Лопнувшая бусина

Взбрыкнув колёсами о крупные камни в колее, машина свернула за группу узловатых деревьев.
— Меня зо-овут после-едний поворо-о-от… — пропел Дим, глядя на открывшиеся дома.
— Куда ты, тройка, мчишься?.. — перехватила Лина. — Не гони, тут вообще дороги нет.
— Вот и хорошо, так ровнее стало. Следуем по азимуту и кажись, уже видно куда.

Деревянный щит подтверждал направление белой краской по тёмным доскам: «Музейный дом».
— Никакой псевдославяники, глянь!
— Ага. Чёрт его знает, специально ли, но вот правильно.
— Не бранись чёрным словом!
Дим поднял брови, повернувшись к Лине. Та улыбнулась.
— Мне в детстве так бабушка говорила всегда. За матное иногда по губам дать могла, а вот на «чёрта» прямо вздрагивала. В краях здешних вспомнилось.

Ещё один щит подсказал, что ехать нужно дальше. Дома подтверждали это заколоченными окнами. За ними шли дома живые, но явно не музейные.
— А вот и он!
Из-за высокого забора виднелся второй этаж с высокой крышей. Половина дранки светилась свежим деревом.
— Так, куда поставимся?
— А вон знак! — Лина указала на ровное место в стороне. На доске, прибитой к столбику, красовался силуэт автомобиля, нарисованный одной сплошной линией.
— Стильно.

Щёлкнули замки дверей, пикнула «сигналка». В тишине постепенно проступили птичьи голоса, затем шелест листьев. Следом пробились шаги неподалёку.

— К музейным приехали? — тощий мужик остановился между машиной и калиткой. Вместо непременного камуфляжа на нём была заношенная «геологичка» цвета хаки.
— К ним часто, на, ездят. В выходные, на, по несколько машин на дню, а пару раз и автобус был, на. Они там много всякого, на, сделали. Всё типа как раньше, на.
— А Вы там были? — Лина мысленно срисовывала колоритного местного, от свисающих «треников» до полусгоревшей сигареты, которую тот пригасил пальцем.
— Не. Мы туда не ходим, на. Они там за бабло старину показывают, на, а мы тут живём. Нам не сдалось. А вам интересно будет, на. Все говорят.

Тощий в хаки отправился дальше. Дим и Лина поглядели ему вслед и пошли к калитке. Высокая створка распахнулась за несколько шагов.
— День добрый! Добро пожаловать.
Невысокий широкоплечий мужчина — Диму пришло на ум слово «кряжистый» — отступил на пару шагов, давая войти.
— Легко добрались? — Хозяин поправил очень подходящий к его рубахе и жилету картуз. Принарядившийся мастеровой из кино, подумала Лина.
— Немного по кочкам попрыгали, а так нормально.
— Алексей, — хозяин протянул руку.
— Дмитрий.
— Эвелина.
— Рад знакомству. Пойдёмте.

Первый этаж дома оказался огромным, и стены почти без окон это подчёркивали.
— Низ в домах северных губерний всегда холодный был. У нас тут всё восстановлено, как раньше делали. И хлев, и летняя мастерская, и место для утвари всякой — всё внизу, в подклете. А наверху изба, у нашего дома она большая. Тёплые избы часто были совсем крохотные, как по нынешним понятиям, одна комната вокруг печи, да и всё. У нас иначе, тут не бедно жили.
— Мастерская? А там что? — Дим махнул рукой вглубь участка, где за деревьями виднелся длинный высокий сарай с закрытыми ставнями на окнах.
— Там зимой работали, от горна тепло было. Потом и туда сходим. А пока давайте в дом.

В полутёмном подклете, как Алексей назвал первый этаж, оказалось довольно тесно, несмотря на немалую площадь. Мимо телеги проходили по одному.
— А как выезжали?
— Вон ворота, со стороны, куда оглобли смотрят.
Ворота с дверью были единственным местом, не увешанным инструментами, упряжью, веревками и бог весть чем ещё. Лина долго рассматривала всевозможные горшки на полке, похожей на ящик, пока Дим просачивался мимо больших мешков к двери во вторую половину подклета.
— Там хлев, и там же стойло для лошадей. Отделено, чтоб тепло не уходило в остальную часть.

Хлев был обустроен забавно. На месте коровы и лошади стояли вывязанные из соломы фигуры в натуральную величину. В остальном, на взгляд туриста, всё выглядело действительно как в старину.
— А в таких мешках глину возили, — Дим вздрогнул, обернувшись на голос Алексея. — В этом доме гончарным делом занимались, основное дело всей семьи было.
Хозяин показал на телегу.
— Отсюда на берег верст за двадцать ездили. К телеге ещё пристяжную лошадь брали, иначе не увезти было, сколько грузили. Выезд за глиной — это целое путешествие получалось.
Он замолчал и прислушался.
— Пойдёмте теперь наверх.

Лестница была узкой и крутой, по городским меркам неудобной. Дим удивился перилам: жердь была приделана лишь у стены, оставляя всход неограждённым.
— Это чтоб всякое таскать сподручнее. Когда полные руки, перила с той стороны только мешают, — пояснил Алексей.
В небольшое помещение, куда шла лестница, свет проникал только из двери, ведущей дальше. Дим с Линой остановились, опасаясь двигаться среди кучи всего, с трудом видимого в полумраке.
— Здравствуйте, гости дорогие! — мягкий голос донëсся изнутри избы. — Лёша, свет…

Свет появился откуда-то из щелей, и помещение сразу стало понятным и жилым. Сапоги на полу, один надет на приспособление для ремонта и скалится подошвой с гвоздями, много разных лаптей, все стены в полках, а перед ними ещё и бочонки. Прихожая и кладовка сразу, решил Дим.
— Зимой всё, с чем работали, под рукой держали, — подтвердил Алексей. — Чтоб на холод без надобности не ходить. Холод в этих краях многое в жизни определял.
— Проходите, проходите в избу! — пухленькая темноволосая женщина в измазанном глиной фартуке поверх льняного платья отошла назад, пропуская гостей.
— Ты долепила барашков, Тань? Или заодно покажешь в работе?
— Вообще доделала. Но могу ещё одного, лишним-то не будет.

Дим и Лина тем временем уже разбегались глазами по довольно большой и на удивление светлой комнате. Стол в углу, дальнем от входа, был заполнен инструментами и комками глины. Половину его занимали забавные фигурки баранов, поблескивавшие сырыми боками.
— Окна какие большие!
— Да, и ещё гляньте, сделаны в двух стенах, и стёкла большими квадратами, — хозяйка провела рукой по сложному оконному переплёту. — По старым временам это очень дорого было, но тут не скупились, чтобы работать по свету. Горшки в мастерской крутили, это там во дворе, Лёша потом покажет. А мелкие вещи в доме лепили.
— Тань, покажи, как этих барашков делаешь.
— Пусть гости сперва посмотрят, мы же здесь всё настоящее старинное собрали, — хозяйка улыбнулась и обвела рукой комнату.

Дим долго рассматривал всевозможные мелочи, расставленные по полкам. Инструменты, посуда, всякое для шитья — и всё начищено, как положено у аккуратных хозяев. Непривычно для музейных вещей.
— Глянь, какие фото!
Только теперь он обратил внимание на фотографии, развешанные по стенам в больших рамках. Странно, как случилось их не заметить до того?
— Да! — откликнулась от стола Татьяна. — Это особая гордость наша. Фотографии рубежа веков, в деревнях мало кто на это тратился, дело дорогое, но эта семья жила богато, много снимались, и вот эти фото найти удалось.
— Фото пришлось реставрировать. Нам тоже это изрядно обошлось. Мы с Таней много чего умеем, но не это, — добавил от двери Алексей.

Фотографии были коричневатыми и очень резкими, словно прорисованными.
— Как все глубоко смотрят! — протянула Лина полушëпотом. Дим хмыкнул и присмотрелся к одной из полочек с украшениями. На других были стеклянные и металлические вещицы, среди них пара серебряных, но здесь были только глиняные бусы.
— Лина, оторвись от портретной галереи, здесь интересное!
— Да, действительно. Это особые украшения, — Алексей подошёл ближе. — Их носила только старшая женщина в семье.
— Скорее, главная, — добавила Татьяна. — Обычно-то старшая и была главная, но если совсем дряхлая становилась, ну или умом слаба, так другая из старших главная становилась, она и бусы эти носила.

— Они какие-то очень разные! — Лина провела рукой над бусинами. — Эти просто прекрасные, вон та даже по виду шершавая, но будто живая, а вот тут… ну как ребёнок лепил!
— Так и есть. На снизки обязательно брали первую бусину, которую кто-то из детей полностью сам сделал. Сюда же шли пробные, которые удавались. Особые, что потом не повторить было, тоже.
— А когда кого из семьи замуж выдавали, непременно из этих бус отдельную ниточку вязали и в приданое клали.

Лина гладила воздух над бусами, не решаясь прикоснуться.
— Да потрогайте, конечно! Керамика любит, чтоб трогали, в руках держали.
Яркие блестящие бусины оказались холодными и словно стеклянными. Ну да, глазурь и есть стекло, вспомнила Лина. Другие были менее гладкими, но будто более тëплыми, особенно приятными на ощупь.
— Не все сохранились? — позади множества нанизанных бусин лежала кучка половинок.
— Иногда лопаются, да. С керамикой это вообще бывает, а на бусах вдобавок и глины пробовали, и всякие варианты изготовления, они вообще как пробники были, по нынешнему говоря.

Дим отошёл к одной из фотографий на стене. Мужчина средних лет, сложением похожий на Алексея, смотрел очень серьëзно. Что-то в этом типичном старом фото казалось неправильным.
— О! Точно!
Хозяева обернулись на возглас. Лина тоже.
— Оно же слегка подкрашено, верно? Выцвело почти совсем, но когда-то было раскрашено? Вот здесь, на лице! И рубашка не серая была…
— Вы заметили, – Алексей подошёл ближе. — Здорово. Мало кто видит.
— Когда мы эти фото нашли, никакого цвета-то мы сами тогда не видели, просто старинные фото, только уже потом, когда они тут долго висели, начали цвета виднеться, слабо, но можно увидеть, особенно если долго смотреть, там…

Татьяна прервалась на полуслове. Дим успел заметить, что Алексей на мгновение нахмурился.
— А там что? – Лина стояла у двери за большой печью.
– Вторая комната. Для изб это нехарактерно, редко так строили, но эта семья жила богато. Заходите, гляньте.
В комнате за дверью было лишь одно небольшое окно. Но скрытые светильники добавляли достаточно света, чтобы рассматривать экспозицию. Эта комната выглядела именно музеем, не хватало только верëвочных выгородок.
— Здесь тоже фотографии! Сколько же эта семья снималась?
— Изрядно, — отозвался из соседней комнаты Алексей. — Фотограф, думаю, сюда охотно ездил.

Лина встретилась взглядом с нахмуренным человеком в длинном плаще, и высоких сапогах. По всему фото слегка проступали цвета, и чем больше она всматривалась, тем заметнее они становились.
«За глиной завтра. Если не перегружать, за два дня управимся.»
Лина обернулась к двери. Алексей что-то негромко объяснял Диму про инструменты. Кто сказал-то?
Лина опять повернулась к фото. Лицо мужчины как будто слегка порозовело.
«Как раз пора будет горн ставить. А на берег потом осенью двинемся.»
Лина отскочила назад и чуть не закричала.

— О, да вам повезло!
Татьяна стояла у двери.
— Они далеко не со всеми разговаривают, очень не со всеми. А чтоб вот так, почти сразу, как в первый раз глазами встретились, это вообще редкость, просто редкость!
— Заговорили? — донёсся голос Дима. Татьяна не обернулась.
— Мы сперва тоже испугались, а потом стало интересно. И цвет…
— Тань, пусть посмотрят и поговорят. Вы тоже попробуйте. Просто поглядите на фото, я отойду.

Дим смотрел ошарашенно. Алексей слегка улыбнулся и кивнул. Дим подошёл к той фотографии, на которую раньше обратил внимание. Явный цвет на лице человека? Бред какой-то… А смотрит действительно очень живо!
«Батя…»
— А?
Дим обернулся. Алексей опять кивнул ему, и он снова повернулся к фотографии. Действительно, явный цвет лица. Точно не так было!
«Батя торопит с обжигом. Правильно, уже на полторы закладки насушено.»
— Правда, здорово? — Татьяна за спиной говорила с Линой. — Мы сперва их часто слышали, ну как вообще началось всё это, а потом они стали совсем редко говорить, только когда мы что-то в доме сделаем, ну или какой инструмент найдём и почистим, и то не всегда. А с новыми людьми говорят, нравится им это, но тоже вот очень не со всеми…

Дим выкинул из внимания всё, кроме фотографии. Человек в зеленоватой рубашке щурился.
«С глиной, конечно, намаемся, после подготовки рук-ног не останется. Ну да не зря, не зря. Сразу на две ярмарки в этом году пойдём, большую батя, знам-дело, под себя загребёт, а вот на Устьевую я старшим отправлюсь, эт-точно. Кому ж ещё, а?»
Дим отошёл в середину комнаты и чуть не столкнулся с Линой. Хозяева смотрели на них от рабочего стола.
— Я сделаю ещё барашка. Свистульки такие, в здешних краях издавна их делали, а эта семья и расписывала по особому, мы нашли несколько, я потом тоже так распишу.

Татьяна села к столу и взяла комок глины. Смотреть на движения пальцев, под которыми из материала проступала фигурка, оказалось очень успокаивающим. Дим и Лина старательно не оглядывались на фотографии.

— А бусы вроде этих вы не делаете?
— Нет, — Татьяна отвечала, не замедляя работы. — Такие бусы со значением делали, у старшей женщины они семейным оберегом были. Я говорила, что их в приданое обязательно давали…
— И когда умирал кто-то из семьи, в гроб всегда нитку бус клали. Был такой обычай у гончаров. — добавил Алексей.
— Так что только простые вещи делаем, без значения. Мне всякие игрушки по душе лепить, а Лёша посуду крутит, только не в доме, а в мастерской, что во дворе.

Лина заворожëнно смотрела на почти готовую игрушку. Дим хмыкнул и повернулся к фотографии на стене около стола.
Высокая статная женщина в узорчатом платке на волосах и расшитом платье. Слабые оттенки цветов виднелись по всему фото.
«Хороший будет год, а уж если Андрей Петрович расторгуется на ярмарке, так и подавно. Не надорвался бы только на берегу с глиной. Знаете, он как за что возьмëтся, так просто из себя рвётся, такой он у меня…»
Дим вздрогнул. Глаза на фото смотрели прямо на него. Женщина слегка улыбалась.
«Весь дом он поднял. Знаете, тут и раньше гончарным делом занимались, да только теперь нашу посуду по всей округе знают, да и подальше тоже. Всё Андрей Петрович мой…»
Женщина словно слегка отвернулась. Щëки её явно покраснели.
«Надо посластить ему, как с берега вернëтся, обязательно надо…»

За спиной что-то тихо щëлкнуло. Дим резко обернулся, встретившись взглядом со всеми в комнате.
— Бусы… — негромко сказала Татьяна. Алексей кивнул.
— Смотри, Дим! Одна из бусин треснула.
Лина стояла у полочки, убрав руки за спину. Половина бусины, блестящая красным и синим, лежала перед связкой.
— Она сама…
— Да, не беспокойтесь.
Как-то не получалось не беспокоиться.
— Вот ведь совпало… — начал Дим.
— Она много говорила?
— Да. Да, и показалось, что обращалась прямо ко мне. Ну, в какой-то момент.
— Вот так почти сразу. Я же говорила, Лëш, что быстрее стали чувствовать собеседника, чем более цветные становятся, тем скорее…
— Таня! — Алексей нахмурился.
— Да ладно тебе, Лëша. С ними уже разговаривают, толку-то скрывать?
— Что скрывать? Что происходит? — Лина дрожала.
— Сделай чаю, Таня.

Большие, явно самодельные чашки дымились паром. Чай с какими-то травами оказался на редкость вкусным.
— С нами они говорят давно, но очень помалу. Примерно одно и то же всегда. И не обращаются, как к вам.
— Один раз только было, я к детским фотографиям подходила, так младшая точно мне начала говорить, именно мне, а не словно разговор подслушиваешь. Да вот только раз и было…
Даже от стола Дим и Лина видели оттенки цвета на фотографиях. Особенно ярко цвет проступал на фото женщины в узорчатом платке.
— А старшая вовсе ни к кому пока не обращалась. Она и говорила-то до вас лишь пару раз.
— Они… живые?
– Они умерли сотню лет назад. Сами понимаете. Но их дом заново отстроен, здесь опять то ремесло, чем все они занимались. И здесь их фото, ну и эти бусы.
— Они такие особенные? Вы про них так рассказывали, как про обереги.
— Эти бусы через всю жизнь проходили, это и ремесло их, и старшинство в семье, и всё вместе скреплено, чтобы шло своим порядком, вот как положено, как оно следует, понимаете?

Лина встала и снова рассмотрела бусы на полочке. И множество на связке, на толстых и тонких нитях, и кучку половинок позади. Такая же половинка лежала теперь перед связкой, а вторая оставалась среди нанизанных, прижатая ниткой. Красноватая неровная поверхность резко выделялась.
— Те тоже лопнули, когда люди с фотографий говорили?
— Да. Но не просто говорили, а обращались к тем, кто слышал.
— Это, значит, такой уже непорядок получается, что бусы-обереги прямо вынести такого не могут? — Дим нервно ехидничал.
— Может, и так. А может, бусы как раз помогают им говорить, только и тратятся при этом.

Лина незаметно для себя прошла в другую комнату. Рядом с большим шкафом висело фото мальчишки в коротких штанах. Пацан надвинул на лоб картуз и что есть силы строил серьëзное лицо.
«Этот дядька с ящиком, который ка-ме-ра, уедет, так сразу меня поставят глину мять. Не-а! Пока ещё он других будет фо-то-гра-фить, к ручью дуну, пока не хватились!»
— Так влетит же по первое число потом! — Лина чуть не сказала это вслух.
«А всё равно к ручью махну! Глину мять скукота! У старшого приспособа есть, так он её бережëт, говорит, так справишься! А батька старшому в рот смотрит. Не, ща дëрну…»
— Ну, твоё дело, — Лина произнесла это в голове, повторив губами без звука.
«Агась! Ну того, бывай!»
Лина слышала за спиной щелчок и уже знала, что увидит на полочке, выйдя из комнаты.

— И… что с этим делать? — Дим застыл у стола. — Это же…
— Невозможно? Чудо? Экстра-что-то-там? Мы давно знаем, что это есть. А делать… Да что с этим делать, кроме как гостям давать поговорить, если получается?
— Они чем дальше, тем охотнее говорят, пусть и не с нами, но всё чаще. И фото всё более цветными становятся, да, они потом назад выцветут, как вы уедете, да не совсем, останется больше, чем до вас. Значит, потом ещё легче заговорят, им-то ведь явно охота!
— А когда бусы все полопаются? — Лина обернулась от полочки, на которую долго смотрела.
— Не знаем. Сделать и добавить на снизку думали, конечно, но вот как бы не испортить этим всё. Мы ведь не из этой семьи, никакого родства. Выясняли. Так что они нас тут терпят, но без большой радости.
Алексей аккуратно переложил лопнувшие бусины в кучку за снизкой.

— Может, вы у них самих бы спросили? — Лина опять перешла к фото человека в плаще и сапогах. — А хотите, я спрошу?
— А попробуйте. Мы их только слышим, я же говорил.
— Не пробуй, — Дим нервно усмехнулся. — Просто делай.
— Отвали, мастер зелёнки! — Лину понесло. Она вцепилась глазами в фотографию.

«Всё приходится держать в уме, чтоб срослось, с глиной всё небыстро, понимаешь? Вот взять, к примеру…»
— Здешние мастера куда больше бы поняли, уважаемый, — Лина слегка поклонилась. — А я только спасибо могу сказать. А ещё спрошу, не надо ли сделать так, чтоб удобно было говорить, бус вот, к примеру, побольше?
«Бусы умение показывают, как ты душу с материалом смешиваешь, так ещё дед мой говорил. И в нашей семье только свои бусы всегда были, никаких чужих.»
— А если вы кого ремеслу научите? Ну или ещё кто из семьи, но лучше, конечно, вы! Это разве не будет умение вашей семьи?
«К чему мне учить чужих?» — Лину пронзил острый взгляд.
В соседней комнате щëлкнуло. Фотография стала тускнеть.
— А чтоб ещё поговорить можно было! — Лина вздрогнула. Дим говорил из-за её плеча, и он явно там стоял уже некоторое время.
— Вы знаете, с кем вы говорите и как?
«С разными людьми,» — фотография опять раскрасилась. — «Иногда. Думал даже, не с ума ли сошёл, но нет. Вы порой глупости несëте, но не вредите.»
— Так вот, у нас тут бусы, вот как ваши семейные. Много лет прошло, но вот собрали их. И когда говорим с вами, они лопаются.
«Плохо.»
— Так а я о чëм? Если научите ремеслу, как своих, может, мы тут сможем к вашим бусам добавить, и пусть наши лопаются? А вам и дальше поговорить получится!

Тишина. Фото не тускнело, но глава семьи вековой давности молчал. Все в доме молчали.
«Попробуем. Занятно. Только пусть сперва эти, что в доме живут, вас основам научат, а там и ко мне приходите.»
Фотография смолкла и погасла.

Выйдя из комнаты, Дим и Лина глянули на полочку. Половина лопнувшей бусины перед снизкой, вторая ещё под ниткой среди целых.
— Кажется, нас берут в ученики. Вас просили помочь, научить основам. Так что будем заниматься!
Дим поднял половинку бусины и положил её на другую, оставшуюся в снизке.
— Во в историю попали! Скажи, Лин?
— Ещё намаешься выпрямлять руки-крюки! Зато выпрямишь, ага.
— Ну а то!
— Ну что, хозяева, покажите всё ремесленное получше, раз мы к вам влипли!

Оба шагнули к столу, оставив за спиной полку со снизкой из целых бусин.