Мама

Сидеть было мучительно больно. Жёсткие доски впивались в голые колени, и Федя чувствовал, как на коже медленно наливаются багровые синяки. Но он не смел пошевелиться. Даже малейший скрип половиц мог стать для него последним.

Одиннадцатилетний мальчик забился в самый тёмный угол чердака, в крепость из старых картонных коробок. Он дышал так тихо, как только мог, задерживая каждый выдох, но в оглушительной тишине дома ему казалось, будто его собственное сердце колотится о рёбра, как пойманная птица, а лёгкие выталкивают воздух с оглушительным свистом.

За окном сгустились сумерки. В домах напротив, где жили старики Петровы, зажглись тёплые огни. Их семья — он, родители и годовалая сестрёнка Анечка — переехала в этот сонный район всего месяц назад. Жизнь здесь казалась тихой и безопасной. Справа обитала весёлая толстушка Мария, которую вечно окружала дюжина кошек всех мастей. Отец, бывало, посмеивался, называя её «сильной и независимой», а Федя только сейчас, кажется, начал понимать, какое одиночество скрывалось за этой шуткой.

Но сейчас его тревожило не это. В доме, его родном доме, пробудилось нечто чудовищное. То, что живёт в самых страшных кошмарах любого ребёнка. Федя не сводил глаз с квадратного люка, ведущего на второй этаж, но тот пока оставался неподвижен.

Кто-то ходил по дому. Медленно, вразвалку. Знакомые шаги, которые теперь вселяли первобытный ужас.

— Сынок, ты где?

От этого голоса, когда-то самого родного на свете, Федя вздрогнул всем телом и до боли вцепился в ткань шорт.

— Феденька, мама соскучилась.

Мама.

Та, кого он любил до безумия, та, что казалась ему светлым ангелом, сегодня обратилась в демона.

***

Ещё утром они все вместе смеялись за завтраком, а днём отец учил его отбивать футбольный мяч на заднем дворе. Всё рухнуло за ужином. А началось с плача Анечки. Малышка, сидевшая в своём высоком стульчике, в очередной раз показывала характер. Она упрямо мотала головой, и ложка с пюре, которую мама подносила к её рту, летела на пол. Капризный хнык перерос в громкий, требовательный рёв.

— Анечка, перестань, — устало просила мама. — Да что ж это такое, — злилась она, снова и снова соскребая еду с пола.

— Успокойся, дорогая, — улыбался отец. Он сегодня заключил выгодную сделку и позволил себе расслабиться. Пустая бутылка вина уже стояла на столе, а вторую он осушил наполовину.

— Легко тебе говорить, — огрызнулась мама.

Отец пропустил её слова мимо ушей. Он был слишком счастлив. Мужчина потянулся и поцеловал дочку в пухлую щёку, отчего та недовольно сморщилась.

— Не лезь к ней. От тебя несёт за версту.

— Что ж, тогда мы с этим ужином похожи, — усмехнулся папа.

И тут всё изменилось.

— Тебе не нравится? — Голос мамы стал ледяным. Она выпрямилась, и её голубые глаза, обычно тёплые, как летнее небо, превратились в два осколка льда. В них больше не было ничего человеческого, только холодная, манящая и смертельная пустота.

— Милая, я не это…

Он не договорил. В следующее мгновение узорчатая вилка в её руке сверкнула в свете лампы и вонзилась ему в горло. Раздался влажный хрип, и на белоснежную скатерть хлынула тёмная кровь. Отец захрипел, хватаясь за шею, пытаясь вытащить металл из плоти.

Но мама, подскочив к нему с нечеловеческой скоростью, обхватила его голову и с чудовищной силой дёрнула в сторону. Раздался тошнотворный хруст. Голова отца безвольно рухнула на стол, а под кожей на шее неестественно выпятился сломанный позвонок.

Федя застыл, оцепенев от ужаса. На одну страшную секунду он встретился взглядом с матерью и утонул в дьявольской синеве её глаз. Этот взгляд вывел его из ступора. Он рванул с места, опрокинув стул, и бросился наверх, на второй этаж. Он бежал, не разбирая дороги, уверенный, что она гонится за ним, что её холодные пальцы вот-вот вцепятся ему в плечо.

Но погони не было. За ним никто не бежал. Жуткая тишина позади пугала ещё больше, чем топот ног. Феде удалось добежать до лестницы на чердак, вскарабкаться по ней и спрятаться за коробками.

***

Дыхание спирало каждый раз, когда перед глазами вставала сцена на кухне. А теперь гулкие шаги матери на втором этаже, прямо под ним, заставляли его сжиматься в комок, на который не способен ни один акробат. Его милая, хрупкая мама одним движением сломала отцу шею, будто это была сухая ветка.

— Феденька, — вновь раздался её голос, теперь уже совсем близко, у самого люка. — Милый, выходи. Мама волнуется.

Он молчал. Он даже перестал дышать.

«Анечка… — пронзила мозг паническая мысль. — Где Анечка? Она же не могла… Она же не тронет её…»

Внезапно раздался громкий щелчок замка. Люк дрогнул и медленно, со скрипом, открылся. Лестница начала неспешно раскладываться, спускаясь вниз.

— Милый, ты правда думаешь, я причиню тебе боль? — Голос сочился приторной сладостью, от которой по коже бежали мурашки. — Ты же знаешь, я просто не люблю, когда твой отец пьёт. Он сам виноват. Но ты ведь другой, Феденька. Ты мой особенный мальчик.

Шаги. Медленные, тяжёлые шаги по ступеням лестницы. Каждый скрип отдавался в ушах пушечным выстрелом.

— Ты хороший сын. Мы с тобой обязательно поладим. Правда?

Тишина. Он вжался в стену так сильно, что, казалось, хотел слиться с ней.

— Фёдор! — оглушительный крик заставил его вздрогнуть и тихо всхлипнуть. Он тут же зажал себе рот обеими ладонями.

На чердак поднялась женщина. Её лицо было странного, сероватого оттенка, будто под кожей застыл пепел.

— Фёдор Соколов, немедленно выходи! — прорычала она, и в её голосе клокотала ярость. — Иначе пеняй на себя!

Она двинулась в его сторону, целенаправленно идя к завалу из коробок. Федя зажмурился, уже готовый к худшему, как вдруг снизу, с первого этажа, донёсся пронзительный звонок в дверь.

— Кого там принесло? — прошипела она и, бросив на тёмный угол последний испепеляющий взгляд, развернулась.

Не сказав больше ни слова, она спустилась, с грохотом захлопнув за собой люк. По ту сторону щёлкнул замок. Она заперла его.

Федя понял, что оказался в ловушке, и слёзы отчаяния снова хлынули из глаз.

«Надо выбраться. Надо…»

Он подполз к маленькому чердачному окну и посмотрел вниз. У крыльца стояла его мать и разговаривала с человеком в полицейской форме.

«Позвать на помощь! — заметалась мысль. — Но если он один… она сделает с ним то же, что и с отцом».

В голове стучала только одна мысль, отчаянная и спасительная: «Бежать! Бежать!»

Федя с усилием распахнул старые створки. Холодный ночной ветер тут же ударил в лицо, заставив съёжиться. Он посмотрел вниз. Высоко. Но другого выхода не было.

«Я должен, — лихорадочно шептал он, перекидывая ногу через подоконник. — Я должен это сделать».