Лоскутное одеяло для Адель

"В поле деревце одно, Грустное томится. И с ветвей его давно Разлетелись птицы,"- прижимая к себе маленькую дочурку, тихо напевала Мила старую еврейскую песню. Стараясь не спугнуть чуткий сон, бережно уложила малышку на нары. Чтобы девочка быстрее согрелась, женщина сняла свое пальто и укутала им дочку. На коричневом драпе зловеще выделялись две большие желтые звезды: одна справа на груди, вторая на спине. С тех пор, как немцы заняли Калугу, все евреи должны были носить эту страшную метку.

Мила, прикрыв глаза, вспоминала события недавнего времени. Накануне она получила письмо от Якова. Он просил их уезжать к его родителям в Москву. Во всем послушная мужу, на этот раз женщина поступила по-своему: осталась с шестилетней дочкой в городе. У Адель поднялась температура, сильный кашель не давал покоя ни днем, ни ночью. Не могла она уехать с больным ребенком на руках. Разве сможет дочка перенести дорогу? Вот когда выздоровеет, тогда и поедут. Но не успела. 13 октября немцы вошли в город. Всех евреев заставили нашить на одежду желтые звезды. А уже в ноябре всех желтозвездных, а таких оказалось человек 200, согнали в гетто, которое организовали в бывшем женском монастыре. Они жили в монашеских кельях без отопления, продуктов и воды. Раньше Мила редко бывала в Кооперативном поселке, а сейчас оказалась запертой здесь вместе с другими жителями. Среди них был старый доктор Фрумкин со своей женой. Он долго осматривал Адель, что-то бормотал про себя, а потом сообщил, что у девочки сильная простуда. Доктор порылся в своем саквояже и достал несколько пачек с порошками:

- Это все, что у меня есть. И пусть малышка побольше пьет. Потом вспомнил, где они находятся, безнадежно махнул рукой и поплелся в свой угол.

Несколько дней Мила не отходила от дочери. Как она теперь жалела, что не уехала! На шестой день температура спала. Женщина забылась в коротком тревожном сне. Предутреннюю тишину прервал громкий голос председателя Юдентрата Эпштейна:

- Певзнер Яков, Лебедева Мария, Бирман Руфь! На выход!

Впервые после того, как их здесь собрали, был нарушен привычный порядок жизни. И сразу все засуетились, одновременно заговорили, пытаясь понять, что происходит. Одна Мария Борисовна Лебедева, бывший директор школы, в которой когда-то училась Мила, скорее всего, что-то поняла.

- Возьми, Мила, тебе с Адель это нужнее,- тихо сказала, указав на свой чемодан, и первая вышла из кельи.

За ней пошли остальные. Уже вечером узнали, что всех троих, как бывших активистов, расстреляли.

Жизнь в гетто стала тревожнее: раз в неделю за кем-то приходили. Беспощадная сила уничтожала всех: стариков, детей, людей известных и совсем незаметных. Старики не хотели видеть и знать, что происходит в стенах монастыря. Молодые упорно продолжали думать о повседневных вещах, наивно полагая, что за ними никогда не придут. Но одно объединяло всех: их заперли во всех смыслах этого слова, исключили из мира, изгнали из человеческого общества. Паника первых дней пребывания в гетто сменилась осознанием безысходности и обреченности.

Больше всего Мила боялась за Адель. Девочка была слабенькая, часто плакала, трудно и долго восстанавливалась после болезни. Теплых вещей было мало, а ночи становились все холоднее и холоднее. Женщина открыла потертый старый чемодан Марии Борисовны, достала добротную темно- зеленую юбку и теплый жилет, разрезала их на небольшие куски и стала шить для дочки одеяльце. На зеленом лоскутке черными нитками она уверенно выводила неровные буковки "Лебедева." На другом - Певзнер, на третьем - Бирман. Так на маленьком лоскутном одеяле стали появляться имена тех, кто больше не возвращался.

Чтобы как-то развлечь малышку, забыть о происходящем кошмаре, Мила стала сочинять различные истории. Один лоскуток - одно повествование. Измученные неизвестностью, голодом и холодом люди присаживались ближе к нарам Милы и слушали новую, придуманную ею историю. Эти рассказы уносили их в сказочные страны, в которых жили счастливые люди, светило яркое солнце и царили вечная свобода и любовь. В этот момент они вырывались из полумрака монастырских стен, оставляли ненавистные желтые метки и, захлебываясь вольным воздухом, были счастливы и беспечны. Но это было там, в другой жизни... А здесь и сейчас - холодные монастырские стены. И слабая надежда на жизнь...

Сегодня после работы на территории гетто пришли за доктором Фрумкиным и его Сарой. Так на разноцветных лоскутках детского одеяла появилось еще два имени. Их уже двенадцать. Двенадцать историй... Двенадцать жизней...

- Мама, за нами тоже придут?- однажды спросила Адель.

-Что ты, доченька, мы здесь нужны, - испуганно проговорила Мила.

- Доктор Фрумкин тоже был здесь нужен. Но ведь его увели, - совсем не по-детски сказала девочка и посмотрела на мать.- Мама, они не возвращаются. И мы не вернемся.

Мила крепко прижала к себе дочку. Отгоняя тревожные мысли, она успокоила Адель. Когда ребенок уснул, Мила тихо запела любимую песню своей мамы: "О, как стремительно дни летят, И гаснет надежда, и тает жизнь, Как зыбкий сон. Счастье, ты каждому знакомо, Мне же твой свет незнаком..."

Через две недели наступит Новый год. Так хочется верить, что когда закончится 1941-й, будет мир, она вернется в свою уютную квартиру и вместе с дочкой будет ждать Якова. Вот он заходит в комнату: красивый, большой, сильный, надежный...Сон. Всего лишь сон, в котором так хорошо, так тепло и уютно...

Мила открыла глаза, посмотрела вокруг: серые каменные стены звенят от холода. На нарах лежат почти неподвижные люди. Не спит потерявшая на днях сына-подростка Бася. Покачиваясь, она перебирает его вещи и то ли в полусумасшедшем бреду, то ли наяву тихо с ними разговаривает. А рядом с мамой досматривает свой сон маленькая Адель. Мила, поправляя сбившееся одеяло, поглаживает каждый исписанный лоскуток.

- Каплан Мила, Гурвиц Лия! - страшный голос разрезает утреннюю тишину.

Мила целует сонную Адель. Она давно ждала этого, была готова. Какое счастье, что идет одна, без дочки. Ее девочка остается, она будет жить. Хотя бы сейчас...

Мила сняла пальто и подошла к своей соседке.

- Не оставляй мою девочку,- просит Беллу и передает ей свое теплое пальто.- Оно вам нужнее...

Когда Адель проснулась, мамы не было. Рядом сидела Белла и держала в руках знакомое коричневое пальто с большими желтыми звездами. Привыкшая к жизни в гетто, девочка все поняла. Она не кричала, не плакала. Своей маленькой ладошкой она гладила одеяло, словно пыталась как можно дольше удержать мамино тепло. Положив ручку на чистый лоскуток, глядя на Беллу, Адель тихо попросила:

- Напиши здесь "мама Мила".

И уже Белла вела печальную летопись на лоскутном одеяле для Адель. Теперь вечерами маленькая девочка рассказывала сказочные истории, придуманные ее мамой. Вокруг дочки Милы все собирались и в который раз слушали знакомые рассказы. Не стесняясь слез, эти обреченные, несчастные люди плакали, когда в холодной келье маленькая Адель слабеньким детским голоском старательно, как когда-то ее мама, выводила: "Снова деревце одно И тоской томится - Ведь с ветвей его давно Разлетелись птицы..."

...Адель выжила в гетто. В конце декабря всех оставшихся в живых узников освободили. Белла не оставила девочку, вырастила и воспитала ее. Лоскутное одеяло с печальным списком всех погибших до сих пор хранится в их семье...