Любовь сильнее смерти

Ветер выл долгой, тоскливой нотой, раздувая полы его длинного плаща. Где-то вдалеке звенели, отражаясь эхом, голоса птиц, круживших совсем близко к земле. Их чёрные, словно ножницы, хвосты казалось, вот-вот заденут покрытые зеленью поля. Под ногами густая сочная трава колыхалась, подчиняясь порывам ветра. Из травяных зарослей, словно тонкие стрелы, взмывали вверх проворные зеленоватые жуки. Из-за серой, давящей пелены туч робко пробивались солнечные лучи — похожие на небесные ленты из златого шёлка.

Он шёл вперёд молча, глубоко дыша, будто не замечая окружавшей его со всех сторон красоты. Видимо, он не находил смысла радовать взгляд пейзажами — для него всё было окрашено в смертельный серый цвет, подобно отполированной каменной плите, на которой в десяти шагах впереди стояла пёстрая ваза.

Позади теплились огни города, лилась музыка, слышался звонкий детский смех. Там кипела жизнь, мир был полон красок и чувств. Там, на том холме, наверное, было хорошо, несмотря на всех больных и отверженных, чьи сердца всё равно бились. А здесь… здесь был мир мёртвых. Здесь он не слышал и не мог услышать ничего живого. Мёртвую тишину на мгновение нарушила лишь старая чёрная сорока, с карканьем вылетевшая из кроны раскидистого дерева, словно насмехаясь над ним. Ветер снова загудел, обтирая его мокрые щёки. Отполированные камни, аккуратно разложенные, как клетки шахматной доски, окружали его — это были холодные надгробия. Кровь леденела в жилах.

Кладбище.

Хотелось замереть, не нарушать безмолвия, просто стоять и смотреть стеклянным взглядом на это место последнего упокоения.

Каждый из них прожил достойную жизнь? Достиг ли чего? Почему ушёл? Хотел ли жить?

Ответов уже не получить. Никогда.

Взгляд снова притянула та самая ваза, будто невидимой силой. Он сделал прерывистый вдох, сжал кулаки и направился к ней. Он не хотел видеть это место, не хотел, чтобы оно вообще существовало, так не должно было случиться. Постояв с минуту у могилы, он, будто собравшись с духом, подошёл к вазе вплотную.

Ветер зашелестел рукавом, когда его рука вынула из вазы сухие стебли, чтобы сразу же положить туда маленький букетик голубых незабудок.

Порыв сорвал с головы капюшон. Прекрасное лицо было застывшей маской страдания, улыбке больше не было места на этих губах. Пальцы коснулись холодного камня.

— Я не должен был этого допустить. Виноват только я.

Он ненавидел себя.

— Сегодня одна из женщин родила ребёнка. Я не могу полюбить его. Не могу. Я изменил тебе, дрянь… У меня не было выбора, — его голос был тихим и хриплым, каждое слово давалось с болью.

Он не мог себе простить.

— Я перестаю видеть смысл в своей жизни. Я не живу, это не жизнь. В этом мире меня держит лишь моя роль в этом спектакле, и больше ничего.

— На её месте должна быть ты. Маомао, зачем ты это сделала?! — Он разрыдался, опускаясь на землю рядом с надгробием. — Я должен был догадаться раньше, идиот! Ты не должна была делать этого ради меня, — он достал из складок одежды потрёпанный лист — предсмертную записку.

*Я знаю, ты не сможешь полюбить кого-то ещё, но попробуй. Я буду тебе лишь мешать в этом, поэтому лучше мне уйти. Ты император, император должен спать со многими женщинами и продолжать род — это твой долг. Если что-то понадобится, среди моих вещей есть кое-какие книги из малахитового двора. Уверена, ты со всем справишься, такова судьба. Если я останусь, ты не сможешь этого сделать. Я была рядом, пока могла тебя поддерживать, но теперь забудь меня. Я выпила яд вечером, поэтому к утру буду мертва, обещаю. Ты больше не будешь корить себя из-за своих чувств, тебе станет спокойнее. Прошу, не вини себя в моей смерти. Я сама захотела уйти, помнишь? Мне жаль, что я так и не смогла подарить тебе ночь, но это сделают гораздо красивее женщины, достойные тебя. Прости, всё, что я делаю, к лучшему, пойми. Ты для меня очень важен, и я умру с этой мыслью, поэтому даже не указывай в симптомах отравление. Будь счастлив.*

Она писала так, будто смерть была для неё обычным делом.

Пока его глаза пробегали по аккуратным строчкам, а губы шептали слова, которые он с первого взгляда врезал себе в самое сердце и мог повторить даже среди ночи, ему снова стало нечем дышать, словно грудь заполнила вода. С каждым словом из письма одна золотая шёлковая лента уходила с небес. В каждом завитке почерка он видел движение её руки, чувствовал биение её сердца. Она наполняла его жизнь, была его последним счастьем, которое его покинуло. Лишь в её присутствии он мог бы сейчас найти желанное утешение.

Он просыпался с мыслью о ней и засыпал с ней же. Видел её в каждом луче света, в травах, в шелесте ветра, вспоминал при каждом вынужденном взгляде на другую женщину. Мир опустел, и эту пустоту ничто не могло заполнить. Ничто, кроме её слов, её движений, её взглядов, самого её существования…

Но её нет.

Она мертва.

Её тело предано земле.

А что, если это ошибка? Что, если она жива? Выпила какой-нибудь ложный яд и теперь заживо лежит, зарытая в холодную землю? Кричит его имя и задыхается?

Он слышал её голос. Крик не выходил у него из головы. Она кричала ему прямо в уши, умоляла, разрывая душу. Он впился пальцами в землю, мокрую от его слёз, хотел сорвать крышку гроба, обнять её живую, заставить умолкнуть её молящий голос.

О чём же она просила?

Тело покрылось ледяным потом.

Очнись.

Маомао умерла год назад.

Голос умолял его отпустить её руку.

…Почему же это так невыносимо тяжело?

Он не верил в её смерть, всё ещё видел её перед собой.

Ревущие голоса в голове: «Ты виноват!», «Из-за тебя она умерла!», «Я умерла из-за тебя!».

Все они кричали одно: она мертва.

Он не слышал этого. Не хотел слышать.

— Отпусти меня. Я умерла год назад.

Он видел её.

— Нет. Нет. Нет.

— Ты знаешь это. Ты видел моё бледное бездыханное тело, держал мою холодную руку, смотрел в мои остекленевшие глаза, не слышал моего дыхания. Ты знал, что в тот день я лежала мёртвая в своей постели.

Он закричал.

Последняя золотая лента взмыла обратно в небо, раздался удар грома — громче, чем крик его души.

Голос стих. Он больше ничего не слышал. Пришёл в себя? Прохлада сжала его в своих бездонных объятиях.

— Мне нужно отпустить её руку. Она не держит меня, — он посмотрел на небо, прощаясь с последним светом.

Пошёл дождь, холодный как лёд.

Он рассмеялся.

— Я попробую жить дальше, раз уж ты этого просишь. Это твоя последняя воля, да?

Она не ответит ему, он знал это.

Сможет ли он жить без своего света?

Нет, он лгал себе. Без неё он не мог жить, он мог только существовать.

— Ваше величество, почему вы промокли насквозь? Где вы были? Почему вы плачете?

— Я прощался… с жизнью.

Его свет погас. Иллюзия огня в глазах умерла.

Он не отпустил её руку. Не смог.