Люстра

Слои в бурной стене головы схлопнулись и я увидел на побелке сырой углубленный шов от косой стрелы глаз, которые ещё кромешными пятнами метались по предрассветному оранжевому квадрату из геометрии балконов. Снова не мог долгой дорогой к своему ручью уснуть и поэтому от усталости бежал к творожистому берегу до сердца, чтобы оборвать течения с опрокинутыми на поверхность сливками чувств.

Найти её фотографию в изломанной стопке альбома, который всегда вываливаясь твёрдой обложкой на кухонный пол, рассыпается карточками или открытками возле печки. Звёзды под мокрыми кроссовками грели тонкую подошву в светящейся траве, когда я сомкнув в локте руки обнимал свои лёгочные батарейки. Колодец пропустил через поверхность лишь один тёмный круг, который разбился о последнее кольцо и вновь стал зеркально гладок. Я подходил к её дому и скамейке со сладким сиянием за спиной и ожидая прилёта оставленной в смородине звезды для бьющейся между нервными кустами души, садился с ощущением слияния крыльев в подрагивающей линии лопаток. Любить дождь за чужим окном, подоконник которого неприкосновенно чист и так хочется ещё проникнуть в холодную комнату с белой печкой, чтобы осмотреть мрачные портреты над диванами.

Убить в себе вторгнувшееся небо, которое лезет через бессонницу в мой овраг и растворяет сладкую полынь до выступления масел в постельной луже одеколона. Бессонница смеётся через губные нити шёлковой пустоты, пока я эти нити стараюсь мягко перекусить передними ножницами из расстёгнутой косметички матери. Солнце поднялось через шторы к моему холодному лицу, чтобы осветлить брови и красным росчерком подтянуть ресницы к луне. Пойти к городу через психиатрический приют и видя, как опускаются ещё вчера приподнятые до шипов дети за постелями, сесть в тоннеле под дождевые крылья какой-то милой девочки с пёрышком на нижней губе и уложенной феном звездой над макушкой.

Я впервые зашёл к ней в комнатку с ленточкой цветов, которые уже присохли к пальцам исписанными стебельками, но также остро пахли во тьме, когда тьма от ванн становилась душна для сердец. Выбраться из-под детства на фиолетовую площадку из цвета, который хорош при фонаре, когда ложится пятнами на подоконник или рамы в бессонной палитре потолочного мольберта, который перевернув застелили вместе с люстрой траурной ширмой. Ждать волнительного обхода мыслей на зеркальной дольке апельсинового столика, который лип к локтям и движущейся струйкой огибал всю его окружность. Жаловаться на волны в голубой тине глаз, когда река полностью возьмёт свою воду в мостовую ладонь и оставит грязную низину пустовать среди водорослей и сладких кувшинок.

Гулять по берегам в глубоком сопровождении наблюдателя, который подчеркнёт мою нарастающую в худобе тень под солнцем и мысленно разукрасит её над синеющим пепелищем заката нервными лучами из пачки с опущенными до курящегося дна пальцами. Любить её не так сильно, чем секундой ранее и от этого винить себя до бессонницы, которая развяжет все узелки на будильнике и проломит корочку на шнурке корсета, куда вместе с сердцем запрятали лёгочную пару снятой на снимке обуви.

Дыры по всей трещине солнечной полосы на траве были затянуты салатовым льдом, который к утреннему созреванию росы стал от внутреннего вина крошиться и приподниматься своими пьяными кромками в весенней сухости талого хрусталя.

Медсестра войдёт в тусклый покой реанимации и усядется на мою высоченную кровать в поиске места рядом со мной. Я будут наблюдать за её детскими розовенькими носочками с сеточкой на лодыжке и ещё следить, как она в тапочках движется по коридорам с журнальчиком и ручкой. Иногда она сядет за стол, что за углом и будет взглядом провожать меня до столовой. Ложки станут с завтраком биться о металлические края мисок, пока больные ещё будут отходить от пищевого окошка и рассаживаться по пустым стульям. Моя психика от боли просто видоизменилась и превратилась в дерево для бумажного цветения текстов и вышивок.

Медсёстры мило курили на дожде и роняли свои никотиновые слёзы в облако тумана на асфальтовой дорожке со следами вчерашней лужи, которую заклеили льдом. Встать на краю кухни, чтобы смотреть через дверь на помещение балкона, а потом просто выть от раздирающей все внутренние внутренности боли, которая будет толкать меня к прыжку с девятого этажа и одновременно станет всеми силами удерживать в состоянии плачущего под люстрой эмбриона с ещё серыми ресницами под бессонными краями глаз.

Бессонница заставит сердце кипеть и я быстро переменю её на душу, которая войдёт в правое лёгкое с любовью и позволит жизни дышать под елями с благодатью выздоравливающего пациента. Пациент откроет полку в больничном столе и достав чёрную тетрадь к лампе, увидит надпись на исцарапанной обложке, которая когда-то порядком измучилась в университетской библиотеке от стихов той самой молодой училке.

Я буду совершать стрессовые звонки в темноте и пустоте палаты, куда меня загонит бесприютная бессонница с беседами соседа, который выспался дома. За стенкой послышится пение кранов и плеск лавы из вулканов её оголённого сердца, которое под горячей струйкой воды забьётся сильнее. Песочные часы будут переливаться на солнце словно простуженная радуга, которая отрывает один свой больной конец от леса и кладёт его на освобождённый берег.