Маленькие зарисовки о делах сердечных

Примечание: читать эту историю можно после Главы 9 "Колесницы и четверки ангелов", иначе можно словить ненужные спойлеры

Витя и Инга

Март, 1995 год

— Голова у тебя, Волков, варит, а когда же рука сварится?

Витя оторопел и посмотрел на Валентина Игоревича, их преподавателя по высшей математике, с удивлением, которое не смог скрыть.

— Простите?.. — переспросил он.

— Ну, это… — Валентин Игоревич кивнул на левую руку, которая все еще была в гипсе — Ну… сварится. Кости приварятся. Ну, понимаешь?

Кажется, педагог сам осознал неудачность каламбура и смутился. Витя пожалел его и выдавил улыбку.

— А, да. Обещали на следующей неделе снять.

— Вот и хорошо, — кивнул Валентин Игоревич и отдал ему листок с заданиями, — кстати, если хочешь, возьми задачник второго курса. Мне кажется, тебе поинтереснее будет.

Витя улыбнулся теперь уже совершенно искренне.

— Да, я бы взялся.

— Вот и отлично. Прорешаешь что-то — приноси, обсудим.

— Спасибо, — Витя улыбнулся еще шире, потом подхватил учебники правой рукой, попрощался с Валентином Игоревичем и пошел к выходу из пустой уже аудитории. У него было десять минут до следующей пары — как раз успеет прихватить из буфета что-нибудь, чтобы унять вечное чувство голода.

Он прошел по коридору и оказался в небольшом холле, но не успел ступить и двух шагов, как его окликнули.

— Волков! Ей, Волков!

От одной из компаний, которая топталась около окна — Витя прекрасно знал, от какой — отделился низкий тощий блондин и засеменил к нему.

Витя сделал вид, что не услышал его, и пошел дальше.

Блондин его догнал и попытался схватить за локоть здоровой руки.

Витя поморщился, остановился и медленно развернулся, с тихим самодовольством отмечая, что дрыщ непроизвольно попятился от него.

Было определенное преимущество в его телосложении, доставшемся и ему, и брату от отца. Главное было — не запускать себя, иначе можно было превратиться в жирдяя, но Витя и не запускал, занимаясь в тренажерном зале три раза в неделю. Начинал он еще в школе, где физрук, с которым он был дружен (как, впрочем, и со всеми учителями) пускал его поработать на плохеньких тренажерах после всех уроков. В институте был отличный зал, куда он приходил даже сейчас, со сломанной рукой. И что бы ни было, какой бы ни была погода, он выгонял себя на пробежки — это и помогало лучше думать, и одновременно позволяло не думать ни о чем. Приятное забытье, которое было ему особенно нужным сейчас, в последний месяц, когда ныкался по комнатам одногруппников в общежитии и искал себе жилье. Вечером, наконец-то, он пойдет смотреть комнату — да, далеко от университета, но зато цена приемлема и хозяйка лояльна. По крайней мере, так ему сказали.

Витя был благодарен тому, сколько людей пришло ему на выручку. Он не ожидал такого, ведь он всегда держался от всех особняком — и закрытый характер, и смущение от неблагополучия собственной семьи не давали ему по-настоящему ни с кем сблизиться. Но вот в беде его не бросили. Может быть, потому, что он всегда пытался быть со всеми вежливым…

Ну, почти со всеми.

— Волков, слушай! — блондин, Игорь Разумевич, смотрел на него снизу вверх, — тут это… Тимуру надо…

Витя молчал.

— Ты можешь?..

Витя бросил взгляд поверх головы Игоря на компанию, от которой тот отошел.

У самого окна, вальяжно привалившись к подоконнику, стоял их одногруппник, Тимур Агишев. Долботряс, пристроенный богатеньким папашей в престижный вуз. Вокруг него вечно крутились такие же, как он — не нуждающиеся в деньгах сыночки нуворишей, которым покупали все экзамены. Единственное отличие этого Тимура было в том, что — как Витя знал по слухам — отец, оплативший ему поступление в Бауманку, требовал, чтобы тот учился сам, иначе грозился лишить карманных денег.

Стоило ли говорить, что «учился сам» блистательный Тимур Айдарович благодаря этим самым деньгам и нескольким студентам, которые писали за него все работы?

— Чего надо? — спросил наконец Витя у Игоря.

— Работа тут одна. Плевая же, — блондин вытащил из кармана свернутые в трубочку бумаги.

Витя бросил беглый взгляд на первые строчки.

— Ты бы еще раньше подошел, — раздраженно ответил он, — это ведь завтра вечером пары.

— Ну ты же можешь. — Игорь не отступал, а потом наклонился ближе и шепнул цену.

Витя поморщился, а потом вдруг почувствовал на себе чей-то цепкий взгляд. Тимур смотрел на него — сложенные на груди руки, расслабленная полуулыбка и вечно словно подернутые пеленой темные карие глаза. Витя думал иногда, что тот постоянно под чем-то. Может, так и было, но точно он сказать не мог — он не помнил ни одного раза, когда они с Тимуром общались напрямую. Даже просьбы о том, чтобы выполнить то или иное задание, Агишев передавал через своих гонцов.

В каком-то смысле Витя был этому даже рад. Он не ручался за себя, если бы ему пришлось заговорить с этим хлыщом, а доход от такой вот подработки к его собственному стыду был ему действительно нужен.

Витя тихо вздохнул. Посмотрел на Игоря: брюки с иголочки, хорошие часы, идеально выглаженная рубашка такой белизны, словно только что из магазина. У него же только сегодня прохудился один ботинок, джинсы он купил два года назад на развале у ВДНХ, а свитер ему подарила еще мама, когда он пошел в седьмой класс. Тогда он ему был велик, сейчас уже ощутимо жал в плечах.

Да еще и эта комната…

Витя наклонился к Игорю и сказал цену в два раза больше, чем тот назвал.

— И все вперед, — твердо сказал он, зажимая учебники подмышкой и протягивая руку.

Игорь начал мяться.

Витя покачал головой и отвернулся, чтобы уйти.

— Хорошо, — выплюнул блондин наконец.

Витя ничего не ответил, только дождался, когда ему передадут листы с заложенными между ними банкнотами.

Осталось найти время на то, чтобы все это написать.

Витя посмотрел на часы на стене и досадливо скривился. Времени на буфет не осталось. Он, немного неловко прижав книги, деньги и бумаги к себе, пошел к лестнице, чтобы перейти на другой этаж, где вот-вот должна была начать пара.

Чертов Агишев. Одна радость — никогда и ни при каких обстоятельствах его жизнь не будет пересекаться с такими, как он. Никогда. И ни при каких обстоятельствах.

***

— Девочек не водить. Вечеринки не устраивать, — низенькая женщина с массивным начесом на голове вела его по узкому коридору уставшей московской трешки на самой окраине города, — и, конечно, не курить в квартире.

Сказав это, она крепко затянулась какой-то необычайно пахучей папироской.

Витя, с трудом сдержав чих, кивнул. Он в любом случае собирался избавляться от этой плохой привычки, доставшейся ему от долгих шатаний с одноклассниками после школы.

Матильда Ивановна, хозяйка квартиры, наконец показала Вите его комнату, хотя по-настоящему комнатой это было трудно назвать.

Гостиную — самую большую комнату в квартире — предприимчивая хозяйка разделила тонкой картонной стенкой, чтобы сдавать сразу двум людям. Стенка разрезала пополам и окно, а чтобы прошмыгнуть в нужную часть комнаты, нужно было протискиваться в узкий проход в половину створки двери.

— Тут вот занято, — кивнула Матильда Ивановна, — а вот тут свободно.

Витя посмотрел на кусок комнаты, который ему предлагали занять. Узкая кровать, стол, небольшой шкаф. Пол с выщербленным линолеумом, отклеившиеся местами обои.

— Ну так?.. — хозяйка квартиры затянулась еще раз, удобряя пол вокруг себя пеплом, — прихожу раз в месяц, коли какой беспорядок — выгоню тут же. Но ты, говорят, не по беспорядку?

— Мне подойдет, — Витя посмотрел на полукомнатье еще раз. У него не то чтобы было много других вариантов. Последнее, о чем он хотел думать, так это о том, чтобы вернуться домой. Если вообще можно было сказать, что у него этот самый дом остался.

— Пошли, познакомлю с остальными, — Матильда Ивановна кивнула ему на дверь дальше по коридору.

Они зашли в большую, вытянутую в длину кухню, где за столом в углу сидело три человека: угловатый юноша с землистым цветом лица и две девушки: худенькая брюнетка в спортивных штанах и футболке и вторая, пышная, с копной вьющихся светлых волос, рассыпанных по плечам.

— Вот, знакомьтесь, — шмыгнула Матильда Ивановна носом, потом затянулась опять, подошла к раковине, открыла дверцу под ней и бросила туда окурок, — Виктор, будет жить с вами. К тебе, Аркадий, за стенку, — дополнила она.

Болотный юноша кивнул, без особого интереса окинув Витю взглядом.

— Ольга и Инга, — представила Матильда Ивановна девушек.

Ольга — та, что была брюнеткой, улыбнулась Вите просто и приветливо, вторая же, Инга, посмотрела на его руку в гипсе.

— А у нас объявился драчун? — протянула она голоском, который почему-то напомнил Вите щебетанье птиц.

Он понял, что начинает краснеть — слишком ярко и заинтересованно загорелись глаза девушки.

— Я… эм… — он отвел взгляд от всей компании и посмотрел на Матильду Ивановну, — ну… заплатить, туда-сюда, расположиться…

Женщина кивнула. Они вернулись в коридор, где Витя отдал ей плату за ближайшие два месяца. Взамен он получил ключи от квартиры и еще несколько строгих наставлений, после чего хозяйка ушла, а у него появилась возможность кинуть вещи в комнату и осмотреться получше.

Не то, чтобы было на что смотреть. Квартира давно нуждалась в ремонте, но тратиться на него никто не собирался — студенты как-нибудь перебьются.

Он сел на кровать. Матрас был тонким, но так даже и хорошо — он любил спать на жестком, лучше для спины. Что ж…

Он опять оглядел пол, остановил взгляд на обоях.

Наверное, с этим можно что-то сделать.

А еще, наверное, можно было вернуться в кухню и поздороваться со всеми еще раз, завести легкий, непринужденный разговор, узнать одноквартирников поближе…

С этим ему всегда было сложно. Проще было прорешать пол-учебника по любому предмету, чем просто встать и выйти к незнакомым людям… он бы с удовольствием так и остался в этой комнате, но это могло показаться грубым…

— Придешь к нам? — он вдруг услышал тот самый щебечущий голосок.

На пороге, прислонившись к косяку, стояла Инга. На ней был коротенький халат лилового цвета из дешевого искусственного шелка, который облеплял ее тело и не оставлял никакого сомнения в том, что она обладает крепкой и женственной фигурой.

— Ну же, — подбодрила она, сочтя его молчание за сомнения.

А он-то молчал, потому что всеми силами старался не слишком пялиться — вполне ожидаемо, девичьи ноги оказались для него куда более манящими, чем он на самом деле хотел себе признаться.

— Да, хорошо, — кивнул он, пытаясь смотреть только в лицо собеседнице, и никак не ниже, на хорошо видимую в разрезе крупную грудь.

— Я тут пирожки приготовила, хочешь?.. — улыбнулась Инга и сверкнула глазами.

Теплое чувство благодарности разлилось внутри него, а от слов девушки повеяло чем-то вдруг таким домашним, что у него кольнуло внутри. Он ведь так и не успел поесть…

— Спасибо, — искренне поблагодарил он, — с огромным удовольствием.

***

Гипс сняли еще через неделю. Витя с грустью смотрел на истончившуюся, бледную руку, которая вдобавок еще и плохо его слушалась. Надо было как можно быстрее вернуться в форму.

Витя решил, прежде всего, заняться своей комнатой — и глазу приятнее, и полезное упражнение. Он сходил на строительный рынок, купил клей для обоев и кисти.

В тот момент, когда он, отодвигая провисший край обоев правой рукой, с упорством, преодолевая боль, намазывал левой на стену обойный клей, он почувствовал, что в комнате не один.

— Какой ты молодец! — с излишней, как на вкус Вити, восторженностью вздохнула Инга. Она была все в том же халатике, и Витя за неделю, что они жили в одной квартире, почти привык к ее столь призывному внешнему виду.

— Да чего там, — он пожал плечами, скрывая смущение, — делов-то.

Инга подошла ближе, смахивая светлые локоны с плеч.

— А мне бы ты помог? — протянула она, — У меня тоже обои отошли. Попросить некого, а я такая неловкая…

Как Витя уже тоже понял, Инга удивительным образом умела сочетать абсолютную искренность и речевые штампы, от сладости которых у него сводило зубы.

— Да, хорошо, — ответил он. Поводов отказать он не видел, да и не хотел их особо искать — попросила так попросила, он поможет.

Комната Инги, пускай и отдельная, была совсем крошечной. Почти всю ее занимала большая кровать, застеленная цветастым постельным бельем. У стены стоял столик и табуретка, рядом шкаф в одну дверку — вот и вся обстановка.

А обои, и правда, отходили по верху, на такой высоте, что ему самому при немаленьком росте пришлось встать на табуретку. Инга не уходила из комнаты и наблюдала за ним, периодически охая и радуясь тому, как хорошо у него получается. Витю это очень стесняло, особенно то, что получалось не так аккуратно, как могло быть — все-таки рука пока двигалась совсем неловко.

Когда все было готово, Инга сверкнула глазами, взяла его под локоть, отвела на кухню и накормила ужином.

Она была очень хозяйственна. В квартире всегда было что поесть: небольшие мелочи, вроде свежих пирожков, запеканки, булочек — она готовила их с расчетом на всех, и никогда не считала, кто и сколько съел. Но при этом как-то само собой сложилось так, что на продукты все скидывались — никто этого не обговаривал, но на кухне всегда была и мука, и молоко, и свежие яйца, и пачка дешевых макарон.

И вообще, компания в квартире подобралась тихой и не наглой — все они много времени уделяли учебе, подрабатывали кто чем мог, ценили тишину и время друг друга. Аркадия вообще никогда не было слышно, словно и не жил никто за перегородкой. Никто и не знал толком, где он учится. Ольга заканчивала второй курс химического и постоянно бегала по ученикам, и Витя ее почти не видел, а когда видел, девушка только смущенно улыбалась, не решаясь на разговоры длиннее «Привет» и «Пока».

Инга была самой активной из них. Она приехала с Сахалина и поступила в Москву случайно. Отца направили в командировку, он взял дочь с собой, а тут, в столице, они просто наобум решили подать документы в несколько институтов. Ее вдруг взяли, и даже на бюджет, так что в Москве было решено остаться. На кого именно она учится, Инга объяснить так и не смогла, но с непробиваемой уверенностью заявляла, что планирует заняться «каким-нибудь бизнесом», например открыть салон красоты.

Витя отчего-то нисколько не сомневался, что у нее все получится. В Инге была немного пугающая его деловитость и практичность. Она как будто даже помимо своей воли просчитывала самые лучшие для себя варианты и делала только то, что помогало добиваться своего. Наверное, это можно было назвать меркантильностью, но Витя чувствовал, что все это происходит в Инге как бы само по себе, как инстинкт, что она этим не управляет — а потому и осуждать ее за это было странно. Проще было держаться на расстоянии…

И он пытался. Но, как он понял довольно скоро, он, вероятно, тоже стал частью какого-то самой Инге неведомого плана. Она явно оказывала ему больше внимания, чем остальным, улыбалась ему, даже словно показывала себя, становясь в совершенно определенные позы или одеваясь дома совершенно определенным образом.

Витю это ужасно смущало, в том числе и потому, что он невольно велся на ее поведение. Тяжело было не засматриваться на ее постоянно обнаженные ноги или на то, как двигается ее грудь под обтягивающей одеждой. Разумом он все понимал, но внутри него, неподконтрольная никакой его рациональной части, жила тяга к теплу, дому, ощущению другого человека рядом. К тому, чего у него не было слишком давно.

А потому ему было трудно не представлять иногда, как он мог бы поддаться Инге, обнять ее, прижать к себе. Попробовать, какая ее кожа на ощупь — должно быть, очень мягкая. Наверняка она еще и пахла приятно, учитывая, какая батарея гелей для душа украшала их общую ванную.

Витя чувствовал, что как будто уже ей попался — но все-таки пока не уступал. Это было слишком бездушно — он явно не был влюблен, и с трудом мог представить, что влюбился бы в такую девушку, как Инга, по-настоящему.

Все изменилось в один прохладный летний день после первого курса. В квартире они остались одни: Ольга уехала на две недели к родственникам, Аркадий на какую-то студенческую практику.

Витя сидел на кухне, пил чай и читал. Инга вернулась домой, некоторое время провела у себя, а потом тоже пришла на кухню. Налила себе сока, села напротив него.

Витя колебался между тем, чтобы уйти и остаться. Он отчего-то чувствовал, что от этого простого выбора внезапно зависит слишком много всего. Но вот так встать и оставить ее казалось слишком демонстративным…

— Тебе не бывает одиноко?

Витя нахмурился и сделал вид, что не понял вопрос.

— Прости?.. — переспросил он.

Инга пожала плечами.

— Одиноко. У тебя есть кто-то? У меня вот никого. Я пару раз ужинала с парнями, но все какие-то глупые. И учебы было много, да еще и работа сейчас. Как будто некогда всем этим заниматься. Но все равно — одиноко.

— Бывает, — уклончиво сказал он, так, что было не до конца понятно отвечает ли он на ее первый вопрос или на ее следующую реплику.

— А у тебя кто-то есть? — снова спросила Инга, ловя его взгляд.

Витя допил чай и отставил от себя кружку.

— Нет. — Отрубил он.

— Почему? — мягко улыбнулась Инга.

Почему?..

С детства тихий, усидчивый, нетребовательный, он чувствовал себя неуютно не только среди сверстников, но и в собственной семье. Дворовым играм он предпочитал книги, и матери приходилось постоянно расширять скудную семейную библиотеку — ни она, ни отец, ни брат особым рвением к чтению не отличались. Мать понимала и принимала его склонности, отец и брат — шутили, что он вырастет рохлей и очкариком.

Ни тем ни другим он не стал, в том числе и благодаря их постоянным издевкам. Но и более общительным, активным он все-таки не становился. В школе он так и не нашел себе по-настоящему близких друзей. При этом и врагов тоже не нажил. Он спокойно и отстраненно приятельствовал со всеми. Его всегда звали с собой, всегда включали в компании, и как будто были бы рады, если бы он кому-то открылся — но Витя не умел этого, предпочитая быть рядом, но наблюдать со стороны.

В старшей школе он понял, что почему-то нравится некоторым девочкам. Для него это оказалось удивительным и очень волнующим открытием. У него появилась «настоящая девушка», как он говорил с глубокой гордостью и ответственностью. Он старался быть правильным, не торопить события, и разрешил себе лечь с ней в постель только через год хождения за ручку. Отношения эти не пережили лета и погибли, столкнувшись с внезапно открывшейся и неконтролируемой страстью его дамы сердца к восемнадцатилетнему студенту первого курса с соседнего дачного участка.

Но Витя недолго ходил один, и на весь десятый класс его застолбила за собой девушка из параллельного класса. В конце года они расстались: Вите сказали, что он слишком много учится, а раз предпочитает учебники свиданиям, то, значит, и не любит вовсе.

А он, наверное, и не любил. Хотел бы, очень, но никак не мог понять: а все-таки это то или не то? Любовь или другое?

Ни с одной из девушек он все равно не чувствовал себя свободно. Как будто бы и хотел открыться, но что-то мешало. Он сам на себя злился иногда за то, что пестовал свое чувство отделенности, с которым он, казалось, родился.

Выпускной класс он решил посвятить только подготовке к экзаменам.

В первый раз в жизни он почувствовал себя на своем месте, когда поступил в Бауманку. Когда начал заниматься, получил первые похвалы от педагогов, стал предлагать свои наработки, когда смог впервые поработать в лаборатории…

Он стал тут собой и решил, что жизнь его будет посвящена науке. Компьютеры, программирование, механика… тут всегда царил полный порядок, тут всем можно было управлять — контраст с той жизнью, от которой он сбежал и с которой не хотел иметь ничего общего.

Но все же… у него так давно никого не было…

Почему?..

— Не до того, — ответил он Инге, встал, взял кружку со стола и пошел к раковине, открывая затем кран.

— Вот и мне, — разлился бархатом голос за его спиной.

Инга приблизилась и положила руку ему на плечо — мягкую, теплую руку с ухоженными ногтями.

— У меня есть вино, если хочешь, — протянула она.

Витя вытер кружку полотенцем и поставил на столешницу.

— Спасибо, не надо. Мне рано вставать.

Он соврал. Планов у него не было.

Инга стояла совсем близко и улыбалась. Отказ ее нисколько не смутил.

— Как хочешь, — она покачала головой, а плечо ее всегдашнего лилового халата вдруг медленно сползло вниз. Инга не стала его поправлять.

Витя сглотнул.

— Слушай… — рука Инги оказалась вдруг на его груди, и она осторожно провела по ней, как будто гладя, — …я просто… ну, представляю иногда…

Она звучала и уверенно, и несмело одновременно. Будь она слишком напориста, он смог бы уйти. Но в ее больших светлых глазах было столько искренней беззащитности, что Витя просто был не в силах сдвинуться с места.

— У тебя дела… у меня дела… — негромко продолжила она, увидев, что он остался, — но знаешь… так иногда странно, что рядом никого нет. Выть хочется. Понимаешь?

— Да, — сипло ответил он. Инга посмотрела ему прямо в глаза, и он не смог отвести взгляд.

— Иногда просто хочется, чтобы рядом было тепло… просто так. Чтобы не надо было ничего объяснять… чтобы все было легко. Просто хорошо. Просто кого-то обнять…

Ее рука проскользнула вниз, к поясу его джинсов, и Витя перехватил ее, останавливая, но в сторону не отвел.

— Я просто… — Инга определенно чувствовала, что, на самом деле, капкан захлопнулся. — ну… ты ведь нормальный парень. Мы бы могли… просто… я, знаешь, и организовала все хорошо, у врачей, можем ни о чем не беспокоиться…

Она встала совсем близко. Его хватка на ее руке стала слабее. Витя к своему стыду понимал, что тело откликается вперед разума, что еще немного, и он просто перестанет думать.

Все его существо требовало разрядки и просило о простом физическом удовольствии, о том, чтобы не размышлять, хотя бы сейчас…

Поэтому когда Инга сделала последний шаг, прижалась к нему, встала на цыпочки и коснулась своими губами его, он не остановил ее.

Ответил на поцелуй, потянул халат вниз, сжал ее талию. Она углубила поцелуй и потянула молнию на его джинсах вниз. Как они дошли до ее комнаты Витя не помнил. Он сдался. Забылся в прикосновениях и шорохе падающей на пол одежды. В чувстве чужого тела под своими руками. Наблюдал, не отрываясь, как выгибается на нем Инга, как поднимается и опускается ее грудь вслед за сбивчивым дыханием, как затуманиваются ее глаза. Снова и снова ловил ее рот в поцелуе, сплетал свой стон с ее, вздох к вздоху.

Потом они лежали рядом, и Витя уткнулся носом в ее макушку. Инга пахла розами и корицей. Слишком ярко, слишком приторно, но в этот момент ему было все равно. Она была теплой, и ему было приятно чувствовать ее под боком, видеть ее ладонь на своей обнаженной груди, слышать, как она мурлычет что-то неразборчивое ему в плечо перед тем, как снова потянуться за поцелуем.

Витя так и остался в ее комнате на всю ночь, а утром Инга попросила сделать ей кофе и принести в постель. Он сварил, и ей, и себе. И они продолжили лежать рядом, о чем-то болтать — говорила в основном Инга, а потом, отставив пустые кружки в сторону на пол, они опять занялись сексом.

И вот так то, что Витя даже не хотел себе позволять, постепенно стало частью его жизни.

Инга никогда не претендовала ни на что: ни на его время, ни на какой-либо статус, ни на его пространство. Они продолжали снимать каждый свою комнату, они жили своими жизнями, они не представляли друг друга ни друзьям, ни родственникам. Только время от времени Инга останавливала его в коридоре и говорила, улыбаясь и проводя рукой по плечу:

— Как там моя грелочка поживает?

И он, немного морщась внутри от такого выбора слов, шел к ней, и они проводили ночь вместе, снова и снова.

Все это было странно, все это совсем не так, как Витя когда-либо представлял себе свои отношения с девушками, но, как бы цинично это ни звучало, это было именно тем, что ему сейчас было нужно.

Учеба захватила его с головой, и никакого времени на то, чтобы строить отношения, у него не было. Да и не отзывалось сердце ни на кого.

А Инга была легкой, веселой, раскованной, но не до пошлости, и она была абсолютно довольна всем, что между ними было.

Время полетело. Витя и не заметил, как просвистел второй курс. За отличие в учебе он получил дополнительную стипендию — крошечную, на такое не прожить, однако ему все равно было приятно. В квартире и в их с Ингой отношениях было все по-прежнему.

Пришла поздняя осень третьего курса: свинцовый ноябрь без солнца, снега и с пронизывающим ветром. Но Витя не обращал внимания на погоду — его новая программа получила похвалы на уровне ректора университета.

В один из дней декан вызвал его к себе, и Витя шел по коридору, взволнованный и не знающий, чего и ждать от встречи.

Была еще одна причина для его взвинченного состояния — в последние дни Инга начала вести себя совсем иначе. От ее веселости не осталось и следа, она была задумчива, но на все расспросы только сдержанно улыбалась и качала головой.

Возможно, она могла кого-то себе найти. Ну, то есть, настоящие отношения. Витя понимал, что однажды это случится. Думать про это было немного грустно, но все-таки — он не мог, да и не хотел претендовать на что-то большее в ее жизни.

— Волков-Волков, — широко улыбнулся декан после крепкого рукопожатия, а потом кивнул на кожаное кресло напротив своего стола.

В этот момент в кабинет зашла его секретарь.

— Что там, Маргарита Вячеславовна? — спросил декан.

— Тут документы… и по Агишеву дело, как вы просили, — секретарь подошла к столу и оставила бумаги. Витя успел заметить, как по лицу декана пробежало усталое и раздраженное выражение, но оно тут же сменилось на воодушевленное, стоило только ему посмотреть на Витю.

— Перейду к делу, — декан сложил руки на столе, — к нам на днях приезжала американская делегация. Их очень заинтересовало то, что ты делаешь.

Витя замер.

— Заинтересовало, и мы с ними договорились до того, что если ты продолжишь свои разработки дальше, то можешь всерьез рассчитывать на их стипендию со следующего полугодия, — продолжил декан.

Витя не знал, что и сказать.

— А если ты не будешь вертеть головой по сторонам и продолжишь в том же духе, то… сможешь получить работу в США, сразу после университета, — закончил декан, — они будут готовы на последних курсах забронировать за тобой место. Ну, чего ты молчишь, как партизан?

Витя ошалело улыбнулся, не понимая до конца, чему он на самом деле обрадовался больше всего — потенциальной работе в другой стране или тому, что его умения так высоко оценивают?

— Вижу, что доволен, — хмыкнул декан, — вот и славно. Это большие возможности для тебя, я думаю, ты это понимаешь. Главное, Волков, не дури… как некоторые, — мужчина бросил неприязненный взгляд на папку с фамилией «Агишев» на обложке, — занимайся наукой. Дискотеки там всякие, девчонки, любовь — это, конечно, хорошо, но ты обожди. Успеется еще. Сейчас нам нужны результаты.

— Конечно, — надтрестнуто ответил Витя, потеряв возможность нормально говорить.

Еще никогда его будущее не казалось ему более определенным и безоблачным, чем сейчас.

Но, когда через два дня после встречи с ректором он вернулся домой, к нему заглянул Аркадий, посмотрел внимательно и серьезно и сказал:

— Возможно, тебе стоит зайти к Инге.

— Что случилось? — Витя удивился. Он не мог себе представить, чтобы его немногословный сосед будет проявлять такую активность.

Аркадий пожал плечами.

— Она уже несколько часов не выходит и плачет. Дверь не открывает.

Витя нахмурился. Еще через пару мгновений он осторожно постучал в ее дверь, а потом дернул на себя — та была заперта.

— Инга, это я, — позвал он.

Послышался звук отпираемого замка. Витя проскользнул внутрь.

В комнате Инги была полутьма — горел только ночник на столике. Сама девушка села на край кровати и спрятала лицо в руки.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил он, — что-то с родителями?.. Учеба?.. Тебя кто-то обидел?..

Инга, не отнимая рук, отрицательно качала головой.

— Да что такое? — спросил он тверже и сделал шаг к ней.

— Я… я… — она начала всхлипывать после каждого слова, — я… ошиблась… я… не думала… что… а оно… как-то… случилось…

— Да что там?! — совсем строго спросил Витя.

Инга подняла голову, отпустила руки и посмотрела на него прямо, глаза в глаза. И Витя вдруг все понял.

Что-то скользкое и холодное обняло все его внутренности. Он сглотнул.

— Ты?..

— Да. — Выдохнула она.

Витя замер.

— Я… я ходила к врачу…

Витя почувствовал приступ какого-то совершенно животного, неконтролируемого страха. Себя он осознал через несколько мгновений и понял, что почему-то сидит на полу около ног Инги, держит ее за руки и тихо повторяет:

— Нет, пожалуйста, скажи, что ты ничего не сделала…

Инга снова заплакала.

— Н-нет, п-пока не сделала…

— Не надо, пожалуйста, — он говорил еще тише, чем обычно.

Инга освободила одну руку и провела ладонью по его голове, а потом немного надавила, заставив его опустить голову на ее колени.

— Но как же?.. Что же мы будем делать?

Витя уткнулся в нее. Разум все еще отставал от чувств.

— Я придумаю… что-нибудь придумаю…

— У нас нет денег. Мои родители далеко…

А моих у меня нет… — мысленно сказал он себе.

— Я смогу, я найду…

— Витя, что ты найдешь? — с отчаяньем и горечью в голосе воскликнула Инга, — нам двадцать. Ты учишься, я учусь. Я хочу работать… хочу жить… у тебя твоя наука… я не хотела… я не думала… мне говорили, что все точно…

Витя вжался в ее колени еще сильнее.

— Я постараюсь… то есть… не надо…

Повисло молчание.

— Я тоже… не хочу… заканчивать… — наконец тихо призналась Инга. — Страшно. Но не хочу…

— Не надо… я что-нибудь придумаю…

Он не знал, конечно, что сможет придумать. Они просидели вместе весь вечер, почти не разговаривая, и Витя остался у Инги, обнимая ее и успокаивая, пока она не уснула в его руках.

А он еще долго смотрел в ее заплаканное, но сейчас, во сне, уже мирное лицо. Он не мог до конца осознать то, что случилось, понимал только одно — испугался он не того, что произошло, а того, что она могла этому уже как-то навредить…

Он смог заснуть через некоторое время, но ночью проснулся, резко, от ощущения, словно кто-то сдавил ему горло и ему нечем дышать. Но чувство это было фантомным — Инга по-прежнему тихо спала рядом, в комнате никого не было.

Витя посмотрел на нее еще раз, и эмоции накрыли его волной жара. Сначала он подумал, что ему все приснилось. Что ничего не было, что просто не могло быть правдой то, что случилось. Только не с ним. Как будто ему недостаточно досталось от жизни. Как будто он недостаточно старался сделать так, чтобы у него все было нормально. Все и было! И просто не может быть так, что он всего лишится…

…из-за Инги!

Кто-то сыпнул на него углями злобы. Она же говорила!.. Говорила, что ни о чем не надо беспокоиться… Жалкая дура, вот кто она. Она виновата абсолютно во всем, он ничего такого не хотел, он просто хотел жить…

…и вина теперь схлестнулась со злостью, вина — уже его собственная. Потому что это все он. Повелся, не предусмотрел, не сделал. Поддался. Пользовался — потому что было хорошо. Потому что было удобно. Обманывал себя все это время, старался не думать о том, чем на самом деле являются их отношения…

…тут ярость встала в нем во весь рост. Что ей от него было нужно? Как она могла его в это втянуть! А его ли это вообще ребенок? Да кто ее знает, эту бестолковую распущенную идиотку…

…но ведь она совсем не идиотка… то, что она не такая, как он, не значит, что она плохая. И не затаскивала же она его в постель силой.

Да и знал он также твердо, как знал свои имя и фамилию, что ребенок — его.

Ребенок…

Витя окинул всю фигуру Инги взглядом.

То есть… это и правда случилось?.. И они связаны навсегда общим существом, которое станет однажды, и скоро, и нескоро, настоящим человеком? Его человеком? Таким, который случился из-за него?..

Витя лег на спину и посмотрел на потолок, невидящим взглядом обводя каждую трещинку на штукатурке.

Ребенок…

Не они первые, не они последние. Они справятся. Он начнет работать побольше, нестрашно. Он сделает так, что сможет учиться, и чтобы Инга тоже смогла. Все будет нормально. Они что-то такое сделают, чтобы все было, как всегда.

То, что «все как всегда» не получится, Витя понял в тот день, когда ждал Ингу с очередного приема у врача. Он сидел в коридоре между в разной степени беременных девушек и терпеливо ждал, охраняя небольшую сумочку Инги.

Тут он услышал из кабинета сдавленный крик, а потом причитания врача:

— Ну что ты, что ты! И не устраивай тут!

Витя похолодел.

Дверь кабинета распахнулась, и ему на руки буквально уронили Ингу. Врач вышла за ней.

— Вот и чего ты переживаешь? Смотри, муж у тебя какой? Взрослый, все устроит нормально! Не нервничай, детям нельзя, чтобы ты нервничала! А ну прекрати!

Мозг услужливо подкинул ему сначала мысль о том, что врач неверно определила его возраст. Когда он был напряжен или устал, то выглядел гораздо старше своих лет — особенность, которая у него была еще со старшей школы.

Только потом он понял, что врач сказала «дети». И, прижимая к себе дрожащую от слез Ингу, он с трудом удерживался от того, чтобы не поддаться той же панике.

— Ну, — тихо сказал он, выводя ее из поликлиники, — двое так двое, что ж их теперь, одного не уберешь, правда? Разберемся как-нибудь, туда-сюда, что ты, в самом деле.

Он старался звучать непринужденно, но в нем в этот самый момент трескалась и рвалась на части все та картина его будущего, которую он уже себе нарисовал. Все мечты, которые у него были. Все наивная убежденность, что он может продолжать жить почти так, как жил. Вся его вера в то, что раз он так старался, то ему обязательно воздастся.

Все никогда не будет как раньше. Наступит новая жизнь. И эта жизнь была пока как белый холст, а у него не было никаких красок, чтобы сделать его живым.

Кроме, пожалуй, одной — чувства долга.

Долга перед той, которая невольно станет матерью его детей, и перед этими самыми детьми.

И уже потом, через три месяца, когда они с Ингой стояли в ЗАГСе напротив женщины-регистратора, которая размягченным от эмоций голосам зачитывала им стандартные вопросы, он продолжал думать о долге. Смотрел на женщину, которая надевала ему простенький золотой ободок на палец, и пытался понять, что он чувствует к ней. Ему начинало казаться, что его чувства к Инге становятся глубже и теплее, и он старался отгонять от себя мысль о том, что он просто не может смириться с тем, что проживет всю жизнь с нелюбимым человеком.

В конце концов, любые отношения изменяются и развиваются. И то, что между ними все началось не с глубокой душевной привязанности, а совершенно с другого, не означает, что они не подходят друг другу. История его жизни — это хорошая история, и он сделает все для того, чтобы все было правильно.

Живот у Инги был уже совсем большим. Они знали, что там две девочки. Вите все еще сложно было поверить, что совсем скоро они появятся на свет, несмотря на то, что оба ребенка активно толкались, пихались, особенно рьяно начиная реагировать, когда звучал его голос.

День, когда у Инги начались роды, он помнил смутно. Вот ее забрала скорая, вот он сначала ходит по их крохотной съемной квартире из угла в угол, потом срывается в больницу, где ждет в приемном отделении вестей.

Дежурные медсестры, которые сначала с раздражением смотрели на очередного нервного папашу — а этот еще и выглядит как мордоворот! — с каждым часом его неустанного бдения начали проникаться к нему все большей симпатией. Он выглядел совсем потерянным, и вскоре они поняли, что это на самом деле никакой не сорокалетний бугай, а совершеннейший мальчишка с ярко-синими глазами, который стеснялся подойти к кому-то с вопросами и не подумал даже о том, что можно дать небольшую взятку или хотя бы подарить коробку конфет, чтобы ему рассказали, что с его женой.

И когда Инга родила, то медсестры, в обход всех, сообщили ему первому новость о пополнении и о том, что и с женой, и с детьми все в порядке.

— Как хорошо… — только тихо сказал этот мужчина-мальчик, а потом замер, не понимая, что ему делать.

— Приходите дней через пять теперь, — одна из медсестер улыбнулась ему и мягко толкнула к двери на улицу, — забирать свой цветник.

И уже через пять дней Витя подготовился как смог. Подарил по конвертику каждой медсестре на выписной. Купил для Инги большой букет, договорился с одним из одногруппников, что тот заберет их из роддома на машине.

Инга вышла к нему, усталая, но довольная, прижала к себе цветы, поцеловала его с нежностью, и Витя ответил ей, обнял и прошептал на ухо ласково: «Спасибо».

— Ну, держите, папаша, — вслед за Ингой к ним вышла медсестра с двумя свертками в руках.

Витя замер, на автопилоте вытянул руки вперед и принял кулечки.

Инга приблизилась к ним.

— Это вот Алена, а это Алина, я вот так подумала… если ты не против.

— Нет, конечно, да… — пробормотал Витя, который на самом деле не слышал ни единого ее слова.

Свертки были одновременно и такими легкими, и такими тяжелыми. Он смотрел и смотрел на два маленьких личика, что едва виднелись из вороха ткани и кружев. Вдруг две пары глаз распахнулись. Некоторое время они втроем в полном молчании наблюдали друг за другом, как будто приглядывались и приценивались. Потом одна девочка чихнула и заворчала, вторая зевнула. Витя улыбнулся.

Что-то яркое, горячее, солнечное встрепенулось в нем.

Вероятно, он никогда не узнает такую любовь к женщине, которую описывают в книгах.

Но вот что такое любовь с первого взгляда — он теперь знал точно. И ради этой любви он сделает все что угодно.