Лысая куница

Вечер на ферме Пустышкина всегда был временем для разговоров под стук дождя по жестяной крыше или, как сегодня, под монотонное жужжание ночных насекомых. Егор, откинувшись на спинку грубого деревянного стула, слушал, как Василий, пуская мыльный пузыри из трубки, развивал очередную теорию.

— …и вот она, понимаешь, Егор, неопознанная! — Пустышка размахивал рукой, очерчивая в воздухе нечто размером с телёнка. — Глаза горят, как угли, клыки — с палец, а шерсти на ней — ни волоска! Голая, как голый землекоп, только страшная. Чупакабра, чистые воды. У Семёныча, с дальнего выпаса, двух ягнят из-под носа унесла. Потом нашли. Только дырочки аккуратненькие на шее.

Егор ухмыльнулся, потягивая тёплый квас. Он давно привык к тому, что Пустышка был ходячей энциклопедией как по части практического животноводства, так и по части всевозможного криптозоологического фольклора.

— Звучит знакомо, Василий. Только у меня свидетельство покруче будет. И даже фото.

— Фото? — Пустышка оживился, придвинувшись. — Ну-ка, показывай!

Егор достал из потрёпанного планшетного чехла свой старый, но надёжный телефон, покопался в галерее и протянул его другу. На экране, слегка размытый, но отчётливый, был снимок, сделанный явно с большого приближения. У поваленного, покрытом мхом ствола сосны сидело небольшое создание. Длинное, гибкое тело, острая мордочка с любопытными глазками-бусинками, пушистый хвост. Типичная лесная куница. С одной оговоркой: на большей части её тела не было меха. Кожа просвечивала сквозь редкую, щетинистую ость — розовато-серая, покрытая какими-то пятнышками и шрамами, как у старого дракона. Лишь голова, лапы и хвост были по-прежнему одеты в привычный бурый мех.

Пустышка долго всматривался, потом громко расхохотался.

— Так это же шутка гороховая! Куница-хипстер, шерсть сбрила! Мелковата твоя чупакабра, Егор. С ягнёнком не справится, разве что с мышкой.

— Зато похожа, — парировал Егор, забирая телефон. — Лысая, зубастая, глаза злые. Только размер не тот. И свирепость — на троечку.

— И откуда такая мода пошла у лесных франтих? — поинтересовался фермер, уже серьезнея.

— А это, Василий, не мода. Это жизнь. Слушай историю.

Егор откинулся на спинку стула, и в его голосе появились нотки неторопливого, профессионального рассказа.

— Лет пять назад впервые её заметил. На том самом старом пожарище, где малина буйная пошла. Сидит на суку, греется на солнышке, и бока у неё… голые. Я думал, болезнь. Чесотка, лишай, не дай бог чумка. Решил проследить, изучить. А зверёк — не слабый. Шустрый, ловкий, охотится нормально. Белок гоняет так, что перья летят. — Егор засмеялся — стал наблюдать регулярно.

Оказалось, история повторяется. Каждый год, в конце лета, когда жара стоит особенно лютой, эта конкретная куница — самка, я её по шраму на боку узнаю — начинает… лысеть. Не вся, а именно по бокам и спине. Мех вылезает клочьями. Думал, всё, конец. Ан нет. Живёт. И ведь не мёрзнет же! Осенние ночи холодные, роса, а она себе бегает.

— Может, кожу толстую отрастила, как у бегемота? — предположил Пустышка.

— В самую точку! — ткнул в него пальцем Егор. — Присмотрелся я как-то в бинокль, когда она близко подобралась. Кожа у неё и правда не обычная. Толстая, плотная, будто замшевая. И сосуды там не просвечивают. То есть термоизоляция своя есть. Она, видимо, просто сбрасывает летний, изношенный мех, который уже не греет, а только мешает, а новая подпушь и ость зимняя отрастают не сразу, а постепенно. Вот и ходит она несколько недель этаким мини-дракончиком. А к первым заморозкам — раз! — и обрастает новым, густым мехом, красивее прежнего.

— И никто ее не боится в таком виде?

— Кто её будет бояться? Для лисы или крупной совы она — добыча, лысая или пушистая. А она, наоборот, может, даже выигрывает. Меньше шума при движении через частый кустарник, меньше блох, наконец. Да и выглядит… — Егор усмехнулся, — устрашающе для непосвящённых. Один раз, помню, грибники её увидели. Так они потом в деревне месяц рассказывали, что в лесу «голый змей» по деревьям скачет и шипит. Чупакабру вашу местную почти что описали.

Пустышка задумчиво почесал щетину на подбородке.

— Значит, не чупакабра у Семёныча, а просто больная лишаём лиса или барсук голодный. А твоя куница… она, выходит, не больная, а умная. Сама себе климат-контроль устроила. Сбросила лишнее, пока тепло, чтобы легче было, а к холодам новую шубу подготовила.

— Именно так. Никакой мистики. Обычная биологическая адаптация. Просто выглядит… экстравагантно.

Мужчины помолчали, наслаждаясь вечерней прохладой.

— Всё-таки, — снова заговорил Пустышка, и в его глазах блеснул знакомый Егору озорной огонёк, — а фотку-то ты зря показал. Теперь я всем буду говорить, что у егеря Егора есть документальное подтверждение: чупакабра — это не монстр, а просто куница, у которой сезонная линька с опережением графика. И что она, между прочим, совершенно не против, чтобы её в этот период называли «лысой, но грозной лесной красавицей».

Егор только покачал головой, но улыбка не сходила с его лица. Он снова посмотрел на фотографию в телефоне. Да, никакого чуда. Просто жизнь, удивительная и разнообразная, которая иногда надевает на себя маску сказки, чтобы сделать скучный мир чуть интереснее. А его задача, егеря, — просто знать правду и беречь этих «лесных дракончиков», чтобы они и дальше могли пугать грибников и восхищать таких странных и мудрых фермеров, как Василий Пустышкин.