Люди ушли

Насколько неизбежен для нас Апокалипсис? Конец Света, конец человека…когда современная цивилизация рухнет и руины городов, как угри на лице покроют прекрасный лик Планеты, а после скроются, растворятся в геологической эре осадочных пород будущего навсегда. Или не навсегда?..

Раскопает их через тысячи лет некий археолог – посмотрит, удивится, ужаснётся. А может, развалины некоторых городов будут на поверхности, и у него будет потрясающая возможность пройтись по улицам Нью-Йорка, Москвы – попытаться понять их геометрию, замысел. Чем и ради чего жили их былые обитатели? О, сколько бы я отдал за возможность быть тогда на его месте…

Вы думаете, что такое странное желание может быть только у ненормального? Человеконенавистника? Извращенца? Необязательно. Совсем необязательно.

Я самый обычный парень, коих, видимо, миллионы на просторах нашей страны: невзрачная причёска, обычные тёмно-серые кроссовки 700 рублей пара, джинсы, спортивная куртка, мобильник, непременно с дешёвой фотокамерой – как же без неё. Вот идёт мне навстречу Костя – мой сосед по подъезду нашей обшарпанной панельной пятиэтажки. Он поздоровается и, как это ему свойственно, спросит – всё ли у меня нормально? «Всё нормально, всё обычно». Сейчас выходные, завтра на работу, обычную работу – мне на электро-механический завод, ему в частную автомастерскую. Можно даже вместе пропустить по одной «Балтике» – выходной же, а можно сыграть в «Контр-страйк» по локальной сети. Всё как обычно, всё как у многих, вот только…

Вот только…

Я смотрю на него, немного глупо ухмыляющегося, рассказывающего про очередного идиота-автолюбителя и вижу пыль. Я смотрю на наш дом и вижу почти сровненные с землёй монументы арматуры, поросшие столетними деревьями. Я смотрю на Солнце и вижу, что оно как будто ярче, чем кажется на первый взгляд.

Дело в том, что для меня Апокалипсис уже наступил. Город давно пуст – люди покинули его. Дикая природа беспрепятственно воцарилась на некогда оккупированной цивилизацией территории. Не плачут дети, не стреляют глушителями десятки автомашин. Тихо, очень тихо…

Сумасшедший? Не буду спорить, в тихом омуте встретить всякое можно, но мой всегда сосредоточенный и ясный взгляд ещё никого не заставлял так думать. Человек из будущего? Ха! Нет. Фантазёр? Немного есть, но поверьте, я видел такие картины воочию и не один раз…всё проще – летом, в отпуске, я не останусь в городе, не буду проводить время на Мрас-су и не поеду подобно Косте к родственникам в Красноярск – меня ждёт экспедиция. Очередная экспедиция в какой-нибудь заброшенный город Земли. В город, где Апокалипсис уже произошёл.

Встреча первая. Рудольф

Восточный Казахстан. Высота 2700 м. Последние метры перевала Кокколь. Как нереальный мираж среди диких гор поднимаются из-за каменного склона серые постройки посёлка рудокопов, заброшенного более полувека назад. Окна встречают нас провалами слепых глазниц, ветер вперемежку с дождём придаёт особых колорит и без того абсолютно бесцветной картине. Три жилых барака по 14 комнат каждый, администрация, обогатительная фабрика, кузница, электростанция, клуб и гостиница – всё стоит почти нетронутым временем. Рядом со складом ржавые остатки ГАЗ-АА «полуторки» – на ней возили обогащенную руду вниз по долине, в «Нижний Лагерь». Людей здесь почти не бывает, посёлок расположен прямо на государственной границе России и Казахстана, что существенно затрудняет сюда доступ. И именно поэтому многое тут осталось нетронутым. Вот, например, кувалда и кайло – нехитрые инструменты рабочих, вот чайник и кружка – наливай и кипяти.

Люди ушли из этого места в 1953 году, когда Иосиф Сталин расформировал этот и подобные ему посёлки, и вольфрам с молибденом стали завозить из дружественного Китая.

Люди ушли.

«Я не представляю, как в таких тяжелых условиях можно было жить…» – не перестаёт удивляться Марина.

«Обалдеть, дизель – истинный раритет!» – восхищается Андрей.

Я стою в длинном коридоре барака, в конце которого «ярким светом в тёмном тоннеле» висит картина-окно, белый квадрат Кокколя. Восемь дощатых дверей с одной стороны и шесть с другой. Я иду вперёд. Первая дверь…

«Он жил тут один, совсем один. К нему почти никто не приходил. Да и кому он был нужен со своими вечными жалобами. Какие могут быть жалобы, когда идёт война. Когда всё вокруг и так скверно, зачем общаться с человеком, у которого всё ещё хуже. Зато он всегда давал норму, а то и больше и за это его некоторые даже уважали».

Вторая…

«Семья. Как можно жить в такой маленькой комнате вчетвером, даже не представляю. В Нижнем лагере не было свободных комнат и поэтому они все жили здесь – в месте, где под полом круглый год лежит лёд, а ближайшая баня находится в восьми километрах вниз по склону».

Третья, четвёртая, пятая… Окно. Тщательно запакованный в толстый полиэтиленовый дождевик стоит Рудольф. Словно чувствуя моё приближение, он оборачивается, армия дождевых капель-пупырышек облепила толстые стёкла его огромных очков, губы влажные и синие.

– Кто-нибудь обязательно вспомнит о них, расскажет… – говорит он.

– Нет, не вспомнит. Не знаю насколько это грустно… – Я отрешённо смотрю куда-то в сторону, – Это просто такой закон природы. Просто здесь это случилось раньше, чем в других местах.

Рудольф, Рудольф…

Я познакомился с ним самым обычным способом, как знакомятся тысячи других людей увлечённых какой-то общей идеей – через Интернет. Два однонаправленных вектора соединились в один и их сила, нет, не удвоилась – она стала почти бесконечной. И тот факт, что наши с ним города находились друг от друга на тысячи километров, только сильнее увеличивал глубину и откровенность общения. Мы жили в каком-то своём параллельном мире, и Сеть этому способствовала. А наши совместные летние поездки в «заброшенки» являлись прямым доказательством реальности этой придуманной вселенной. Вселенной, где для людей уже всё было в прошлом. И такой ход мыслей не являлся следствием впечатления от какого-либо художественного произведения или фильма, это шло из некого внутреннего источника, неподвластного нашему пониманию. И мы не видели никакой трагедии в том, что однажды, время людей закончится, как и не ощущали никакого негативного удовольствия от этого события, нет, это чувство было сродни искусству в самой натуральной его сути ­– ничего, ничего кроме эстетики. Как автор «Бородинской битвы», далёкий от личных переживаний, собирал мазками масляных красок тот далёкий момент массового убийства, так и мы собирали из покинутых зданий и городов тот день, когда вся современная цивилизация будет не более чем рабочим материалом археологов.

А Рудольф…Он ещё и такой чудак…переписывает Глуховского «Метро 2033» с точки зрения как оно должно было быть на самом деле, постоянно пересматривает «Жизнь после людей» – рисует знаменитые города заброшенными и, я подозреваю, составляет некое послание тем, кто может остаться после нас.

Он видит во всём этом нечто большее, чем просто пыль, которою вижу я.

Встреча вторая. Юлия

Я не могу в это поверить – эта девушка когда-то жила здесь… Она для меня как человек, который был свидетелем Апокалипсиса и пережил его. Что-то есть в таких людях особое, я бы сказал неземное, космическое. Не знаю почему, но мне хочется плакать.

Я где-то на краю Света, далеко на севере, в заброшенном посёлке, и в этот раз со мной только Рудольф.

Осень. Сыро. Свежо и восторженно.

Она жила в том двухэтажном деревянном доме. Хотя откуда мне знать… Я просто предположил, представил: вот её совсем кроху несёт на руках папа-военный в бледно-желтое здание на краю посёлка, в детский сад. Здоровается с прохожими, разбрасывается улыбками, для знакомой симпатичной штабистки губы разъезжаются чуть шире. Мир равномерно покачивается в такт шагам отца, тепло и спокойно. Она хочет сказать: «Папа, стой! В той траве я потеряла своего мышонка, пойдем, поищем», но она молчит.

Подхожу к перекорёженной детской площадке, встаю на корячки и начинаю методично разгребать бурьянную траву руками, выдираю из земли полусгнивший мусор.

Вот он! Маленький пластмассовый мышонок!

Тот самый…

***

– Для меня взрослость это как разметка на асфальте, она и помогает, она и ограничивает. При наличии цели только помогает. Но моя цель – не ты.

Екатеринбург. Неуютное кафе.

Девушка с глазами цвета мокрой пыли. Она влюблена в меня и даже согласна уехать со мной в мой небольшой городок в самых глубинах Кузбасса, в мою зачуханную пятиэтажку. Она как недостающее лезвие в нашем сюрикене, которым мы незаметно для всех проходим сквозь этот мир: я, Юлия и Рудольф.

– Ты тоже не моя цель. У меня почему-то с самого детства взрослость ассоциировалась только с детьми, с семьёй. Всегда думала, что же такого я должна делать, что бы мой мужчина был счастлив. Так и не придумала.

Пару секунд бесцельно вожу глазами по столу, чашкам кофе, её груди.

– Ты знаешь, нам необязательно ехать в Мыски, мы можем остаться здесь. Мне без разницы.

– Для ребёнка будет лучше там.

«Для какого ещё ребёнка? Чем лучше?» – хочу спросить я, но молчу. Какая она странная девушка и как целостно она дополняет мою Вселенную. Не женским началом, нет. Когда я думаю о ней, я совершаю не менее странные и верные поступки под стать ей самой. Именно так я нашёл в Гудыме давно потерянную игрушку, её игрушку, а в Новосибирске – чей-то личный дневник, спрятанный в стене десятки лет назад. Мне открываются истории домов и давно стёртые следы человеческих судеб на мостовых. Она – мой третий глаз. И без неё уже всё не то.

– Хорошо, Юля, мы всё сделаем именно так.

Встреча третья. Саша

Мы приехали в Кадыкчан на исходе осени. Люди покинули целый город. Стройные ряды пятиэтажек, школы, магазины, баскетбольные площадки, ещё целый, вполне хорошего качества асфальт на бездыханных улицах. Бесконечные глаза выбитых окон, брошенные полуржавые автомобили. Как и многих других городов севера, этого города не должно было быть здесь, но его построили и он есть. Город есть, но люди из него ушли.

– Что ты видишь? – спрашивает Юлия. Длинные локоны светлых волос массивным пучком выглядывают из застиранного синего капюшона, прикрывая полузакрытые глаза и придавая её и без того не совсем человеческому лицу ещё большую оторванность от реальности. Девушка из другого мира.

Какое-то время я молчу. Истории человеческих судеб сотнями автомашин проносятся мимо меня. Одни лица вспыхивают как дальний свет на ночной трассе, другие еле заметным роем габаритов дрожат по сторонам. Как их всех много, как много…это очень большой для меня город. И где же, где же то, что я так давно ищу?

Что мы все давно ищем.

– Что-то постоянно ускользает от меня, я не могу понять что, но что-то важное. Все эти лица, истории, они как будто все не о том. Мы что-то упускаем из виду, – я смотрю ей прямо в глаза.

Люди хотят чувствовать другого, чувствовать даже на расстоянии. Может, не все, но точно есть такая категория людей. Сложно сказать, любовь это или не любовь, скорее, это как некое мистическое родство. И когда такое действительно есть, в такие моменты на душе очень сильно спокойно. С Юлией у нас всё именно так.

Но сейчас мне совсем неспокойно.

– Рудольф! – окликаю я друга. Он что-то пишет в своей тетрадке, присев на полуразваленный бетонный блок неподалеку, – подойди, пожалуйста.

Неведомый ниндзя наконец-то достал из сумки свой давно заточенный сюрикен. Рука напряжена и в тоже время расслаблена как никогда. Заброшенный город со скрипом заржавелой карусели стал медленно приходить в движение вокруг нас.

Что-то начало происходить...

– Рудольф, зачем мы здесь? В чём наша идея и есть ли она вообще?

Этот вопрос был несколько странен для меня, человека из одной с ним команды. Почти минуту он внимательно смотрит на меня.

– Нам это нужно, и тебе, и мне и Юле – быть здесь, в таких местах. Ты забыл? Наша миссия создать мост между уже случившимся и тем, что произойдёт непременно. Мы расскажем о том, что видели и, возможно, у нас как-то получится остановить это. Хотя… – он смотрит по сторонам. Неведомая рука отклоняется назад для удара, кончики пальцев белеют от сжатия упругого металла. Город вокруг продолжает набирать обороты… – Я знаю, ты не веришь во всё это, для тебя всё вокруг просто пыль. Просто. Пыль!

Натянутой тетивой рука срывается, пронзительные глаза ниндзи вместе с бешено вращающейся металлической звездой бросаются вперёд, к неведомой цели. Скрип заброшенной карусели города уже почти как визг – ржавой лопатой по ржавым нервам.

Я резко поворачиваюсь к Юлии.

– А зачем тебе нужен ребёнок, тем более от меня? – меня встречает полный растерянности и искреннего удивления взгляд.

– Я, я не знаю…Почему ты это спрашиваешь сейчас? – я понимаю, что мой достаточно жесткий тон, эти пустые окна вокруг, напряжённый взгляд Рудольфа – всё попадает и, возможно, сильно ранит Юлию в самое её космическое сердце, но я по-другому не могу. Эта пыль уже начинает меня помаленьку сводить с ума.

– Я правда не знаю… – казалось, она сейчас заплачет.

– Я не могу больше так, я больше не могу, этот Апокалипсис, эти города, посёлки… Рудольф, ты же у нас учёный, расставь всё по местам! Где та точка, где соединяются лезвия нашего сюрикена, что там такое? Там не только твоя грёбанная теория и моя пыль, там что-то есть ещё!

Город внезапно оживает. Прямо сквозь нас проносится оранжевый москвич, две женщины с колясками невдалеке обсуждают своих мужей, на окнах вокруг стекла и шторы, шторы всех цветов и оттенков…

Но всё вокруг – лишь крашенная и напомаженная, но абсолютно бесцветная внутри пыль, которая бесшумно осыпается вниз, как только её пронзает несущийся вперёд и бешено вращающийся остренький сюрикен.

– Всё же вроде просто, – Рудольф как-то пытается снять общее напряжение, – ты чувствуешь и видишь, я пишу теорию, а Юля, Юля хочет ребёнка, – он даже немного улыбается.

– Молоток, дай, пожалуйста, молоток – твёрдым и немного не своим голосом перебиваю я.

В полной тишине Рудольф достаёт из рюкзака обычный строительный молоток и даёт его мне. Я иду в сторону домов. Немного постояв, Рудольф и Юлия следуют за мной. Я слышу сзади их нестройные шаги.

Я иду по Кадыкчану, заброшенному городу в глубинах Магаданской области. На мне всё те же старые, когда-то белые кроссовки, теплые спортивные штаны и спортивная куртка. Голова немного опущена, я смотрю на мир исподлобья. Правая рука, одетая в обычную черную рабочую перчатку крепко сжимает деревянную ручку молотка. Обычный мысковский парень, но с необычными целями, для которого все люди вокруг и города идут куда-то не туда, а потому – они просто пыль.

«Советская 5, кв.12» – я поднимаюсь по лестнице и легонько толкаю деревянную дверь. Она открыта.

Обычная квартира, люди жили здесь ещё в 2005 году, совсем недавно. Обычная, но заброшенная, как и всё вокруг. Прохожу в большую комнату, под ногами хрустит несколько слоёв битого оконного стекла, справа и слева свисают блеклые обои в водяных разводах и со следами осыпавшейся штукатурки с потолка. Останавливаюсь, сжимаю молоток покрепче и начинаю со всей силы бить в одну точку прямо в центре стены.

Удар, ещё удар! Я вижу, как сюрикен, бешено набирая обороты, несётся на меня, пронзительные глаза его метателя прямо передо мной.

Удар и вот молоток вязнет в стене, там ниша. С ещё большей остервенелостью я продолжаю свой бой. И вот уже можно просунуть руку, сзади я слышу шумное дыхание своих товарищей.

– Вот это да, что же там такое?! – восторженно шепчет Рудольф.

На всей своей безумной скорости сюрикен врезается в пространство нашей серой комнаты, всё вокруг лопается как шарик, и в этот волшебный миг мозгу и чувствам открываются неведомые измерения Вселенной, находящиеся далеко за гранью нашей обыденной реальности…

Я просовываю руку и достаю запечатанную железную банку. После нескольких минут усилий мы открываем её и достаём оттуда старую черно-белую фотографию. На ней девочка лет пяти. Какой-то советский работяга решил так, видимо, пошутить – запечатал в типовом бетонном блоке банку с фотографией своей дочери. Какие только странности не вытворяют люди…

– Тут надпись сзади, карандашом: «Саша, останься!» Чтобы это значило? – Рудольф с видом истинного исследователя крутит в руках фотографию.

Юлия, всё это время молчавшая, после этих слов вдруг резко смотрит на меня и восторженно улыбается. Что у неё в голове? Я же, в свою очередь, уже просто валюсь с ног. За окном уже вечереет.

– Ребят, устал дико… Юль, дай пенку со спальником, я прямо в соседней комнате вздремну, там вроде нет стекла. Приготовите пока поесть, хорошо?

***

На следующий год мы никуда не поехали, Юлия переехала ко мне в Мыски, и мы поселились у моих родителей, на самом краю города в их коттедже на берегу Мрас-су. Я всё также хожу на работу на электро-механический завод, она работает у родителей продавцом в их магазинчике. Жизнь течёт тихо и мирно, события не сменяют друг друга непрерывным ярким чередом, но тёплым пледом постоянства и спокойствия ложатся на сердце.

Вечерами мы гуляем по окрестностям, очень часто просто молчим. Дорога вдоль реки, острова заросшие тополями, земляничные луга и сосновые боры стали нашим большим и уютным домом. Мы не строим планов на будущее, не копошим прошлое, просто живём здесь и сейчас, сегодняшним днём. Зачастую к нам приезжает мой старый дружок Костя и тогда мы ничего не делаем все вместе. Мы рассказываем ему про наши приключения на «заброшенках», он искренне удивляется всему, что слышит, называет нас чудаками и мы все вместе потом над этим смеёмся.

Нам хорошо вдвоем, нам хорошо с миром, хорошо самим с собой. Я знаю, что всё это рано или поздно закончится, пройдет, что мы с Юлией просто на больших каникулах. Однажды, нас снова позовёт пыль, по-крайней мере, меня точно. И в этот раз всё будет как-то сильно по-другому.

Тёплый августовский день. Мы сидим в центральном парке на лавочке рядом с церковью и кушаем мороженное. Вокруг бегают дети, в Мысках вообще очень много детей.

Юлия по-столичному одета в футболку не по размеру, обвисшие, зауженные снизу штаны и лёгкий платок на шее. На мне всё те же кроссовки и куртка, прошедшие со мной не одну нашу совместную поездку в дикие условия заброшенных городов.

– Я сегодня утром тест сделала, у нас будет ребёнок, – тихо и тепло говорит она, немного опустив глаза. Уголки губ еле заметно поднимаются в улыбке.

Для меня эта новость не была сюрпризом, другого человека с нами я чувствую уже давно. Я просто широко улыбаюсь и прижимаю её к себе. Так мы и продолжаем сидеть дальше.

– Люди должны измениться, понимаешь? – она немного отстраняется от меня, и ручьи наших глаз стремглав бросаются друг другу – ты, я, Рудольф, другие ребята, мы видим Апокалипсис, мы в нём даже бываем наяву. Мы знаем – люди уйдут, они должны уйти, просто обязаны. Мы знаем это, а потому мы счастливы просто сидеть здесь на лавочке и есть это мороженное. Потому что мы уже были там, когда это всё случилось. И мы меняемся, да, тем самым мы меняемся, и меняется ход времени. Мы как прививка, малая доза опаснейшего вируса, которая спасает весь организм. Но в нашей миссии мы обречены. Мы тоже уйдём. Но наш ребёнок – нет, понимаешь, он другой. Это ребёнок «сюрикена» и он родится тогда, когда это уже произошло. Понимаешь, Апокалипсис уже произошел внутри нас, а он родится после. Он не уйдет, не исчезнет как все мы, по-крайней мере, у него есть шанс, потому что он другой. А если есть шанс у него, значит, есть шанс у всех остальных, кто будет после него.

На миг подстриженный газон парка зарос зарослями кипрея и молодыми березами, а с окон сталинских домов горчичной штукатуркой посыпалась пыль. Я понимаю, конечно, я понимаю. Чьи-то давно заброшенные фотографии на пыльном столе, разбитые бутылки шампанского в рассохшихся комодах, детские куклы, наполовину изъеденные временем, всё то, что мы видели в заброшенных посёлках и городах, все те истории ушедших людей, которые мы находим и которые чувствуя я – это всё сильно выбивает нас из уже набитой колеи к Апокалипсису, куда рано или поздно всё придет. Мы живём в другом мире и по другим законам.

«Шанс…Юля, какой ещё шанс? Рудольфа на тебя не хватает» – думаю я, но, тем не менее, ясно понимаю, что она права.

– До девяти лет мы будем жить здесь, а потом…потом переедем в Екатеринбург. Для ребёнка будет лучше там, – немного неожиданно для самого себя говорю я.

Она смотрит на меня несколько удивленно: «Какие ещё девять лет? Чем лучше?». Мокрая пыль её глаз медленно слетает прочь, и я начинаю видеть тёплую зелень мягкой травы. Я улыбаюсь. Так вот какой у тебя настоящий цвет глаз! Зеленый, он же зеленый! Я так сильно тебя люблю...

– Хорошо, мы всё сделаем именно так, – отвечает мне Юлия.

Насколько неизбежен для нас Апокалипсис? Я не знаю. Люди не привыкли мыслить геологическими эпохами, с человеческой точки зрения это глупо. Глупо и нелепо. Мы строим города, гигантские дороги, плотины и мосты, тем самым меняя лик Планеты чуть ли не на миллионы лет вперёд. Но будем ли мы сами существовать через эти миллионы лет? Я не знаю.