Луна Лавгуд и Серебряный шов

Зеркало на стене дрогнуло, когда в дом ударила магия. Не метафора - реальный залп: с лестницы вспыхнул луч порчи, разрезая воздух, как сухой хлыст.

- Не смотри прямо, Луна, - сказала мама. Голос - ровный. — Дыши и смотри рядом.

Внизу, в типографской комнате "Проныры", мистер Лавгуд спорил с пришедшими. Там щёлкали палочки, и по полу катились свинцовые литеры. Один из голосов, чужой, мягкий и пустой, повторял одно и то же: "Согласитесь. Скажите “да”. Замолчите". Каждое слово тянуло нити подчинения - слышно даже наверху.

На чердаке порча уже лезла в комнату: бесцветный "шов" распарывал тень между окнами. Это была расщепляющая порча, которой ломают вещи и людей на удобные части: буквы, признания, тишину.

Мама сорвала со стены зеркало-оберег - круглое, в серебряной раме с рунами. Это зеркало не отражало, оно возвращало: показывало заклятия такими, какие они есть, и отдавалo их назад.

- На счёт три, - сказала она. - Смотри не в центр, а на край. И держись словами.

Луна кивнула. Вдох - короткий, выдох - длинный. Взгляд - на рамку. Тогда "шов" стал виден отчётливо: в нём метались серые мотыльки - обломки чужой магии, как стружка с ножа.

Порча ударила. Мама повернула зеркало под углом, не "в лоб". Серебряная кромка поймала луч и разложила его: руны вспыхнули, и мотыльки сплющились в имена - острые, как иглы. Большая часть заклятия ушла в зеркало, захрипела, погасла.

Но осколок сорвался с края отражения, как брызга с клинка, и рикошетом полоснул Луне по лбу - ровно по центру, над переносицей. Жжением — чистым и холодным, будто приложили к коже тонкую серебряную монету. Луна инстинктивно прижала пальцы: под ними выгорело гладкое кольцо, размером с ноготь, светящееся изнутри. Так появился её шрам.

- Достаточно, — сказала мама. - Возвращайся словами. Назови пять твёрдых.

- Камень под окном. Деревянный пол. Чашка. Книга. Ты, - выдохнула Луна. Мир пришёл в фокус.

Внизу магия подчинения сдала - как будто кто-то перерезал нити. Голос чужого стал резче:

- Мистер Лавгуд, ваши материалы делают вас целью. Цель - точка. В неё легко попасть.

- С словом так не выйдет, - спокойно ответил мистер Лавгуд. - Слово - не точка. Слово — выбор.

Мама поставила зеркало на стол боком - пусть держит остатки порчи в раме. Серебро медленно остывало. Луна, не убирая руки ото лба, смотрела чуть в сторону: там, где всегда оставалась щёлка между видимым и невидимым. Мотыльки на секунду подсели на свежий оттиск "Проныры" - и растаяли, будто их перепечатали в буквы.

- Если станет страшно, — сказала мама, вкладывая Луне в ладонь тяжелую свинцовую литеру О, - держись опорных слов. "Опора", "оберег", "отмена", "отказ". Любое - вслух. И сразу - пять твёрдых.

Снизу шаги потянулись к выходу. Чужой голос попытался улыбнуться:

- Подумайте. В следующий раз разговаривать будет сложнее.

- В следующий раз мы напечатаем громче, - сказал мистер Лавгуд.

Дверь захлопнулась. Дом вздохнул. На чердаке пахло озоном и полынью. Луна коснулась шрама - тонкого серебряного круга на лбу. Он уже не жёг, только пульсировал, как маленький глаз, который научился видеть раньше неё.

- Они назовут это "бредом", — тихо сказала мама. - И будут лечить тишиной.

- А мы будем лечить словами, - ответила Луна. И впервые улыбнулась: у тишины нет горла. У слов - есть.

Внизу опять зашептал печатный станок. Буквы, казалось, звенели серебром, если читать их вслух. Это тоже было оружием - и оберегом.