Ловец чужих снов

* * *

Турция. Жара давит сверху, солнце разливается по камню белым звоном. Мы с компанией на экскурсии, бредём по старому форту — замку у края скал, где море шумит снизу, как в глубоком ущелье. Гид вещает о сложной кладке и породах, которые добывали с невообразимым трудом. Я слушаю вполуха: руины древних цивилизаций редко говорят о мастерстве, чаще о войне и смерти.

Гид поднимает руку. Мы останавливаемся.

— …А в этой башне нашли тело последней королевы, погибшей при… — он делает паузу, подбирая слово, — …неясных обстоятельствах.

Щёлкают камеры, кто-то перешёптывается. Я же смотрю на башню и чувствую внезапную, почти личную, тяжесть.

«Правишь, строишь, любишь… а умираешь не своей смертью.»

Мысль мелькает без причины.

— Говорят, — продолжает гид, — что дворцовые кошки приносили несчастье. Легенда гласит, что они стали причиной падения рода. Но это, конечно, фольклор.

«Фольклор», — повторяю про себя. Слово ложится в голове неправильно. Оно не отталкивается и не принимается. Будто правда и вымысел стоят рядом.

Мы поднимаемся по узкой лестнице. Ступени стерты до округлости тысячами ног предков, но, по правде говоря, больше — нами, туристами, желающими увидеть чудо разрушенного прошлого. На последней я спотыкаюсь, хватаюсь за стену — и вздрагиваю. Под рукой камень холодный, совсем не солнечный. Я глядываюсь в прожилки породы. Трещины и вкрапления на стене вдруг складываются в форму ладошки — детской, испачканной чем-то тёмным.

Я моргаю — и видение тает.

Гид бубнит про даты, имена лордов, семейные интриги, но я улавливаю лишь обрывки:

— …королева любила кошек…

— …семья пропала в одну ночь…

«Пропала?» — мысленно цепляюсь к слову. В туристических буклетах было «погибла». Странно, что я это помню.

Я отхожу к тени разрушенной арки. Здесь прохладнее, тише. Пыль с края кладки ссыпается маленькими лавинами.

— …если увидеть кота у стены, значит, кто-то из рода возвращается… — доносится голос гида.

С моих уст срывается невольная усмешка . Слова звучат как попытка развлечь туристов. Но в этот момент у основания стены что-то мелькает. Маленькое. Длинное. Тянущееся.

Я щурюсь — и вижу зверька. Похож на кота, но тело слишком вытянутое. Передние лапки короткие, задние — как у небольшой обезьянки, и он стоит на них. Голова маленькая, с двумя острыми рожками. Глаза огромные, выпуклые, блестят чёрным стеклом. Он не убегает, просто внимательно смотрит. Изучает. Пытается понять, что перед ним за зверь такой. Собственно и я тоже.

— Эй, вы только не отходите далеко, — окликает гид. — Внутри есть опасные участки.

Но я уже почти не слышу его. Воздух вдруг меняется, становится гуще. Зверёк делает один шаг ко мне — короткий, пружинистый. И прежде чем я успеваю сделать вдох, пространство наклоняется, сжимается — и гаснет. И я засыпаю...

* * *

...А затем просыпаюсь. Первое, что вижу — высокий сводчатый потолок с выцветшими росписями, переходящими на стены. Линию узора я откуда-то знаю: касаюсь её взглядом — и вспоминаю, что она тянется вдоль всего восточного крыла. Но меня не удивляет, что мне это известно.

Я делаю вдох прохладного, пряного воздуха, пропитанного запахом пасты, которым натирают канделябры. Горло щекочет от нового аромата. Вскакиваю, изучая ладонями рисунки, пальцами переступая по их позолоченным дорожкам. Сначала неуверенными касаниями. Потом и пальцы и я срываемся на бег.

Вперёд!

По знакомой тропинке!

На мне платье — тонкое, лёгкое, цвета розового золота. Оно ласкает голени на бегу. Пшеничные волосы рассыпаются по плечам — длинные, тяжелее, чем мои в настоящем. Ухоженные, как у дворянки.

Каждый шаг босых ног — и пол откликается, звенит в каменых плитах, тёплых от солнца. В них есть жизнь.

И тут слышу — тихое короткое мяуканье.

Я делаю ещё один шаг, и память принцессы — неявная, тихая — вплетается в мои собственные мысли. В голову накатывают не воспоминания, а привычки тела. Я инстинктивно придерживаю подол, чтобы не наступить на край, и точно помню, куда ведёт вереница дверей по обе стороны от меня.

Резко поворачиваю в другой коридор. Длинный, узкий. Солнечный луч падает под углом, высвечивая частицы пыли. Слышу мягкие шаги — поступь пушистых лап. Взгляд цепляется за тень, похожую на вытянутую кошачью фигуру. Она исчезает за поворотом.

— Чертикот? — вырывается тихо, прежде чем успеваю задуматься, откуда знаю это имя.

Второй звук — далёкий, глухой. Сердце стучит ровно, принцесса спокойна. Я — нет.

За дверьми справа слышится детский смех. Чьи-то лёгкие шаги. Я знаю: это мои сёстры. Много. Все младшие. Но мне нужно идти дальше, вперёд. К тому месту, куда ведёт тревога. Я делаю шаг — и коридор будто слегка дрожит, как воздух над раскалённым камнем.

Чертикот появляется в конце коридора, стоит на задних лапках и смотрит прямо на меня. Его глаза блестят — не угрожающе, скорее подталкивающе: идти. Я иду. Он разворачивается и скользит за дверь, которую узнаю ещё до того, как замечаю резьбу.

Покои королевы.

Я подношу руку к створке.

Моя ладонь не дрожит.

Дыхание — уже не моё. Принцессы.

И я вхожу.

* * *

Дверь открывается бесшумно — словно её много лет трогали только мягкие кошачьи лапы. В полутёмной комнате тонкие шторы пропускают рассеянный свет, и вещи выступают из полумрака постепенно: стол с беспорядочной россыпью писем, высокое зеркало, кресло у окна, где королева любила читать и звонко смеялась над строками.

Тело пронзает тихая, сладкая боль воспоминаний её объятий — но взгляд сразу тянет к кровати.

Движения там нет. Тихо настолько, что слышу своё сердце.

Она лежит на спине. Руки сложены на груди — добровольно, ненасильственно. Лицо спокойное, светлые волосы аккуратно рассыпаны по подушке. Даже корона — маленькая, тонкая, домашняя — на месте.

Это не выглядит смертью. Кажется, вдох вот-то коснётся губ, приподнимет грудь. Но она не вдыхает.

Я подхожу ближе. Считаю шаги...

Раз. Два. Три.

Шесть шагов до края ковра.

Раз. Два.

Ещё два до кровати.

Я останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки. Кошка сидит у изножья постели: чёрная, гладкая, с узкими янтарными глазами. Она не двигается, только слегка машет хвостом, предупреждая: тише.

Я наклоняюсь. Внутри всё сжимается, но тело принцессы реагирует иначе. Никакой паники — только ясное осознание: я пришла слишком поздно. За спиной кто-то шевелится. Я резко оборачиваюсь — сердце настоящей меня делает скачок.

В проёме стоит Чертикот. Он чуть наклоняет голову. Большие блестящие глаза смягчаются, когда он смотрит на меня, затем — на королеву.

Он знает. Он видел. Или чувствовал.

— Ты… — тихо начинаю, но Чертикот не подходит. Он делает один осторожный шаг назад. Ждёт. Значит я должна идти за ним.

Но прежде чем уйти, я смотрю на королеву ещё раз. На её неподвижные руки. На лицо без страха. На кошку у ног, которая слегка мигает глубоким янтарём глаз.

Слёзы не приходят. Тело не допускает их. Но внутри — тонкая, колкая нить тревоги. И ясная мысль:

«Мне нужно найти сестёр. Скоро начнётся охота на отродье королевы.»

Я выпрямляюсь. Разворачиваюсь к двери. Чертикот сразу уходит вперёд, показывая путь. В коридоре воздух кажется холоднее.

Впереди почти не слышно шагов маленьких девочек.

У меня мало времени.

* * *

Дверь за спиной мягко закрывается. Чертикот проскальзывает за мной и останавливается в нескольких шагах впереди. Его длинное тело вытянуто, хвост чуть подрагивает. Он смотрит на меня, затем быстро сворачивает за угол.

Я следую за ним.

Коридор поворачивает вправо, где пол освещён солнцем. Тени на стене дрожат: это маленькие ноги стучат по камню. Смеются. Переговариваются. Звук — живой, беспечный. И сразу внутри что-то холодеет: они не знают.

Я ускоряю шаг.

Первая дверь приоткрыта. Возраста двенадцати лет — девочка в белом платье сидит на полу и сортирует бусины по цветам. Кошка лежит рядом, хвостом аккуратно пододвигает блуждающую бусинку обратно к малышке.

— Идём, — говорю. Голос выходит твёрже, чем хотелось бы.

Она поднимает на меня глаза, мгновение колеблется, но привычка слушаться старшую сестру сильнее. Девочка берёт кошку на руки и выходит. Я провожаю её взглядом, пока она исчезает в конце коридора.

Дальше всё повторяется: дверь — сестра — кошка — короткий приказ. Во третьей комнате — вижу угольный рисунок солнца на полу. Я увожу ребёнка. Она спешит, оставляя тёмные отпечатки ладоней на стенах. Не провожаю её — бегу к остальным, не запоминая деталей, только счёт: шаги, лица, кошек.

Дальше — лестница в сад. Там обычно больше всего детей, и сердце начинает биться быстрее. Если кто-то из них уже подошёл к покоям матери…

Я почти бегу.

У основания лестницы сталкиваюсь с одной из самых младших. Она торопилась вверх — прямо туда, куда нельзя.

Она улыбается, тянет ко мне ладошки:

— Я маме цветочек несу!

В руках — маленький полевой цветок, уже почти завядший. Я опускаюсь на колено, перехватываю её руку.

— Мама сейчас отдыхает, — шепчу мягко, но очень быстро. — Пойдём со мной.

Она мгновение смотрит мне в глаза — кажется, что что-то хочет спросить, но не решается. Потом просто кладёт ладонь в мою. Я поднимаю её на руки и несусь обратно внутрь. В моих покоях уже шумно: девочки шепчутся, некоторые испуганно прижимают кошек, которых взяли с собой. Кошки ведут себя беспокойно: хвосты подрагивают, уши напряжены, глаза блестят, следят за дверью.

Считаю: одна, две, три… шесть.

Не хватает двух.

В коридор выглядывает Чертикот. Глаза его чуть расширены, будто он тоже считает. Существо делает один короткий шаг обратно в сторону лестницы, затем смотрит на меня, ожидая.

— Знаю, — шепчу я. — Идём.

Мы снова блуждаем по коридору. В самом конце слышится звонкий детский хохот. Я узнаю эти голоса — самые маленькие, близнецы. Они не понимают, что происходит, им всё ещё интересно и весело.

Захожу в комнату.

Они играют в прятки с двумя котятами — пушистыми, смешными, с золотистыми пятнами. Один котёнок забрался под кровать, второй залез в корзину с игрушками и пытается выбраться.

— Девочки, пора, — говорю я, не повышая голос.

Они подбегают сразу. Один из котят перепрыгивает через мои ноги и выбегает в коридор. Чертикот ловит его взглядом и слегка наклоняет голову — котёнок послушно садится возле стены и ждёт.

Я беру близнецов за руки.

— Не отпускайте друг друга.

Они кивают одновременно — зеркально.

Мы возвращаемся назад всей маленькой процессией. Чертикот идёт впереди, как проводник.

Когда мы входим, в комнате становится тесно и шумно. Восемь кошек. Восемь златовласых малышек. И мы с чертикотом — девятые.

Я осматриваю их ещё раз, затем выхожу и закрываю дверь на ключ.

* * *

В коридоре меня ждёт рыцарь — последний верный друг семьи. Стоит прямо, глаза тревожные. Он уже что-то знает — понимает по моему лицу, по тишине из покоев королевы, по отсутствию охраны.

— Миледи? — спрашивает вполголоса.

— Королева мертва. — твёрдо, голос не дрожит. — Надо понять, что случилось.

Чертикот появляется из-за его ботинка, поглядывает на нас, и снова идёт впереди.

Мы входим в покои королевы во второй раз, теперь вдвоём. Рыцарь сразу опускается на колено рядом с кроватью, склоняет голову — в знак уважения и скорби.

Он не плачет, но дыхание у него сбивается.

Я прохожу к столу. Теперь, когда я не одна, когда знают ещё двое — могу себе позволит осмотреться внимательнее.

На столе хаос из писем. Восковые печати сломаны, края некоторых листов смяты, будто королева читала их торопливо.

Я беру первое попавшееся. Взгляд хватает тяжёлые, резкие слова.

«Ваше величество, народ видит в ваших кошках знак дурной силы. Ходят слухи, что они приносят неудачи. Смерть короля — доказательство. Одумайтесь.»

Я чувствую, как рыцарь подходит ближе. Он читает через моё плечо, лицо его темнеет.

— Значит… всё-таки решились, — тихо говорит он.

Я беру другое письмо.

«Если вы не прекратите распространять свою породу животных, мы будем вынуждены вмешаться. Королевство в опасности.»

Дальше идут те же слова, только грубее. Повторы страха, которые пытаются выглядеть как забота. В одном письме просьба оставить замок «до выяснения обстоятельств». В другом — предложение «изъять всех существ для проверки». Объясняют это «общим благом».

Я вспоминаю, как мать читала подобные письма раньше — стоя у окна, поглаживая кошку на руках. Она никогда не злилась. Но всегда вздыхала.

«Они путают страх с разумом,» — говорила она. — «они бояться нашей магии.»

И гладила кошку, как будто говорила это ей, а не мне.

Королева действительно любила их — всех. Чёрных, золотистых, полосатых. Каждый котёнок для неё был не магическим инструментом, а существом, которое нужно защитить. Магией она пользовалась редко и всегда мягко — чтобы лечить, чтобы успокаивать, чтобы укреплять стены замка в непогоду. Но подданные не видели разницы между магией света и тьмы.

Когда ей написали первое обвинение, она ответила одним предложением:

«Если нужно — я раздам всех кошек в добрые руки, но покидать замок не стану.»

Она имела в виду животных. Они — магию. Лорды решили, что королева насмехается. Что не понимает серьёзности. Это их оскорбило. И испугало.

Вероятно, когда пришло очередное письмо, они решили — действовать. Радикально и тайно.

Рыцарь сжимает кулак.

— Королевская кровь им мешала. Назвать её ведьмой они не решились. Тогда — убрали без огласки.

Среди бумаг я нахожу королевский ответ, недописанный.

Почерк ровный, спокойный:

«Я считаю ваши страхи ошибочными. Но если вы боитесь моих кошек, дайте себе возможность увидеть, сколько добра они приносят…»

Фраза обрывается. Я сглатываю.

Она и правда верила, что сможет их убедить. Что люди перестанут путать собственную тень с чужой магией. Рыцарь не слышит моих мыслей, но молча кивает в ответ.

— Они придут за вами, миледи. И за всеми девочками.

— Я знаю.

Чертикот поднимается, трогает носом мою руку. Смотрит прямо в глаза. Словно говорит: пора.

Я собираю письма в единую стопку. И понимаю: магия действительно живёт в кошках. Лорды сделали их лишь метафорой, даже сами не догадываясь как правы.

* * *

Мы выходим из покоев королевы почти бегом. Рыцарь закрывает дверь на задвижку изнутри, чтобы замедлить тех, кто рано или поздно придёт. Чертикот идёт впереди, но теперь он не оглядывается. Спешит.

Коридоры пусты. Либо стражу уже отвели лорды под предлогом совещания, либо… они заранее убрали тех, кто мог бы нам помочь.

Мы подходим к моим покоям. Я стучу три раза, потом два — наш секретный код, чтобы младшие не открыли незнакомцу.

Дверь приоткрывается. Старшая сестра — с бледным лицом, но спокойная. Она впускает нас. Внутри — как в улье. Восемь девочек сидят тесно, обнимая своих кошек. Кто-то плачет тихо, кто-то прижимает уши котёнку, чтобы тот не испугался.

— Мы уходим, — говорю я. — Сейчас.

Рыцарь отодвигает скрытую панель в стене. За ней — узкий проход, пахнущий сырым камнем и пылью. Мы входим туда цепочкой, почти на ощупь. Коридоры наверху гулко звенят шагами — кто-то уже ищет нас. Но здесь, в тени, кошки ведут нас по пути, словно чувствуют каждую угрозу.

Дальше всё превращается в бег.

В шёпот.

В тёмный камень, прижимающийся с двух сторон.

В холодное дыхание подземелий.

В один-единственный страх — не споткнуться.

Потом — свет. Воздух. Полуразваленная конюшня, где ещё остались кони. Младших сажаем верхом, остальные идут пешком. Чертикот запрыгивает на спину коня рядом с одной из малышек и уверенно садится, как будто всю жизнь ездил верхом. Остальные кошки перепрыгивают через камни, почти бесшумно.

Мы выходим в лес. Первые деревья закрывают вид на замок. Никто не оглядывается. Сёстры сбиваются вокруг меня, кошки жмутся к ногам. Рыцарь утирает пот со лба. Мы живы. И всё, что осталось от матери — её сила, в этих животных. Но ответственность — больше не на мне. Принцесса сама поведёт их дальше.

Я же начинаю просыпаться.

* * *

Резкая вспышка света.

Свист ветра.

Звон в ушах.

Я сижу посреди руин. В настоящем.

Земля горячая под ногами, а стена за спиной леденящая. Голоса друзей доносятся сбоку — обсуждают, что я потеряла сознание. Предполагают, что от духоты и жары. Протягивают бутылку с приторно тёплой от солнца водой. Я киваю, хотя слушаю их вполуха.

Неподалёку другой гид рассказывает группе что-то о фольклоре, и я вдруг улыбаюсь, не совсем понимая — ему или себе.

За углом мелькает вытянутая тень. Длинное тело. Маленькая голова с рожками. Я слышу мягкое касание шагов по каменным ступеням и ритм, отбитый подушечками лап. Три... два...

Ветер трогает мои светлые волосы. В них шуршит сухая пшеница...