Любовь по наследству

Ненавижу этот запах. Тошнотворный смрад фенола, лекарств, цветов, с примесью тлеющего где-то на границе восприятия аромата смерти, горя и страданий. Задыхаюсь.

Ненавижу эти звуки. Эти мерные писки, вздохи, беззвучные капли, словно отсчитывающие последние мгновения жизни.

Ненавижу эту атмосферу. Взгляды безразличные и сочувствующие. Десятки букетов, словно тебя уже заживо похоронили. Ненавижу!

— Акеми… — я посмотрела на сестру, которая назвала меня по имени. Тихо. Почти на границе слышимости. Её угольно-чёрные волосы обрамляли ещё более бледное, чем обычно, лицо. В носу эти жуткие трубки, чтобы ей легче дышалось. Её тёмно-серые глаза сейчас казались льдистыми и почти прозрачными. На бескровных обсохших губах блуждала лёгкая, какая-то отрешённая улыбка.

Я взяла её за руку. Пальцы были ледяными.

— Акеми… — повторила она.

— Я здесь, Ютака, я с тобой… — язык не слушается, горло пересохло, словно это я тут умираю.

— Ты же знаешь, мне… — она не договорила и отвела взгляд. «…Недолго осталось…» — закончила я мысленно её фразу и просто кивнула.

— Всё будет хорошо, Ютака, — как можно говорить такое, ведь хорошо не будет? И я чувствую себя виноватой в этом…

— Привет, Ютака! Акеми-чан… — в палату вошёл Он. В эту мрачную бетонную коробку словно заглянуло солнце.

— Хитоши-кун…

От одного его присутствия чуть легче задышалось, а глупое сердце бешено забилось. Высокий, широкоплечий, красивый. Хаяси Хитоши — любовь всей моей жизни и парень моей сестры. Обычно у него не пропадает улыбка. Такая яркая, просто ослепительная. Но сегодня, впрочем, как и уже всю прошедшую неделю, он не улыбается. Точнее, он улыбается, но совсем по-другому. Смущённо и виновато. В его руке очередной букет.

Глупая традиция с из его пра-родины — дарить девушке цветы, ведь цветы в основном дарят во время похорон, но даже подобная глупость казалась мне милой, хотя сейчас отдавала горечью во рту. По крайней мере, он не принёс цветок в горшке… что равнозначно пожеланию поскорей умереть. Впрочем, мне кажется, принеси он хиганбану в горшке, Ютака бы всё равно его простила. Моя сестра такая мягкотелая.

— Хитоши-кун, давай, я поставлю цветы в воду, — лёгкое прикосновение к его ладони приводит меня в состояние неописуемой радости. Обычно я не могу прикоснуться к нему в силу традиций, но сейчас Хитоши совсем не до моей невоспитанности.

Он рассеянно кивает, отдавая мне красные розы — символ любви, и я вспоминаю о Ютаке. Я почувствовала, что мои щёки пылают. Хорошо, что у меня такая кожа, которая почти не краснеет, не то что у Ютаки. Я посмотрела на сестру, она слегка оживилась, и цвет её лица, с появлением Хитоши, стал почти как прежде. Прибор запищал чуть громче, отсчитывая её участившееся сердцебиение.

— Акеми-чан, ты могла бы… — Хитоши смущённо посмотрел на меня. Я кивнула и, поставив его розы в пластиковую вазу, которую заранее подготовила, вышла из палаты, оставив влюблённых наедине.

Села на кушетку в коридоре и закрыла лицо руками. Нет, я не плачу и не рыдаю. Наследнице клана Сога, одной из древнейших фамилий в Японии, не пристало рыдать на людях.

Я просто устала.

И просто ненавижу это место.

Хоспис.

Место, где через пару дней, а может быть через неделю, умрёт моя сестра…