Луна и парус

Жан еще раз оглядел груду мусора, оставшуюся на месте ровера. Какова вероятность попадания метеорита в отдельно стоящий ровер, с площадью проекции двадцать квадратных метров? Даже в безатмосферных условиях Луны, ноль целых шиш тысячных. А уж тем более достаточно крупного метеорита, который сможет не просто развалить, а разрушить до мельчайших обломков весь вездеход, включая высокопрочный корпус пусковой установки сигнальной радиоракеты.

«Я же по возвращении собирался в отпуск на Землю… Конец третьей вахты… Два месяца погоды, сквозняков и единичной Же… Красота… А ведь тут раскиданы еще и обломки изотопной батареи», – отрешенно подумал Жан. Скосил взгляд на датчик. Индикатор светился желто-зеленым, ближе к желтизне. Неприятно, но терпимо.

Жан повернулся всем телом, оглядывая местность, определил направление разлета обломков, побрел в сторону от радиоактивного пятна. Метров через триста индикатор стал зеленеть. Тут можно остановиться и подумать.

У него оставалось три часа и четыреста километров пути. Жан поставил самую низкую температуру термостата подогревателя кислорода, поменял настройки вентилятора регенеративного патрона и отключил канализационную помпу. Шесть часов.

Легче от этого не стало. Даже в силовом скафандре пройти четыреста километров за шесть часов он не сможет. Такой скорости движения руками и ногами не выдержат суставы, мышцы и сердечно-сосудистая.

Жан вывел на забрало шлема локатор спутников. На самом краю радиогоризонта слабо подмигивал сигнал какого-то одинокого навсата. Значит, не получится запозиционироваться, на связь выйти – тоже. Так далеко от обжитых мест мало кто забирается. Только независимые старатели.

Пришлось выводить на забрало астровычислитель.

Из поясного футляра извлечен астродатчик. Вдавливаешь на корпусе клавишу, ждешь, пока датчик сопряжется с вычислителем скафандра. На корпусе загорается зеленый огонек готовности. На забрале появляется текст:

«Выйдите на открытое место, где нет предметов, мешающих обзору неба.

Займите устойчивое положение.

Вытяните руку с датчиком перед собой.

Выравнивайте положение астродатчика, пока красная точка на экране не окажется в центре зеленой окружности».

Оглядываешься, чтобы убедиться, что обзору ничего не мешает. В скафандре, с навешанными на него баллоном с жидким кислородом, баллоном подкачки азота, аккумуляторами, бачками с водой и пищевой эмульсии, сложно оставаться в неустойчивом положении – свалишься на спину или грудь и будешь в новом, более чем устойчивом положении. Но все-таки немного раздвигаешь ноги, чтобы увеличить площадь проекции. Переключаешь механику скафандра в режим тонких движений и начинаешь движениями руки катать красную точку по зеленой окружности. Точка оказывается в центре. Вычислитель автоматически блокирует жесткий рукав скафандра.

Новая надпись:

«Датчик приступил к сканированию небесной сферы.

В момент готовности появится цифра ноль (0)».

На забрале загораются цифры один и ноль, которые через секунду сменяются девяткой.

Наконец появляется ноль.

«Координаты определены.

Вывожу на монитор карту».

Карта оказалась мелкомасштабной, плохого разрешения. Дата формирования карты оказалась двадцатилетней, еще времен второго общего сканирования поверхности.

До базы в море Дождей – четыреста тридцать шесть километров по прямой. С учетом рельефа местности – больше пятисот. На ровере Жан ехал около полутора суток к этой дурацкой точке. Чтобы встретиться с этим чертовым метеоритом.

Жан увеличил карту до максимального разрешения. Да, у дураков мысли сходятся. Километрах в пятнадцати от того места, где находился он сам, на карте стояла точка и буквенный индекс «MP-362» – «Mineralogical Point-362».

Повышенную концентрацию тория заметили в этих местах еще в начале двадцать первого века. Тогда же установили, что это признак криип-руд.

Пока не начали использовать для скафандров баллоны с жидким кислородом, приходилось создавать минералогический посты, в которых жили селенологи, собирая образцы пород. Оставалось надеяться, что кабельная связь там еще действует.

На Луне нет атмосферы, значит, нет и ионосферы. Дальность радиосвязи определяется только высотой над поверхностью. Спутники пролетают не над всей поверхностью. Вот и приходится пользоваться проводной связью.

Люди, ни разу не бывавшие на Луне, считают, что одна шестая ускорения свободного падения это очень легко и приятно при ходьбе. Вот только собственная масса и масса скафандра никуда не делась. Поэтому тело, начавшее движение, очень не хочет менять направление движения. Инерция зависит от массы. А сила сцепления подошв с грунтом зависит от ускорения свободного падения, которое в шесть раз меньше. В результате, достаточно небольшой неровности, чтобы поскользнуться, упасть и оказаться в положении черепахи на спине. Приятного мало.

Пятнадцать километров по прямой, а по факту, все двадцать, на скорости пять километров в час. Приходилось обходить трещины, слишком крутые подъемы, крупные валуны.

Двигался, как в старые времена, когда навсатов еще не было. Устанавливаешь по карте направление, выбираешь на местности ориентир и идешь в его направлении. Проходишь километра три, останавливаешься, достаешь астродатчик и проверяешь свое положение. И все время нужно смотреть под ноги, чтобы не запнуться.

Хотя термостат жидкого кислорода стоял на минимальном значении, после двух часов пути Жан взмок, как после марафона. Усилители облегчали ношение скафандра, но все время приходилось крутить головой, разглядывая грунт перед каждым шагом.

Автоматически мозг классифицировал те булыжники и выходы пород, которые попадались в поле зрения. Экскурсия оказалась весьма познавательной. Ни одно спутниковое сканирование не заменит куска породы в руках. После пяти минут ходьбы, смирившись с увеличивающейся скоростью разряда батарей, Жан включил запись на трекере и диктофон. Такой опыт упускать нельзя.

Независимые старатели – авангард минералогических исследований Луны. А заодно недорогой способ провести разведку приповерхностных залежей полезных минералов. Арендуешь скафандр и ровер, скачиваешь комплект карт свободных участков, едешь в то место, которое тебе покажется наиболее перспективным. Если нашел что-то действительно полезное и в должном количестве – продаешь эту информацию на открытом аукционе. Независимый аудитор проверяет участок и подтверждает сделку.

По правилам, каждый выходящий за пределы герметичного контура базы обязан внести в журнал безопасности информацию о том, зачем он выходит, куда он выходит, сколько времени проведет за пределами базы. Но журналы безопасности открыты для изучения всем и каждому. Поэтому опытный представитель какой-либо крупной добывающей корпорации мог запросто проанализировать направления поездок старателей и найти некоторые интересные зависимости.

Конечно, до смертоубийств дело не доходило. Месяца пребывания на Луне, с ее ежедневными сводками о происшествиях, было достаточно для понимания хрупкости человеческой жизни. Но мордобитие между неудачливым старателем и «находчивым» корпорантом – не редкость. Вот и стали «независимые» заносить в журнал всякую чепуху. На выезде с каждой базы старатели раскатывали большую площадку, чтобы запутать отпечатки гусениц и колес.

Впрочем, жалеть независимых старателей тоже особо не стоило. Человечеству требовалось все больше и больше лунных ресурсов. Те же экваториальные верфи работали круглосуточно, выпуская модули ДОСов, отсеки для марсианских колониальных транспортов, узлы большой венерианской платформы.

Жан думал, что найти двадцатилетние следы деятельности человека будет тяжело. Но тут лунные условия ему помогли. Атмосферы нет, ветров нет, дождей нет. Подсказку он заметил километрах в пяти от предполагаемого места расположения минералогического пункта.

Обходя по ущелью особо глубокую трещину, Жан прошел за поворот скалы и вышел на дно кратерной чаши. Там он увидел то, за что мысленно возблагодарил всех существующих и несуществующих богов. Площадка вся была «изгажена» следами гусениц. Селенологи выбирали место для бурения шпура. Был тут и шпур – характерный холмик измельченной в пыль породы. Жан, по мере возможности, заглянул в отверстие. Шпур так и оставался круглым, лишь края слегка осыпались. От холмика шпура, поверх остальных гусеничных следов, вдаль тянулась колея. Спасибо тебе, Господи, что на Луне нет атмосферы!

Жан проверил свое местоположение, сверился с картой, убедился, что гусеничные следы указывают верное направление. Идти «по следу» было достаточно удобно. Колея, по которой он шел, привела к перекрестку, где сливалась с другой, потом с третьей, четвертой… Селенологи неплохо обследовали окружающие места. Им малость не повезло. Проедь они на пару километров южнее, открыли бы роскошнейшее крииповое месторождение. Жан видел выход руды прямо на стене ущелья.

Дорога до минералогического пункта заняла минут сорок.

За километр до входа в пункт Жан увидел артефакт – ленцевский спиральник. По дорожке, тянувшейся вдоль базальтовой спирали, идти было намного удобнее.

Герметичный вход, запирающийся на старый добрый штурвал. На индикаторе аккумулятора красным мигает «5%».

Жан буквально вывалился из скафандра и несколько минут лежал на полу шлюза, приходя в себя.

Поднабравшись сил, Жан поднялся и пошел искать «телефон».

Лампочка над внутренним люком горела успокоительным зеленым. Жан открыл щиток рядом с дверью. Надо же! Столько лет прошло, а давление внутри пункта не упало. Хорошо базальтовое литье давление держит.

Когда Жан открыл дверь во внутренний периметр пункта, то чуть не обделался от страха. В темноте, слегка разбавляемой светом из шлюзовой камеры, на него смотрело два гигантских глаза. Тьфу, черт! Так и появляются сказочки о душах неупокоенных космонавтов! Это же свет из шлюза бликует на забралах пары скафандров, примостившихся на стойке.

Чем пахнет застоявшийся, но при этом стерильный воздух? Он пахнет машинами, точнее оборудованием. На Луне не так много углерода, чтобы производить пластики, стараются все, что возможно, производить из металлов и переплавленного базальта. Характерного застоявшегося запаха пластиков не было. Но синтетической смазкой все-таки пахло. И еще был запах каменной пыли, которая образуется из-за перепада температур и внутренних напряжений.

Планировку подобных мест старались выполнять по типовому проекту – отыскать на центральном пульте терминал кабельной связи было несложно. На том конце линии никто не отвечал. Даже бот-автоответчик. Жан запустил пингование линии. Обрыв… Жан крепко застрял на этом минералогическом пункте. Может, до конца своих дней, осталось, которых, похоже, немного.

Кстати, а чего это он стоит посреди минералогического пункта в зассаных портках? Близость смерти не повод носить грязное белье. Жан отправился на поиски чего-нибудь, в чем можно постираться. Заодно, он стал искать салфетки для чистки скафандра. Еще на подготовительных курсах им объяснили, что если не знаешь, как поступить в критической ситуации – «отжимайся». Чтобы сэкономить заряд батарей, канализационную помпу он выключил. Но за пять с лишним часов пути пришлось несколько раз опорожнить мочевой пузырь. Теперь открытый скафандр стоял посреди шлюзовой камеры и благоухал.

Стянув с себя трико, Жан бросил его в какую-то емкость из кладовой, вылил пару флаконов чего-то дезинфицирующего. Через несколько минут он вытащил белье, отжал и растянул на пустовавшем стеллаже. Потом облился раствором сам.

Сначала Жан хотел последовать совету, который ему дал Николай Васильевич – ветеран старателей с пятью полугодовыми вахтами за плечами. Перекрываешь все клапаны, откатываешь на тележке скаф в шлюзовую камеру, открываешь люк на спине, выходишь из камеры и сбрасываешь давление. Все, что было неприятно пахнущего и выглядящего, очень быстро дегидрируется, превращаясь в горстку сухих комочков, которые легко собрать руками в перчатках. Только сейчас требовалось отвлечься, вот Жан и достал из кладовой самую большую пачку салфеток с парой флаконов дезраствора.

По традиции, оставшейся от земных охотников, трапперов и следопытов, старатели старались проверять такие пункты, поддерживать их в исправном состоянии, пополнять припасы. Будь этот пункт не так далеко от обычных мест минералогической разведки, то связь бы починили. Впрочем, в пустотных частях складов таких пунктов на автоматизированных стеллажах всегда лежала пара кубометров спрессованного деминерализованного водяного снега, на других – коробки с пачками сублиматов. В этом пункте реактор был заглушен, но, судя по показаниям с пульта, его можно запустить в любой момент. Сейчас системы работали от солнечного коллектора и пары тепловых аккумуляторов. Мощность небольшая, но для поддержания основных функций достаточная.

Жан промакивал салфетками внутренности скафандра от отходов своей жизнедеятельности, обильно брызгал раствором, протирал чистыми салфетками, потом вытирал насухо. Чтобы в скафандре не осталось и намека на грязь. Ему же самому потом внутри дышать.

Проводя санитарно-гигиенические процедуры, Жан все пытался сообразить, каким образом ему отсюда выбраться. Радиоретрансляторов рядом с такими пунктами не ставили. Разыскивать место разрыва кабеля, особого смысла нет, разрыв может быть и поблизости, и в сотне километрах от пункта. Этак можно и до базы пешком дойти, если бы не аккумуляторы.

У Марка Уотни – первого президента Марса, когда Жан еще в ясли ходил, хотя бы картошка была и целых два ровера. А у Жана только картофельные хлопья, да пищевой клей, чтобы бруски для картофеля фри прессовать. На единственном ровере уехали селенологи.

Пока Жан протирал скафандр, нервы немного пришли в норму. Он понял, что сильно проголодался. В кладовой обитаемого отсека съестного не было. Селенологи по всем правилам упаковали всю еду и отнесли в пустотную кладовую.

Похоже, что один из селенологов был гурман. На одной из полок, кроме обычных упаковок с надписью «Солевой восстановитель – Питьевая вода», лежали упаковки с надписями: «Карловы вары», «Эвиан», «Бад Киссеген», другие. Доставить такие упаковки с Земли на Луну – дело недешевое.

Хотя, чья бы корова мычала. В середине прошлой вахты Жану невероятно захотелось маминого домашнего пирога. Пожалуй, это был один из самых дорогих домашних пирогов в мире. Четыре тысячи.

С верхней полки извлечены две чашки, протерты какой-то салфеткой. На базе, для промывки бачков с пищевой эмульсией, используется специальный насос высокого давления, прогоняющий через систему моющий раствор. Поэтому вытаскивать их из скафандра не требовалось. Но, при известной ловкости рук, можно было извернуться и наполнить чашки комплексным перво-вторым блюдом и сладким прохладительным.

Чашка с комплексным ставится на пару минут в микроволновку. А неплохо, по вкусу похоже на немецкий гороховый суп с острой подкопченной свининой. За время своих приключений Жан успел забыть, чем ему по «лотерее» зарядили бачки. Сладкое по вкусу напоминало смесь сливок и мандарина. Да здравствует современная пищевая химия, позволяющая производить еду со вкусом, труднодостижимым в натуральных продуктах!

Прихлебывая из чашки с горячим, Жан вернулся за центральный пульт. Солнышко успело заметно подняться над горизонтом, прогревая постройку. Имевшихся мощностей хватало на поддержание минимально допустимого температурного режима. В результате, ночью – прохладно, днем – жарко. Требовалось запустить реактор, чтобы включить климатическую систему, зарядить аккумуляторы скафандра, увеличить циркуляцию воздуха через очиститель.

Реакторы с возможностью многократного пуска брали свое начало с энергоустановок подводных лодок. Тогда же возникли основные требования к таким системам. Самое главное – дуракоустойчивость.

Пульт управления реактором стоял отдельно рядом с центральным. Большой ящик, прикрытый безосколочным стеклом. Под стеклом на панели ряд переключателей и стрелочных шкал. Выглядело это, словно пульт собирали в начале двадцатого века, а не в первое десятилетие двадцать второго. Зато можно работать в перчатках скафандра. А данные считываются даже при очень слабом освещении.

Так, посмотрим баланс мощностей. Термоэлектрическая система – в норме. Реактор – по нулям. А это что такое? Индикатор дополнительных источников питания активен. В сеть включено еще что-то. Любопытно. Потом надо будет проверить.

«Все переключатели на 10 часов.

Переключатель на 12 – проверь систему переключателя».

Жан скользнул взглядом сверху вниз по ряду темно-коричневых переключателей. Все на десять. Потом сорвал пломбу, поднял и закрепил стеклянную крышку. Замкнулся контакт, запускающий систему управления реактором.

Пальцами обхватываешь ребристую поверхность переключателя, поворачиваешь по часовой стрелке на 60 градусов, до положения 12 часов. Загорается информационный транспарант. Рядом высвечивается стрелочная шкала, на которую выводится информация о состоянии системы. Если все нормально, то можно довернуть переключатель до положения 2 часа. Только после этого можно использовать следующий переключатель. Иначе помешает блокиратор.

Так, начнем…

Дегенерация теплоносителя… Щелк. Небольшое ожидание, пока система проверит характеристики теплоносителя… В пределах. Поворачиваем переключатель по-часовой до упора.

Количество теплоносителя… В пределах… Давление в системе… В пределах… Насосы… Щелк… Щелк… Состояние топливных сборок… В пределах… Управляющие стержни… В пределах… Аварийные… Тоже… Турбина… Генератор…

После поворота последнего переключателя отодвинулась предохранительная пластина. Под ней черная кнопка «Пуск реактора» с гравированной надписью, залитой светящейся краской. Жан несколько раз вдохнул-выдохнул, задержал дыхание и нажал ее. Он представил себе, как в сотне метрах от пункта, в искусственной пещере, вырытой в скале, управляющие стержни выдвинулись из активной зоны, пропуская свободные нейтроны от одной таблетки к другой. Начиналась цепная реакция.

Жан посмотрел на часы. Пока реактор выйдет на расчетную мощность, пройдет часа три. Делать уже особо нечего. Он сегодня переволновался, много ходил, потом убирал грязь, плотно перекусил. С таким набором происшествий ему сейчас требовалось одно – крепкий сон на пару-тройку часов.

Когда организм понял, что можно будет отдохнуть, то сразу же как-то весь расслабился, забастовал. Жану составило больших трудов доплестись до шлюза, вытащить из внутреннего кармана скафандра компьютер. Вернувшись к центральному пульту, он настроил систему распределения энергии, чтобы первым делом увеличить мощность системы кондиционирования. Становилось жарковато. Установил будильник, разложил кресло, устроился поудобнее и заснул.

Засыпая, он раздумывал, стоит или не стоит запускать ассистента. Нет, не стоит. Он не любил показной оптимизм искинов.

Жан проснулся за четверть часа до срока. Ему очень хотелось в туалет. В комнате было прохладно.

Протирая лицо влажной салфеткой, Жан пытался решить один очень важный вопрос.

Как же отсюда выбраться?

А трико-то уже высохло.

Приведя себя в порядок, Жан разыскал зарядный кабель. Счастье, что стандарты разъемов за двадцать лет остались прежними. Точнее, их такими сохранили.

Запитав скафандр от сети, Жан принялся решать самый насущный вопрос – искать возможность добраться до базы. Он три раза внимательно осмотрел обитаемую часть пункта, может, удалось бы найти что-нибудь, чтобы по-быстрому собрать дальнобойную рацию, не повреждая при этом основное оборудование. Ничего. Селенологи очень аккуратно прибрались перед отъездом.

Пришлось снова устроиться перед пультом и включить обзорные камеры пустотного склада. Прессованный снег, снова снег, коробка вакуумированного тунца, сублимированный говяжий фарш, куриные грудки, картофельные хлопья, снова хлопья, пакеты с кукурузой, еще снежный куб, хлопья, морковная стружка. В углу стоят две больших блестящих цистерны с жидкой углекислотой. Литров по двести каждая. А ближе к выходу со склада примостились две транспортных капсулы Mark-38 для спиральника.

«Хотя бы РИТЭГи не протухли!!!» – эта мысль была первой, пришедшей в голову Жану в тот момент, когда он увидел капсулы. Тридцать восьмые были первыми серийными капсулами, оснащенными соленоидами пятого поколения, со сверхпроводящими элементами на жидком диоксиде углерода – углекислоте.

Габаритов грузового отсека капсулы было достаточно, чтобы разместиться в нем в скафандре. Но тут был другой вопрос. От пункта до базы пятьсот с лишним, если не шестьсот километров. Пока Жан шел до пункта, он согревался движением. Если ему придется лежать в течение пяти часов с выключенным термостатом, то он отморозит все, что возможно. Но аккумуляторов на пять часов работы обогревателя не хватит. Что делать-то?

Жан решил начать с простого – осмотреть капсулы.

Скафандры оказались двух размеров. На бирке скафандра второго размера, словно бы в подтверждение стереотипа, было написано: «Lǎo zhū». Другой – третьего размера, принадлежал когда-то некоему Дьякову Ю.

Первыми нужно было зарядить кислородные баллоны. Старые газонаполняемые системы имели все-таки преимущество в простоте перезаряжания. Снял скафандр с основной стойки, повесил на стойку зарядной станции. Шланги лежали на полке под стойкой. Проверяешь, чтобы нигде не было потеков масла или других органических веществ. Осматриваешь разъемы на наличие дефектов. Подсоединяешь шланги к разъемам баллонов. Из ниши вытягиваешь металлическую сетку, закрываешь ею скафандр. Шланги вытягиваешь через отверстие в сетке и подсоединяешь к разъемам зарядной системы. Плавно открываешь вентиль подачи воздушной смеси. Держишь некоторое время на восьмой части от полного напора, потом на четверти, половине, наконец, выкручиваешь вентиль на полную. Теперь ждем. С современными криосистемами мороки намного больше.

Жан открыл аккумуляторный отсек, а он пуст. Ему потребовалось минуты три, чтобы вспомнить спецификацию. В этих скафандрах использовались химические элементы с гелевым наполнителем. Их можно было перезаряжать, если пользуешься регулярно. Если же скафандром не собирались пользоваться долгое время, то использованную батарею вытаскивали и отправляли на утилизацию. В случае необходимости, просто брали со склада новую, заправляли ее гелем, встряхивали и устанавливали в аккумуляторный отсек. На удачу Жана, в кладовой стояло две коробки с комплектами. Три движения и шлем скафандра осветился контрольными огнями.

Жан загерметизировал скафандр и подал давление. Скафандр, провисевший на стойке двадцать лет, не потерял ни капли из своей герметичности, прочности и фронтирного антуража. За час нахождения при давлении один и один от нормального, он не потерял ни одного процента.

Беглого осмотра хватило, чтобы понять, откуда взялась дополнительная мощность в сети. В отличие от реакторов, РИТЭГи заглушить нельзя. Чтобы они не расплавились, их систему охлаждения подключили к системе тепловых аккумуляторов пункта. А термоэлементы выдавали дополнительные ватты энергии.

Согласно показаниям датчиков, активного вещества в обоих РИТЭГах было достаточно для полноценной работы.

Проводники в катушках целы и работоспособны. Криосистемы тоже. Системы охлаждения радиаторов РИТЭГов в норме. Количество теплоносителя – сто процентов от номинала. Турбины в порядке. Генераторы тоже.

Теперь нужно было решить, каким образом запитать скафандр от энергосистемы транспортной капсулы. Генерируемой мощности одного РИТЭГа хватало на создание магнитного поля для перемещения одной капсулы с грузом. Зачем загружать лишнее активное вещество?

Капсулы не приспособлены для перевозки людей. Только грузы.

В теории, в случае серьезной поломки капсулы, например повреждения защитного корпуса изотопника, когда захоронение рядом с пунктом недопустимо, с базы могли отправить еще одну капсулу. Поврежденная капсула закреплялась между двумя рабочими, и такой состав отправлялся для утилизации РИТЭГа на базу. Поэтому на всех капсулах были узлы крепления друг к другу и интерфейсы синхронизации управления.

Так, если мы отключим задний соленоид передней капсулы и передний соленоид задней капсулы, перекинем кабели, то должно хватить энергии, чтобы запитать скафандр. Грузоподъемность отдельной капсулы – пятьсот килограмм, а человек в силовом скафандре весит около трехсот. Даже с половинной мощностью, двух соленоидов из четырех должно хватить. Хотя, повозиться придется. Работы по переделки будет много…

Когда пришло понимание того, что Жан застрял в пункте на заметный срок, он выкатил свой скаф на пустотный склад. Не к чему подогревать баллон с жидким кислородом.

Работать пришлось в местном костюме, чтобы не расходовать жидкий кислород. Это заметно притормаживало действия. Каждые пару часов приходилось возвращаться, чтобы перезарядить баллоны газовой смесью.

Через три дня Жан смог сказать, что системы функционируют достаточно надежно, чтобы безопасно доехать до базы в Море Дождей.

Последние несколько часов пребывания пришлось потратить на запуск системы плавного глушения реактора, программирование порядка консервации станции, составление заменного списка продуктов, лекарств и запчастей, сбор мусора и отходов для утилизации. Переработанная вода заняла свое место новым небольшим кубиком прессованного снега на стеллаже пустотной кладовой.

Ставший уже привычным скафандр камрада Дьякова занял свое обычное место на стойке. Тщательно протерт и высушен, все суставы и соединения проверены, баллоны опустошены и упакованы в консервационные мешки.

Жан поерзал, устраиваясь поудобнее. Понятно, что в скафандре подобное движение – лишнее, практически атавизм, но все-таки. Грубо сляпанный из двух кресел с подушками ложемент опасно задрожал. Показалось, что через материал скафандра передался скрип состыкованных деталей.

Лечь пришлось на живот, чтобы не нагружать кислородные баллоны и не помещать их в замкнутый объем, когда спина излучает некоторое количество тепла.

Нажатие кнопки на дистанционном пульте, крышка скользит вбок, закрывая капсулу. Самодельный гидропривод на сей раз отработал нормально. Нажатие другой кнопки, заработал астродатчик, грубо закрепленный в отверстии, проделанном в корпусе. После замешательства на сопряжение, вычислитель пожаловался, что не обнаружены опорные точки. Еще одно нажатие и включились несколько камер, обеспечивавших хоть какой-то наружный обзор. Камеры пришлось взять со склада, потом привезет новые, вот честное скаутское. Мониторы, закрепленные перед шлемом, ожили, показывая виды спереди и сзади. Жан потом привезет новые, честно-честно.

Две камеры смотрели на датчики оборудования в капсулах, судя по их показаниям, все в пределах нормы, расход углекислого газа не превышает расчетный.

Жан задержал дыхание и нажал еще одну кнопку. Через корпус почувствовалась несильная вибрация, потом сильный толчок. Возникло ощущение, что толкатель действует с заметной натугой, проталкивая сразу две капсулы с их ложементов в спираль Ленца.

Теперь открываем ворота.

Легкое движение рычагом подачи тока, выдвигаются контакты, замыкающие цепь через медную обкладку спирали. Сформировавшееся магнитное поле приподнимает капсулы и проталкивает их вперед. Сейчас нужно действовать очень осторожно, чтобы капсула не уехала слишком далеко. Капсула выскальзывает из пустотного склада. Жан сразу же двигает рычаг назад, чтобы остановиться. Ощущается скрежет взлетно-посадочных полозьев по виткам спирали. Так, теперь кнопочкой закрываем ворота.

Астродатчик наконец-то нашел опорные точки, произвел нужные расчеты и привязался к координатам. Так как аккумулятор подключен к РИТЭГам, то можно не экономить на электричестве, значит, астродатчик и астровычислитель могут работать в интерактивном режиме, постоянно сообщая о местоположении капсулы. Шестьсот тридцать четыре километра по прямой. Около семи часов пути.

Ну, что же… Как говорил товарищ Гагарин: «Поехали!»

Рычаг от себя, контакты снова замыкают спираль, магнитное поле толкает состав вперед. Ускорение небольшое, но заметное. Тут еще реактивная струя испарившейся углекислоты добавляет скорости.

Жидкость обтекает соленоид, поддерживая нужную температуру. Даже у сверхпроводящих материалов есть небольшое электрическое сопротивление, которое нагревает проводники. Поэтому нужно подавать новые порции холодной жидкой углекислоты. «Подогретая» углекислота протекает через рубашку, забирая энергию у теплоносителя, охлаждающего РИТЭГ. Тем самым поднимается КПД установки. Теперь углекислый газ перегрет. Он проходит через турбину, которая вращает компрессор циркуляции теплоносителя. После турбины газ направляется в сопловой аппарат, толкающий капсулу вперед. В условиях лунного вакуума и магнитной левитации дает заметную прибавку к выталкивающей силе, создаваемой магнитным поле. Сим победиши!

В темноте капсулы единственным освещением были мониторы, по которым четвертый час скользило однообразие лунной поверхности.

Лунные пейзажи приедаются уже ко второй поездке по поверхности. Черное небо, серая порода. Быстро надоедающая неровность рельефа. Водителям приходится прикладывать заметное усилие, чтобы не задремать.

«Паровозик» поднялся на очередную возвышенность, Жан увидел в извилистой низине свив двух спиральников. Основной шел с другой базы, которая южнее, а к основной магистрали примыкала его спираль, с заброшенного минералогического пункта. Свивы спиралей размещали в низинах, на случай, если произойдет столкновение, чтобы осмотреть место происшествия, не слишком приближаясь.

Пока Жан пытался разглядеть другую линию, его маленький состав успел перевалить за гребень холма. Поле обзора резко сократилось, а «поезд» начал набирать скорость, как и всякий предмет, двигающийся сверху вниз.

«Паровозик» выехал на равнину в низине. Переключая камеры, поворачивая их на небольшие доступные углы, Жан старался поймать в поле зрения и осмотреть другую спираль. С четвертой попытки это удалось.

Ой… А по основной спирали что-то двигается. Не очень ловко тыкая рукой в перчатке по кнопкам, Жан постарался максимально увеличить изображение. Черт, похоже, это состав пятьдесят второй серии.

В отличие от одиночных капсул, на пятьдесят второй серии все было «по-взрослому». Головной крепилась капсула с полноценным управляемым реактором, который снабжал энергией состав из четырех-пяти транспортных капсул.

Вот это уже весело. Жан едет внутри транспортной капсулы с изотопником, которая, на скорости около ста километров в час, несется наперерез другой капсуле с ядерным реактором на борту. А до свива остается километра четыре. При этом скорость пятьдесят второго состава ему неизвестна.

Жан попытался подсчитать скорость состава, засекая время прохождения между витками спирали. Получалось, что «паровозик» и пятьдесят второй состав пересекутся как раз в точке свива.

На базах, на приемных терминалах стояли электромагнитные ловушки, которые плавно затормаживали капсулы и составы.

В экстренной ситуации можно было затормозить выбросом перегретой струи углекислого газа в направлении противоположном движению. Но при этом углекислота расходовалась в избыточных количествах, еще можно было сломать полозья и контакты, подававшие ток на спираль. В общем, потом ехать будет не на чем. В планы Жана такое, разумеется, не входило.

Единственное, что оставалось, плавно, очень плавно уменьшать мощность на соленоидах и контактах, замкнутых на спираль, с тем, чтобы капсулы понемногу терлись полозьями о конструкции, гася скорость. Опасно, а куда деваться?

Вот Жан и играл ползунком регулятора, то понижая подачу тока, то слегка увеличивая ее. Скрежет полозьев, трущихся по литому базальту спирали, через каркас передавался в скафандр, из-за чего кости черепа противно ныли.

На мониторах было видно, как приближаются витки спирали, по которым мчался пятьдесят второй.

Жан резко дернул рукоятку ползунка, снижая мощность чуть ли не до нуля, чтобы магнитное поле соленоида практически перестало поддерживать «паровозик». На мониторе перед взглядом Жана мчались одна за другой капсулы состава. Он невольно закрыл глаза, представляя себе, как передний соленоид его капсулы врезается в хвост состава…

Профессор Жан Кордье с безмолвным криком вскочил на своей кровати. Он тяжело дышал, невольно потирая левую сторону груди. Сердце снова захлебывалось в нервном перестуке.

Сто четыре года – не шутка. Конечно, количество людей, перешагнувших столетний порог, и продолжавших активную жизнь, с каждым годом увеличивалось. Но сто четыре – это сто четыре.

На обзорном иллюминаторе, заслоняя собой звезды, появилась голова доктора Нгуена Вьета Хоа:

-- Профессор, у вас снова приступ аритмии? Мы с вами договаривались, еще один приступ, и вы будете принимать успокоительное на ночь.

Несколько мгновений Жан Кордье боролся с приступом подкатившей тошноты, внутреннее ухо плохо отреагировало на одновременное воздействие кориолисовой и резкий скачок с кровати, черт, ну не пристегиваться же ремнями на время сна. Подавив дурноту, профессор махнул рукой:

-- Доктор, вы же понимаете, что на Землю мне уже не вернуться. Следующие семьдесят два часа я вряд ли вообще смогу поспать, пока «Игла» будет в поле зрения. Потом можно спокойно доковылять до пластикового мешка, в котором вы отправите мою бездыханную тушку насладиться космическим вакуумом.

Доктор Нгуен вздохнул, с обреченностью врача, вынужденного работать с самыми непокорными пациентами в мире, пожал плечами. Изображение головы растворилось в космической черноте.

Средств, полученных тогда за продажу информации о криип-месторождениях, хватило на восстановление работоспособности МП-362, который стал новой опорной базой старателей, а еще на курс доктора Мертона в Массачусетсе. В качестве дипломного проекта, Жан участвовал в проектировании знаменитой «Дианы». Потом были годы интересных проектов и исследований.

Ко второй половине двадцать второго века человечество приблизилось к разработке механизма «свертки» – методики создания так называемого «пузыря Алькубьерре». Казалось, что полтора столетия сложнейших расчетов и исследований, тончайших опытов и экспериментов увенчались успехом. Теперь человечеству открыта дорога в дальний космос. Ура!

И тут выяснилась интересная особенность, которая, казалось бы, ставила крест на успехе исследований. Требовалось две точки «прокола». Одна на входе, а другая на выходе. Если аппарат отправить только через вход, то выйдет он неизвестно где.

Человечеству нужны были «точки выхода». Много. В обозримом будущем.

Вот тут-то и возникла идея «Иглы». В космосе летит корабль, несущий на себе оборудование для «прокола» пространства в точку выхода. Регулярно срабатывает аппаратура, формируя «нить», по которой в новую точку будет отправляться «бусина», автоматическая система, образующая новую «стационарную» точку «прокола», для регулярного обмена космическими аппаратами.

Вторая идея – парусные технологии. Наличие пусть маленького, но постоянного ускорения позволяло аппарату разгоняться до значительных скоростей, практически не расходуя топливо.

Телеметрия с «Дианы» показала, что в районе орбиты Юпитера давление солнечного ветра падает настолько, что его использование теряет смысл. Нужно было что-то еще.

Именно Жан Кордье предложил и обосновал возможность объединения нескольких конструкций воедино.

До Юпитера аппарат двигается за счет фотонного паруса. За Юпитером – на ионном. Когда же тяга ионного паруса упадет до критических значений, запустится «медленный» ионный двигатель, с минимальным расходом рабочего тела. Планировалось, что этого хватит для полета на триста астрономических единиц от Солнца. По достижении конечной точки путешествия аппарат должен был перейти на условную орбиту вокруг Солнца, становясь основой долговременного исследовательского комплекса.

Человечество, строившее в этот момент на лунных и марсианских верфях «Форпост-Юпитер», по коридору которого сейчас шел профессор Кордье, собралось, посовещалось, решило поднапрячься и построить «Иглу».

На теневой стороне Меркурия построили уникальную верфь. Долгоживущий автоматический реактор, специальные технологии изготовления столь гигантского складывающегося паруса, ремонтные автоматы, программирование искина, способного справиться с самыми сложными проблемами, наконец, разработка аппаратуры для создания «прокола». И все это нужно упаковать в минимально возможные объемы…

Последние два года постройки «Иглы» Жану Кордье пришлось руководить с борта одного из модулей «Форпоста», шедшего в караване за орбиту Юпитера, чтобы стать там передовой базой землян. Потом еще полгода пришлось ждать, пока парусник, набирая скорость, мчался сквозь межпланетное пространство, оседлав солнечный свет.

Шагая по коридору Станции, профессор Кордье вспоминал все известные ему перипетии строительства «Иглы».

Откровенно говоря, до недавнего времени профессор Кордье, понимая математический аппарат «проколов», не очень верил в осуществимость процесса. До позавчерашнего дня…

За два дня до того утра, о котором мы сейчас рассказываем, на Станции началась какая-то напряжено-ритмичная суета профессионалов, знающих свое дело. Профессора Кордье предупредили, что с ним хотят поговорить с Земли. Такие звонки были не редкость, но всегда оставляли ощущение какой-то тревожности.

К назначенному сроку Жан Кордье отложил все имевшиеся дела, зачем-то умылся и причесался. На данный момент время задержки сигнала превышала час.

На экране появился Ахмед Лоаи – глава проекта «Игла»:

-- Здравствуйте, профессор Кордье. Сегодня вечером на Станцию прибывает команда дублеров, которые будут помогать вашей команде в работе с «Иглой». Мы понимаем, что представители экипажа Станции последние полгода проходили усиленное обучение, поэтому у нас нет морального права лишать их чести провести основную часть работы. Команда дублеров будет только ассистировать.

В этот момент в каюту-кабинет Кордье заглянул начальник Станции. В одной руке он держал бескрошный бисквит, в другой – непроливайку с кофе.

Жан Кордье обернулся к нему:

-- А когда к нам вылетела внеочередная команда? Как я это пропустил? Сменщики только через полгода должны прийти.

-- Ничего вы не пропустили, профессор, – отхлебнул кофе начальник. – Они только вчера с Земли на орбиту вышли…

После этого начальник кратко рассказал об успехах «проколистов». Два с половиной года они отрабатывали технологии. Дошло до того, что корабль с экипажем из трех человек переместился к «выходной» точке на орбите Марса. Обо всем этом старались не распространяться, чтобы не дискредитировать технологию до полной отработки. Три месяца назад на «Форпост» доставили части для малого комплекта «свертки» пространства. После его монтажа начали регулярные рейсы автоматические транспортники, доставившие части для большой «свертки». Теперь должно было произойти самое дальнее перемещение обитаемого корабля.

Жан Кордье был в центральной рубке, когда в пространстве рядом со Станцией возник корабль. Не было никаких особых спецэффектов, вспышек, молний и прочей пиротехники. Просто возник, двигаясь параллельно Станции с той же скоростью, и все. Корабль выглядел не очень круто – несколько типовых отсеков, сферические баки с топливом, реакторный отсек с лопухами радиаторов. Такие переселенцев на Марс таскают. Разве что оранжереи не было. После ряда маневров корабль пристыковался к Станции.

Когда профессор Кордье дошел до центральной рубки, там уже собрался весь удвоенный состав наблюдателей, которые должны были контролировать параметры «Иглы» при переходе с фотонного на ионный паруса. Было тесновато. Центральную рубку, установленную на оси вращения отсеков, затормозили. Благодаря невесомости, кресла, пульты, мониторы удалось прикрепить по всей оболочке рубки, не разбирая, где верх, а где низ. Чтобы удобнее было, по центру рубки закрепили «насест» – длинный стержень, за который можно было зацепиться, когда не сидишь за пультом. Для быстроты перемещения все пользовались миниранцами.

-- …«Игла» в поле зрения оптической системы, вывожу на монитор…

-- …Абляционное испарение оптической пленки в норме, дополнительное ускорение пять девяток от расчетного…

-- …Симметричность тяги четыре девятки. Программа автокоррекции курса запущена. Опорные точки установлены. Порядок коррекций проверен…

На центральном мониторе на них надвигалось гигантское «ничто», видимыми размерами превосходившее Станцию «Форпост-Юпитер» – Фотонно-Ионный парусник «Игла». Несколько километров тончайшего зеркального пластика, натянутого на токопроводящие спицы. Последнюю неделю, когда тяга, развиваемая под действием солнечного давления, упала до значений мало отличных от нуля, электрический ток, подводимый к пленке, испарял ее, а статическое поле заставляло ионизированные молекулы улетать в пространство, толкая парусник вперед. Парус почти испарился, еще пара часов и парусник начнет движение только на ионной солнечной тяге.

Сквозь огромную паутину пластика и проводников взгляд с трудом мог найти самое ценное – сам аппарат. Сфера командного отсека с креплением паруса, реактор, система «свертки», ионная установка. Медийщики называли «Иглу» чудом двадцать второго века, наряду с «Форпостом» и регенерацией структур глаза.

У отдельного причала – спасательный катер с бустером, на случай экстренной высадки аварийной команды.

Следующие трое суток профессор Кордье практически не покидал центральную рубку, ел, пил, подремывал где-то в уголке, просыпаясь при любом постороннем звуке. Операторы сменялись за пультами, дошел черед до дублеров с Земли.

Прибытие дублеров явственно показало каждому члену экипажа Станции, что теория «свертки» работает, дает возможности быстро оказаться в нужной точке пространства. В результате, многие исследования были приостановлены, работники просто по-человечески не могли заниматься чем-то другим. Все следили за данными, поступавшими с «Иглы».

Жан Кордье осунулся, побледнел, под глазами набухли темные круги.

Он смотрел на экран, провожая взглядом удаляющуюся «Иглу». И с каждой сотней километров, проглатываемых парусником, на долю секунды медленнее билось сердце Жана Кордье. В тот момент, когда аппарат стало возможно отслеживать только на экране локатора, сердце профессора ударило последний раз…

Бригада доктора Хоа потратила больше часа, пытаясь вернуть Жана Кордье с его дороги в бесконечность, по которой он шел вслед за своим Парусником…