Магазин прошлого и другие невозможные истории Аграфены

Было раннее утро, но по-летнему уже светло. Аграфена Марковна абсолютно не выспалась, несмотря на снотворное. Теперь, кое-как накрасившись и нарядившись, она что-то бормотала и пыталась корчить дружелюбные рожи перед зеркалом, а внутри всё тревожно дрожало.

Она вздохнула: получалось где-то на троечку с минусом, но оставалась надежда на кофе.

— Ты в порядке? А то это зубную боль напоминает, — озабоченно спросил муж Мусик, протискиваясь мимо неё в захламлённой гардеробной и тщетно ища галстук. — И, пожалуйста, без выпендрёжа. Надень что попроще — и в самолёте удобно, и пялиться не будут, как с корабля на бал.

Сегодня была свадьба племянника — то самое семейное событие, на которое она ехать не хотела, но обещала. Семью давно разбросало по разным странам, и хоть все друг друга любили, реальной близости не было. Оправданий была куча — день обещал быть жарким, поездок в последнее время было много. Мусик предлагал просто отправить щедрый подарок.

Но Аграфена знала: ехать надо. Попросил брат с невестой. Они боялись неловкости из-за матери жениха — бывшей снохи Груни, которая упорно игнорировала семью даже спустя годы после развода.

— А так мы выступим единым фронтом. Со старшей сестрой мне ничего не страшно. Как в детстве, — шутил брат, но голос его дрожал.

— Мы непременно будем. Хоть потоп, хоть конец света, — пообещала Аграфена.

Ей и самой было тревожно. Она не любила конфликты, но сейчас избежать их не выйдет. Да и у них с Мусиком всё было не так просто — просто фасад держали лучше других.

«Как бы то ни было, ты едешь. Ты же себе обещала — не упускать шанс поступить правильно», — напомнила она своему отражению. Под окнами уже сигналило такси, грозя перебудить всех соседей.

Клятву эту Аграфена дала себе после одного странного случая, который произошёл много лет назад, когда она ещё работала терапевтом в Детройте.

Была пятница, конец недели, всё валилось из рук. Пациенты с проблемами приходили без записи, Надин в регистратуре опять кому-то нахамила. Потом заявилась пациентка, которая подала на Аграфену в суд — любимое хобби американцев, мечтающих разбогатеть, как в лотерею. У женщины были осложнения после операции — не по вине терапевта, но и её приплели «за компанию». Аграфену накрывала мигрень, и когда подряд отменились две диспансеризации, она, как школьница с физкультуры, сбежала с приёма.

План был простой: прокатиться на роликах в парке. Но ливень шёл стеной — никто в здравом уме на улицу не вышел бы. Пришлось просто кататься на машине — по скоростным трассам, под любимую музыку.

Минут через тридцать она заметила, что оказалась на парковке у старого викторианского домика. Раньше здесь был магазин медицинского оборудования, куда она заглядывала ещё во время учёбы, мечтая о будущем. Теперь там светилась новая неоновая вывеска:

«Вторая попытка — не одежда, а жизнь».

На двери — табличка «открыто», но перевёрнутая.

Всё было странно, и она уже почти уехала.

«Что я тут забыла?» — подумала Аграфена, но рука сама потянулась к дверной ручке.

Внутри уютно пахло корицей, аптекой и чуть пыльными книгами. На полках — коробочки, баночки и свёртки с этикетками, написанными от руки.

— Добрый день, — раздался вкрадчивый голос.

За прилавком стоял старичок в элегантном, но странноватом костюме.

— Мы не продаём вещи. Только возможности. Примерочные — вон там.

— Примерочные? — переспросила Аграфена, уже почти разворачиваясь к выходу. Но взгляд зацепился за надписи на коробках:

«Телефонный разговор. Мама. 2002»

«Пионерский лагерь. 1980. Павлик»

«Свадьба. 1986. ЗАГС»

«Больница. 2004. Бабушка»

Она не выдержала, схватила коробочки и юркнула за занавеску.

Лагерь

Линейка, шорох «ручейка», Павлик — мнущийся, краснеющий. Она — гордая, замкнутая, будто сама себя назначила Снежной королевой.

Грустно и немного смешно.

Свадьба

ЗАГС. Казённая речь про «ячейку общества», от которой тогда хотелось сбежать.

А теперь — благодарность: именно этот союз сделал её матерью двоих сыновей.

Мама

Разговор, который болел годами. Она делилась мечтой о собственной клинике, а в ответ слышала только тревогу, нотации и мамино: «Не смей рисковать!»

И тогда она поняла: любовь бывает глухой. И это — не про неё.

Бабушка

И последняя коробочка — бабушка. Та ночь.

Двухместная палата. Тот самый тяжёлый больничный запах — лекарств, антисептика и человеческой боли.

Тишина, прерываемая стонами, тяжёлым дыханием и шипением кислорода.

Бабушка, отказавшаяся от реанимации, цеплялась из последних сил.

Такая маленькая — будто ребёнок, потерявшийся в большой белой кровати.

Её холодная, сморщенная ладошка в руке Аграфены.

Тогда она не осталась. Устала. Испугалась собственного бессилия.

«Завтра приеду пораньше…» — успокаивала себя.

Но бабушка умерла под утро.

Одна.

Эта боль всё ещё жила в ней.

Но — кажется — бабушка бы простила.

А может, давно простила.

После просмотра коробки исчезали.

Продавец наблюдал внимательно, но без осуждения.

— Больно, — тихо сказал он, словно зная, о чем речь.

И подал ей тонкий льняной носовой платок.

— Но вы сделали то, что могли тогда. Больше никто не может.

Ни морали, ни загадочности — просто слова взрослого человека, который кое-что понимает.

Аграфене вдруг захотелось ещё — как будто можно наверстать всё упущенное разом. Она потянулась к другим коробкам:

«Повтор экзамена без страха»,

«Прощание без чувства вины»,

«Тот день на пляже, когда всё могло пойти иначе»…

Но в примерочной начало темнеть. Голоса спутались. Воздух густел.

Она услышала чужую жизнь — и ей стало дурно.

Продавец резко отдёрнул занавеску.

— Вы что, хотите всё сразу вернуть? Так нельзя.

Жить заново — куда опаснее, чем впервые.

Перед уходом она спросила:

— А можно… что-то на будущее?

Он протянул ей маленькую коробочку.

На ней — надпись:

«Шанс. Неиспользованный».

— А если он не пригодится? — спросила она.

— Значит, вы сделали всё правильно, — ответил он тихо.

Она вспомнила ту ночь с бабушкой — и поняла: вот он, шанс, который нельзя откладывать «до завтра».

— Мы едем, — сказала она уверенно. — Даже если потоп, даже если конец света.

В кармане лежала коробочка.

Пустая — и от этого правильная.