Луч Жизни

Альвигейл - город ремесленный. В давние времена он родился как рыбацкая деревушка. Потом появились маленькие верфи, сетевязные и канатные мастерские. Людям великого князя приглянулась удобная бухта и крутой обрыв береговых скал. На холме появился маленький замок, а внизу - причалы. Город рос, обёртывался стенами, валом, предместьями. Его название на старинном языке означает Бухта Альви.

Кем был этот Альви - или чем - учёные спорят от сотворения земель до наших дней. Топонимика вообще благодатная тема для писания трактатов, получения разных учёных званий и уважения в научном сообществе. При этом копаться в земле, как археологу, не надо, шляться по забытым Вечным и людьми землям, как географу и геологу, тоже не надо. Диван, кабинет, архивы - профессорская мантия. Благодать!

Изначальная бухта по-прежнему принимает корабли. И градарские стремительные бриги, и люцианские шхуны с барками. Отличия последних лет - почти на каждом корабле появилась труба паровой машины. Увы, прогресс грязным дымом заволакивает белоснежную пену парусов. Когда-то именно сюда, ко второму причалу, подошёл первый колёсный пароход из Диании. Тогда весь город сбежался смотреть на дымящее чудо. Но шли года, пароходы - уже винтовые - стали привычны, как снег зимой.

Техника развивалась, прогресс был неумолим. Влезла в город нитка Рейхсбана, посреди огромного пустыря близ Остки, восточного предместья, раскинуло стальные нити и огромные длинные корпуса депо. Железная дорога пронизала болота, взбиралась на Реминденский хребет. Она подобралась к рудникам, доставка железа намного упростилась и ускорилась.

Каретник Краувиц основал механический заводик, алхимик Бойча - мыльно-щёлоковый, инженер Чуб и купец Лойза - керосиновый. Потом появилось "Товарищество Морских и Речных Верфей." "Консервы и Прессервы ГМбХ." И прочие, прочие, прочие. Железная дорога подарила городу новую жизнь, но она же убила старый Альвигейл. За два десятилетия с основания первых мануфактур заводы взяли город в плотное кольцо, закрыв бесчисленными трубами высокую Вдовью Гору.

Кто бы нашёл в том трёхлиговом лабиринте хотя бы место, где стояла первая литейка и кузница пана Краувица! Кто бы опознал в монструозном цеху две угловые стены маленького особнячка, выкупленного Лойзой у разорившегося помещика. Заводы возвышались над городом бордовой прокопченой горящей в ночи сотнями багровых глаз стеной. Железная дорога рубила стену на две части. Подъездные пути от магистрали разбегались в обе стороны и ветвились бессчётное число раз.

День и ночь гудели, плескали огнём в небеса, дымили высокими трубами и били паровыми молотами заводы. Визг лесопильного, что мучил обитателей северных окраин ещё не столь давно, потонул в этом торжествующем хоре прогресса. Пересвистывались маневровые паровозы, солидно гудели магистральные. Грохотали колёса сотен вагонов, лязгали сцепки. В порту непрерывно ходили краны. Стлался дым над пароходными трубами. Тарахтели паровые экскаваторы на строительстве двух каменных молов слева и справа от Старой Бухты. Альвигейл обзавёлся ещё двумя гаванями. На товарной станции не хватало места под вагоны.

Остку потеснили, снесли ветхие островерхие домишки и построили ещё один сортировочный парк.

Сам город тоже стремительно преображался, превращаясь из скопища крохотных домиков в современные улицы с высоченными четырёх- и даже шестиэтажными домами. Мостовые, водосточные канавы под тротуаром, рельсы конки. Затем компания "Северное Сияние" построила первую электрическую станцию на жалких остатках северного предместья и город засиял "новым светом". Опасные газовые рожки, телеги, развозившие баллоны, газовая станция - всё это промелькнуло за какие-то пять-шесть лет, уступив место электрическому току. Газовая компания была поглощена "Сиянием" и теперь её газ горел в топках пароэлектрической станции. Конку сменил трамвай, раскинувший свои линии по всему городу и вытянувший щупальце на северо-запад через несколько деревень. Южное направление успел перехватить Рейхсбанн.

Эспланада отринула рыбные склады, обрастала кафе и магазинами. Матросский Язык - серпантин, идущий от юго-восточной окраины к порту, - тоже менял облик, обрастая доходными домами, стеклянными витринами, модными лавками.

Окраины теряли огородики и сады, застраивались и населялись всё плотней и плотней. Прогресс пожирал людей, требовал всё больше и больше жертв. За двадцать лет население выросло в пять с половиной раз, не считая новых предместий, вырастающих на месте некогда отдалённых от города деревень.

"Сияние" не пощадило и реку Гранку, выстроив невиданную прежде двадцатисемииардовую плотину, изогнутую, как край чашки. Страшно было читать сколько ушло на эту гениальную инженерную мысль особо прочной, заговорённой лучшими магами от коррозии и излома, стали. По верху плотины проложили дорогу, соединившую два берега, а глухой просёлок превратили в первоклассное прибрежное шоссе, избавив господ и дам, издавна приезжавших на морские купания, от необходимости трястись на колдобинах. Гранка затопила распадки и овраги. Скалы и даже горы, возвышавшиеся посреди её русла, превратились в острова. Острые камни ушли на дно. Выше плотины забегали катера и маленькие пароходики, связавшие затеряные в лесах деревни с цивилизацией. Появился новый вид курорта - лесной, особо популярный у особ с болезнями груди и дыхания.

Бешеная масса воды низвергалась с плотины, вращая шестнадцать огромных турбин. Новая электрическая станция невиданой мощи осветила добрую половину Мобеша.

Лошади ещё стучали копытами по мостовым и шоссе, но с каждым годом их становилось всё меньше и меньше. Битюги и рысаки уступали место пару.

По шоссе Мобеша вместо дилижансов и ломовиков двинулись угловатые белые с оранжевой полосой паровые автобусы и грузовики, замелькали разноцветные маленькие авто и огромные зеркальные паровые кареты, моно- и трициклы становились модным увлечением золотой молодёжи.

Дамы всё больше и больше проявляли интереса к технике, моды стали проще, платья всё меньше и меньше диаметром. Фрак становился всё более визитным костюмом, в моду ворвались короткие пиджаки на браннский манер, узкие брюки, блестящие остроносые ботинки и изящные дамские туфли из плотной кожи.

Поднялся в воздух первый дирижабль.

Сошёл со стапелей в Дессау броненосец "Кайзер Фридрих I" с восемью барбетными орудиями в 180 линий каждое и тремя трубами. О восемнадцати паровых котлах и без парусов вообще. Его броневой пояс, судя по газетам, был невидано прочен и неподвластен ни одному снаряду.

Арганд семилиговыми шагами летел в будущее.

На биржах трещал телеграф, в конторах пели на разные голоса телефоны, гремели пишущие машинки, стрекотали арифмометры.

Военный и торговый флоты усиленно строили новые величественные корабли.

Горячая вода в богатом доме перестала быть редкостью, а с задних дворов постепенно пропадали дощатые будки уборных.

Арганд радостно влетел в новый, 1879 год, в котором ему пришлось узнать иную сторону прогресса. Летом сразу с трёх сторон явила свою неприглядную харю война.

Север Мобеша и его восточное побережье сильно пострадали от боёв и оккупации. Многие деревни и санатории лежали в руинах, чудо инженерной мысли было взорвано, катера и речные пароходики лежали на отмелях или среди острозубых торжествующих над обмелевшим руслом скал. Шоссе превратилось в средней паршивости дорогу, а некоторые его участки надо было вовсе объезжать по таким тропам, куда раньше и пеший путник не рисковал лезть чтобы в грязи не утонуть. Сгорели лесопильный и мыловаренный заводы, завалило развалинами канатного новый сортировочный парк. Пароэлектрическая станция с трудом тащила на себе Альвигейл, вздыхая чудом уцелевшими девятью котлами. Вместо одиннадцати валялись груды железа, потихонечку распиливаемые рабочими. Рыбный порт заглох, из воды то тут, то там торчали тонкие мачты, потопленых проклятым эльмиранте Сабри рыболовецких судёнышек. Новая гавань стояла пустая, разбитая. Краны новейшей конструкции упали либо поперёк пирсов, либо вовсе в воду. Посередине ещё торчал из волн остов крейсера "Мориц", отважно бросившегося защищать порт. Море играло выцветшим вымпелом на склонённой к берегу мачте. Старый порт работал только днём - сказывалась нехватка докеров.

Выгоревшее трамвайное депо, временные дощатые сараи чуть в стороне, откуда на линию выходила едва ли двадцатая часть прежнего парка. Обезлюдевшие улицы, разбитые дома и брошеные кафе. Рыжая, с песком, вода из водопровода. Сбитые фонари. Фанера вместо стёкол в еле живых строениях. Серые, словно выцветшие, редкие прохожие. Таким был 1886 год для Альвигейла и его обывателей.

Но к 1888му всё решительно переменилось. Возродились кафе, лавки, восстанавливались дома. Забегал чаще трамвай, гуще задымила электрическая станция и некоторые заводы. Порт, правда, пока довольствовался Старой Бухтой, но сейнеры и траулеры начали поднимать. Кого на стапель, кого в переплавку, кого просто в затон - догнивать.

Город ожил, но ожил так, что лучше бы не оживал. В нём появилась целая когорта людей без малейших признаков порядочности и благородства. Военные подрядчики.

В основном это были люди с аргандского запада и центрального востока. Кто бежал от суонитов, кто от браннаров. Они очень быстро освоились в прежде патриархальном краю, каким-то образом влезли в военные подряды, хотя сам не имели даже молотка, чтобы изготовить хоть одну пушку. Это были посредники, имевшие неясную протекцию кто в штабах, кто в Департаменте Вооружений. Они бесцеремонно отодвинули промышленников Мобеша от заказчиков. Армия и флот перевооружались, несмотря на плачевное состояние королевства в целом. Откуда брались деньги никто толком не знал. Шептались - выкачаны из гномских банкирских и ундманнских торговых домов. Довольно, мол, недомерки погрели на нас лапы! Пусть спасибо скажут, что выпустили живьём, хотя и без штанов. Да какая разница! Было ваше, стало наше!

Наглость военных подрядчиков, их манеры, мерзейшая юго-западная традиция красить губы как у женщин, так и у мужчин вошла сразу в несколько пословиц. Разумеется, далеко не все из переселенцев были такими. Хватало тихих, работящих, добрых людей. Да что там говорить? Девяносто девять из ста такими и были! Но один остманн портил репутацию сотне камрадов по несчастью.

В Альвигейле зрело недовольство, готовое взорваться где угодно и как угодно. Откуда ползло раздражение, догадаться было нетрудно. В первую голову посредники нанесли ущерб кошельку и репутации промышленников, вынужденных их терпеть. Во вторую - были недовольны их недавние соседи. Ну и в третью - некоторые господа, чья деятельность требовала тишины, тайны и темноты. И тому имелась весьма веская причина.

Тиберий Бреннер давно уже отметил своё сорокалетие. Он был маленьким худеньким человечком. Имя, данное ему отцом, не соответствовало облику. Он представлялся, обычно, как Тибо. Под этим именем его и знали в пивной "Приют Алхимика".

Название заведение получило неспроста. "Приют" располагался не где-нибудь, а на Ведьмачках, бывших некогда именно что слободой ведьм, колдунов и алхимиков. Но с той поры минуло много лет. Магическая слобода стала обычными полутрущобами, где жил весьма небогатый люд. Тем не менее, "Приют Алхимика" держался на плаву даже в самые трудные годы. Пиво тут было не самое лучшее, но вполне приличное. Недавно появились варёные раки и снова начали подавать жареную колбасу. А уж солёные крендельки умудрялись выпекать даже в войну.

Мммм, наслаждение для тех, кто понимает толк в отдыхе! Отдыхе честного работяги, а не ожиревшего зеленомордого богатея. Крохотный кренделёк в пальцах, с тмином, с солью. Хрустит на зубах, наполняет рот пряным вкусом. И берёшь здоровую кружку холодного пива. С массивной ручкой, с крышечкой-шапочкой. Откидываешь большим пальцем крышку за рычажок, а там пена. Чуть сдул и открылась вытянутая полынья. Губы вытягиваешь, кружку поднимаешь и тянешь горький хмель на родниковой воде. Ммм, не какое-нибудь, ромбакское, настоящее.

На Ведьмачках к пану Тибо относились со спокойной опаской. Он был свой, привычный. Можно даже сказать - неотъемлемой частью пейзажа. Все прекрасно знали - Бреннер - сыщик. Да, самый натуральный сыщик или, на колониальный манер, детектив. Служит в градской жандармерии, имеет классный чин о десяти овчин, звёзды с неба не срывает, но службу знает.

Знал Бреннер и обхождение, отчего и ходил спокойно по Ведьмачкам. Иного бы давно с обрыва спихнули или вообще: кто? Не ведаем, ваше благородие. Да, был вчера, спросил - как обычно. Ушёл в седьмом часу, пожелал спокойного вечера. А то как же, он у меня уже лет двадцать с трёх до шести тут бывает по будням. Добрый такой пан Тибо.

Добрый пан читал местную газету "Северный Ветер" и размышлял о вещах приземлённых - кончался уголь, надо было ехать за новым мешком. Он жил в Понадморье, в той его части, что ближе к маяку. Вдоль просёлочной дороги вилась двойная цепь старых островерхих домиков. И не скажешь, что часть города. Деревня деревней. Трамвай ходил только до половины косы за пару лиг от маяка. Дальше узковато, негде круг строить. Один пан инженер, правда, за несколько лет до войны предлагал устроить поворотный стол, как у тросового Нью-Марзеллевского трамвая. Но дальше разговоров дело не пошло. У берега домов уже почти не осталось - на широкую часть Понадморья наступали склады. Но война сильно повредила торговле и натиск остановился на какое-то время. Про себя Бреннер решил, что родительский дом не уступит ни за какие коврижки! Куда он без своего садика, в котором так любят возиться и он, и пани Бреннер.

Если к кому Бреннер и относился с почтением и трепетом, так это к жене. Пышка, не в пример ему, Хельга-Мария Бреннер, урождённая Вуличева, являла собой тип красоты, какую встретишь только в провинции. Шутливая, хозяйственная, богобоязненная женщина принесла в домик над морем лад, порядок и двух дочек, в которых пан сыщик души не чаял.

Женился он в тридцать с небольшим, когда выслужил уже достойный чин и жалование в сорок марок. Приданного за Хельгой дали в шестьсот марок, но больше не деньгами, а вещами. Тесть Тиберия был мебельщиком, вот и обставил дом заново.

Эскадра Сабри стреляла по городу, а Понадморью больше от своих досталось. Береговых батарей в Альвигейле не было, только сейчас спохватились, строить начали. Отбивался гарнизон тяжёлыми гаубицами, благо и делали их тут же, на заводе пана Краувица. Чтобы пушки не сбили, они меняли позиции часто, толком не пристреливались, вот и досталось немного Понадморью. Ну ничего, главное - все соседи, кто дома оставался, живы. Трое отстроились уже, одному крыша осталась, двое продали землю и уехали жить в город. Это жаль, конечно, но жизнь-то не остановишь!

Так вот уголь. Последние месяцы цена выросла - просто жуть! Бреннер раздражённо встряхнул газету. Мешок - двадцать три марки! Невиданое дело. В войну, когда его первым делом отгружали на заводы, на флот, в армию, и то - одиннадцать с половиной, ну тринадцать было один год. А сейчас вон, пожалуйста:

"Уголь любой фракции со складов Горовича. Ведро - 2 марки, Мешок - 23 марки, в развес - 30 гельдеров за килограмм. От 5 тонн и выше - скидка 4 гельдера с 1 кг. Телефон 2-62-12 Улица Марка Лекарника, 38. Собств. грузовой транспорт. Осуществ. доставка по жел. дор."

Аукцион невиданой щедрости! Треть марки за кусок угля! Которого меж Аршалем и Реминденом хоть спину мой и дом из него строй!

Может дров купить? Да нет, не протопишь каменный дом на сырой косе дровами. На готовку ещё так-сяк, а когда задуют ветры с севера - даже не мечтай. В военное время они с соседями ходили в город по вечерам, пилили балки в разбитых домах, собирали уголёк у станции. Целая вереница ручных тележек тянулась с холма на косу. Хоть как-то, хоть кипятку, хоть комнатку протопить. Всё мечтали - вот кончится война, протопим от души, сырость выгоним, плесень прожжём хорошенечко. Прожгли, рогули их задери!

Расти уголь начал не сразу. Два года назад был он по одинадцать - двенадцать за мешок в одиннадцать вёдер. Первые звоночки проявились прошлой осенью. 15, 16.45, 17.10. Тогда-то уже заворчали. А потом замолчали. Куда денешься? Ну вот, предлагают за 21 марку 17 гельдеров, но минимальная покупка - десять мешков. Четырёхмесячное жалование. Скинуться с соседями, что ли? У Прошека, шофёра, есть возможность попросить у хозяина грузовик на пару часов. Вот и привезут разом.

Бреннер отложил газету, хрустнул крендельком, допил уже тепловатое пиво. А топят у пани Шимановой прекрасно! Большая зала такая тёплая, что просто удивительно.

- Пани Шиманова!

- Повторить, пан Тибо? - улыбнулась крупная ладная шатенка в кремовом платье.

- Да, будьте добры. И колбаски пожарьте. Две.

- Хорошо, пан. Что пишут-то? - спросила скучающая в почти пустой пивной хозяйка, дав поручение на кухню. Она протёрла белую фарфоровую кружку с синим рисунком и серой металлической крышкой, подставила под струю из крана огромной бочки, каких лежало за стойкой на козлах с десяток, и сама принесла пиво завсегдатаю.

- Да вот не знаю что и делать, пани Шиманова. Уголь ужас как подорожал! А у вас тепло. - Тонко намекнул сыщик.

- С углём, пан Тибо, помочь может один пан. - тихо сказала хозяйка, подтягивая к себе пустую кружку. - Но и вам придётся кое-чем пану помочь.

- Понимаю и всецело готов. - кивнул классный чин жандармерии. Неписаные законы города он знал куда лучше писаных. Да и топить надо. Пока доченьки не заболели.

- По восемь марок за мешок. Ждите пан Тибо. Как раз и колбаски вам пожарят. - хозяйка вышла в заднюю дверь.

Бреннер даже приосанился. За восемь марок он два мешка купит, с запасом. А услуга - явно пустяк. Здешние обитатели тоже не без головы, сверхъестественного никогда не потребуют.

Ах, шкворчащие свиные колбаски! Сколько народу вы согрели после тяжкой работы на холодном ветру! Сколько голодных и усталых людей с наслаждением впивались в ваши жирные горячие бока! Утолить первый голод, успокоить ноющее нутро, погреть над вами красные, в цыпках и обмёрзших обшлагах руки!

Бреннер знал толк в колбасках. Некоторые их пережаривают, жир весь вытекает. Фу. Колбаса должна быть горячей и такой жирной, чтобы с вилки по пальцам текло. Не успел сыщик доесть первую колбаску и выпить половину шестой кружки "Старого Горца", как к нему подсели. Причём сразу двое.

- Тут свободно, пан? - учтиво осведомился молодой человек лет тридцати с узким аристократическим лицом и острыми фамильными скулами. Его костюм был аккуратен, а галстук - шёлковый, явно не из лавки на углу. По красному рисунку на тёмно-синей ткани Тибо опознал законодателя мод континента - Дианию.

"Издалека же вам галстучки возят, вельможный пан!"

Вторым был тип попроще - взъерошеный, рыжий, мослатый. Лицо простецкое такое, крестьянское. Вот только руки здоровые. На правой мизинца не хватало, на левой - среднего. И одет - свитер под курточку суконную, кавалерийские галифе и сапоги, которыми разве что гвозди забивать. Впрочем, верх мягкий, юфтевый.

"Йозеф Вешенка. Родом из деревни Кулишки. Кличка - Колотун." - вспомнил Бреннер карточку в управлении.

- Да, проше пана адвоката. - расставил точки над i Бреннер и свернул свежий номер "Вестника Промышленности".

- Благодарствую. - молодой человек и его спутник отодвинули себе стулья. - Кёльнер! Два "Верхневовицкого" и по паре крендельков!

- Ну-с, пан Тибо. - молодой человек благодушно улыбнулся. Был он не адвокатом, вообще-то, а поверенным в делах фирмы "Мобешская Автобусная и Грузовая Компания", чьи белые с оранжевым автобусы и грузовики забегали по дорогам бывшего княжества, едва отгремели последние залпы. - Как жизнь, что пишут? - он кивнул на газету.

- Пишут, пан, что промышленность на подъёме. - отозвался Бреннер. - Только я не очень-то верю. Откуда же подъём, если за уголь просят столько, что в трубу вылетишь?

- Да. Врали всегда эти газетёры-то. - Бросил Колотун, подтягивая к себе высокую кружку с шапкой пены, лезущей из-под крышки. - Но для хорошего знакомца можно и по-божески устроить. Уголёк-то.

Кёльнер в белой отглаженой рубашке и чёрных брюках - один из многочисленых сыновей и племянников пани Шимановой - поставил на стол блюдце с крендельками, две кружки, пепельницу и чуть поклонился.

Бреннер насторожился. Дело, по которому он, по сути, попросил пани трактирщицу позвать сюда кого-то из ночных людишек, было простое и дешёвое. Слишком дешёвое, чтобы сам пан Хельмут Дибич обеспокоился. За шестнадцать марок пан адвокат и бровью не шевельнёт. Вот Колотун - самое то для задач такого плана.

- И почём же? - Сыщик чуть наклонился вперёд.

- По восьми марок, пан. - Колотун говорил негромко, но и не боялся лишних ушей. Он вытянул правую ногу вперёд, отвалился на спинку и отхлебнул тёмного пива.

"Приют Алхимика" потихоньку наполнялся - закончилась дневная смена на заводах, в трамвайном депо. Скоро затихнет порт и будет вообще не протолкнуться.

- Если пан Бреннер не откажется пройтись с нами... - Глаза Дибича смотрели строго и холодно. - ...он никогда не будет знать трудностей с углём и с пивом.

- Пан? - Бреннер растерялся.

Адвокат ухмыльнулся:

- Подвески кайзерины нам не нужны, пан Тибо, и голова кайзера тоже. Нам нужен ваш опыт и знание людей. Вы поможете не только себе и семье, но и всему городу изрядную услугу окажете. Потом - хоть по Прашникам гуляйте, ещё и нальют.

На Прашники не то что сыщики, патрули разве что по шесть человек заходили. Квартальчик крохотный вокруг Пороховой Башни, а всяких секретов и скелетов там - никакой драматург столько не измыслит.

Бреннер сжал ручку кружки, судорожно отхлебнул. Топить надо. Топить. А если его завалят углём до конца жизни - да хоть бомбу подложу. Под того же кровососа Горовича. Ишь, что удумал - двадцать три марки!

- Только колбаску доем, вельможный пан.

- Ну, разумеется! - пробасил Колотун. - Чтобы колбаски у пани Шимановой не доедать, это же еретиком безбожным быть надо.