Это Эмиль," – голос профессора в динамике звучал непривычно – не спокойный, бархатистый баритон, который он помнил, а напряженный, почти срывающийся. Было слышно, что Арнесон чем-то сильно взволнован. "Нам нужно встретиться. Срочно."

"Профессор?" Эрик старался, чтобы его голос звучал ровно. "Что-то случилось?"

"Случилось… Да, Эрик, случилось. Это… это очень важно. Я не могу говорить по телефону." Пауза, прерываемая тяжелым дыханием. "Это касается… всего. Твоих старых работ, Эрик. И не только их."

Старых работ. Эти слова упали в тишину кабинета, как камни. Тех самых работ, которые он сжег – и в прямом, и в переносном смысле.

"Я сейчас очень занят, профессор," – начал Эрик, но Арнесон его перебил.

"Пожалуйста, Эрик. Выслушай меня. Хотя бы выслушай. Сегодня вечером, в «Старом Фрегате»? В семь?" «Старый Фрегат» – их любимый паб у канала, где они когда-то часами обсуждали теории струн и природу темной материи.

Эрик молчал, глядя на экран монитора, где застыли графики нейтронных потоков. Безопасные, предсказуемые. Что-то в голосе Арнесона, какая-то отчаянная нота, зацепила его. Или это была та самая пыль на звездах, которая начала шевелиться в его душе, разбуженная этим звонком из прошлого?

"Хорошо," – наконец произнес он. "В семь."

"Спасибо, Эрик. Спасибо." В голосе профессора прозвучало облегчение. "До вечера."

Связь прервалась. Эрик откинулся на спинку кресла. Термоядерный реактор и его протоколы безопасности внезапно показались ему бесконечно далекими и неважными. Странное, давно забытое чувство начало просыпаться в нем – смесь тревоги, любопытства и чего-то еще, чему он не мог подобрать названия. Опасное чувство.

Он посмотрел в окно. Серое небо Лунда все так же висело над городом. Но что-то изменилось. Словно кто-то смахнул тонкий слой пыли с давно потускневшего стекла, и за ним проступили далекие, манящие, пугающие звезды.

Профессор Арнесон всегда говорил так об истинно неизведанном, о тех границах науки, куда еще не ступала мысль человека: «Это как пыль на звездах, Эрик. Мы видим только ее тусклый свет, но сама звезда еще скрыта от нас. И кто знает, что она несет – свет или тьму?»