Логово мотылька

Валентина Сенчукова

ЛОГОВО МОТЫЛЬКА

***

Деревня в тайге была давно заброшена. Десятка два домов на всю округу когда-то кипели жизнью. Сейчас же большинство стояли почерневшие от времени, а некоторые и вовсе обрушились. Огороды заросли травой. От заборов остались редкие, покосившиеся рейки, напоминающие гнилые зубы старой бродячей псины. Больше никто не приезжал сюда даже летом, не говоря уже об осени и зиме. Никто, кроме Глеба. Он был особенным, и он бывал здесь довольно часто.

Он как обычно оставил машину там, где кончалась дорога, и теперь шёл, сгибаясь под тяжестью ноши. Моросил дождь. Мелкий и противный. И судя по тому, что небо плотно затянуло сизыми тучами, дождь зарядил надолго. В этих краях в конце августа всегда так, или почти всегда.

Глеб замедлил шаг, прислушался.

Ветер зловеще шуршал в кронах деревьев, словно предупреждая, что лучше повернуть назад. Где-то в чаще надрывно кричали птицы. Глеб обязательно насыплет им крупы, пусть только немного подождут. Пока у него есть дела поважней.

А вот и дом деда показался. Старый, но ещё довольно крепкий. Если его просушить, то можно жить хоть круглый год. Крепкий дом, сильный. Такой же, как и его почивший хозяин. Глеб не был таким сильным, как дед. Когда был пацаном, он каждое лето приезжал в эту таёжную, маленькую деревеньку. Рыбачил с местными парнями. Купался в речке до посинения, загорал до красноты, помогал деду по хозяйству до мозолей на ладонях. Вплоть до самой его смерти. Потом на несколько лет перестал ездить. Причина была… а потом приехал, а деревня заброшенная и не одной, живой души в ней… но оно и к лучшему…

Глеб открыл калитку. Участок зарос травой. Но ничего, работы на полчаса, пройтись играючи тримером. Он сбросил ношу на размокшую от дождя землю. Грязные кляксы тут же осели на сапогах и штанинах. Мешок грузно повалился на бок. Внутри что-то противно хлюпнуло, дёрнулось. Глеб нервно отёр лоб. Сел на чурбак, попытался сосредоточится на оттирании грязи на штанах.

Отвлечься не получилось.

Дождь сильнее пошёл, забарабанил по крыше дома, по козырьку бейсболки.

— Я здесь, — прохрипел Глеб, глядя куда-то в заросли густой травы.

И, кажется, в ответ сквозь дождь и ветер уловил еле слышный клёкот. Прерывистый звук, идущий из-под земли. Холодок по спине прошёлся. Клёкот громче стал. Некто был голоден, очень голоден. И зол, что ему пришлось так долго ждать.

Сердце зашлось в груди от волнения, а руки предательски задрожали.

— Успокойся, тряпка, — велел Глеб самому себе. Но легко сказать, понадобилось несколько минут прежде, чем он немного пришёл в себя.

Пора было браться за дело, если он не хочет ночевать здесь. От одной только мысли, что придётся остаться, внутри всё сжалось от ужаса. Ведь однажды, ему пришлось. К горлу подкатила тошнота, и Глеб едва сдержался, чтобы не блевануть.

***

Уже сгущались сумерки, когда он плёлся обратно к машине. Он устал и еле передвигал ноги. Руки до сих пор тряслись. В носу свербело от смеси запахов тухлятины и нектара. Казалось, что запах впитался в одежду, в волосы, в кожу. Перед глазами стояла вылезающая из темноты погреба белёсая тварь — мотылёк. Мерзкая тварь. Глеб слышал, как он жрёт, когда закрывал замок. Чмокающие, сосущие звуки всё ещё стояли в ушах.

Сотни раз он представлял, как убивает мотылька. Лопатой пробивает голову, отрубает конечности, а потом относит всё в бочку и поджигает. Дым пахнет одуряюще цветами. В воздухе кружит пыльца вместе с пеплом. Он же стоит, растёкшийся в блаженной, счастливой улыбке, что наконец-то свободен. Но это было только в мыслях, в мечтах. На деле всё обстояло иначе. Глебу не хватало духа прикончить мотылька.

Совсем стемнело, когда Глеб выехал на трассу. Машин почти не было. Можно было расслабиться. Он покрутил радио, настроился на нужную волну. Музыка немного успокаивала. Ещё немного, и он уедет далеко, в свою уютную, холостяцкую квартиру. Он выпьет вина или лучше виски, и забудется сном. Крепким сном, в котором нет места мотыльку.

Мимо пронеслась фура. Глеб вздрогнул, очнувшись от грёз, где он расправляется с мотыльком. Надо сосредоточиться на дороге. А то так и до аварии недалеко. Но глаза слипались от усталости. Последний раз он нормально спал неделю, а то и больше назад. Зеркало безжалостно отражало бледную физиономию, уставшие воспалённые глаза, царапину на щеке и… крошечное, бурое пятнышко на левой скуле…

Глеб матюгнулся. Полез в бардачок, выудил влажную салфетку, стёр кровь. Скомкал салфетку, вышвырнул в окно, тут же пожалев об этом.

— Ладно хрен с ним, — пробурчал он себе под нос. Вероятность, что кто-то найдёт салфетку крайне мала. Но это не означает, что можно расслабить булки и косячить направо и налево.

До города добрался, когда время перевалило за полночь. Оно и к лучшему. Двор был пуст, ни одной живой души, не считая пары бродячих псин, что ошивались каждый божий день в округе. Абсолютно не злобные твари, скорее жалкие. Иногда Глеб выносил им объедки и с гадливо-жалостливым чувством наблюдал, как псины жрут. Единственный фонарь мигал, погружая на мгновения двор в непроглядную темноту, от которой невольно ползли мурашки по спине. Казалось, что вот-вот из темноты вылетит мотылёк, белёсый, в блестящими глазками, с острым, как игла хоботком.

Ни в одной квартире не горел свет. Все спали. Что и неудивительно. В блочных пятиэтажках на окраине жили в основном пенсионеры, а те ложились рано.

Глеб припарковался у старого тополя. Подождал пару минут и только потом пошагал к дому. Пискнул домофон…, и Глеб чуть нос к носу не столкнулся с Ленкой из тридцатой квартиры.

— Фу ты, блин, — буркнула она от неожиданности, с трудом удерживая на поводке щенка овчарки, чёрного с рыжими проплешинами, и тут же пояснила, — сестра в отпуск уехала, подкинула. Вот приспичило ему…

— Ааааа, — протянул Глеб. Хотя, если по-честному, напугала его Ленка, точнее, её внезапное появление.

Щенок шумно обнюхал его, тявкнул. Почуял запашок мотылька. Зарычал, пискляво, по-щенячьи. Ленка поводок натянула, шикнула на щенка. Но тоже носом повела, блеснул мимолётный страх в глазах, делая их ещё более выразительными, придавая глубину. Ленка девка красивая, волосы длинные, светлые, до задницы, фигурка тоненькая, точёная. Нравилась она Глебу, очень нравилась, но он всё же предпочитал держаться подальше от неё.

— Ты что так поздно? — спросила она тихо, еле слышно.

— На дачу ездил…

— Аааа…

Вот и поговорили. Ленка на улицу выскочила, Глеб домой поплёлся. Хотел он Ленке предложить компанию составить, вот только вовремя прикусил язык — ни к чему это.

Дома он достал из рюкзака рабочую одежду, запустил стиралку. Смотрел с кухни на улицу, как Ленка с щенком гуляет. В голове мысли сумбурные, одна бредовее другой друг на друга наскакивали.

— Спать иди, — велел самому себе, но сложно глаза отвести от точёной фигурки соседки, что мелькает в августовской тёмной ночи. Такая худенькая, беззащитная, хрупкая. Хватит одного удара, чтобы сбить её с ног.

Ленка голову вскинула, замерла на месте. Никак почувствовала, что он наблюдает за ней. Холодок по спине Глеба прошёлся. Заставил он себя от окна отойти. Бешено колотилось сердце, на лбу пот выступил. Он уже представил, как валит Ленку на землю, крепко, до синяков, сжимает её запястья и… вдыхает её аромат, который пьянит не хуже вина.

Он прислонился к стене, чтобы отдышаться, унять сердцебиение…

Позже, уже в кровати, он смотрел в темноту, и, несмотря на усталость, никак не мог уснуть. Он долго отмокал в ванне, но приторный запах пыльцы всё ещё стоял в носу. И этот запах, да и не только он, никак не давал уснуть. Казалось, что в темноте спальни притаился мотылёк. Даже будто бы шевелись занавески от взмахов его тонких, перепончатых крыльев. В тишине чудился ненавистный клёкот. И сквозь запах пыльцы пробивался терпкий, металлический запах. Запах крови.

Глеб запоздало вспомнил, что хотел выпить. Встал, добрёл в потёмках до холодильника. Плеснул себе виски. Залпом осушил бокал. По телу растеклась приятная слабость, мысли притупились, пришёл долгожданный покой. Алкоголь подействовал, как снотворное. Ушло напряжение, утихла тревога. Глеб рухнул на кровать и забылся сном.

***

От цветочного запаха слезились глаза и свербело в носу. Но никуда не деться от него. Цветы кругом. Цветы и бабочки. Разноцветные мотыльки. Глеб, во сне совсем ещё маленький мальчишка, ловил их сачком, давил ногами, ладошками. Мерзкие мотыльки. Он ненавидел их всеми фибрами души. Мотыльки отравляли его жизнь. Точнее не совсем они, а один из них. И именно из-за него он ненавидел всех остальных бабочек, несмотря на их яркую красоту. Ведь стоит только присмотреться к ним, как видно насколько они устрашающи и уродливы. Вся их красота напыщенная, лживая, ненастоящая.

В небе солнце светило. Духота в воздухе страшная, каждый вдох горло царапал. Во рту всё пересохло от жажды. Но до колонки бежать далеко, а бабочек будто всё больше и больше становилось. Нависли они над головой сплошной, тёмной тучей, перекрыли дневной свет. Клёкот всё громче и громче становился.

Глеб на землю сел, колени к животу прижал, голову руками закрыл. Вдруг кто-то лизнул его в шею. Глеб вздрогнул, отнял руки о лица. Щенок Ленки помахивал дружелюбно хвостом, да и она сама улыбалась во весь рот. И как во сне его оказались? Ведь только что не было никого, кроме бабочек и Глеба.

— Привет, что с тобой? — спросила Ленка, не переставая улыбаться. Голос её глухой, мёртвый, безразличный.

Глеб ответить хотел. Вот только нем он в своём сне. Нем и беспомощен. Только и может, что глазами хлопать.

— Что с тобой? — повторила Ленка. А за спиной у неё тень огромная выросла. Пахнуло одуряюще тухлятиной и нектаром.

Зарычал щенок, ощетинился. Зарычал на Глеба, будто бы тот за спиной стоял. А Глеб, теперь уже взрослый мужик, на ноги вскочил, хотел оттолкнуть Ленку пока не поздно. Но опоздал…

Ленка всхлипнула, когда острый хоботок мотылька впился ей в шею. Конвульсивно дёрнулась и обмякла. А мотылёк вцепился в её скудную плоть лапками и продолжал громко с причмокиванием пить кровь. На его белёсом, хитиновом покрове расцветали розовые кляксы. Коготки на лапках-руках удлинялись, крылья трепетали на ветру…

Глеб закричал…

скатился на пол, ударился головой. В ушах зазвенело. С трудом он разлепил глаза. Комната плыла. Понадобилось несколько минут, чтобы сфокусировать взгляд.

Солнечные лучи лениво ползли по паркету. Ветер раздувал занавеску. Стрелки на часах приближались к семи утра.

Глеб приподнялся на локтях. Голова гудела. Во рту противный металлический привкус от прокушенного языка. Но всё же…

Сон это. Реалистичный, но всё же сон.

Глеб поднялся на ноги. Поджилки всё ещё тряслись. Майка липкая от пота. Кое-как, пошатываясь, он доплёлся до ванной. Встал под холодный душ, чтобы хоть немного в себя прийти. Вода смывала пот и остатки кошмара. Сон тускнел в памяти, расщеплялся на десятки ничего не значивших фрагментов. К тому же зачем боятся сна, если реальность куда страшнее.

И Глеб расхохотался. То ли от истерики, то ли, наоборот, от облегчения.

Мотылёк нажрался и заткнулся. Неделю, а то и две-три, он не будет верещать, и он, Глеб, может выдохнуть и жить.

Завтракал он уже в прекрасном настроении. Солнце поднялось тем временем высоко в небо. Ветер разогнал тучи. Впереди был хороший, августовский денёк. И от этого на душе легко становилось.

Глеб вышел на балкон покурить. Затянулся никотином и увидел Ленку, гуляющую во дворе с щенком. Окрикнул её, помахал рукой. Соседка помахала в ответ. Глеб расплылся в придурковатой улыбке. В голове мелькнула шальная мысль, которую до этого он гнал прочь. Но… действительно… а почему бы и нет?

Один же раз живём…

Глеб затушил сигарету и выскочил во двор.

***

Ленка молчала. Наверно, сомневалась, судя по тому, как хмурила брови. Щенок тявкал, злобно сверкая глазками. Наверно, никак не мог забыть запашок мотылька, а, может, от Глеба до сих пор несло этим удушливым смрадом. Глеб почувствовал, как напрягся каждый мускул. Тявканье щенка действовало на нервы. Хотелось треснуть ему по морде. Так легонько, в целях воспитания, чтобы знал на кого рычать не следует.

Ленка всё же пролепетала, что согласна прогуляться вечерком. Глеб мысленно возликовал. Сейчас он не был готов к отказу. Когда бы он ещё набрался смелости к ней подойти?

— Вот и хорошо, Лена, я зайду за тобой в шесть.

Щенок зашёлся истеричным лаем, рванулся в сторону Глеба, оскалив зубы и готовый тяпнуть.

— Да что это такое… — проворчала Ленка и дёрнула на себя поводок, — извини, невоспитанный он до ужаса. Фу, Макс.

— Наверно, я ему не нравлюсь.

— Да не, он просто ещё маленький и ничего не понимает.

— Может быть… До вечера…

Глеб решительно пошагал в сторону дома. От лая щенка затрещала голова, а настроение пошло на спад. Несмотря на всю его любовь к животным, поведение щенка раздражало. Бродячие псины никогда не проявляли к нему такой агрессии. Может, у них был уже не такой тонкий нюх, как у этого малыша? Или они были более умными и не лезли на рожон…

Глеб еле дождался вечера. Всё валилось из рук, он не мог сосредоточиться на работе. Он работал на дому уже несколько лет. Выполнял заказы быстро и чётко. Всегда собранный и спокойный, но не сегодня. И вроде бы ни к чему не обязывающая посиделки в кафе и прогулка по парку, но волнение так охватило его, будто бы это его первое свидание за тридцать лет. В конце концов он отложил работу в сторону и просто тупо провалялся на диване, пялясь в телевизор.

Ровно в шесть он звонил в Ленкину дверь. Она открыла почти сразу же. Сияющая и красивая, что у Глеба аж дух захватило. Но он попытался не выдать своего восхищения и лишь сдержанно улыбнулся. Но судя по блеску в её глазах, она поняла, что произвела впечатление.

***

Они немного посидели в кафешке. Потом прогулялись по парку, где гуляли все, от мала до велика. Устали и уединились на набережной. Было такое уютное, не популярное местечко, о котором знал Глеб и будто бы больше никто, по крайней мере сегодня. Они уселись на скамейке. Рядышком. Слишком близко, слишком жарко. Ленка щебетала что-то о работе и увлечениях. Глеб слушал вполуха, лишь иногда кивал для приличия и вставлял короткие, ничего не значившие реплики. Ему больше нравилось наблюдать за ней. На то, как меняется цвет её глаз в зависимости от эмоций. На то, как она прикусывает нижнюю губу. Нравилось рассматривать родинки над левой бровью, около правого ушка.

Она что-то спросила. Глеб не расслышал, витая где-то в своих грёзах. Вышло неловко.

— Что? — рассеянно переспросил он.

— Откуда у тебя царапина на щеке?

Глеб замялся, затеребил рукав рубашки, потом пробормотал:

— Кошка на даче цапнула. Я хотел поймать, а она…

— А где у тебя дача?

— В двухста километрах от города.

— Далеко, — протянула разочарованно Ленка и добавила, — ты так поздно возвращаешься всегда.

— Какая ты наблюдательная, — хмыкнул Глеб и стал рассказывать о новом фильме, афишу которого видел в рекламном буклете. Предложил сходить.

— Сходим. А откуда у тебя эта дача?

«Слишком много вопросов…» — раздражённо подумал Глеб, но всё же нехотя ответил:

— Дом достался мне от деда. С этим домом связано слишком много воспоминаний, наверно поэтому я и бываю там так часто…

— Просто ты всегда возвращаешься оттуда такой усталый и бледный… дёрганный что ли, будто бы не в себе.

Глеб дрогнул. В висках токала кровь. И почему он раньше не замечал, что Ленка такая наблюдательная и дотошная. Ну, конечно же, ведь он раньше мало с ней общался. Вот только почему у неё такой нездоровый интерес к его даче. Тревога кольнула сердце. Может, она что-то заметила? Например…

— Что-то не так, Глеб?

— Всё хорошо, извини. Задумался… Может, мы когда-нибудь даже съездим туда вместе, отдохнём, пожарим шашлыки… там…там хорошо…

Его, правда, едва ли не передёрнуло от своих же слов. Перед глазами встал погреб, закрытый на два замка, высокая трава вокруг него и много-много белой пыльцы, что осела пеплом кругом.

Ленка доверчиво положила голову на плечо Глебу, и сомнения начали рассеиваться. И он немного успокоился. Ленка просто пытается поддержать разговор, такая глупышка вряд ли будет следить. Или будет? Он чмокнул её в макушку, погладил по плечу, скользнул к талии, ниже. Приподнял другой рукой подбородок и легонько коснулся большим пальцем её губ. А потом поцеловал…

Солнце уже ушло. Сгустились сумерки. Похолодало. А Глеб и Ленка всё целовались и не могли оторваться друг от друга. Глеб изголодался по ласке, а у Ленки была чертовски нежная, приятная на ощупь кожа и пахло от неё лёгкими, цветочными духами. Приятный аромат, не то, что смрад мотылька.

И вновь тревожно забилось сердце в груди. Не так что-то.

Краем глаза Глеб заметил, как тень метнулась к одному из кустов. Кожа вмиг покрылась мурашками. Мотылёк. Кажется, в воздухе повеяло нектаром и тухлятиной. Глеб оторвался от Ленки. Сощурился.

— Что такое? — еле слышно прошептала Ленка.

Глеб приложил палец к губам и весь обратился в слух. Ветер шелестел в кронах деревьев. Тихо плескались волны о берег. Где-то кричала чайка.

Августовская ночь была полна своих чарующих, летних звуков. Но было в ней и что-то ещё. То, чего быть не должно. Гулко стучало сердце в груди Глеба, дёргалась нервно жилка на виске, что всегда бывало, когда он волновался. Он медленно поднялся со скамейки, вгляделся в темноту, чуть рассеянную тусклым фонарём. И вдруг в тишине послышался голос мотылька, низкий, утробный, недовольный.

— Ты слышишь?

— Нет, я ничего не слышу, — пискнула испуганно Ленка, озираясь по сторонам.

— Пойдём лучше домой.

Глеб подал ей руку.

***

Он проводил её до самой двери квартиры. Ленка чмокнула его в губы и жарко прошептала на ухо, не хочет ли он зайти на чай. Стрельнула многозначительно глазками. Но Глеб отказался, с трудом, сглотнув ком в горле, игнорируя напряжение в паху.

— Прости, но не сегодня… что-то я себя неважно чувствую…

—Ну, как хочешь…

За дверью зашёлся лаем щенок. По ходу, Глеб ему просто не нравился.

— Пока, — хмыкнула разочарованно Ленка.

— Пока.

Обиделась. Но Глеб не мог признаться ей, что это для её же блага. Он поспешил домой. Рухнул на диван лицом вниз, сжал виски ладонями. Клёкот становился всё громче. Мотылёк был голоден.

Глеб сел на табурет, уставился в окно. Кажется, в темноте порхал мотылёк. Но нет! Это галлюцинация. Мотылёк в погребе, под двумя замками, за железной дверью, там, откуда ему не выбраться.

— Успокойся! — гаркнул он на самого себя. Но руки всё равно тряслись, как у последнего алкаша.

Но нужно было успокоиться. Мотылёк не отстанет. И будет лучше, если Глеб уймёт волнение.

— Успокойся. Так надо. Всё равно через пару дней пришлось бы ехать.

Звучало убедительно, хоть и мало утешало.

Глеб покидал необходимые вещи в сумку. Тихонько, крадучись вышел в подъезд. Время было около трёх. Нужно спешить.

У машины он немного замедлился. Глянул на дом. Показалось, что в окнах квартиры Ленки мелькнула тень. Неужто она ещё не спит? Вот глупая… нельзя же так…

— Не смотри, Лена, — прохрипел он и сел за руль, — ложись спать и не думай ни о чём.

Выехал со двора и только потом включил тихонько музыку. Растёкся в глупой улыбке от любимой песни. Город спал. Редко в окнах каких домов горел свет. Улицы были пусты, несмотря на тёплую, августовскую ночь. Оно и к лучшему.

На трассе он прибавил скорости. Руки крепко сжимали руль, так что побелели костяшки пальцев. Глаза сосредоточенно глядели на дорогу, посеребрённую лунным светом. С обеих сторон темнел лес, густой хвойный, реже лиственный.

Дорога была пустынна в этот час. За всё время мимо пронеслись только пара фур.

Он едва не пропустил нужный поворот, проехал пару сотен метров по просёлочной дороге и заглушил двигатель. Глеб немного посидел, набираясь сил и смелости, прислушиваясь к жужжанию полчищ комаров и мошкары.

— Пора, — выдохнул он и вылез из машины.

Проклятые кровососы тут же налетели. Запоздало Глеб вспомнил про спрей от комаров. Нырнул обратно в салон. Порылся в бардачке. Нашёл. Опрыскался, перекинул через плечо сумку и пошагал по тропе, по которой мог бы идти даже вслепую.

Уже начало светать, когда он добрался до дома деда.

***

Ключи от сарая висели на том же месте. Глеб отпер замки. Распахнул дверь. Пахнуло кровью, мочой, страхом. В углу тут же кто-то замычал, задёргался, пытаясь вырваться. Но потом успокоился, смирился, обессилел… или же затаился, собираясь с силами.

Глеб подошёл ближе. Глянул в лицо пленницы. Вполне ещё живая и сильная. Вот и хорошо. Сначала он думал, что слишком сильно саданул ей по голове, и девка долго не протянет. Но нет, живучая попалась. Вон как глазищами сверкает. Дай волю, набросится на него и глотку перегрызёт. Мотылёк любит таких. Сильных. Хотя Глеб, когда увидел её продрогшую и бледную, голосующую на трассе, он подумал, что с ней проблем не будет, что перед ним очередная слабачка. Но она так отчаянно сопротивлялась, пиналась, царапалась, как обезумевшая кошка, что он в какой-то миг даже захотел отпустить её, так восхитила её жажда жизни. Но, конечно же, это был всего лишь мимолётный порыв.

— Время пришло, — сказал Глеб, стараясь, чтобы голос звучал, как можно более безразлично.

Девка промычала что-то, попыталась лягнуть его. Промахнулась. Реакция у Глеба хорошая, даже если он устал, как собака. Он дал ей оплеуху, чтобы поутихла. Девка всхлипнула. Глеб отстегнул цепь, потянул на себя, заставляя пленницу встать на ноги.

— Идём, — рявкнул он...

Она еле переставляла ноги и тряслась от ужаса и холода. На её тонких запястьях чернели синяки от наручников, рана на голове уже запеклась, но всё равно выглядела отвратно. Девка пошатывалась при каждом шаге, спотыкалась на ровном месте.

— Шевелись, — поторапливал её Глеб. Его бесила её медлительность, хотелось как можно скорей покончить со всем этим и уехать домой.

Девка упала, и ему пришлось тащить её. Она мычала, упиралась ногами, но Глеб дотянул её до погреба. В изнеможении он прислонился спиной к стене. Пот катил градом по его телу, по лицу. Он тяжело дышал. И кто бы мог подумать, что в этом тощем создании столько упорства. Девка лежала на животе, плечи её тихонько тряслись от рыданий. Сдалась всё-таки. В сердце шевельнулось нечто похожее на жалость. Глеб нагнулся, перевернул её, вытащил изо рта кляп. Она часто задышала. А потом боднула его головой, попала в висок. Глеб матюгнулся, сморщился от боли. Прикоснулся к виску. Девка рассекла ему кожу. С локтя врезал ей под дых.

— За что… — прохрипела девка. Её синие, мутные глаза уставились на него с мольбой.

Глеб не стал отвечать, отвёл в сторону взгляд. Он поставил её на ноги. Она обмякла, повисла на его руках, закатила глаза. Глеб сильно встряхнул её, заставляя прийти в себя.

— Он любит сильных… — прошептал он ей на ушко, выуживая из кармана брюк ключи от погреба.

Придерживая пленницу за талию одной рукой, другой Глеб отпирал замок. Один, потом второй. Кинул их в траву. Дождь ещё не успел смыть с неё белёсую пыльцу.

— Время пришло, — сказал он, стараясь не смотреть в глаза пленницы, и распахнул дверь.

Обдало волной удушливого, цветочного смрада. Девка закашлялась, задёргалась в объятиях Глеба. Но он лишь сильнее прижал её к себе, погладил по влажным волосам, успокаивая:

— Так нужно…

Она всхлипнула и затихла…

Они спускались в темноту погреба. Позади гас утренний свет. Внизу шевелилась темнота. Точнее, некто, притаившийся в ней.

Ступеньки были склизкими, и Глеб пару раз чуть не навернулся. Лишь чудом он удержал равновесие и избежал падения. Сердце заходилось в груди от волнения, что всегда было с ним, когда он спускался в погреб. На последних ступеньках он замер. Освободил девку от наручников. Они соскользнули, громко звякнув в полнейшей тишине.

— Время пришло, — повторил Глеб и с силой толкнул девку в спину. Та не удержалась на ногах и полетела. Упала лицом вниз. Тут же приподнялась на локтях, прислушалась к тишине.

И из темноты вынырнул светящийся тусклым, белёсым светом силуэт. Цветочный смрад стал сильнее. У Глеба заслезились глаза, но он не шелохнулся с места. И тишина утра разорвалась предсмертным криком жертвы.

— Прости меня, — прошептал Глеб.

***

Он не поехал обратно в город, хоть и очень хотел убраться отсюда подальше. Он запер дверь в погреб и, с трудом держась на ногах от усталости ввалился в дом. Внутри пахло затхлостью. Было влажно. Глеб в последний раз протапливал дом в начале лета. А потом… было не до этого. Он всегда стремился, как можно быстрей покинуть логово мотылька. Так он называл мысленно «дачу».

На стенах висели портреты деда и бабушки, их четырёх детей, в живых из которых осталась только мать Глеба. Остальные же умерли в детстве. Матери тоже уже не было в живых, но она успела продолжить род.

— Умничка моя, — так называл её ласково дед, довольный рождением наследника.

Сейчас же он исподлобья поглядывал на внука, будто бы знал, что тот творит последние годы. Впрочем, кому как не ему знать о мотыльке. Ведь когда-то давно он рассказал Глебу о том, что их род преследует монстр.

— Мотылёк приходит к нам из Нави. Белёсая тварь проникает в мир и прицепляется к одному из рода нашего. Изводит тварь нас, толкает на такое, о чём раньше и не думали никогда, — говорил дед, покуривая самокрутку.

Глеб слушал его внимательно, но не воспринимал его слова всерьёз. Деду на тот момент было около восьмидесяти, и его слова можно было бы списать на подступающее старческое слабоумие. Вот только не похож был дед на старого маразматика.

— Знаю, что не веришь ты мне, Глебка, — хитро сощурился тогда дед и продолжил, — я и сам отцу не поверил. А вот когда червоточину своими глазами увидел, да тварь, вылезающую из неё, вот тогда-то и вспомнил слова отца. И ты вспомнишь, внучок. Последний ты из рода нашего, к кому мотылёк прийти может. Готов будь. Тяжело будет, поверь мне. Но никуда не денешься от него, сам улетит, когда время придёт.

— Ну, хорош, дед, байки-то травить, — не выдержал Глеб, — Или ты всерьёз?

Дед громко расхохотался, похлопал его по плечу.

— Всерьёз или нет решать тебе, внучок. Я прошёл через это, и тебе пройти придётся. Вспомнишь меня, когда время придёт. Главное сильным будь.

В тот же вечер вручил он Глебу камушек на чёрном шнурке и велел беречь его и отдать тому, кого полюбишь. А напоследок дед рукав по локоть закатал и показал уродливый шрам, что тянулся от локтевого сгиба до середины ладони.

— Думаешь, на войне получил? Нет, парень, червоточина это. Отсюда тварь вылезла. Маленькая такая, белёсая. Поначалу маленькая и безобидная… но сколько же жизней она загубила…

Дед замолчал. Глаза его потемнели от злости, руки в кулаки сжались. Вот тогда-то Глеб испугался. Захотелось ему спрятаться от деда, выкинуть подальше оберег и навсегда забыть этот разговор. Но он не посмел. Сунул подарок в карман и натянуто улыбнулся.

Первую неделю ему даже кошмары снились с белёсой тварью. Кошмары, полные крови и незнакомых лиц. Глеб просыпался в холодном поту посреди ночи. Перед глазами стояли изуродованные тела с оторванными конечностями. Сердце бешено колотилось о рёбра. Он включал свет и осматривал руки. А вдруг открылась червоточина и оттуда лезет тварь. Но кожа была чистой. Глеб выдыхал, падал в постель и твердил самому себе, что сон это и ничего больше. И вроде бы верил, и успокаивался. Но проклятая тревога засела внутри и зудела, подобно занозе.

А потом всё же подзабылись слова деда, потускнели милосердно в памяти на долгие годы. Почти десять лет жил Глеб спокойно, наслаждался молодостью. Вспомнил он их только, когда был уже двадцатипятилетним здоровым лбом. Тем ранним утром начало зудеть нестерпимо плечо. Глеб проснулся и расчесал его до крови, до маленькой чёрной ранки. И вот тогда-то из крошечной, чёрной бездны и вылез крошечный, белый мотылёк. Размером с божью коровку, не больше. Глеб уставился на него ошалевшими глазами, не понимая взаправду это или у него галлюцинации. Мотылёк потирал окровавленные лапки и не торопился взлетать. Глеб же почувствовал тошноту. Ему бы надо было прихлопнуть тварь, но он медлил, заворожённо следя за ней. А когда пришёл в себя было уже поздно. Мотылёк улетел. Иногда Глеб задавался вопросом: что было если бы он не моргал глазами? Он убил бы мотылька? Или его и тогда было невозможно убить…

Расспросить о мотыльке было больше некого. Дед уже умер, так и не посвятив внука во все тонкости и детали…

И началась долгая борьба. Глеб игнорировал мотылька, делал вид что его нет. А тот становился всё ближе, клёкот звучал всё громче. Но Глеб сопротивлялся мыслям, что лезли в голову. Но… однажды он сдался…

***

Спал Глеб крепко, без сновидений. Он встал только, когда стемнело. В глазах тут же помутнело. Глеб пошатнулся, прислонился к косяку. Коленки тряслись, поясницу ломило, в глотке пересохло, как после грандиозной попойки. И ещё ужасно хотелось есть. Ещё бы, он не ел больше суток, и теперь кишки крутило от голода. Казалось ещё немного, и силы покинут его, он упадёт и больше уже не поднимется.

В доме не было ничего съестного. Глеб вспомнил, что в машине завалялись чипсы, крекер и ещё какая-то съедобная хрень, которой можно было хоть ненадолго обмануть желудок.

Глеб вышел на улицу, держа в руках фонарь. Воняло жутко, как на скотобойне. И сквозь запах крови пробивался тонкий, еле уловимый, цветочный аромат. В носу тут же засвербело. Глеб не удержался и чихнул. В темноте сияла пыльца, осевшая на траве и земле. Много пыльцы, гораздо больше, чем было вчера.

Глеб кинулся к погребу и выдохнул с облегчением — замки на месте. Оба. Он прислонился к двери. Прислушался. Из утробы погреба доносилось урчание. Довольное. Сытое. Мотылёк спал. Может, он даже окуклился, что случилось в прошлом году. Тогда Глеб едва не решился убить его. Вот только зассал в самый последний момент. Подумалось, что вместе с мотыльком он убьёт и самого себя. Глупо, но именно такие мысли возникли в голове, когда он занёс лопату над монстром…

Глеб плохо помнил, как шёл к машине, как ехал по трассе, закидывая в рот крекер. Всё было, как в тумане. Чудном, призрачном тумане. Ему даже казалось, что он всё ещё спит и туман — это часть сна. Очнулся он у квартиры Ленки в полутьме коридора. В панике огляделся.

— Глеб? — дверь распахнулась, и на пороге возникла сонная Ленка. Через секунду её сонный голос сменился на встревоженный, — что с тобой, Глеб?

Он позволил втянуть себя внутрь. Хлопнула дверь. Слишком громко, до боли в висках. Электрический свет больно резанул по глазам. Ленка усадила Глеба на табурет. Захлопотала вокруг него, напоминая маму, когда он приходил с ссадинами в детстве. Запахло лекарствами. И почему-то стало чертовски спокойно, как не было уже давно.

— Кто тебя так, Глеб? Может, позвонить в полицию? — предложила она, обрабатывая рану на его голове.

— Нет, — выдавил он из себя. Перехватил её руки, поцеловал пальцы, — Спасибо, но не надо, всё уже позади, — он встал, подхватил Ленку на руки. Прижал к стене, поцеловал, прошептал на ушко, — я так хочу тебя… давно…

Они трахались всю ночь. До полного изнеможения, растворяясь друг в друге. И только к утру уснули. Проснулись только к обеду от голода. Наспех соорудили перекус из бутеров, яичницы и кофе.

Позже стояли вдвоём под душем. И опять занимались любовью прямо в ванной... потом в спальне.

— Где щенок? — спросил Глеб, когда они разомлевшие лежали в обнимку.

— Сестра забрала вчера вечером. А ты куда пропал? И откуда у тебя рана?

— Много вопросов.

Глеб подмял её под себя. Она закусила нижнюю губу, отвела взгляд в сторону. В тёмно-синих глазах мелькнула досада. Ленка чувствовала, что он скрывает что-то от неё. Что-то очень важное.

— Слишком много вопросов… ладно… я… упал, ударился головой.

— На даче? — лениво осведомилась Ленка, делая вид, что ей всё равно.

— Да.

Ленка замолчала. Глеб выдохнул. Он никак не хотел сейчас выкручиваться. На это просто не было сил и желания.

— Когда-нибудь мы съездим туда, Лен. А пока…

Глеб снял с шеи оберег, который когда-то давно подарил ему дед:

— Это тебе... держи…

Она с сомнением рассматривала странную вещицу, не торопясь брать её в руки.

— Это оберег. Самая дорогая мне вещь, я дарю её тебе.

— Почему?

— Ты мне нравишься… — Глеб почувствовал, как у него зарделись щёки. Совсем, как у сопливого подростка.

Ленка рассмеялась, но оберег на шею надела. Просияла, будто он ей бриллианты подарил, а не старый шнурок со странным камнем.

У Глеба защемило сердце от нахлынувшей нежности, которая через миг омрачилась от осознания. Он сел в кровати, чувствуя себя виноватым. Чертовски виноватым перед ней. Всё что произошло между ними было неправильным и опасным. Опасным для неё и для него.

— Мне домой надо, работы много скопилось… — как бы извиняясь сказал Глеб и стал спешно собирать вещи, разбросанные на полу.

Ленка ничего не ответила. Она молча наблюдала, как он одевается.

—До встречи! — Глеб чмокнул её в щёку и поспешил домой.

Она никак не отреагировала. Она будто бы уже знала, что у их отношений нет будущего.

***

В следующий раз они встретились только через неделю. Во дворе, поздно вечером. До этого Глеб старательно избегал встречи с Ленкой. Но в этот раз он потерял бдительность, слишком уж был взволнован. Три ночи подряд ему снился мотылёк. Что-то не так было с проклятым монстром, и от этого и самому Глебу становилось плохо. Он не мог толком есть, в носу стоял приторный запах нектара и тухлятины. В голове вспыхивали странные то ли воспоминания, то ли видения. Виски ломило от боли. Его кидало то в жар, то в холод…

— Привет! — раздался за спиной знакомый голос, и Глеб едва не подпрыгнул на месте.

Он как раз хотел ехать на дачу и появление Ленки застало его врасплох.

Он резко обернулся и замер на месте. Ключи от машины выскользнули из пальцев и звякнули об асфальт. Глеб скривил губы — не вовремя, как же она не вовремя.

— П-привет… как я рад тебя видеть, — запоздало отозвался он и попытался улыбнуться. Улыбка вышла натянутой и неискренней.

Ленка промолчала.

— Я вот на дачу собираюсь, — продолжил Глеб, улыбаясь.

— На ночь глядя?

— Ну да, ночью машин меньше на трассе. Спокойнее…

— Действительно…

Ленка сняла с шеи оберег и протянула Глебу:

— Забери… я думаю, что тебе он нужнее… мне он больше не нужен, это твоя вещь.

Он взял оберег, сунул в карман куртки, растерялся, не зная, что и сказать. Ленка обиженно хмыкнула, помотала головой и, потрепав Глеба по щеке, резко развернулась и пошагала к дому.

Глеб стоял и, не прекращая придурковато улыбаться, смотрел ей вслед. Но потом что-то щёлкнуло в голове, и он бросился её догонять.

В два прыжка догнал, развернул резко лицом к себе. В глазах Ленки мелькнул страх, по телу прошлась дрожь. На мгновение она смогла разглядеть того, кто сидит внутри него. Но лишь на мгновение. После того, как Глеб крепко обнял её, страх ушёл. Она расслабилась. Он повесил ей на шею оберег.

— Он твой… — прошептал он ей на ушко, — прости меня, если хочешь, то поехали со мной. Я покажу тебе дом. Всё расскажу.

— Я… я не знаю…

— Ты боишься?

Ленка рассмеялась. Чисто, искренне. Утерев выступившие от смеха слёзы, спросила:

— Почему я должна бояться тебя? С какой стати? Ты что маньяк?

Глеб пожал плечами и промолчал. До и что он мог сказать? Действительно, почему она должна бояться? Для неё он всего лишь придурковатый, нелюдимый сосед, который с виду и мухи не обидит, которого она знает несколько лет. Для всех соседей он — молчаливый парень, стеснительный и зажатый, но никак не опасный.

— Может, ты и странный, Глеб. Но уж точно не маньяк…

— Я никогда не обижу тебя, — еле слышно сказал он, зарывшись носом в её волосах.

— Я знаю…

***

Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы собрать необходимые вещи. Прошло чуть больше получаса, и Ленка уже сидела на переднем пассажирском сидении и пыталась разговорами ни о чём развеселить Глеба.

Он же немного расслабился, но виски всё равно болезненно пульсировали. Он включил музыку. Ленка поутихла, прислонила голову к стеклу, задумалась. Наверняка, в её душу закралось сомнение — а правильно ли она сделала, что согласилась ехать на дачу? Слишком уж бледным стало её лицо, а глаза влажными от волнения. Хотя… может ему просто казалось, и она просто устала.

В какой-то миг Глебу захотелось сказать ей, что поездка отменяется, развернуться и мчать обратно в город. Но… они уже выехали на трассу, и поворачивать назад было поздно.

«Всё идёт так, как и должно быть…» — шепнул внутренний голос.

И Глеб прислушался к нему. На смену сомнениям пришла уверенность. Ведь, в случае чего, он сможет защитить её от мотылька… Конечно, он покажет проклятой твари, кто здесь хозяин.

— Ещё долго? — спросила Ленка, зевая.

— Минут сорок…

— Тогда я немного посплю. Разбудишь меня, когда мы приедем.

— Хорошо.

Она закрыла глаза и вскоре задремала. Глеб широко улыбнулся. Она просто устала. Пусть поспит. Он вытер пот, выступивший на лбу. Всё-таки он чертовски волновался. Впервые кто-то добровольно ехал с ним на «дачу». Но…

«Всё будет хорошо…»

В этом Глеб был уверен на сто процентов. Иначе и быть не могло. Не сейчас…

Он сосредоточился на дороге. Не хватало ещё пропустить нужный поворот. Фары вяло рассеивали густую, предосеннюю темноту. Глеб снизил скорость, и теперь машина тихонько катилась по асфальту.

А вот и проржавевшая от времени табличка. Глеб свернул на просёлочную дорогу. Машина подпрыгивала на кочках. Ленка от этого проснулась, захлопала испуганно глазами, вглядываясь в темень за окном.

— Извини, хорошая дорога закончилась, сейчас немного потрясёт, — сказал ей Глеб и чмокнул в щёку.

Ленка кивнула, прилипла носом к стеклу. Еле заметно вздрогнула, когда Глеб остановился.

— Дальше пешком, — сказал он.

Он первым вылез из машины, открыл пассажирскую дверь, галантно подал Ленке руку.

— Приключения начинаются, — прохрипел он замогильным голосом, чувствуя себя при этом героем дебильного, молодёжного слэшера и полным кретином.

— Да уж, — боязливо отозвалась Ленка, оглядываясь по сторонам.

Где-то в лесу кричали птицы, цокали кузнечики в траве, пищали комары.

— Лучше сделать так, — сказал Глеб и опрыскал сначала Ленку спреем от комаров, а потом и себя.

— Мне страшно, Глеб…

— Это всего лишь средство от комаров, — попытался пошутить он.

— Я не об этом.

Ленку немного потряхивало.

— Идём, — Глеб взял её за руку, включил фонарик. Яркий свет разрезал темноту, но от этого не стало менее жутко.

Но Ленка всё же немного расслабилась и перестала дрожать.

***

За всю дорогу она не проронила ни слова. Она только сильнее сжимала руку Глеба и то и дело оглядывалась назад. Ей будто бы чудилось, что кто-то идёт следом.

— Мы здесь совсем одни, — сказал Глеб, которого начала напрягать её тревога, — эта деревня давно заброшена. Лет семь точно, а может и того больше.

— Здесь даже летом никто не живёт? — пискнула Ленка.

— Даже летом.

— Мне страшно, Глеб. Давай вернёмся?

— Да ну брось, здесь нечего и некого бояться, — Глеб старался придать голосу радостные, беззаботные нотки, но внутри всё холодело от ужаса. Ведь кому, как не ему было знать, что это не так, что он ведёт её не просто на дачу, затерянную в тайге, а прямиком в логово мотылька. Но тем не менее ему не хотелось наводить панику. Его внутренней паники хватит им двоим с головою.

Ленка опять притихла. Даже когда они подошли к дому, она не сказала ни слова.

— Это дом моих предков. Когда я был маленьким, часто приезжал сюда к деду. Тогда здесь было много людей. Я пропадал на речке, в лесу, помогал деду. Мне было хорошо здесь, — рассказывал Глеб, всё так же держа её за руку.

— Тебе здесь нравилось?

— Да, мне здесь было хорошо. Так, как нигде.

— Правда?

— Конечно. А что-то не так?

— Не знаю, мне как-то не по себе, Глеб.

— Всё хорошо.

Он открыл калитку и по-джентельменски пропустил её вперёд. Ленка слабо улыбнулась и прошла во двор.

Фонарик мигнул, погас. У Глеба зашлось сердце в груди. Он тряхнул фонарик, стукнул о колено.

— Это великолепно! — вдруг услышал он восхищённый Ленкин голос.

— Что?

— Смотри, Глеб!

Фонарик, наконец-то, заработал. Свет выхватил из темноты Ленку, замершую в восхищении. Она указывала куда-то рукой.

— Я никогда прежде подобного не видела. Что это?

И Глеб тоже увидел, что так восхитило Ленку. Весь двор был усыпан пыльцой. Розовой, слабо мерцающей в темноте. У Глеба же прошёлся холодок по спине, а кишки сжались от ужаса от этого великолепия. Он направил свет на погреб. Замки на месте. Прислушался. Тишина, в которой нет ничего кроме шёпота ветра и писка комаров.

— Что это, Глеб? — прерывистым шёпотом ещё раз спросила Ленка.

— Пыльца.

— Так красиво.

— Да, это красиво, — глухим, безжизненным голосом отозвался Глеб.

— Что за цветок?

— Не знаю, какой-то редкий вид. Я завтра тебе покажу, а пока пойдём в дом. Нужно ещё протопить печь, иначе будем жаться друг к дружке, чтобы согреться, — он попытался пошутить.

— Я не против.

***

Ленка уснула быстро, едва голова коснулась подушки. Глеб же никак не мог уснуть. Он лежал на боку и смотрел в окно, на густую темноту в слабых отблесках розовой пыльцы.

Виски пульсировали болью, к горлу подкатывала тошнота. Глеб чувствовал себя ещё паршивей, чем накануне. Нутро грызла тревога. Хотелось растолкать Ленку и как можно скорей бежать отсюда. Но что-то удерживало. Глеб глубоко дышал и слушал звуки уходящей ночи.

Близился рассвет. Хмурый, августовский рассвет.

Глеб не выдержал, встал и, стараясь не шуметь, выскочил во двор. Небо уже начало сереть. Трава блестела от росы. Пыльца смокла, и хлопьями облепила траву.

Глеб сжимал в руке ключи. Он должен был проверить мотылька. Наверняка, проклятая тварь окуклилась. Иначе бы клокотала бы на весь двор…

Но сегодня Глеб покончит со всем этим. Он устал. Чертовски устал от такой жизни.

Лопату он нашёл в сарае. Понадобилась всего пара секунд, чтобы справиться с замками. Он отшвырнул их в сторону. Больше они не понадобятся — он был уверен в этом как никогда.

Глеб включил фонарь. Электричества в деревне не было уже давно. Иначе бы он непременно провёл свет в погребе. Это решило бы многие неудобства.

В одной руке сжимая фонарь, а в другой — лопату, он начал спускаться. Одна ступенька, вторая, третья.

Дыхание перехватывало от волнения, на лбу выступила испарина. Глеб весь обратился вслух. Тишина. Абсолютная. Всепоглощающая тишина. Мёртвая тишина мёртвого места.

От смрада кружилась голова, и горький ком подкатывал к горлу. Глеб с трудом сдерживал рвоту.

Спуск казался бесконечным. Глеб весь взмок, с каждой ступенькой становилось всё жарче.

«Как в аду…»

Глеб рассмеялся. Смех отскочил от стен, отозвался гулким эхом.

«Представление начинается…»

Фонарик выхватил в темноте белёсую массу в окружении человеческих останков. Глеб осторожно притронулся к ней. Холодная. Пульсирующая. Следующая стадия мотылька. И какой монстр вылезет из этой куколки?

«Не вылезет…»

Глеб положил фонарик на пол, размахнулся и вонзил лопату в окукливавшегося мотылька. Лопата отскочила, как от камня. Глеб ударил ещё раз и ещё раз. Бил до тех пор, пока не раздался хруст. Вонючая жидкость брызнула во все стороны.

«Получай… сдохни, тварь…»

Глеб остервенело лупил лопатой по куколке.

— Глеб, что происходит, Глеб?!

Он вздрогнул, выронил лопату из рук. Медленно обернулся. В лицо ударил свет фонаря. На ступеньках стояла Ленка. Бледная, с широко распахнутыми глазами. В следующую секунду раздался её крик. И она бросилась бежать наверх.

— Лена!

***

Он догнал её у калитки, развернул к себе. Она замолотила кулачками по его груди. Он прижал её к себе.

— Я объясню, я всё объясню, Лена.

Он прикоснулся к её щеке:

— Я всё расскажу тебе…

Она молчала. Казалось, что все краски схлынули с её лица. Только глаза блестели от слёз, и были ярко-голубыми в сером рассвете.

— Я… я не убивал их… это… это мотылёк… Помнишь пыльцу? Это он оставляет… он… он… заставлял меня… боже… но сейчас… сейчас всё кончено, Лена! Всё теперь будет хорошо теперь. Я убил его. Да, я его убил…

Глеб отпустил её, рухнул на колени и расхохотался. Громко, безумно.

— Я убил его! Я убил его! Его больше нет…

Он не заметил, как огромная тень нависла над ним.

— Глеб! — закричала истошно Ленка.

И мир взорвался алым. Боль ослепила на мгновение. Но Глеб с трудом встал на ноги. Из огромной, смертельной раны на груди хлестала кровь. Он обернулся и глухо рассмеялся.

— Сдохни, ублюдок… — выплюнул Глеб.

Силуэт белёсой твари разлетелся сотнями крошечных мотыльков.

Глеб рухнул на землю…

***

Ленка сидела на диване, поглаживая округлившийся живот. Сегодняшнее узи показало, что будет мальчик. Она всегда мечтала о сыне. И сейчас она пыталась забыть о том, что хотела сделать аборт, когда только узнала о беременности. Ещё бы, не каждый раз залетаешь от серийного убийцы. Ленка пыталась забыть разговоры со следователями. Пыталась забыть погреб с человеческими останками. Пыталась забыть лицо Глеба.

Она должна была начать всё сначала.

Всё это теперь было неважно. Все мысли были только о маленькой жизни, развивающейся внутри неё…

Ленка поглаживала живот. На шее её висел чёрный шнурок со странным камнем, который почему-то иногда менял цвет…

Конец. Июнь 2025 г.