Малышка с топором

Человекоподобное пухлое существо тащило Веру за воротник легкой красной куртки. Деревья сонно смотрели, как ботинки пленницы раскидывали прошлогодние листья в разные стороны, наполняя утренние сумерки запахом подгнивших растений. Монстр шел неровной походкой, припадая на левую ногу, что по виду казалась тоньше другой.

Вера уже перестала кричать, но ноги все еще дергались по сырой земле, упирались в корни и неровности почвы, да так, что один кроссовок остался под завалами из почерневших листьев и травы. Попытки ухватиться за монстра руками безуспешны: пальцы скользили по сырой черной пленке - коже чудища. Заела молния куртки, ткань попала так, что собачка осталась на месте, ни вверх, ни вниз. Сколько усилий ни прилагай, ни сжимай зубы-губы - эта псина непреклонна.

Ноги юной пленницы покинули землю. Черное слишком запущенное каре растеряло все листья и веточки. Брошенная монстром Вера пролетела несколько метров и врезалась в толстое дерево. Пока жертва понемногу приходила в себя, пытаясь отдышаться, пальцы чудища удлинились как веревки, привязывая к стволу маленькое тельце. Существо обломало фаланги и стало немного стройнее.

Затравленным взглядом янтарных глаз Вера забегала по сторонам, пытаясь найти что-то кроме деревьев. Попытки освободиться не имели продолжения. Тонкие черные веревки оказались неестественно прочными. Вера зашептала молитву. Она находилось в том положении, когда одновременно и верила в Бога, и нет. Отец верил, поэтому большая часть внутреннего мироздания молодой девушки стремилась к необъяснимому, к чему-то невероятно могущественному и всесильному. Но в голове шло противостояние. Иногда светлоглазая ощущала, что никакой веры не имеет.

Сейчас был тот момент, когда человек готов поверить во что угодно.

Чудовище отступило на пару шагов. Подняло раненую руку к лицу, открылась пасть, едва различимая, ведь и внутри все было черным, ни единого светлого или красного пятна. Несмотря на видимое отсутствие зубов, существо очень быстро отгрызло левую кисть. Потекла тягучая черная жижа, а обрубок стал похож на грязный целлофановый пакет.

Когда монстр шагнул ближе к Вере, она снова задергалась. Оторванная часть существа закрыла жертве весь обзор. Тонкие губы сомкнулись до белизны. Светлые глаза, что белки, запрыгали по деревьям.

Воздух покинул Веру от удара ногой в живот, а обратно врывался прерванный всхлипами. Но и это прекратилось. Монстр начал запихивать оторванную руку в перекошенный рот. Длинные пальцы давили на челюсти, не давая сомкнуться. От новых ударов по животу жижа с обрубка начала уходить быстрее.

Вера так сильно захотела домой, захотела, чтобы вновь появился отец, пусть и младший брат снова достает. Все желания уехать в город или сбежать, что копились несколько лет, стали нелепыми и глупыми, пропадали из головы, растворялись. Кривенький домик в лесу всплыл в памяти теплым, добрым пятном, каким никогда еще не казался. Только бы вернуться, только бы…

Глаза испачканной в черное девушки замерли в одной точке. Голова опустела. Сознание отказалось что-либо понимать и бесследно исчезло. В таком состоянии и не расслышать приближение пары десятков охваченных чернотой человек.

Зараженные люди не бросились на девушку, как сделали бы в любой другой ситуации. Они остро чуяли опасность, исходящую от черного существа. Порабощенные чернотой явились сюда, чтобы служить, и девушку не тронут до тех пор, пока им не разрешат.

Существо отступило на шаг. Жертва плевалась, пыталась вызвать рвотный рефлекс, но ничего не получилось. Палец монстра прошел по черной груди, пуская жижу и оттуда. Вся ладонь погрузилась вовнутрь. Зачавкало. Черный сгусток предстал на обозрение, а через секунду был размазан по лицу девушки так, чтобы как можно больше этого вещества оказалось внутри.

Долго удерживать дыхание не удалось. Сгусток, частично падая на землю, попал в рот.

Чудище осунулось, завершив свой ритуал. Длинная рука перевесила обрубок, и черное тело поклонилось в бок, пока не встретилось с землей.

Вера не оставляла попыток вырваться на свободу. Десятки заплывших чернотой глаз смотрели на бессмысленные потуги связанной жертвы.

Меж деревьев пронеслись звуки выстрелов. Объемные, словно отовсюду сразу. Пара зараженных рухнула на землю, остальные направились мимо пленницы. Сколько ни крутила головой, разглядеть, что же происходит за деревьями, не удалось. Зато откуда-то появились силы на активные попытки вырваться.

Выстрелы зачастили.

Ноги невольницы уперлись в землю, заскользили. Напряглось все тонкое тело, но путы крепче. Шея короткая – зубам до веревки не достать. И небеса молчат под взором светлых глаз.

Все стихло так же резко, как и началось. Легкий гул пробежал меж деревьев.

Судя по шороху позади, к пленнице приближалось несколько человек. Двое с автоматами прошли вперед, осматривая убитых зараженных. Осмотрены и деревья вокруг.

Вера плюхнулась на землю, черные путы ее уже не удерживали. Пальцы сразу же оказались во рту, извергая всю черноту. Все это на глазах людей с оружием. Когда все закончилось, пленница почувствовала ладонь на плече.

Где-то сбоку молния раскрыла нечто объемное. Недовольно зашептали, но недолго. Перед лицом Веры оказалась бутылка воды. Резко отстранившись, едва не угодила в лужу черноты, но воду приняла. Полоскание рта затянулось. Оставив практически пустую бутылку на земле, пленница выпрямилась во весь рост. Пальцы устремились к глазам, тыльной стороною вытирая слезы, и попутно размазывая черноту по лицу. В этот же миг вафельное полотенце повисло на протянутой руке, и было тут же схвачено короткими пальцами. Глаза Веры только сейчас осмелились выглянуть из-за перепутанных волос. Черная челка скрывала половину юного лица, делая взгляд загадочнее и мрачнее.

Между слипшихся прядей предстал мужчина. Первые пробившиеся сквозь ветви деревьев лучи солнца попадали прямо на него.

– Будто святой, – Вера закашляла. – Спасибо.

– Как тебя зовут?

Утреннее солнце выдавало кое-где седую щетину, а по волосам побежала светлая полоса, стесняя за немытую несколько дней шевелюру.

– Вера. Зорина.

– Я – Серафим. Молчанин, – он слегка наклонил голову, пытаясь отыскать спрятанные глаза собеседницы. – Что с тобой сделали?

– Откуда мне знать? Схватил, тащил не пойми зачем. Напоил своей… кровью? У них ведь кровь? Или что это? – рука Веры вцепилась в дерево, а тело начало клониться.

Серафим уже приготовился ловить падающее тело, но его остановила выставленная ладонь. Когда же эта короткая слабость прошла, Вера вонзила в собеседника свои глаза. Молчанин еще не встречал таких. Края обведены темным, а почти до самого центра сплошной янтарь с едва уловимым узором, напоминающим лепестки.

– Нормально, нормально, голова закружилась. Уже все… нормально.

Широкоплечий мужчина возник за спиной Серафима так беззвучно, точно его принесло дуновение ветра.

– Я о таком еще не слышал, – сказал принесенный ветром здоровяк Федор. – Молю, скажи, что ты об это знаешь.

В ответ лишь покачивание головой.

– Час от часу не легче, – широченная спина отошла в сторону, переговариваться с остальными.

Вера ни на миг не оставляла тряпку, очищая свои щеки.

– У нас есть несколько машин, там, на дороге, – Серафим даже не щурился от солнца.

– Я не одна, – Вера посмотрела на полотенца, перевернула и чистой стороной продолжила оттирать лицо.

– Поедете с нами? Думаю, кто-нибудь из военных сопроводит тебя в ту сторону. И обратно, конечно, – Серафим посмотрел на солдат, и один из них уверенно кивнул. – У нас город есть. Никакой заразы. Даже, какие-никакие, стены, – глазами сровнялся с Верой, ощущая необъяснимую надежду внутри. – Пока будем ехать, посмотрим, что с тобой будет. Может все вышло, – кивнул на черную лужицу.

Вера закивала, а Серафим продолжил:

– Жаль, обуви нет с собой.

– Дойду, – стойко произнесла девушка. – Нужно уже идти, меня… ждут, – договорила она с надеждой в голосе.

Солдат, что кивнул, побрел за Верой, шагающей вприпрыжку из-за высокой подошвы на одной ноге.

– Будем ждать у машин!

– Но недолго! – громче крикнул Иван и взглянул на Серафима.

О внешности Ивана обычно говорят – мордоворот, и всегда всем все понятно.

Легкие Молчанина наполнились воздухом, и вот-вот с его уст сойдет целая лавина… В противостояние взглядов вмешался Федор, заслонив спиной весь мир.

– Спокойно. Спокойно, – голос глыбы Федора вежливый, похож на тихую мелодию, ласково льющуюся среди слушателей. И все притихли – ругаться со старшим по званию никто не хотел.

– В следующий раз отдавай приказы и что-то делай, – Серафим пытался разглядеть оппонента подмышкой у Федора, – а то мямлишь себе под нос…

Широкие плечи теперь смотрели на спорящих, а голова здоровяка всецело обращена на Серафима.

– Ты чего? Тебе же нельзя так…

Серафим махнул рукой и пошел в сторону, компания деревьев казалась куда интереснее. Федор же пытался вразумить Ивана:

– Ты же знаешь, ну?

– Да не верю я в эту… чепуху! – Иван говорил нервно, эмоционально, что актер в театре. Вот только все чувства настоящие.

– Я тоже, – шепнул Серафим так, что его никто не слышал. Труп существа привлек его внимание. – Какие еще испытания нас ждут? – снова прошептал себе под нос, а глаза пробежали по лесу, хватая кусочек неба.

– Чернушные становятся все опаснее, – Подошел Матвей, самый молодой боец отряда, а еще самый худой, и не самый высокий. Черные волосы уже успели отрасти, он собирал их в скромный хост. В целом симпатичной внешности, разве что нос великоват. Его все всегда хвалят и пророчат большое будущее, уж очень умен парень.

– Говорят, ты всех достал просьбами укрепить стены? Если так пойдет и дальше, – Серафим кивнул на черный труп, – то скоро твои усилия оценят.

– Уже.

Серафим пробежался глазами по Матвею.

– До города теперь доходят?

– Давно. И с каждым днем все больше чернушных доходят до… подобия стен. Сколько тебя не было?

Серафим выпрямился, вздохнул.

– Три недели, кажется. Ты не знаешь, чего это на меня взъелся Иван?

Матвей пожал плечами:

– Первое, что пришло в голову, это зависть.

– Да чему ж тут завидовать?

– Ты ведь избранный! – Матвей пытался шептать, но все равно получалось громко. – Да любой хотел бы оказаться на твоем месте!

– Сомнительное утверждение.

Серафим не понимал, чем же так не угодил Ивану. Они с ним практически никак не контактировали, да и знакомы всего-то несколько дней. А зависть… повод весьма сомнительный, но в то же время объясняющий многое. Молчанин догадывался, что именно из-за нее его и пытались пару раз задушить. Но все обошлось. Для него.

Иногда становилось интересно, чего хотели добиться его смертью? Можно подумать, убийца сам бы стал «избранным». И почему все так цепляются за это слово? Просто это… что-то другое. Наверняка.

Четыре широкоплечие фигуры оставили Серафима и Матвея позади; последняя, что еще шире, схватила парня и потащила рядом с собой, рассказывая что-то на ухо. Молчанин смотрел на спины, на деревья, на небо, он искал и ждал ответов, что оставались недосягаемыми для него. Подняв брошенную Верой бутылку с земли, побрел следом.

Широкий шаг солдата то и дело прерывался на остановки. Крохотная Вера, чья походка петляла от головокружения, обладала лишь коротенькими ножками. Девушка часто хваталась за деревья, но сразу же отпускала, поглядывая, не заметил ли это ее спутник.

Солдат вздрогнул от девичьего визга. Из ноги Веры торчала веточка, которая быстро улетела в сторону. Вера запрыгала на одной ноге, поправляя носок и растирая рану. От резких движений подташнивало. Головокружение сменялось непродолжительным затишьем.

Боец наблюдал, как странная девица то осматривает верхушки деревьев, то ищет что-то, разгребая листву кроссовком. Петляя так вокруг деревьев, Вера нашла топор и осмотрела его. Через несколько шагов случилась новая резкая остановка.

Глаза солдата смотрели вслед за узенькой спиной, что побежала к деревянному домику. Красная куртка опускалась ниже, когда Вера наступала на разутую ногу, и поднималась выше – когда на обутую. Домик же выглядел очень запущенным, давно не крашенным, к тому же дверь висела на одной петле.

*

Бешеный пляс пылинок на ступеньках, поднятый сапогами, был хорошо виден с центра темного подвала. Когда скрипучая дверь закрылась, перекрывая путь свету, пропала и пыль.

Палнирин мельком глянул на Иссирту, рука которой уже давно не отпускала рукояти дубинки. Помощница генерала держала заметную дистанцию от Астарты. Астарта же, полусогнутая старуха, кружила вокруг котелка, вываривая нечто зловонное.

Вошедший гость ногой отодвинул разбросанные перья, освобождая себе немного чистого места у котелка. К нему тут же подскочила старуха с кружкой, края которой покрывал желтый слой налета. Кружка маячила перед лицом, что наглая муха.

Палнирин посмотрел в мутные глаза, наполненные туманом, и сухо произнес:

– Убери.

Астарта ничуть не обидевшись, хихикая себе под нос, отпила половину и громко поставила остатки варева на стол. При ходьбе ее выцветшее и рваное платье колыхалось из стороны в сторону.

– Варится, варится, – улыбка не покидала лица старухи, даже когда та полубоком подскочила к шкафу и отворила дверцы. – Капается, капается.

Генерал вытянул шею, заглядывая в шкаф, наполненный разного рода трубочками, шлангами, емкостями, а в самом низу стояла колба, уже целую вечность заполняемая мутной жидкостью.

Иссирта пересекла подвал, не давая старухе покинуть ее чутких глаз, а после заняла место рядом с Палнирином.

– Не верится, что все это, – зашептала помощница, кивая на хитросплетение в шкафу, – она додумалась сделать сама! Посмотри на нее! Крылья облезли, лишаи везде, волос на голове – на две тонкие косички. А все это? – она окинула взглядом жилище. – Грязь, смрад…

– Когда-то, Астарта имела незаурядный ум и еще более выдающиеся способности.

– О-о-о… Астарта… да… – протянула старуха, роясь в шкафу. – Старое имя прекрасной женщины, – покрытый жиденькими волосами затылок дернулся, она обернулась и заулыбалась. – Я помню ее! Или себя… – взгляд Астарты сделался задумчивым.

Старуху захватили древние воспоминания, образы, но все это рухнуло под натиском безжизненного смеха.

Астарта зачерпнула поварешкой со дна и принюхалась. Веки, медленно подрагивая, припустились, а уголки губ поднялись еще выше. Старуха вытащила шумовку откуда-то из-под своих одеяний и начала вылавливать нечто в зловонном кипятке.

Палнирин стоял в спокойствии, присущем ему уже очень долгие годы. Безэмоциональное лицо говорило о том, что сей процесс обычное дело. Глаза генерала зацепились за летящую пылинку, скрывшуюся где-то над могучими бровями. Грубые пальцы прошлись по коротким волосам, скидывая целый отряд отважных пылинок.

Иссирта не давала рукам отдыху – на рукояти дубинки уже собрались капельки пота, то и дело стремящиеся вниз. Влажная ладонь часто убирала прядь длинных черных волос за ухо. Когда Астарта показала свой улов, то помощница бросила все силы на сжатие губ, лишь бы оттуда чего не вырвалось.

Похожий на шарик из теста черный сгусток оказался на разделочной доске. После его четвертования Астарта выдавила весь сок в колбочку, а остатки начала жевать, аппетитно причмокивая.

Огромные глазища помощницы изумили Палнирина. Генерал кивну на лестницу, куда Иссирта охотно пошла быстрым шагом. Дневной свет едва коснулся пола, как тут же исчез.

– Слабенькая девка, – отправляя второй кусок в рот, заключила Астарта.

– Долго еще?

– Долго или быстро?.. – нараспев произнесла старуха.

– Просто ответь.

– А солдатик пошел за сердечком?

– Уже вернулся, – Палнирин едва не скривился при виде третьего кусочка у рта Астарты.

Бодро, но криво перепрыгивая с ноги на ногу, Астарта добралась до шкафа. Обитающая там колба была оценена таким же мутным глазом, и под многочисленные кивки смешались два ингредиента: накопившаяся бледная жидкость с выдавленной черной. Получившемуся зелью устроили добрую встряску и перекрыли кислород пробкой.

Старуха бережно передала колбу генералу.

– Это все? – Палнирин спрятал дар во внутренний карман, но сколько усилий ни прилагай, все равно торчит.

– На сердечко полей, да отойди подальше.

В первый раз за несколько дней подготовки Палнирин ощутил сомнения. Именно сейчас, когда осталась лишь прямая дорога. И по дороге этой нужно сделать всего пару шагов.

За генералом захлопнулась противная дверь. Свежий воздух проник в легкие, борясь с затхлым, подвальным. Глазам Палнирина даже не потребовалось время – солнце, как обычно скрытое за тучами, висело прямо над городом, едва различимое. Тень от огромной Цитадели еще не перешла на эту сторону, а в прочих в это время и не спрячешься. Пустые улицы нравились генералу своим спокойствием, в котором можно было насладиться всеми прелестями архитектурной работы мастеров.

Он остановился у одного богатого дома, изобилующего петроглифами. Палнирин все это видел множество раз по всему городу, во множестве книг и внутренней отделке помещений, но сейчас его привлек символ перерождения – похожий на сомкнутые впереди крылья кокон, висящий на ветви. Ветвь уходила вбок и вверх, где сливалась с толстым стволом, что тянулся еще выше, к крыше. Оставив позади этот дом, генерал рассматривал остальные строения, что попадались на пути. Ему нравилась архитектура его народа (халаэда).

Мимо пробежали трое детей (хальери), что в последнее время являлось крайней редкостью. Обычно они сидели по домам, находились под присмотром старших в это тяжелое время. Сейчас, видно, сбежали, чтобы наполнить пустую площадь своим топотом. Генерал смотрел им вслед, смотрел на желтый пушок, покрывающий едва показавшиеся выступы сухожилий на спине, что спустя годы станут белыми крыльями.

Хальери скрылись, оставив после себя затихающее эхо и Палнирина, на чьем лице появилась никем незамеченная улыбка.

Он защищал город Хали́рт, – и весь халаэда в целом, – еще с юности, рано получил звание генерала и не собирался смотреть, как его народ исчезает с лица мироздания. Палнирин мечтал любоваться красотами родного города с балкона кабинета в Цитадели, или гуляя по городу, выйдя на покой. Но только не сейчас, не при таких обстоятельствах.