Маэстро

Сколько бы мы ни говорили о пустоте жизни, иногда достаточно одного лишь цветка, чтобы нас разубедить.
Анатоль Франс

Отвратительный звонок выдернул меня из приятного сна. Нащупав телефон под подушкой, я кое-как открыла один глаз и посмотрела на яркий экран: восемь утра, звонят с работы.

«Черт, что им надо?! У меня выходной!»

Очень хотела сбросить, но я человек ответственный… Вдруг что-то случилось?

Прокашлявшись, ответила:

— Это слишком, Дмитрий Валерьевич. Ну в самом деле, восемь утра. Я первый раз за месяц отдыхаю…

— Валентина, доброе утро, — оборвал меня директор, — надо, чтобы вы съездили в Медвежий угол. Как можно быстрее.

— Во-первых, у меня выходной. Во-вторых, это не мой район. Да и к чему такая спешка? Давайте завтра съезжу…

— Заказчик серьезный, мы не можем отказать. Дело очень срочное.

— Именно я должна ехать?

— Да, они прописали это в договоре. А ещё вам прописали двойной оклад.

Новость о хороших деньгах взбодрила меня.

— Что-то много расселений последнее время… Ладно, куда там? — спросила я, зевая.

— В шестой коммунальный дом. Надо быстро и без проблем расселить всех прописанных жильцов. Срок — два дня.

— А почему такая спешка?

— Они сами попытались, но у них случился неприятный инцидент. Просили быстрее замять.

— Наломали дров, а потом про официальную службу расселения вспомнили!

— Закрепляю объект за вами, Валентина. Я в вас не сомневался, — довольно проговорил директор и сбросил звонок.

Как же я устала… Последний раз отдыхала недели три назад, наверное…

Так. Время, время!

— Эй, Васёк! Поставь кофе. Включи мою музыку, — скомандовала я своему единственному другу — умной колонке.

— Доброе утро, Валентина! Васёк усёк. Кофе готовится. Плейлист сформирован. Сегодня пятое октября, прекрасный день, чтобы улыбаться! — отчеканил Васёк жизнерадостным механическим голосом.

«Надо бы подкрутить настройки колонки и снизить уровень оптимизма. Раздражает…»

Заиграл лёгкий инструментальный соул, закряхтела кофеварка, и по дому пополз горький, бодрящий аромат.

Я аккуратно взяла маленькую кружку и залпом проглотила обжигающий эспрессо. Давление слегка подскочило, щёки порозовели, появилось желание жить.

— Васёк, вызови такси. Медвежий угол, шестой коммунальный дом.

— Такси приедет через шесть минут. С карты списана сумма поездки.

— Васёк, какая погода?

— Пасмурно, плюс пять. В течение часа ожидается слабый дождь.

Я спешно надела свитер, потёртые джинсы и ловко зашнуровала высокие берцы. Поверх свитера закрепила портупею. Из небольшого сейфа, что стоял в глубине платяного шкафа, достала пистолет и проверила магазин: «Полный».

— Валентина, такси приехало. Три минуты бесплатного ожидания, — проговорил электронный друг.

— Васёк, отключись.

Накинула серое пальто и пристегнула к нагрудному карману белый значок с красными буквами ОСР (гарант, что я представитель представитель официальной службы расселения — применять ко мне насилие чревато серьезными проблемами). Схватила небольшой чёрный дипломат и спустилась на улицу.

Закрытый двор элитного района выглядел неуютно, словно клетка: четыре многоэтажки сжимали клочок газона с лысыми кустами сирени и парочкой тощих берёз. Дома уходили строго вверх, но обрывались густым туманом чуть выше четвертого этажа. Я осмотрела двор, но такси нигде не было, только полулысые березки слабо колыхались на едва ощутимом ветру. На мгновение мне показалось, что деревца стесняются своей наготы и пытаются прикрыть кипельно-белые стволы длинными тонкими веточками…

Скрипнул шлагбаум, и во двор резко завернул грязный старый седан. Водитель остановился прямо у ступенек крыльца, и я залезла на заднее сидение. Машина сразу поехала. В салоне пахло эвкалиптовой жвачкой и чем-то затхлым. Из севших динамиков плевалась и кряхтела однообразная ритмичная музыка, навевающая тоску. Я мысленно настроилась на долгую неприятную поездку, ведь ехать мне в самый дальний и неблагоприятный район города…

В зеркало заднего вида на меня поглядывал водитель. Мужчина будто хотел что-то спросить, потом одёргивал себя и переключался на дорогу. Но любопытство все-таки завладело таксистом, и на долгом светофоре он убавил музыку, развернулся всем телом ко мне и пробасил:

— А вам туда зачем? Медвежий угол и вы, ну… Не вяжется как-то. Два года за баранкой, но первый раз туда везу пассажира с элиток. Первый раз!

Я исподлобья зыркнула на него и сделала недружелюбное лицо. Таксист пробормотал что-то извинительное, уткнулся в руль и сделал музыку громче. Больше он на меня не смотрел и ничего не говорил.

Под противные биты и монотонный бас я погрузилась в мысли:

«Что мне надо по работе? Собрать информацию о проживающих в шестом коммунальном доме района Медвежий угол, а потом освободить от них здание. Быстро, тихо и законно. Интересно, что там произошло? Почему они не смогли сами всё сделать? Там же живут асоциальные — алкаши, наркоманы. Не справились с ними? Всё просто решается. Таких сразу отправлять на исправительные работы, и вопрос закрыт».

Приехали через тридцать минут. Я оглянулась, взяла дипломат и вышла. Машина сразу же развернулась и, обдав меня свежими выхлопными газами, уехала по пустынной туманной дороге.

Вот он — шестой коммунальный. Надо мной нависло грязное четырехэтажное здание, покрытое желтоватыми подтёками. Швы между бетонными плитами проели жирные трещины, а добрая половина окон зияла чёрными дырами.

Отвратительное зрелище.

Усевшись на влажное крыльцо, я открыла дипломат и начала подготовку к работе: достала и зафиксировала налобную камеру, кинула маячковый дозвон своему агенту полиции (подстраховка лишней не будет), спрятала шокер в карман пальто, сняла с предохранителя пистолет.

Готова. Всё, вхожу.

С лёгкостью открыв разбухшую деревянную дверь, я вошла в подъезд и сразу же уперлась в узкую лестницу. Дышать тут было нечем: спёртый влажный воздух вонял плесенью и грязным бельём. Я оглянулась: проход на первый этаж заколочен досками.

«Так-с, значит пойду выше. Спуститься никогда не поздно».

Второй этаж меня встретил широкой лестничной площадкой, полностью заваленной старыми дверьми. Я с трудом разглядела узкую щель и кое-как пролезла через неё в жилое крыло. Передо мной растелился длинный коридор, заполненный пылью, грязью, каким-то мусором. Зелёные стены скрывали рыжие подтёки, а потолочная извёстка больше походила на придорожную пыль. Справа и слева тянулись ряды обшарпанных дверей жилых комнат, а конце коридора тускло светилось небольшое квадратное окно, в которое заглядывало только что проснувшееся солнце.

Я пошла вперед и стучала в каждую дверь — надо было вытащить на разговор хоть кого-то из жильцов, но никто не отвечал, будто все вымерли. Тишину нарушал только скрип гнилых половых досок и мой крепкий, монотонный стук по противным дверям… На подоконнике стоял небольшой пластиковый горшок, в котором зеленел декоративный цветок. Я насторожилась.

«Обычно в таких объектах прячут наркотики, замаскировав всё землёй и искусственным цветком с ближайшего кладбища. А где наркотики — там и потребители, неадекватные и агрессивные», — подумала я и крепче сжала пистолет.

Медвежий угол славился в хрониках по веществам… Но сейчас мой риск щедро оплачивали двойным тарифом. А в случае выявления наркопритонов или наркоторговцев начислят премию в размере месячного оклада.

«Вперёд, проверю этот горшок».

В правой руке — пистолет, палец — на спусковом крючке. Окно совсем рядом. Дождь кропит по пыльному стеклу: капли сбиваются вместе и бегут тонкими змейками вниз. Вижу дерево пыльного подоконника, выгоревший на солнце пластик горшка, ярку, живую зелень…

— Что?!

В горшке росла самая обычная комнатная герань, только что набравшая розово-красные бутончики. Кто-то подрезал листья, взрыхлил землю и совсем недавно полил цветок. За горшком стояла литровая стеклянная банка с белесовато-желтыми кругами изнутри.

«Следы от жесткой воды. Кто-то наливает воду для цветка, она испаряется, и остается известь…» — подумала я и прислушалась. Было тихо.

Замешательство овладело мной. Я первый раз видела облагороженный цветок в подобном доме…

«А что, если это тоже уловка? Наркоторговцы очень хитрые ребята. Они могут и на живые цветы перейти. Создать муляж — это искусство. Но меня не сбить с толку!»

Я схватила левой рукой стебель, выдернула цветок и опрокинула горшок. Черная, мокрая почва и дренажный керамзит высыпался мне под ноги, прямо на ботинки…

«Чёрт с ними. Надо закончить задание!»

Вдруг мой слух уловил какой-то звук… Пронзительный плач разрывал тишину и нарастал, превращаясь в тоскливую мелодию…

«Да это же скрипка… Что здесь происходит, кто-то смотрит концерт?.. В любом случае, там жильцы», — подумала я.

Я осторожно и медленно пошла к источнику звука, не убирая пальца со спускового крючка. Кристально чистые ноты плавно тянулись друг за другом и создавали тончайшую гирлянду. Музыка плыла над гнилыми досками, окутывала собой заплесневелые стены, обволакивала пыльный воздух и оседала в моей голове… Вдруг скрипач немного сильнее надавил смычком на струны, и мелодия будто сорвалась, прямо на пиковой ноте… По стенам пробежал отзвук, и я сразу поняла, что это живое исполнение: играет виртуоз. Такие призвуки невозможно воспроизвести ни с одного динамика.

Музыка зазвучала вновь. Это было не простое пение скрипки — это душа, которая рвётся наружу, которая не может больше молчать.

Звуки вели в правое крыло, с каждым шагом становились всё громче и громче.

«Вот нужная дверь… За ней жильцы. Я возьму у них документы и завершу работу».

Передо мной предстала маленькая комната с кривыми стеллажами, заваленными пыльными стопками нот, книг, газет. Вся комната была набита бедно одетыми людьми. Их глаза блестели от слёз; они живы, они слушают.

В центре комнаты стоял табурет, на котором сидел старый, замученный скрипач. Его необычайно худые руки, будто без мышц, крепко держали смычок и гриф скрипки. Выдвинутым вперёд подбородком он прижимал к груди инструмент, царапая корпус жесткой седой бородой. На фоне серых слушателей он выделялся яркой вязаной жилеткой.

«Как кусочек апрельского неба среди угрюмых октябрьских туч…»

Он играл. А я стояла и слушала, невольно рассматривая его пальцы, до невозможности деформированные артритом. Страшные неразгибающиеся узлы и перекрученные кости ловко скользили по грифу, каждым движением сотрясая морщинистое лицо. Он играл музыку, которую просто невозможно сыграть.

И вдруг мелодия оборвалась. Все слушатели молча вышли из комнаты, не обращая на меня никакого внимания. Мужчина положил инструмент на полку, накрыл белоснежной тряпочкой и медленно пошёл прямо на меня.

— Ты из этих? — проговорил он, смотря мне в глаза. Голос был твёрд, как кремень. — Пойдём, я отдам документы.

Я промолчала. Скрипач вышел из комнаты.

Я стояла, поражённая насквозь, и не могла пошевелиться. Эта музыка всё ещё звучала в моей голове. Я была подвешена на звуках, полных боли, отчаяния и свободы. Но через несколько мгновений я встрепенулась, отряхнулась от страдальческого флёра и выбежала. В метрах в пяти от меня хлопнула дверь жилой комнаты — туда зашёл скрипач.

В моей голове прошмыгнула мысль, будто я видела раньше этого скрипача, но никак не могла вспомнить, где именно…

«Иди к нему, он отдаст документы. Работа вот-вот будет сделана быстро и без шума», — напомнила я себе и рванула туда.

Три стука в дверь.

Мне открыла женщина средних лет. Её поплывшее круглое вытянутое лицо обрамлял чёрный платок, завязанный под подбородком в небрежный узел, а бесформенное тело скрывала грубая серая ткань церковного платья. Женщина молча всматривалась мой значок.

— Вы кто? — выпалила я, ожидая увидеть скрипача.

— Я от церкви, завтра похороны, готовлю дом, — безучастно ответила женщина, всё ещё смотря на значок.

— Кто играл на скрипке?

— А вы, я смотрю, из официалов. Играл он, — процедила женщина и указала рукой на пыльную ситцевую шторку, которая отделяла коридор от крошечной комнатки.

Я прошла за занавеску и застала там старого трясущегося человека. Он сидел в своём уголке на кровати, накрытой засаленными одеялами. Сейчас я уже не сомневалась, что раньше знала его, но подробности не всплывали. Будто этот человек снился мне, будто я с ним разговаривала когда-то давно, в прошлой жизни…

— Что вы здесь делаете? Вы же… У вас такой уровень. Маэстро! Вы… — я не могла подобрать слов.

— Документы в столе, — ответил дедушка. По его щекам текли слёзы и терялись в морщинах.

— Почему вы плачете? Какие документы?

Шторку одёрнула женщина из церкви и встряла в разговор:

— Здесь же все незаконно живут. Когда-то это должно́ было случиться. Позавчера пришли двое по поводу выселения, в форме спецназа. Мужики здоровые, лица под масками, автоматы на плечах. Значков ОСР у них не было, кстати. Они пошли по жильцам, заставляли заполнять документы на добровольное выселение. Дошли они до этой комнаты. Скрипач начал бунтовать, ругаться. Ой, тут такое было! Один бугай схватил жену скрипача и наставил Любочке в висок автомат. Любочка сильно разволновалась, схватилась за грудь, посинела. Ну, и всё, от страха она…

Внезапно женщина театрально закатила глаза и перекрестилась:

— Ох-ох-ох, сердце не выдержало. Умерла Любочка. Завтра хороним…

Она задёрнула шторку обратно и вышла из комнаты.

Я присела на уголок кровати рядом к мужчине и взяла обезображенные артритом руки в свои. Я не знала, что сказать, но дедушка начал успокаиваться.

— Как вы играете такими руками? — изумлённо спросила, разглядывая поражённые суставы. Его пальцы практически не двигались.

— Я играю свою боль… Забери бумажки и иди отсюда…

Я открыла ящик письменного стола и нашла документы — это были неправильно составленные бумаги с данными паспортов семейной пары, готовой к переселению хоть куда… По сути, эти договора были простой бумажкой без юридической силы.

«Надо съездить в офис и взять официальные бланки. В этом доме все жильцы готовы выезжать».

Я сложила бумажки в дипломат, вызвала такси и вышла из коммунального дома. Свежий ветер ударил мне в лицо и я замерла на полушаге.

«Это он. Я его вспомнила».

Я всё детство занималась скрипкой, с пяти лет. Когда мне было лет десять, кто-то уважаемый сказал, что я талант, и началось… Двухлетние поиски идеального учителя изводили меня и маму, но никто не был достоин моего таланта — тот грубый, тот слишком весёлый, тот необоснованно требовательный… Бесконечные конкурсы, занятия, гаммы, упражнения постепенно вытеснили всё из моей жизни. Я всей душой возненавидела эти четыре струны, запах канифоли и черные ноты! А я так хотела пойти в стрелковый клуб, чтобы стать такой же крутой, как мой друг Пашка… Мне не нужна была музыка.

И однажды мама привела меня в консерваторию, к нему. Невысокий худощавый мужчина в голубой вязаной жилетке слушал мою игру, ничего не говоря, а в конце занятия спросил что-то в духе: «Зачем ты играешь?» А я, наберясь храбрости, призналась ему, что не знаю, зачем, что вообще не хочу быть музыкантом. Он сразу же попросил мою маму зайти и прямо в глаза сказал ей всё как есть: у меня есть талант, но нет желания. Без желания я ничего не достигну.

Он подобрал ключик к моей маме. Он освободил меня от бесконечной гонки за призрачным успехом. Он спас меня. двенадцатилетнюю девчонку, от ужасных разочарований и от ненавистного будущего…

Через месяц я уже стреляла в юношеской команде стрелкового клуба, а через год я стала лучшим стрелком области, обойдя Пашку с огромным отрывом.

Я всю жизнь была благодарна этому педагогу за правду. Он сделал меня той, кем я являюсь.

Как же меня защемило и закрутило от отвращения…

«Те парни довели человека до смерти. А скольких я довела, пусть и другими действиями и методами, словами…»

Будто до этого момента я не понимала, что делаю.

«Как можно быть такой беспристрастной и бессердечной? Больше не хочу быть причастна к этому всему. Больше не хочу заниматься непонятной и рискованной работой. Не хочу залазить в законодательные дыры и разрушать жизни людей, якобы не нарушая никакие законы. Во мне ещё осталась хоть капля человечности?»

Не помню, как приехала в офис, зато помню, что я сделала — сразу же написала заявление на увольнение.

«С меня хватит».

ОСР без меня оформила расселение жителей в какой-то посёлок на границе и утвердила дом на снос. Чуть позже я узнала, что на эту землю у заказчика были грандиозные планы — огуречные теплицы.

Несколько дней я бесцельно ходила по городу, ни о чём не думая, и неосознанно вышла к своему старому стрелковому клубу. Зачем-то зашла туда. Как же я удивилась, когда ко мне вышел потолстевший бородатый Пашка. Мой друг, тощий парнишка, стал директором клуба. И он предложил мне работу инструктором по стрельбе, а я согласилась.

Но я не бросила скрипача. Договорилась с управляющим уютного дома престарелых, оплатила год проживания и перевезла туда дедушку. В доме его приняли очень тепло, обследовали, подлечили, откормили. Он быстро сдружился с персоналом и постояльцами. А спустя месяц к ним привезли Сашу — бойкую бабушку, которая всю жизнь проработала учителем музыки в школе. Она была пианисткой.

Через месяц дедушка и Саша дали первый концерт, посвятив его мне. Дуэт исполнял «Песни без слов» Мендельсона: мелодию пела скрипка, а ей вторил красивыми арпеджио белый комнатный рояль. Я слушала, и слёзы благодарности текли по моим щекам.

«Мы спасли друг друга. У нас получилось, маэстро…»