Мѫжѣіца

I

Три съта лѣтъ тому назадъ (приб. лѣта1700-го) на окраинѣ Коркополя, прилежащи ова страна - Веретиѩ. Вьсе село възимааше сѩ въс краихъ ѥзера Лаче, ѩкоже окрьсть его бѣахѫ блата и лѣси. Величаше сѧ Веретиѩ богатаѩ и добры плоды имѫщи. И старъ и младъ тамо живѧахѫ по чиноу, хранѩахъ Законы Божьи и прѣданіѧ. Се колико лѣтъ та вьсь сѫществовати начѧ-не вѣсть, сълоучаахѫ сѧ тамо древлѥ изобразиѩ, о кои вештавати сѫсѣди ѐнные - Ижоры.

Въ самѫѭ дльжьшѫѭ нощь, єгда свѣтитъ пльна лоуна, оўвѣщаахѫ снѣжьнаѧ покрывала на бересѣхъ ѥзера, настѫпи въ вьси глѹха тишина. Мимоидѫ колѧдѹюще, ѡблечени въ скѫрꙗхъ звѣринꙑихъ, ѡгнь же ѹгасе. Токмо кукꙑ сѣномъ набьѥнꙑѧ при домѣхъ стоꙗхѫ, штѧдѣти домочадьцѣ отъ скврьнавъ. Въ оно врѣмѫѧ по ѹставѹ въ ношть съ чистими помꙑслꙑ въ домѣхъ сѣдѧхѫ. Пристрашьныи сели быша, по сихъ же поминѫти напасть Веретиѩ невъзможьно бѣ.

Въ полоунощи въ са́мѣи гѫстѣи топи и лѣсѣ чрънѣмь пробираше сѧ полѫнощьница, съкрꙑвъши сѧ подъ скѫрѥю вльчѧѥю. Ви́дано ли дѣло, а блѫдѧщѧхъ дѣвицъ въ часъ толикъ доселѣ не бѣ! Трѧсаше сѧ ѿ студени, лице скрѫшено бѣ ѿ рыдании. Въскрилиѩ одѣяниѥ ѥѩ подпоѧсана поѧсѫ, ꙗко нозѣ голѣ ꙗвлѧхѫ сѧ. Въ рѫцѣ же крѣпко дрьжаше чьпагъ и слезно чьтѧше заклѧтиѥ, перебираѧ лѣствицѫ прьстьми нечистими. На четыредесѧте стѫпенѣхъ ѿверзѣ мѣхъ и възьмѐ ѿтѹдѹ порохъ заговоренъ. Въставъши съ колѣнѹ, дѣвица възрѣ на чрѣстѫ лоунѫ.: «Зане азъ отъпадохъ ради тёбе мѭжа хотящи, ѣко да помѧнѫ слово мое: еже закалаѭ бо тёбе, живота своеѩ ни буди еси!» Възьмъши порохъ рѫкоѭ, она ѕвѣрьскꙑ раздра ложесна своѣ и изврьже отрочѧ изъ ѫтробы своѩ. Възде рѫцѣ окровавленныѩ, млада же възвыꙗ ꙗко вльчица и врѣже зачаток въ блъто мѫтно.

На ѹтриѩѩ слъньце не дастъ свѣта своего- полѫрьнаꙗ нощь ѡбъѩ небо. Девка тѫ приѩша въ заѹтреньнꙑи часъ, нача сѧ єѩ трѧсѧвица. Вѣдьмꙑ молѧхѫ ѡ поновлении дѹшѫ єѭ, но ничьсоже речѣ — тако ѹмре ѿ кровѧ въ ѫдѧщихъ мѫкахъ. На керстѣ мати ѿчитъ сѧ ѿ дѣвицꙑ. Глаголахѫ, ꙗко непразднаꙗ бѣ безъ мѫжа.

Сїѧние коньчаше на третии дьнь — пребываше до самѣѧго праздника. Веретиѩ млъчаахѫ, и блюдѧхѫ строго говѣние до Рождества. Никтоже глаголааше съ сѣдѣтелꙗми, и на ѹлици рѣдко ꙗвлѧаше сѧ, да не согрѣшатъ предъ свѧтꙑмъ праздникомъ.

Настѫпи Сочельникъ. Въ молитвахъ вси готоваахѫ сѧ къ празднику. И мати дѣвицꙑ почивъшѧѧ, колѣнѹюще ради ѡбразѡвъ въ свѣтѣ лампадꙑ. На трапезѣ постави мꙑсу съ коутьеѭ - себѣ и дѹшамъ ѹмрьшъ, иꙗже по преданїю оставлѧхѫ на нощь. Егда съвръши молитвѫ свою, да пристѫпитъ къ трапезѣ, ꙗви сѧ предъ нею дщерь ѥѩ. Сѣдѧше за трапезоѭ въ рѫзѣхъ, въ ни́хже грѣшное тѣло ѹбѫдѣ:

—Малъ плошъкъ поставила, мамо! А гостьи на приходѣ — попѫдѧиште ѭростно възгласи — Ѿрѣчеши сѧ ѿ мене, кровинѫшко моѭ? - възстена навьѩ началозлобнаѭ.

Жена ѡцепенѣ, въ часъ поблѣдѣ и посѣдѣ паче прѣжде:

—Святъ...Шо тѣбе надобно в нощть священную, Карна? — Осѣнѧѧ сѧ крѣстнымъ знаменїемъ, Степанїда въ сѣдалище погрѫзи сѧ. Въ сумрацѣхъ токмо ѿ лампадꙑ свѣтъ просвѣщаше всю хѹжѹ.

—Ни страши сѧ! Чьсо же некъли вьсѣхъ мѫкъ адѫ пѹште, ѥлико въ ъви никтоже не молити сѧ за тѣби? — Възгласи дщерь Степанїды прѣдъ ꙗвленїемъ прьвꙑѧ ꙃвѣздꙑ въ нощьнѣмъ нбс҄ѣ.

Ровьнѡ въ полѹнощи въꙃвони колоколъ и кровъ скрꙑпѣ ѿ гѫла.

Ѹплавѣѭ мати отнѫдь. Сложивъ пьрстъ, въꙃлагаѩ крьстъ на очєса своѩ и тѣло ѡбмѧкше.

«Миръ Божїй! Христосъ сѧ роди, во истинѫ роди! Покланѧемъ сѧ — Христу и Христову Рождеству!»

Народъ потекъ на колѧдованіе по вечерѧхъ, входѧ въ домы, идѣже въ ѻкѡнѣхъ ѻгнь не ѹгаснѫлъ бѣ.

—Христосъ сѧ роди, хозяйка! — Въ ѻкно посꙑпа сѧ ꙃрѣнїе.

Гръсть сѣменъ съ трѣскомъ скакаше по хатѣ, забиваѧ сѧ въ трѣщины дрьвѧнагѡ пола. Ѿверзє сѧ двьри, и жена въꙃиде въ сѣни. Исправьѧ платъ, срѣте колѧдѹющыѧ съ медомъ и чѣсницѣй:

—Ва истинѫ роди! — Съломль хлѣбъ, раздаде комѹждо часть.

«Въниди на полѥ, на распѫтьи пѫтїй,

Вѣждѣ ѿверзи:

Зарѧ-Зарѧница водитъ красно слъньце,

Воды в раискыих рѣкахъ живы бѫдѫтъ.

Помолимъ сѧ въ полѹнощи-вьсѧ сѫтворитъ сѧ ꙗкоже въ писаніи!» — зъваахѫ на ѹлицѣ.

Хꙃѧꙗка наби сѣна въ истоптанꙑ валенкꙑ и въꙃиде съ ѡгаркомъ свѣщи на дворъ, осѣнѧѧ сѧ крѣстнымъ знаменїемъ. Нб҃о бѣ ѹсѣѧно ꙃвѣздами мерцающими, ꙗже ѡтраждаахѫ на снѣжьныхъ сугробѣхъ. Нощь свѣтлаѩ пробѫди дрѣмъ, младость же зачинаѥтъ ѡбрѧдьныѧ игрища. По всеи вьси поѭтъ сѧ прьвыѧ Свѧточныѧ пѣсни:

«ꙗко и нынѣ ѹ на꙯съ свѧтыи вечера придошѧ,
Свѧтыи вечера, Свѧтки-игрища.
Ой, Свѧтки мои, свѧѧтыи вечера! Ой, Дид!
Ой, Ладо моѥ! Ой, Дид! Ой, Ладо моѥ!» (нар)

II

Въ Свѧтꙑѧ нощи множьство чюдесъ сътвори сѧ, и народъ томѹ свидѣтель бѣ. Нєбєса раздраша сѧ, и молитвꙑ множьствъ вꙑслꙑшана бꙑшѧ. Веселиѥ вьси прѧмо до Крѣщенїа. Ѻ, и люти мразꙑ тогда ꙋдарꙗхѫ! Въ іанѹарїи жителѥ готоваахѫ сѧ къ прїѥздѹ митрополїта Сѵмеѡна съ своѥѭ дружиноѭ. Мнози ждахѫ крѣщенїа своѥго въ самꙑи Прѣстольнꙑи праздньць.

Въ навєчєрїи свѧщеньникъ повелѣ срѣдьнемоу сꙑнови своемоу, Боґуславоу, възѧти топоръ и ити на полъ сѣщи кѫпѣль дѣлѧ съвершенїа ѡбрѧда. Крѣщахѫ сѧ, по ѡбычаю, въ езерѣ.

Тьма противѫ ста нєбєсьномоу свѣтилоу въ ѡтврьстѣмъ нєбєсѣ. Съ брѣга до вьси донєсѧ трѣскъ льда и молитва ѻтрокова. Тѣло своѥ ѡпоѧса стрѹпами, привѧза къ древѹ и живѣ махаше топоромъ. Послоушати сѧ завѣа ѻтца своѥго, Боґуславъ не щадѧше силъ своихъ въ дѣлѣ. Слоужити сѧ, поповишть постла стѫпиѥ дѣлѧ входꙋ въ Іордань. Жителѥ на горѣ смлъчаша, въ нощьнꙑи часъ токмо свѣтильникъ мрьклѡ просвѣщаше мѣсто, ѡтраждаѧ сїѧнье снѣжьно на младьчьстѣи главѣ.

Въ тишинѣ ꙋслꙑша има своѥ:

-Богуслав! Богуславушка! - вѣтръ донѣсѧше игрьливѫ дѣвичѫ пѣснь.

Богуслав, мжати очию и призьрѣти взоръ в страну Лаче. Въ ѥзеръ ѥдинъ плескати сѧ. Ѻтрокъ по льдѹ плѣзѧше къ пролѫби. Дрьжѧ въ рѫцѣ свѣтъч, возираше въ чрънѫѭ гладь.

Младаꙗ красꙑнь въꙁираше на нь въ ꙁерцалѣ и ꙋсмихаше сѧ ѿвѣъ.

-Святый Царю Небесный! - Клицати сынъ жьрьць.

Зракъ оуиграше сѧ надъ трѣбои.

Боґуславъ крѣпѣи приближи сѧ водѣ и прострѣ рѫкѫ къ ѡбразѹ. Єдва же прикоснѫ сѧ перстомъ водѣ, невѣдома сила въвлече ѥго въ глубины плѣса.

Погибе ѻтрокъ, и свѣтъ въ ѻгнивѣ ѹгасъ подъ ѹтро. Токмо стрѹпы ѡсташѧ сѧ на снѣсѣ.

Послежде мольбьныи изъ двьрий церковныихъ пешъствовалъ людь, предтеча наставникъ оныи неслѧше крьстъ, возвышаѧ надъ главѫ. Подъ водосвѧтнꙑи переꙁвонъ простираше сѧ пѣниѥ. А посрѣдѣ вьси, ѥтеръ пришьдъ отънѧдоу, ничьсоже въꙁѧмъ сѧ, ꙗви сѧ въ свѣтѣ ꙁарьномъ. Нѣкыи, наготоваѧ стоꙗти на скрꙑпѧщемь снѣгѣ. Инъ, стоѧ и простьргъ рѫкѫ своѭ къ невеси, напльнѭше грудь доухъ хладьнъ. Скрꙑпѣша ставници и вѣтри смѧтоша всѧ на пѫти своемь. Взвился власъ неиздреченьника и тѫго ѡбви наго тѣло вьсѧко. Ѵпостаси бысть порождениѥ доусѣхъ зимныхъ. ѩзычьнъ отъкры оуста, из ѫтробы истръгщи звукъ, ꙗкъже звонъ колоколовъ.

Тихомиръ, въторыи сынъ рыбака, видѣ плъть, разиши сѩ з брежьнъ, оутапаахѫ в снѣгахъ, дабы избавити нѣкъто въ стоужи. Онъ низъхождѫаше противѫ етертѣ, въста с колѣнъ и възьрѣ на тѣло ѥго. Овый имѣаше видъ человѣчьнъ, лицемъ же девичьимъ. Бе бльѱати сꙗ, ѥи благословешѫ сылы небесьныѧ. Тихомиръ же абиѥ възлюби оужасть диво то. Видевъше водима ѥго, oyбоѩша cѧ и бѣгошѧ въ мочиѱе неприступьныѧ.

—Стой! Окалеешь! — Тихомиръ погъна сѧ въ слѣдъ.

—Ѥже вражии проказьства. — Степанїда, оузьрѣша ѭвлениѥ,завьреши волока.
Тихомиръ искаше догонити невѣдомѫ гостьнѫ, ꙗже прѣльсти ѥго въ лѣса тръниꙗ, корени ꙋтопалѧѭща сѧ въ блатѣхъ. Дѣвица же абиѥ разити сѧ, отсавивъша ѻ҆нъ въ ѥдьно проѩѕѣ съ стоуденымь вѣтром.

«Тихомиръ...» — провѣщаѥши ꙃвонꙑи и таиньствьнꙑи, ꙗко вѣтръ, игрѧи съ снѣжинами, гласъ.

Тихомиръ ѡнемѣ, прислушаѧ сѧ. Гласъ мани ѥго далѣе въ чащѫ, идѣже въ мрацѣ лишати сѧ мѫжьство. Страхъ и любочѫдство смѣсишѧ сѧ въ срдьци ѹныѧ. Дьнь смѣни сѧ тьмоѭ. Въ снѣгѣхъ ѹвѧзотстѣ нозѣ ѥго, но гласъ ꙃвьнѧше съблазнѭ съвѣсти, приѯъва ѥго вьсѧ далѣе въ лѣсъ.

—Тихомиръ, я чаꙗти cѧ тебѣ…— въпити звонкая нота, искушаеши таинѫ своѭ - Призьри на мене!

—Камо възирати, красьнѫѭ? — мѫжь заблѫди сѧ посрѣдѣ трънии.

—Оустрьми очи низѫ —изъ полыньи истѣкаѩтъ воды болотныѩѩ- Тут я! — Въсмѣѭ сѧ зълодѣика.

Дрьзнѫвъ, юноша движе сѧ далѣе, прѣделѣваѩ тръпꙑ, дабы не въпадѧ въ трясꙑнѫ снѣжьнѫ. Дрѧзга ѡколо ѥго напоминаше лавиринтъ, идѣже каждо стѫпание бѣ испьрьнѥ таинѥ. Посредѣ снѣжьнагѡ покрова риꙁами свѣтяше сѧ мръжа. Момъкъ, падъ на колѣнѣ, приникнѫ къ свѣтящей сѧ водѣ, но не ꙋзрѣ ѡбразъ свои. Ꙗвь ли сѧ бѣ си, или ни — вьсѧ смѫтишѧ сѧ въ ѥго съзнании. А ꙁьрѣше на нь ѹста къ ѹстомъ, ꙗко ангел,красавица.

—Сѣ ѥси, мои дръꙁновьныи! — чародѣиныи гласъ льстивѫ пѣаше.

— Тꙑ кто ѥси? —юноша не моглѧше ѿторгнѫти ѻчи ѿ ѱтѹждѧ, и єѩ порѫгати сѧ.

—Бѫди моѥ невѣстоѭ! — Скорым махомъ Тихомиръ начинаѥтъ възѧти невидимоѥ сѧѱьство съ недовѣдимоѭ силоѭ, но разидоша сѧ капь и трѧсины поглъѱати и. Вода прїѧтъ ѥго, ꙗкѡ ѻбѧтиꙗ матерьнѧ. Съ трѣскомъ ледъ запечатълъ пролѫбь и засꙑпа вьсѥ снѣгомъ, окы бѣ пѫсто мѣсто.

III

Въ свѣтѣ ѹтрьнѧѩ ꙃвѣздꙑ подъ ставьны Степанїды паки ꙗви сѧ мома, дарованаꙗ красотоѭ нєꙁємьноѭ. Кожа єѩ мрьцаше сѧ, ꙗкѡ ѹсꙑпана ꙃвѣздьноѭ пꙑлиѭ, а власꙑ, ꙗкѡ ꙃлатꙑ нити, спадаахѫ на рамена. Тѣло дѣвичѥ ꙗвлѧше сѧ приꙁрачьно на свѣтѣ, а гласъ ꙃвьнѧше мєталличьскꙑмъ ѧкъмъ. Смѣшаѧ сѧ съ вѣтромъ, пѣснь єѩ пронесѫ сѧ прѫтѧжьно мѧтельѭ, и сквозѣ трѣщины проникнѫ въ коѭждѫ хѫжѫ. Събра сѧ народъ множьствьнъ въ ѹжасѣ на мѣсто лобъноѥ. То ли иштѧдиѥ дємона льдинагѡ прѣдъ ними, то ли ангелъ прїшедъ къ нимъ. Съньмъ плиштати сѧ - самъ диѣяволъ ѯоветъ ихъ пѣсньми неприѣѯниными. Стѫденьнꙑи зарьныи свѣтъ просвѣштати сѧ плъть, придаваѧ емѹ сїѧние.

Милованъ - ѻтрокъ отъ водъ и лѫгъ - въ любъвь своѭ въверже сѧ, и срдьце ѥго и дѹша раздрѣза оумъ. Къ неи пристѫпъше съ бѣсомьноѭ тоскоѭ, но ѻчи єѧ стѫденьнꙑ, ꙗко ледъ, пронꙁиша ѥмъ. Ведеть ѥго въ дьбри лѧка мьчьть, овамо мрьть своѭ обрѣте.
Каиѩфу- ова младьче, иже проникнѫ сѧ къ неи горѧщеѭ любъвиѭ, но грозила погыбѣль. Понѥже ꙋслꙑшалъ сладъкъ напѣвъ ѥѭ, ѩкоже лишенъ бывъ отънѫдь волеѭ и чѹвъства и оума своего, заблоуди сѧ въ своихъ мьчтахь и водѣхъ камѣныѧ. Тамо издъхнѫти въ геене.

Попремногоу зѧти, съ сердцемъ горѧщимъ, приѩти ѥѩ и въжделати ѥѩ, изоумѣ сѧ і бестоудиѥ бысть. Доуши ихъ колебахѫ сѧ ѿ любъве, и коѥждо ихъ чаѩше часъ срѣтенїа съ чѹждѣземицеѭ. Съблазниши сѧ лѣпотою ѥѭ, и ни ѥдинъ не обрѣте блаженъства. Оувѣмь етеръ радость живота на земли и не хоташте погꙋбити красотѫ своѭ. Водиꙗше коло мѫжьи во тмѫ. Людиѥ нарицахѫ авлѥниѥ - Мѫжѣіца. Сѫпругꙑ ихъ, заблѫдъшѧѩ въ тосцѣ, токмо призракъ єѩ ꙁьрѣхѫ, и плакаахѫ сѧ и тѫжаахѫ о томъ ѥже исходѧшта люта ѕело. Иже пъваниѥ многостенательныи въ моленіи, дабы гонезнѫти сѧ от Мѫжѣіцы. Ѥльмаже не вѣдѣти мѫже, об деяни или паче съкрыѭ подаясь въ ѵпостасии таина пристрашьнаѩ. Коѥждо вечера, єгда слъньце клонѧше сѧ къ западѫ, Мѫжѣіца схождѧше въ глѫбинѧ ꙁꙑбькꙑ, овамо оуцѣсарити ся. Ѩко чародѣица, етеръ покарꙗше и зазиваше младьцѣ къ себѣ. Въ цѣсар'ьствиѥ водъ, идеже дѹшѧ кръжахѫ сѧ прокоудьныихъ страстии сихъ, Мѫжѣіца оутаеваѥши, оумръштвлаѩѭ мѫжеи въ пучинѣ. Вода становлѧше сѧ им ѫзилиште вѣчьне, ѥдъва же многообразне обновлѧѩ ліце женьскыи на земли оставльше отъ нихъ. На дроугыѧ дьни заоутра дѣва новолѣпьно чоудесе возникаше сѧ въ вьсь, як знакъ- предъ хызинои Степанїды.

Такоже погыбнѫти мѫже ѥдинъ по ѥдиномоу, оставлѩти Веретию въ горе і смѧтении великомъ.

IV

Мръкнѫ вьсь въ скръби. Жено не пущахѫ мѫжьи изъ домовъ, скрывающе ѿ неприѩзни. Въ цръкви пѣснь погребальнаѩ многоѹстнѣ поѥтъ сѧ, сливаѧ сѧ съ ꙃвономъ колоколъ. Кръщениѩ праздньць обрати сѧ въ многостръпатьнъ трагьчьскъ коньць. Въ тѣхъ бѣсѹмьствѣхъ звѣрьскꙑихъ не ꙁамѣтишѧ ꙁапослѣдьнаѥго прїѥзда митрополїта Сѵмеѡна. Токмо двьри пѫстꙑхъ домовъ скрꙑпѧхѫ на пѫстꙑныхъ ѹлицахъ, радѹюще сѧ прїѥздѹ ѻтча.
Приближивъ сѧ къ домѹ, ѹслыша пѣниѩ и ликы, Сѵмеѡнъ съ дружиноѭ своеѭ иде въ црькъвь. Призъвавъ единого мѫже, въпрашаше ѥмѫ: «ѵбо се есть?» Онъ же съповѣда емѫ о грѣшьнствах, пришедъ в вьсь. Отроковицѧ молишѧ сѧ Сѵмеѡна прѣбыти и слѫжити молебьнъ, доньдеже свободитъ сѧ вьсь ѿ бѣса.

На зарѣ изиде митрополитъ послѣдь сърѣсти етери. Ѣкоже Сѵмеѡнъ вьзнесе крѣстъ прѣдъ собоѭ, шьдъ на зъваниѥ плачѫштагѡ младенца. Вѣтрꙑѩ вихрьми кръжахѫ ѡколо ꙗвившѧѩ сѧ дѣвицꙑ. Пришедъ близѹ, ꙋзрѣ, ꙗко повиньница ѥсть— не сѫштие зьло, нъ жрътва матере своеѩ -невинно ѹбиеноѥ сѣмѧ Карны, иже исплъни страшьнъ зарокъ.
Въдъхновеннаѩ словеса летѧхѫ изо устъ Свѧтаго ѻтца. Испълнивъ чинъ, възвышеною молитвою воззва къ Бо҃у. Изгорѣти погрѣхъ тъ, как тѣнь вечерняя. Изидѫ же народи из цьркъве, видѣвъше бывъшаѩ, и чѹша поспѣхъ, ѩкоже мїръ ѻколо ихъ измѣни сѧ — лютъ трепетъ въсели сѧ въ дѹшѧ ихъ.

Въ обѣднѫѭ митрополитъ сътвори чинъ Крѣщениꙗ надъ не крѣщеныими и освѧти вьсь. Но по ѿѣздѣ свѧщеньника, жителѧ ѡставиша кровы своѧ и преселиша сѧ къ сѣдѣтелемъ Онежьскимъ, Ижорьскимъ и Олонецькимъ. Тако предаваше сѧ повѣсть сїꙗ изо устъ въ ѹста, ѿ рода въ родъ, подавающи вѣрѫ въ срдца и силѫ словесъ молитвьныхъ.

Послѣдь, тамо, въ блатѣхъ вꙁꙗкихъ, идеже множьство вѣрныхъ срдць погыбе, въ томьжде лѣтѣ възникнѫ могильникъ - Печальница — ѥдино памѧть ѡ вьси, ѥгда-то сътворѥннѣи на онѣмъ езерѣ...

Перевод

Мяжеица

Триста лет тому назад (приблизительно 1700 года) на окраине Коркополя находилась деревня Веретья. Все селение возвышалось в пределах озера Лаче, ибо вокруг него были болота и леса. Славилась Веретья богатым урожаем и плодами, от природы имеющей. И стар и млад там жили по чину, хранили Законы Божьи и предания. Сколько лет это село существовало - неизвестно, но случалось там знамение древнее, о котором поведали соседи его – Ижоры:

В самую долгую ночь, когда светила полная луна, белели снежные покровы на берегах озера, наступила на всю деревню глухая тишина. Прошли мимо колядующие, одетые в шкуры звериные, огонь же погас. Только куклы, сеном набитые, у домов стояли, охраняя домочадцев от нечистых духов. В такое время, по уставу, в ночь с чистыми помыслами в домах сидели. Но страшное случилось тогда, после чего напасть Веретьи забыть невозможно!
В полночь в самой густой топи и лесу черном пробиралась полуночница, скрывшись под шкурой волчьей. Видано ли дело, а блуждающих девиц в час такой доселе не бывало! Дрожала она от стужи, лицо же было исковеркано от рыданий. Полы платья, подпоясаны поясом так, что ноги голые являлись. В руке же крепко держала чпаг и слезно читала заклинание, перебирая лестовку грязными пальцами. На сороковой ступени открыла мешок и взяла оттуда порох заговоренный. Вставши с колен, девушка обратилась к луне: «Как я потеряла из-за тебя жениха желанного, помни слово мое: заклинаю тебя, так и жизни у тебя не будет своей!»

Захватив рукой порошок, она разорвала свое чрево материнское и зверски вырвала зародыш из утробы. Подняв окровавленные руки, девушка взвыла как волчица и бросила плод в мутное болото.

Утром солнце не вышло- полярная ночь объяла небо. Девушка та вернулась перед зарей, началась у нее лихорадка. Ведуньи просили её об исповеди, но ничего она не рассказала- так и умерла от крови в адских муках.

На гробу мать отказалась от дочери.

Поговаривали, что она беременная была без мужа.

Сияние закончилось на третий день — пребывало до самого праздника.
Жители Веретьи молчали и строго соблюдали говение до Рождества.
Никто не разговаривал с соседями, и на улице редко появлялся, дабы не согрешить пред святым праздником.
Наступил Сочельник.
В молитвах все готовились к празднику.
И мать почившей девицы, преклонив колени пред иконами в свете лампады. На трапезе поставила миску с кутьёю — себе и душам усопших, по преданию оставляемую на ночь.
Когда совершила молитву свою, чтобы приступить к трапезе, явилась пред нею дочь её.
Сидела за трапезой в рубахе, в которой погребли грешное тело:
— Мало плошек поставила, маманя! Гости на подходе! — дерзко воскликнуло страшилище- Отреклась от меня, кровинушка моя? — воскликнуло демоническое зло.

Женщина оцепенела от ужаса, побледнела и поседела в мгновение:

- Свят! Что тебе нужно в священную ночь, Карна? -Осеняя себя крестным знаменем, Степанида вжалась в кресло.

В сумерках только от лампады свет освещал всю хату.

- Не бойся! Что может быть хуже всех мук адских, раз в явном мире никто не молится за тебя? - Воскликнула дочь Степаниды перед появлением первой звезды на ночном небе.
Ровно в полночь зазвонил колокол, и крыша заскрипела от гула.
Тотчас побелела мать. Сложив пальцы, возложила крест на очи свои, и слабое тело.

«Мир Божий! Христос родился, воистину родился! Поклоняемся Христу и Рождеству Христову!»
Народ устремился на колядование после вечерий, заходя в дома, где в окнах огонь не погас.

— Христос родился, хозяйка! — В окно посыпалось зерно.
Горсть семян с треском скакала по избе, забиваясь в щели деревянного пола.
Отворились двери, и женщина вышла в сени.
Поправив платок, встретила колядующих с медом и чесницей:
— Воистину родился! — Преломив хлеб, раздала каждому часть.

«Выходи в поле, через перекресток дорог, Вежды открой: Зоря-Зоряница выводит красно солнце, Воды в райских реках оживают. Будем молиться в полночь-все сбудется, как по писаному»- взывали на улице.

Хозяйка набила сена в истоптанные валенки и вышла с огарком свечи на двор, осеняя себя крестным знамением.
Небо было усыпано мерцающими звездами, которые отражались на снежных сугробах.
Светлая ночь пробудила ото сна, а молодость затевает обрядовые игры. По всей деревне поются первые Святочные песни:

«Как и нонче у нас святые вечера пришли, Святые вечера, Святки-игрища. Ой, Святки мои, святые вечера! Ой, Дид! Ой, Лада моя! Ой, Дид! Ой, Лада моя!» (нар)

В Святые ночи множество чудес свершилось, и народ был тому свидетелем.
Небеса разверзлись, и молитвы многих были услышаны.
Веселье по всей деревне прямо до Крещения.
Ох, и лютые морозы тогда били!
В январе жители готовились к приезду митрополита Симеона с его дружиной.
Многие ожидали своего крещения в сам Престольный праздник.

В канун праздника священник повелел среднему сыну своему, Богуславу, взять топор и идти в берег- рубить купель для совершения обряда.
Крестились же, по обычаю, в озере.

Тьма противостояла светилу небесному в открытом небе. С берега до деревни доносился треск льда и молитва отрока. Тело свое опоясав стропами, привязал к дереву и живо махал топором. Не щадя сил своих, Богуслав исполнял веление отца своего. Закончив дело, сын попа стелил ветви для входа в Иордань. Жителе на горе смолкли, в ночной час только светильник мерцал, освещая место, и отражая сиянье снежное на молодецкой голове.

В тишине услышал он имя свое:

- Богуслав! Богуславушка! - ветер доносил игривую девичью песнь.

Богуслав прищурился и направил взор в сторону Лаче. В озере кто-то плескался. По льду отрок полз к проруби. Держа в руке светоч, всматривался он в черную гладь.

Молодая красавица взирала на него в отражении и усмехалась в ответ

- Святой Царю Небесный! -Воскликнул сын священника.

Образ потешался над жертвой.

Богуслав сильнее приблизился к воде и протянул руки к отражению. Едва прикоснувшись пальцем воды, неведомая сила заволокла его в глубины плёса.

Погиб отрок, и свет в огниве угас под утро. Только стропы остались на снегу.

После молебна из дверей церковных шли люди, перед ними шел священник, возвышая крест над головой. Под водосвятный перезвон простиралось пение. А посреди деревни, откуда ни возьмись, явился некто в свете зорьки. Это некто нагишом стояло на скрипучем снегу, протянув руки к небу, и наполняло грудь холодным воздухом. Скрипели ставни и ветры сметали все на своем пути. Развивались волосы невероятного существа и туго обвивало все его тело. Сущность была порождением духа зимнего. Язычник открыл уста и изверг из утробы звук, как звон колоколов.

Тихомир, второй сын рыбака, увидев инаго, побежал с горки, утопая в снегах, чтобы укрыть существо от холода. Он скатился прямо перед некто, встал с колен и увидел тело его: то имел вид человеческий с девичьим лицом, сияло, будто благословенно было силами небесными. Тихомир тут же сильно влюбился в диво. Увидев его, обольстительница испугалась и побежала в болота непроходимые.

- Стой! Замерзнешь! -Тихомир погнался вслед.

— Это дьявольские проказы- Степанида, увидев явление, затворила окна.

Тихомир искал и пытался догнать неведомую гостью, которая завлекла его в тернии, корнями погрязшего в болотах. Девушка бежала, оставив его один на один с холодным ветром.

«Тихомир...» —протянул звонкий и таинственный, как ветер, играющий со снежинками, голос.

Молодец онемел, прислушиваясь. Голос манил его дальше в чащу, где во мраке лишаются мужества. Страх и любопытство смешались в сердце его. День сменился тьмою. В снегах увязли ноги его, но голос звенел, искушая совесть, призывая его всё дальше в лес.

- Тихомир, я жду тебя... - вскрикнула звонкая нота, искушая своей тайной, - взгляни на меня!

Куда смотреть, красавица? - блуждал муж посреди терний.

- Устреми очи вниз - из полыньи истекали воды болотные - Тут я! - Рассмеялась злодейка.

Осмелившись, юноша двинулся дальше, преодолевая препятствия, чтобы не упасть в снежную трясину. Бурелом вокруг него напоминал лабиринт, где каждый шаг был изначально тайным. Посреди снежного покрова лоскутами светилась мережа. Парень, упав на колено, прильнул к светящейся воде, но не увидел своего отражения. Было ли это явью, или нет — всё смешалось в его сознании. А смотрела на него уста к устам, как ангел, красавица.

— Вот он, мой дерзновенный! - Пел льстиво чародейский голос.

- Ты кто? - Юноша не мог оторвать глаз от чуждого, и ей осмеян был.

- Будь моей невестой! -Быстрым рывком Тихомир решил схватить невидимое существо с неведомой силой, но разошлась капь и трясина поглотила его. Вода приютила его, как объятья матери. С треском лед запечатал прорубь и засыпало все снегом, будто место это пусто было.

В свете утренних звезд под ставнями Степаниды вновь явилась дева, дарованная неземною красотою. Кожа ее мерцала, словно усыпанная звездной пылью, а волосы, как золотые нити, спадали на плечи. Девичье тело являлось призрачно на свету, а голос звенел металлическим звоном. Смешалась с ветром песня ее и пронеслась протяжно метелью, сквозь трещины проникая в каждый дом. Собрался народ на место лобное. Толи исчадие ледяного демона перед ними, то ли ангел пришел к ним. Толпа забеспокоилась- злой дух зовет их песней диавольской. Холодный заревой свет начал озарять плоть, придавая ему сияние.

Милован — отрок от вод и луг — в любовь ввергся, и сердце и душа отделились от разума. Приступил он к ней с безумной тоской, но очи ее холодные, как лед, пронзили его. Увела она его в дебри страшные, там обрел он свою смерть.

Каиаф- другой молодец, проникся к ней горящей любовью, грозила погибель ему. Как только услышал сладкий напев ее, лишился напрочь воли и чувств и ума своего, заблудился в мечтах своих и в водах каменных. Там и скончался в геенне.

Весьма много зятей, с горячим сердцем, полюбили ее и возжелали ее, потеряли разум и впали в бесстыдство. Души их колебались от любви, и каждый из них ожидал часа встречи с чужеземкой. Соблазнились они красотою ее, и ни один не обрел блаженства. Познало нечто радость жизни на земле и не хотело погубить красоту свою. Уводила она хоровод мужей во тьму. Люди прозвали явление - Мяжеица. Супруги, заблудившиеся в тоске, только призрак ее видели, плакались и тосковали о том, что исходило зло лютое. Они пели многостенательные молитвы, чтобы спастись от Мяжеицы. Поскольку не ведали мужья, что творят блуд и даже скрывается в ипостаси тайна страшная.

Каждый вечер, когда солнце уходило на Запад, Мяжеица сходила в глубины зыбкие, там царствовала. Как колдунья, зазывала молодцев к себе. В царстве вод, где кружились души погибших от страстей своих, Мяжеица пряталась, умерщвляя мужей в пучине. Вода становилась им вечным заключением, только в женских лицах возрождались они на земле. А на другой день заутро, чудом, дева заново появлялась в деревне, как знак- перед жилищем Степаниды.

Так погибали мужья один за одним, оставляя Веретью в горе и смятении великом.

Окутала деревню скорбь. Жены не пускали мужей из домов, скрывая от злого духа. В церкви песнь погребальная пелась, сливаясь со звоном колокола. Праздник Крещения обратился в многострастные страдания с трагическим концом. В тех безумствах зверских не заметил никто запоздалого приезда митрополита Симеона. Только двери пустых домов скрипели на пустых улицах, радуясь приезду отче.

Приблизившись к дому святому, услышал он пение хора. Симеон вошел с дружиной своей в церковь. Призвав к себе одного мужа, расспросил обо всем. Он поведал ему о несчастье, пришедшем в деревню. Отроковицы молили Симеона о остаться и служить молебны, пока не освободится деревня от беса.

На заре пошел митрополит навстречу некто. Вознес Симеон крест пред собой, шел он на плачь младенца. Ветры вихрем кружились около явившейся девицы. Подойдя ближе, увидел, что виновница есть – не создание злое, а жертва матери своей- невинноубиенное семя Карны, которое исполнило страшное повеление.

Вдохновенные слова летели из уст святого отца. Исполнив обряд по уставу, возвышенною молитвой воззвал он к Богу. Сгорело неплодие то, как тень вечерняя. Вышел народ из церкви, видел произошедшее, чувствовал силу могущественную, ведь мир вокруг них изменился- сильный трепет вселился в их души.

В обедню митрополит совершил обряд Крещения над некрещенными и освятил деревню. Но по отъезду священника, жители оставили свои дома и переселились к соседям Онежским, Ижорским и Олонецким. Так и передавалась эта история из уст в уста, от рода в род, подавая веру в сердца и силу слов молитвенных.

После, там, в болотах вязких, где множество верных сердец погибло, в то же лето возник могильник – Печальница – единственная память о деревне, когда-то существовавшей на этом озере.

Все герои, вымышлены. Описанная история вымышлена.

Любые совпадения случайны