Локон

Предвкушая скорое разрешение от точившей его тоски, Фома мчался в аэропорт. Мысленно подгоняя автомобиль такси, он наделял его двигатель невозможной, для этой модели, мощностью. Добравшись до аэропорта, Фома зарегистрировался, и, чтобы скоротать время до вылета, обосновался в баре зала ожидания. Бармен с подозрением покосился на странного типа, путешествующего налегке. Фома был одет в шорты из обрезанных джинсов и майку с логотипом пива «Saigon». Обут он был в добротные кроссовки. Ручной клади при нем не было, и вообще, из багажа было лишь тощее портмоне в заднем кармане шорт.

Через сорок минут был объявлен его рейс. Фома вышел на летное поле и направился к началу взлетной полосы. Дорожка огней, идущая вдоль полосы, мигнула, и Фома, разбежавшись и сильно оттолкнувшись от земли, взмыл в мерцающее тщедушными холодными звездами сибирское небо.

Через семь часов, отметив свою посадку у диспетчера аэропорта «Камрань», Фома выбрал в качестве транспорта кабриолет моторикши и направился на самый большой, работающий даже ночью, рынок города Ня Чанг – «Чо Дам».

Вязкая вьетнамская ночь уняла дрожь от напряженного полета и нервного возбуждения.

На рынке Фома купил пучок ароматических палочек для воскурений и свежие фрукты. Пройдя через восточные ворота рынка, он преодолел почти квартал городской застройки и вышел к Тихому океану.

В конце семикилометровой песчаной косы, служившей гигантским городским пляжем, Фома выкупался в океане и перешел мост над рекой Кай.

Минув территорию рыбного рынка, такого шумного днем и такого безлюдного теперь, он вышел к храмовому комплексу Понагар. Этим нескольким постройкам из красного кирпича минуло уже пять тысяч лет.

Ворота комплекса были заперты, а сторожа крепко спали.

Фоме ничего не стоило перемахнуть через трехметровую стену, окружавшую комплекс. В десятке метров от стены возвышался самый большой храм комплекса. Это было святилище, восхваляющее Лингам – мужской половой орган, изваяние которого возвышалось в центре молельного зала. Тут же находились алтарь с чашей, наполненной песком для помещения в него ароматических палочек и столики для подношений.

Свод этого зала хранил пятитысячелетнюю копоть от курившихся здесь благовонных палочек. Копоть образовала над алтарем беспросветную бархатно-черную бездну. Эта бездна околдовала Фому своей бесконечной глубиной еще в тот момент, когда он, много лет назад, впервые заглянул в нее. Тогда, эта таинственная пустота, до краев наполненная сокровенными ответами, разлила спасительную благодать в его мятущейся душе, развеяв сомнения и страхи, терзавшие его. Вот и теперь, уповая на помощь лишь этой стихии, Фома вновь оказался перед узкими вратами храма. Каменные панели, обрамлявшие вход были украшены резьбой. Символы древнего языка, извиваясь изящными змейками, составляли слова, слитые в заклинания. Эта вязь как будто бы кишела на прохладных камнях.Вынув из кармана шорт лоскут тончайшего газа, Фома, следуя строгому правилу, прикрыл им свои обнаженные колени и вошел в храм.

Внутри, на стенах зала, горели несколько тусклых лампад. Фома зажег палочки и воткнул их в песок. Фрукты он разложил на столиках для подношений. Обойдя гранитное изваяние Лингама, Фома остановился под куполом и заглянул в бездну.

Он вышел из храма в сильном смущении. На этот раз бездна, как показалось Фоме, неохотно делилась с ним откровениями, и его сердце, прибывавшее в смятении, сдавила тупая боль отчаяния. Тоска, навалившаяся на Фому в этот раз, была наполнена его убеждением в том, что он достиг всех мыслимых совершенств в отведенной ему свыше мисси, что он принес все жертвы, дотянулся до всех духовных вершин, собрал все плоды. И теперь, он ожидал некоего последнего старта, преображения, зависящего уже не от него и не от этого зримого мира. Однако столь желаемое им откровение не торопилось снизойти и утешить его.

Остановившись у порога, он с тоской оглядел храмовый сад. Вдруг, его взгляд привлекли два светлых пятна у дверей соседнего женского храма. Эти пятна оказались босоножками, оставленными поздней посетительницей у входа. Фома подошел к гораздо меньшему по размеру женскому святилищу и прислушался. Через мгновение в проеме храмовых врат показалась молодая женщина. Ее млечная кожа призывно светилась во тьме.

Дверь стоявшего в глубине сада одноэтажного строения, отведенного под музей комплекса, легко поддалась напору Фомы. Здесь, среди древних, найденных на территории комплекса и в его окрестностях, артефактов, Фома и Марина (таково было имя женщины с кожей, светящейся в темноте) провели остаток ночи. Фоме показалось символичным имя той, кого он встретил у самого большого водоема на земле.

Фома проводил женщину до моста через реку Кай. Ее волосы были цвета медного солнца, тонущего в Тихом океане. Он стоял у перил моста и наблюдал за тем, как Марина, спустившись к реке, сняла легкое платье и босоножки. Вещи она спрятала в пластиковый мешочек и привязала его к руке. Она вошла в бурый поток и, последний раз оглянувшись на Фому, нырнула в воду навстречу течению.

Через месяц, ранним утром занимающегося осеннего дня, Марина вышла из реки на еще безлюдную Волгоградскую набережную. Волга текла лениво и почти беззвучно. Женщина оделась и направилась к остановке автобуса.

***

Много лет спустя, уже после того как для Фомы закончилась всякая земная суета, один университетский историк-исследователь, вызвавшись разобрать обширный архив Фомы, среди рукописей и рисунков, нашел вскрытый почтовый конверт. Марка, приклеенная к конверту без обратного адреса, изображавшая главный монумент мемориала «Родина мать» была погашена.

В конверте историк обнаружил завернутый в тончайшую бумагу ручной выделки детский локон. Он был цвета медного солнца, тонущего в Тихом океане. На самой обертке исследователь различил надпись, сделанную искусной вязью незнакомого языка. По-видимому, это было имя. Он положил волосы и записку обратно в конверт, и, прихватив несколько быстрых рисунков Фомы, хватиться которых будет невозможно, сунул отобранные артефакты во внутренний карман своего плаща, чтобы показать их в университете.

Константин Фомин 05.2024 г.