мама для солнышка

Клод 3.7 Сонет

Глава 1: День, когда мир перевернулся

Я медленно открываю глаза. Свет режет глаза, и я щурюсь, пытаясь понять, где нахожусь. Белый потолок, запах антисептика, писк каких-то приборов... Больница. Я в больнице. Но почему?

Я пытаюсь пошевелиться и чувствую, как всё тело отзывается болью. Особенно низ живота. Мои руки машинально тянутся туда, но живота... Моего привычного живота нет. Он стал мягким, обвисшим, не таким, каким был... когда?

— О, Василиса Андреевна, вы очнулись! — в палату входит женщина в белом халате с добродушным лицом. — Как вы себя чувствуете?

— Где я? Что случилось? — мой голос звучит хрипло, как будто я очень долго им не пользовалась.

— Вы в Центральной клинической больнице Краснодара. Вы родили, Василиса Андреевна. Тройню. Три прекрасные девочки.

Родила? Тройню? Что за бред? Я пытаюсь что-то вспомнить, но последнее, что всплывает в памяти, — это как я выхожу из офиса своей компании, сажусь в машину и... темнота.

— Это какая-то ошибка, — говорю я, пытаясь приподняться на локтях. — Я не была беременна. Это невозможно.

Врач — судя по бейджу, Елена Викторовна Самойлова — смотрит на меня с сочувствием.

— Василиса Андреевна, у вас была травма головы. Вы не помните последние месяцы. Вы были беременны, и довольно сильно. Тройней. Неделю назад на вас напали, ударили по животу, начались преждевременные роды. Мы провели экстренное кесарево сечение. Вы потеряли много крови, была угроза жизни... Всё это время вы находились без сознания.

Я чувствую, как комната начинает кружиться. Это какой-то абсурд. Мне 21 год, я управляю многомиллиардной компанией, я... Стоп. Я снова прикасаюсь к своему животу. Он действительно другой. Мягкий, с растяжками, которые я чувствую под пальцами.

— Девочки... — шепчу я, внезапно осознав, что говорит врач. — Как они? Они живы?

— Да, все трое прекрасно себя чувствуют. Удивительно крепкие малышки для тройни. Обычно при многоплодной беременности дети рождаются маловесными, но ваши — просто богатыри. Точнее, богатырши, — улыбается Елена Викторовна. — Хотите их увидеть?

Я киваю, всё ещё не веря в происходящее. Врач выходит, и через несколько минут в палату вносят три прозрачных инкубатора. В каждом лежит крошечное существо, завёрнутое в розовое одеяльце.

— Вот, познакомьтесь со своими дочерьми, — говорит медсестра, которая привезла инкубаторы. — Вы ещё не дали им имена. Хотите подержать их на руках?

Я снова киваю, не в силах произнести ни слова. Медсестра аккуратно достает ребенка из инкубатора и передает мне. Я неловко беру сверток, не зная, как правильно держать младенца. Малышка тяжелее, чем я ожидала.

— Поддерживайте головку, вот так, — показывает медсестра.

Я смотрю на крошечное личико и замираю. Ребёнок не похож на меня. Совсем. У меня чёрные волосы, голубые глаза и бледная кожа. А у этого младенца... у неё рыжие кудряшки и зелёные глаза, которые сонно смотрят на меня.

— Она... не похожа на меня, — выдавливаю я.

— Да, все три девочки рыжие и зеленоглазые. Видимо, отцовские гены сильнее, — улыбается медсестра.

Отца? Какого ещё отца? Я не помню, чтобы в последнее время у меня был кто-то серьёзный. Или я и это забыла?

— Как вы их назовёте? — спрашивает Елена Викторовна, возвращаясь в палату.

Я смотрю на малышку в своих руках, потом на двух других в инкубаторах. Мои дочери. Мои три дочери. Эта мысль начинает постепенно проникать в моё сознание.

— Полина, — говорю я, глядя на ребёнка у себя на руках. Почему-то это имя кажется мне подходящим. — Её будут звать Полиной.

Медсестра забирает у меня Полину и кладет ее обратно в кувез, затем достает вторую девочку и передает ее мне.

— Ульяна, — решаю я, глядя в зелёные глаза второй дочери.

Третью малышку я называю Александрой, Сашей. Держа её на руках, я замечаю, что она крупнее своих сестёр.

— А эта у вас прямо обжора, — смеётся медсестра. — Одной бутылочки ей мало, приходится давать двойную порцию.

Я смотрю на трёх своих дочерей и чувствую, как что-то сжимается у меня в груди. Они не похожи на меня, я не помню, как была беременна, не помню их отца. Но они — мои. Моя кровь, мои дети.

Через несколько дней меня выписывают. Я всё ещё чувствую слабость и боль, но физически я в порядке. Мама приезжает, чтобы забрать нас — меня и трёх моих дочерей.

— Василиса, солнышко моё, — обнимает она меня, и я вижу слёзы в её глазах. — Я так боялась за тебя.

— Мам, я не помню... ничего, — признаюсь я. — Не помню, как была беременна, не помню отца девочек...

— Тише, девочка моя, — гладит она меня по волосам. — Память вернётся. Главное, что ты жива и девочки здоровы.

Мама помогает мне одеться — я всё ещё двигаюсь медленно и неуклюже. Затем медсестры приносят моих дочерей, уже одетых в одинаковые розовые комбинезоны. Я беру на руки Полину, мама — Ульяну, а Сашу несёт медсестра.

Мы выходим из больницы в яркий солнечный день. Апрель в Краснодаре уже по-летнему тёплый. Я щурюсь от света, привыкая к яркости после больничного полумрака.

— Вот наша машина, — показывает мама на большой чёрный внедорожник.

Мы подходим к машине, и я замечаю какое-то движение внутри. В салоне кто-то есть.

— Мам, там кто-то сидит, — говорю я, останавливаясь.

Мама хмурится и подходит к машине. Открывает дверь и вскрикивает.

— Боже мой!

Я подхожу ближе, всё ещё держа Полину на руках, и замираю. На заднем сиденье сидит маленькая девочка. Совершенно голая. Без одежды, даже без трусиков. У неё каштановые волосы с ярко-оранжевой чёлкой и большие зелёные глаза. Она смотрит на нас без страха, скорее с любопытством.

— Ты кто? — спрашиваю я, не зная, что ещё сказать.

— Я Евдокия, — отвечает девочка чистым звонким голосом. — Ты моя мама.

— Что? — я не понимаю, что происходит.

— Ты моя мама, — повторяет девочка. — Ты меня удо... удо... удочерила. А потом забыла забрать. Я сама пришла тебя искать.

Я смотрю на маму, ожидая объяснений, но она выглядит не менее шокированной, чем я.

— Василиса, ты удочерила ребёнка? — спрашивает она.

— Я... не знаю. Не помню, — признаюсь я.

Мама укладывает Ульяну в автокресло, которое уже установлено в машине, и поворачивается к обнажённой девочке.

— Евдокия, сколько тебе лет?

— Три, — отвечает девочка, показывая три пальчика. — Мне три года. Меня зовут Дуня.

— Дуня, — повторяю я, и это имя вызывает какие-то ассоциации в моей памяти. Смутное воспоминание... документы... детский дом... зелёные глаза, смотрящие на меня с надеждой...

— Откуда ты знаешь, что я твоя мама? — спрашиваю я.

— Ты приходила в детский дом. Сказала, что заберёшь меня. Показывала фотографии своего дома. Там много животных. Я хочу к животным.

У меня отвисает челюсть. Я действительно удочерила эту девочку? И забыла забрать её? Как такое возможно?

Мама быстро снимает куртку и заворачивает в неё Дуню.

— Нам нужно тебя одеть, милая. Нельзя ходить голой.

— Почему? — искренне удивляется Дуня.

— Потому что можно простудиться, — объясняет мама. — И это неприлично.

Дуня кивает, принимая объяснение.

— Василиса, дай мне Полину, — говорит мама. — А ты посади Дуню в машину и пристегни. Нам нужно ехать домой и во всём разобраться.

Я передаю Полину маме и помогаю Дуне устроиться в машине. У неё нет автокресла, но я пристегиваю её ремнём безопасности, который она с любопытством теребит, дёргая за застёжку.

— Не трогай, — говорю я. — Это для безопасности.

Медсестра приносит Сашу и помогает усадить её в третье автокресло. Я сажусь рядом с детьми на заднее сиденье, мама — за руль.

Мы выезжаем с территории больницы, и я пытаюсь осмыслить происходящее. У меня три новорождённые дочери, которых я не помню, как родила. И, кажется, есть ещё приёмная дочь, которую я удочерила, но забыла забрать из детского дома. Что ещё я забыла?

— Мам, куда мы едем? — спрашиваю я.

— Сначала в твою городскую квартиру. Нужно взять вещи для Дуни, если они там есть. Потом на ферму.

Ферма. Это слово вызывает ещё одно воспоминание. Большой дом, просторные загоны, животные... Я купила ферму год назад, решив отдалиться от городской суеты. Но не слишком далеко — всего в двадцати минутах езды от Краснодара.

— А где... отец девочек? — осторожно спрашиваю я.

Мама бросает на меня быстрый взгляд в зеркало заднего вида.

— Ты не сказала, кто он. Сказала, что это твоё дело и ты сама справишься.

Это типично для меня. Я всегда была независимой и даже упрямой. С тех пор как мой бизнес по производству молочных продуктов пошёл в гору, я привыкла полагаться только на себя. Ну и на семью, конечно.

Мы въезжаем в центр Краснодара, и я начинаю узнавать улицы. Вот здесь поворот к офису моей компании, а там — ресторан, где я люблю обедать. Мама сворачивает на улицу с элитными новостройками и останавливается у одной из них.

— Приехали, — говорит она.

Я смотрю на современное здание из стекла и бетона. Да, я здесь живу. Пентхаус на верхнем этаже. Это я помню.

Мы выходим из машины. Мама берёт на руки Сашу, я — Полину, а Дуня сама выпрыгивает из машины, всё ещё закутанная в мамину куртку.

— А Уля? — спрашивает Дуня, указывая на Ульяну, которая осталась в автокресле.

— Сейчас вернёмся за ней, — говорит мама. — Мы же не можем унести всех сразу.

Мы заходим в подъезд, и консьерж приветствует меня:

— Добрый день, Василиса Андреевна! Рад снова вас видеть. И поздравляю с пополнением в семье!

— Спасибо, Игорь Петрович, — автоматически отвечаю я.

Мы поднимаемся на лифте на верхний этаж. Я достаю ключи из маминой сумки (своей у меня не было при выписке из больницы) и открываю дверь.

Моя квартира встречает нас тишиной и лёгким запахом пыли. Видно, что здесь давно никто не жил. Но всё знакомо: минималистичный дизайн, преобладание белого и серого цветов, большие окна с видом на город.

Мы проходим в гостиную, и я осторожно укладываю Полину на диван, обложив её подушками, чтобы она не скатилась. Мама делает то же самое с Сашей.

— Дуня, ты знаешь, где твоя комната? — спрашивает мама.

Дуня кивает и бежит по коридору. Мы следуем за ней и оказываемся в комнате, которую я не узнаю. Она оформлена в нежных пастельных тонах, в ней есть детская мебель и игрушки. На стене — фотография улыбающейся Дуни с каштановыми волосами, без оранжевой чёлки.

— Это моя комната, — гордо говорит Дуня. — Здесь мои вещи.

Она подбегает к комоду и открывает ящик. Там аккуратно сложена детская одежда.

— Мне нужны трусики, — заявляет Дуня. — И платье. Красивое.

Я подхожу к комоду и достаю маленькие белые трусики с клубничками.

— Эти подойдут?

Дуня кивает и тянется к ним. Я помогаю ей надеть трусики, и она самостоятельно просовывает ножки в отверстия, но заднюю часть надевает не до конца.

— Давай я помогу, — говорю я, подтягивая трусики сзади. — Вот так, правильно.

Затем я достаю из шкафа нарядное голубое платье с пышной юбкой.

— Хочешь это?

— Да! — радостно восклицает Дуня.

Я помогаю ей надеть платье через голову, просовываю её ручки в рукава и застёгиваю молнию на спине.

— Теперь носочки, — говорю я, доставая из ящика белые носочки с кружевной оборкой.

Дуня садится на пол и пытается сама надеть носки, но у неё ничего не получается — она надевает их на пятки.

— Не так, — мягко говорю я. — Смотри.

Я беру её маленькую ножку и аккуратно натягиваю носок, расправляя его.

— Видишь? Пятка носка должна быть на твоей пятке.

Дуня внимательно наблюдает за мной и кивает, разрешая надеть второй носок.

— А теперь туфельки, — говорит она, указывая на маленькие лакированные туфельки, стоящие у кровати.

Я помогаю ей надеть туфли и застегнуть пряжки.

— Ты прямо принцесса, — улыбаюсь я.

Дуня крутится перед зеркалом, любуясь своим отражением.

— Я красивая, — заявляет она с уверенностью трёхлетнего ребёнка.

— Очень красивая, — соглашаюсь я. — Но что случилось с твоей чёлкой? Почему она оранжевая?

Дуня касается своей яркой чёлки и хмурится.

— Тётя из детского дома рассердилась. Сказала, что я непослушная. Взяла краску и покрасила меня. Сказала, что теперь все будут знать, что я плохая девочка.

Я чувствую, как во мне закипает гнев. Кто мог так поступить с ребёнком?

— Ты не плохая девочка, Дуня, — твёрдо говорю я. — Эта тётя поступила очень плохо. Мы перекрасим твою чёлку, если ты хочешь.

— Не хочу, — неожиданно отвечает Дуня. — Мне нравится. Я как... как... — она задумывается, подбирая слово, — как единорог!

Я не могу сдержать улыбку. У этой малышки определенно есть характер.

— Хорошо, единорог. Тогда оставим, — соглашаюсь я. — Теперь нам нужно собрать твои вещи и ехать. Нас ждут твои сёстры.

— Мои сёстры, — с гордостью повторяет Дуня. — У меня есть сёстры. Три!

Мы быстро собираем необходимые вещи для Дуни: одежду, игрушки, книжки. В шкафу я нахожу детский чемоданчик с изображением единорога, и Дуня с важным видом помогает складывать в него свои вещи.

— Василиса, — зовёт меня мама из гостиной. — Там в спальне детские кроватки. Три. И много детской одежды.

Я иду в свою спальню и действительно вижу три собранные детские кроватки и комод, заполненный крошечными боди, распашонками, ползунками и чепчиками. Значит, я готовилась к рождению тройни. Знала о них.

— И ещё, — продолжает мама, указывая на стол у окна. — Здесь документы на Евдокию. Свидетельство об удочерении. Датировано тремя месяцами ранее.

Я беру папку с документами и просматриваю их. Да, всё официально. Евдокия Волкова, удочерённая мной, Василисой Андреевной Волковой. Три месяца назад.

— Почему я её не забрала? — спрашиваю я вслух.

— Тут записка, — мама протягивает мне лист бумаги.

Я узнаю свой почерк:

«Заберу Дуню после родов. Договорилась с директором детского дома, что она побудет там еще немного, пока я не обустрою дом для четверых детей. Последние недели беременности проходят тяжело, врач не рекомендует лишний раз волноваться».

— Я собиралась забрать её после родов, — говорю я с облегчением. — Я не забыла о ней.

— Но как она оказалась в машине? — спрашивает мама.

— Дуня! — зову я, и девочка прибегает, шурша пышным платьем. — Как ты оказалась в нашей машине?

Дуня смотрит на меня своими большими глазами.

— Я ждала тебя. Долго ждала. Потом тётя сказала, что ты не придёшь. Что ты меня не хочешь. Я знала, что она врёт. Я видела фотографии твоего дома с животными. Я хотела к животным. Я ушла из детского дома и стала искать тебя.

— Как ты меня нашла? — удивляюсь я.

— Я узнала твою машину. Большую чёрную. С изображением коровы, — она показывает на логотип моей компании. — Увидела такую у больницы. Залезла и стала ждать.

Я переглядываюсь с мамой. Эта маленькая девочка сбежала из детского дома и каким-то чудом нашла меня. Это звучит как сюжет фильма, но, глядя в решительные зелёные глаза Дуни, я верю, что так оно и было.

— Ты очень храбрая, Дуня, — говорю я, опускаясь на колени, чтобы быть с ней на одном уровне. — Но так делать опасно. Ты могла потеряться или пострадать.

— Я не боюсь, — гордо заявляет Дуня. — Я сильная. И умная.

— Да, я вижу, — улыбаюсь я. — Но больше так не делай, хорошо? Теперь я твоя мама, и я всегда буду рядом. Не нужно убегать и искать меня.

Дуня серьёзно кивает, а затем неожиданно обнимает меня. Я чувствую, как что-то тёплое разливается в груди. Эта маленькая девочка с оранжевой чёлкой и решительным характером — моя дочь. И я никому не позволю её обидеть.

— Нам пора, — говорит мама, напоминая о малышах, которые ждут нас в машине.

Мы быстро собираем оставшиеся вещи: детскую одежду, бутылочки, подгузники. Я замечаю, что всё уже подготовлено и разложено по местам — видимо, я действительно ждала рождения тройни и готовилась к материнству.

Когда мы спускаемся к машине, я с тревогой думаю об Ульяне, которая осталась одна. Но, открыв дверь, я вижу, что она мирно спит в своём автокресле.

Мы загружаем вещи в багажник, и Дуня с важным видом забирается на заднее сиденье, устраиваясь между автокреслами Полины и Саши.

— Я буду их охранять, — серьёзно заявляет она.

— Спасибо, милая, — улыбаюсь я, пристегивая её ремнём безопасности.

Мы выезжаем из города, и я наблюдаю, как городской пейзаж постепенно сменяется пригородным, а затем и сельским. Поля, перелески, фермерские угодья...

Наконец мама сворачивает на просёлочную дорогу, ведущую к большим воротам с надписью «Ферма Волковых». У меня перехватывает дыхание, когда я вижу свой дом — большой, двухэтажный, из светлого кирпича, с просторной верандой и красной крышей.

Мы проезжаем через ворота, и я вижу, как на звук машины из дома выходит пожилая женщина. Анна Петровна, наша домработница и помощница по хозяйству. Она машет нам рукой и улыбается.

— Приехали, — говорит мама, останавливая машину у крыльца.

Мы выходим, и Анна Петровна спешит к нам.

— Василиса Андреевна! Слава богу, вы дома! И малышки с вами! — она заглядывает в машину. — Ой, какие крошки! И Дунечка здесь! Наконец-то!

— Здравствуйте, Анна Петровна, — говорю я, удивляясь, что помню её имя.

— Давайте я помогу вам с детьми, — предлагает она, открывая дверь машины. — Ох, какие крупные девочки! Настоящие богатырки!

Мы заносим детей в дом. Внутри просторно, светло и уютно. Деревянные полы, большие окна, удобная мебель. Я узнаю этот дом, чувствую, что живу здесь.

— Детская наверху, — говорит мама. — Ты подготовила комнату для всех четверых.

Мы поднимаемся по лестнице, и я вижу большую светлую комнату с четырьмя кроватками — тремя маленькими для младенцев и одной побольше для Дуни. Стены расписаны сказочными сюжетами: лес, животные, феи.

— Красиво, — выдыхаю я.

— Ты сама всё спроектировала, — говорит мама. — И художника наняла для росписи стен.

Мы укладываем малышек в кроватки. Они просыпаются, и я вижу, что Саша начинает беспокоиться, морщит личико.

— Кажется, она голодна, — говорит мама. — Тебе нужно их покормить.

— Я... не знаю, как это сделать, — признаюсь я. — Я кормлю грудью?

— Нет, — качает головой мама. — Ты решила кормить их смесью. Сказала, что с тройней грудное вскармливание будет слишком сложным.

Анна Петровна уже несёт бутылочки с молочной смесью.

— Всё готово, Василиса Андреевна. Я подогрела смесь до нужной температуры.

Я беру Сашу на руки и сажусь в кресло-качалку у окна. Анна Петровна подает мне бутылочку, и я неуверенно подношу ее к ротику Саши. Она сразу хватает соску и начинает жадно сосать.

— Вот так, правильно, — одобряет мама. — Держи бутылочку под углом, чтобы она не заглатывала воздух.

Я кормлю Сашу, наблюдая за тем, как она энергично работает ртом, сжимая и разжимая крошечные кулачки. Её рыжие волосики такие мягкие, а зелёные глаза смотрят на меня с таким доверием...

— Она действительно ест больше остальных, — замечаю я, когда Саша опустошает бутылочку и требовательно хнычет, прося ещё.

— Да, наша маленькая обжора, — смеётся Анна Петровна, подавая вторую бутылочку. — Такая с самого рождения.

Я кормлю Сашу второй порцией, затем передаю её маме и беру на руки Ульяну. Она ест спокойнее, не торопясь, внимательно разглядывая меня своими зелёными глазами.

— У неё взгляд как у старушки, — замечаю я. — Такой... мудрый.

— Да, она у нас созерцательная, — соглашается мама. — А Полина — самая активная. Даже в животе она пихалась больше всех.

Я заканчиваю кормить Ульяну и беру Полину. Она действительно шустрая — вертит головой, машет ручками, хватает меня за палец.

— Сколько силы, — улыбаюсь я, когда она крепко сжимает мой палец.

Дуня всё это время сидит рядом на маленьком стульчике и внимательно наблюдает.

— Я тоже хочу есть, — говорит она.

— Ты ещё маленькая, Дунечка, — говорит Анна Петровна. — Можешь уронить малышку или бутылочку.

— Не уроню, — упрямо говорит Дуня. — Я аккуратная.

Я смотрю на её решительное лицо и предлагаю компромисс:

— Давай ты мне поможешь. Сядешь рядом, и мы вместе будем держать бутылочку. Хорошо?

Дуня радостно кивает и забирается ко мне на колени, рядом с Полиной. Я помогаю ей правильно держать бутылочку, и мы вместе кормим малышку.

— Я хорошая старшая сестра? — спрашивает Дуня, когда мы заканчиваем кормление.

— Самая лучшая, — уверяю я её.

После кормления нужно сменить подгузник. Я наблюдаю, как мама ловко справляется с этой задачей, меняя подгузник Саше.

— Теперь ты, — говорит она, указывая на Ульяну.

Я неуверенно подхожу к пеленальному столику, на котором лежит Ульяна.

— Сначала расстегни кнопки на боди, — инструктирует мама. — Затем сними подгузник, но не убирай его сразу — он защищает от неожиданностей.

Я следую её указаниям, расстёгиваю крошечные кнопочки на боди Ульяны и снимаю подгузник. Он мокрый, и я морщусь.

— Теперь возьми влажную салфетку и протри все складочки, — продолжает мама. — Особенно тщательно между ножек и в паховых складках.

Я аккуратно протираю нежную кожу Ульяны, стараясь не причинить ей дискомфорта. Она смотрит на меня серьёзным взглядом, словно оценивая мою работу.

— Теперь крем под подгузник, — мама протягивает мне тюбик. — Наноси тонким слоем, особенно там, где кожа соприкасается с подгузником.

Я выдавливаю немного крема на палец и распределяю по коже Ульяны. Она дёргает ножками, и я улыбаюсь.

— Щекотно, да?

— Теперь новый подгузник, — мама протягивает мне чистый подгузник. — Подложи его под попку, переднюю часть приподними между ножек и застегни липучки. Не туго, но и не слабо.

Я подкладываю подгузник под попку Ульяны, поднимаю переднюю часть и застёгиваю липучки, проверяя пальцем, не слишком ли туго.

— Отлично, — одобряет мама. — Теперь боди. Сначала просунь ножки в отверстия, потом ручки и застегни кнопки на промежности.

Я одеваю Ульяну, радуясь, что она такая терпеливая и не протестует против моих неуклюжих действий.

— Вот и всё, — говорю я, поднимая её на руки. — Ты чистая и сухая.

Ульяна смотрит на меня своим мудрым взглядом, и мне кажется, что она понимает больше, чем показывает.

Мы меняем подгузники всем трём девочкам, и с каждым разом я чувствую себя всё увереннее. Затем Анна Петровна приносит чай и лёгкие закуски, и мы устраиваемся в гостиной, пока малышки спят в своих кроватках.

Дуня сидит рядом со мной, прижавшись к моему боку, и ест печенье, запивая его молоком.

— Василиса, нам нужно поговорить о детском доме, — серьёзно говорит мама. — Дуня сбежала оттуда. Они наверняка её ищут. Нужно связаться с ними и объяснить ситуацию.

Я киваю, но чувствую, как внутри поднимается гнев при мысли о том, как с Дуней обращались в этом месте.

— Я поеду туда, — решаю я. — Хочу лично поговорить с этой «тётей», которая покрасила Дуне волосы.

— Я с тобой, — твёрдо говорит мама. — А девочки побудут с Анной Петровной.

Я смотрю на Дуню, которая беззаботно жуёт печенье, не подозревая о нашем разговоре.

— Не сегодня, — решаю я. — Сегодня я хочу провести время со своими дочерьми. Со всеми четырьмя. А завтра поедем разбираться.

Мама кивает в знак согласия.

— Правильное решение. Тебе нужно отдохнуть после больницы и привыкнуть к новой роли.

После чая я решаю показать Дуне ферму. Малыши спят, и Анна Петровна обещает присмотреть за ними.

— Пойдём посмотрим на животных, — говорю я Дуне, и её глаза загораются восторгом.

— Животные! — хлопает она в ладоши. — Много животных!

Я надеваю на Дуню лёгкую курточку — апрель в Краснодаре тёплый, но ветреный — и беру её за руку. Мы выходим на просторный двор фермы.

Первым нас встречает огромный золотистый ретривер, который радостно бежит к нам, виляя хвостом.

— Рекс! — восклицает Дуня, бросаясь к собаке и обнимая её за шею.

Я удивляюсь, что она знает кличку собаки, но потом вспоминаю, что показывала ей фотографии фермы и, видимо, рассказывала о животных.

Рекс терпеливо позволяет Дуне тискать себя и даже лижет её в щёку, вызывая приступ хихиканья.

— Он тебя помнит, — удивляюсь я.

— Я давала ему печенье, когда приезжала, — объясняет Дуня. — Он мой друг.

Значит, я привозила её сюда раньше. Ещё один кусочек моей утраченной памяти.

Мы идём дальше, и Дуня тянет меня к загону с козами.

— Козочки! — радуется она. — Можно их погладить?

— Конечно, — я открываю калитку, и мы заходим в загон.

Козы с любопытством подходят к нам, тычутся мордочками в руки, выпрашивая угощение.

— У меня для них ничего нет, — говорю я, но замечаю у забора ведро с нарезанной морковью. — А, вот. Держи.

Я даю Дуне кусочек моркови, и она протягивает его козе на раскрытой ладони, как я показываю.

— Щекотно! — смеётся она, когда коза осторожно берёт морковку с её руки. — Ещё хочу!

Мы кормим коз, и я рассказываю Дуне об их именах: Белка, Стрелка, Зорька, Майка. Странно, я помню клички животных, но не помню последние месяцы своей жизни.

После коз мы идём к курятнику, где Дуня с восторгом наблюдает за цыплятами.

— Какие пушистые! — восхищается она. — Можно взять?

— Осторожно, — говорю я, помогая ей аккуратно взять цыплёнка в руки. — Держи нежно, не сжимай.

Дуня с благоговением держит пушистый жёлтый комочек, который пищит и шевелит крылышками.

— Он такой маленький, — шепчет она. — Как мои сестрички.

— Да, только твои сестрички будут расти быстрее, — улыбаюсь я. — И не станут несушками.

Дуня хихикает, осторожно опуская цыплёнка на землю.

Мы продолжаем нашу экскурсию, посещая свиноферму, овцеферму, крольчатник. Дуня в восторге от каждого животного, она задает множество вопросов, на которые я не всегда знаю ответы, но стараюсь объяснить, как могу.

Наконец мы подходим к большому загону, где гуляют несколько страусов.

— Ух ты! — восклицает Дуня, широко раскрыв глаза. — Какие большие птицы!

— Это страусы, — объясняю я. — Видишь ту, с красным ошейником? Это Кристинка, моя любимица.

Кристинка, словно услышав своё имя, подходит к забору и с любопытством разглядывает нас своими большими глазами.

— Привет, Кристинка, — говорю я, протягивая руку через забор и поглаживая её по шее. — Я вернулась.

Страусиха позволяет себя погладить и даже наклоняет голову, словно наслаждаясь лаской.

— Я тоже хочу! — просит Дуня.

Я поднимаю её, чтобы она могла дотянуться до Кристинки, и показываю, как правильно гладить страуса.

— Нежно, вот так. Не делай резких движений.

Дуня следует моим указаниям, а Кристинка терпеливо позволяет ей трогать свои перья.

— Какая она мягкая! — удивляется Дуня. — И тёплая!

Пока мы общаемся со страусами, я слышу звук подъезжающей машины. Обернувшись, я вижу, как к дому подъезжает чёрный спортивный автомобиль.

— Кто это? — спрашиваю я Дуню, надеясь, что она знает.

— Дядя Макс, — без колебаний отвечает она. — Он часто приезжает. Привозит конфеты.

Из машины выходит высокий мужчина в дорогом костюме. Он направляется к дому, но замечает нас и меняет направление.

— Василиса! — кричит он, ускоряя шаг. — Ты дома! Наконец-то!

Я напрягаюсь, не узнавая его. Кто этот человек? Почему он так фамильярен?

Он подходит ближе, и я вижу его лицо — красивое, с правильными чертами, но почему-то вызывающее у меня инстинктивное недоверие.

— Привет, малышка, — говорит он, наклоняясь к Дуне и протягивая ей шоколадку. — Как поживаешь, принцесса?

Дуня берёт шоколадку, но без особого энтузиазма.

— Я не принцесса, — серьёзно говорит она. — Я единорог.

Мужчина смеётся и выпрямляется, обращаясь ко мне:

— Василиса, я так волновался! Почему ты не отвечала на звонки? Я был в больнице, но меня к тебе не пустили!

Он делает шаг ко мне, словно собираясь обнять, но я инстинктивно отступаю, крепче сжимая руку Дуни.

— Извини, но... кто ты? — спрашиваю я прямо.

Он замирает, на его лице отражается шок.

— Что значит «кто я»? Василиса, это не смешно. Я Максим, твой жених!

Жених? У меня есть жених? Я смотрю на его руку — кольца нет. На свою — тоже нет.

— У меня амнезия, — говорю я. — Я не помню последние месяцы своей жизни. И тебя не помню.

Максим выглядит ошеломленным.

— Амнезия? Это серьёзно? Но... как же так? Мы собирались пожениться в июне!

Я чувствую, как Дуня напрягается рядом со мной, и замечаю, что она прижимается ко мне, словно защищаясь от этого человека.

— Извини, но сейчас не лучшее время для разговора, — говорю я. — Я только что вернулась из больницы, у меня три новорождённые дочери...

— Да, я слышал, — перебивает Максим. — Тройня! Это удивительно. Можно их увидеть?

— Они спят, — отвечаю я, испытывая странное нежелание показывать ему своих детей. — И я не хочу их беспокоить.

— Понимаю, — кивает он, но в его глазах мелькает что-то такое, что мне не нравится. — А как они выглядят? На кого похожи?

Я колеблюсь, не зная, что ответить. Если он мой жених, то логично предположить, что он отец моих детей. Но почему тогда Дуня так напрягается рядом с ним? И почему я сама так сильно ему не доверяю?

— Они рыжие, с зелёными глазами, — наконец говорю я. — Они не похожи на меня.

Максим хмурится, и в его взгляде появляется что-то холодное.

— Рыжие? Зеленоглазые? Но у меня тёмные волосы и карие глаза.

Я пожимаю плечами, делая вид, что меня это не беспокоит.

— Гены — странная штука.

— Да, конечно, — говорит он, но я вижу, что он не уверен. — Послушай, Василиса, нам нужно серьёзно поговорить. О нас, о будущем, о детях...

— Не сейчас, — твёрдо говорю я. — Мне нужно время, чтобы восстановить память и привыкнуть к новой роли.

Он открывает рот, чтобы возразить, но в этот момент из дома выходит мама.

— Максим? — удивлённо произносит она. — Что ты здесь делаешь?

— Здравствуйте, Елена Владимировна, — говорит он, мгновенно меняя тон на более почтительный. — Я приехал навестить Василису, узнать, как она и дети.

Мама смотрит на него с нескрываемым недоверием.

— Василиса только что вернулась из больницы. Ей нужен покой.

— Я понимаю, — говорит Максим. — Я уже ухожу. Просто хотел убедиться, что всё в порядке.

Он поворачивается ко мне:

— Я позвоню тебе завтра, хорошо? Нам действительно нужно поговорить.

Я киваю, не обещая ничего конкретного, и он уходит к своей машине. Когда он уезжает, я чувствую, как напряжение покидает меня.

— Мам, он правда мой жених? — тихо спрашиваю я.

Мама фыркает:

— Он так считает. Вы встречались несколько месяцев, но ты никогда не говорила о свадьбе. Наоборот, в последнее время ты жаловалась, что он слишком напористый и не уважает твои границы.

Я киваю, испытывая облегчение. Интуиция меня не подвела.

— Почему он мне не нравится? — спрашивает Дуня, глядя вслед уезжающей машине. — Он плохой?

— Почему ты так думаешь, милая? — спрашиваю я, наклоняясь к ней.

— Он говорит одно, а думает другое, — серьёзно отвечает Дуня. — И смотрит злыми глазами, когда думает, что никто не видит.

Я обмениваюсь взглядами с мамой. Для трёхлетнего ребёнка Дуня удивительно проницательна.

— Мы поговорим об этом позже, — говорю я. — А сейчас пойдём проверим твоих сестрёнок. Наверное, они уже проснулись и хотят есть.

Мы возвращаемся в дом, и действительно, из детской доносится плач. Мы поднимаемся наверх и видим, что Саша уже проснулась и требовательно кричит.

— Наша маленькая обжора проголодалась, — улыбается мама, беря её на руки. — Я её покормлю, а ты займись Дуней. Она, наверное, тоже проголодалась после прогулки.

Я киваю и веду Дуню на кухню, где Анна Петровна уже готовит обед.

— Что бы ты хотела съесть, Дуня? — спрашиваю я.

— Блинчики! — без колебаний отвечает она. — С вареньем!

— Сейчас обед, милая, — говорю я. — Блинчики — это десерт. Сначала нужно съесть что-нибудь полезное.

Дуня надувает губки, но не спорит.

— Тогда суп. С фрикадельками.

— Отличный выбор, — одобряю я. — Анна Петровна, у нас есть суп с фрикадельками?

— Конечно, Василиса Андреевна, — улыбается домработница. — Я как раз приготовила его к обеду. А на второе — котлеты с пюре.

— Звучит замечательно, — говорю я, помогая Дуне сесть за стол и подкладывая под неё подушку, чтобы ей было удобнее.

Анна Петровна ставит перед Дуней тарелку с супом, и я замечаю, что она уже нарезала хлеб кубиками и положила их рядом с тарелкой.

— Осторожно, не обожгись, — предупреждаю я, когда Дуня берёт ложку. — Прежде чем есть, подуй на суп.

Дуня старательно дует на каждую ложку супа, прежде чем отправить её в рот. Я наблюдаю за ней и отмечаю, как аккуратно она ест для своего возраста — почти не проливает и не пачкает одежду.

— Ты очень хорошо ешь, — хвалю я её. — Как настоящая леди.

— Меня научили, — с гордостью говорит Дуня. — В детском доме говорили, что я самая аккуратная.

— Это правда, — соглашаюсь я. — Ты молодец.

Когда Дуня заканчивает с супом, Анна Петровна подаёт ей котлету с пюре. Я нарезаю котлету на маленькие кусочки, чтобы Дуне было удобнее есть.

— А можно кетчуп? — просит Дуня. — Я люблю кетчуп с котлетами.

— Конечно, — я подаю ей кетчуп и помогаю выдавить немного на край тарелки. — Только не переборщи, хорошо?

Дуня аккуратно обмакивает каждый кусочек котлеты в кетчуп, прежде чем отправить его в рот, и я снова удивляюсь её аккуратности и самостоятельности.

Пока Дуня ест, я слышу звонок в дверь. Анна Петровна идёт открывать, и через минуту на кухню входит высокий, крепко сложенный мужчина с седеющими висками.

— Сестрёнка! — восклицает он, увидев меня. — Наконец-то ты дома!

Я узнаю его — это Андрей, мой старший брат. Он подходит и крепко обнимает меня, приподнимая над полом.

— Андрей, осторожно! — смеюсь я. — Я ещё не совсем здорова.

Он ставит меня на пол и внимательно осматривает.

— Неплохо выглядишь для женщины, которая неделю назад родила тройню, — одобрительно говорит он. — Наши гены сильны.

— Привет, дядя Андрей! — радостно восклицает Дуня, вскакивая со стула и бросаясь к нему.

— Привет, малышка! — Андрей подхватывает её на руки и подбрасывает в воздух, отчего она начинает хихикать. — Как дела, племяшка?

— Хорошо! — отвечает Дуня. — Теперь у меня есть сестрёнки! Три!

— Я слышал, — кивает Андрей, ставя её на пол. — Пришёл познакомиться с новыми членами семьи.

Мы поднимаемся в детскую, где мама укачивает Сашу, а Полина и Ульяна мирно спят в своих кроватках.

— Вот они, мои новые племянницы, — говорит Андрей, подходя к кроваткам. — Ух ты, какие крупные! Настоящие Волковы!

— Вообще-то они не похожи на Волковых, — замечаю я. — Они все рыжие и зеленоглазые.

Андрей наклоняется, чтобы лучше рассмотреть малышек.

— Хм, действительно. Ну, всякое бывает. Гены — сложная штука.

Он выпрямляется и с любопытством смотрит на меня:

— А где их папаша? Тот хлыщ на дорогой тачке?

Я удивлённо смотрю на него:

— Максим? Ты думаешь, он отец?

— А кто же ещё? — пожимает плечами Андрей. — Ты встречалась с ним последние месяцы.

— Но девочки на него не похожи, — говорю я. — У него тёмные волосы и карие глаза.

Андрей хмыкает:

— Может, он не настоящий отец? Ты никогда не говорила нам, от кого беременна.

Я чувствую, что краснею. Ситуация становится всё более странной. Кто отец моих детей? И почему я держала это в секрете даже от семьи?

— Андрей, хватит, — вмешивается мама. — Василиса только что вернулась домой, у неё амнезия, ей нужен покой, а не допросы.

— Ладно, ладно, — поднимает руки Андрей. — Я просто спросил. Это, конечно, не моё дело.

Он поворачивается к Дуне, которая всё это время стояла рядом и внимательно слушала.

— Эй, малышка, хочешь покататься на тракторе?

Глаза Дуни загораются восторгом:

— Да! Хочу на тракторе!

— Андрей, она слишком маленькая, — возражаю я.

— Не волнуйся, сестрёнка, — улыбается он. — Я посажу её к себе на колени и буду ехать очень медленно. С ней ничего не случится.

Я колеблюсь, но вижу, что Дуня умоляюще смотрит на меня.

— Хорошо, но только медленно и недолго, — соглашаюсь я. — И надень на неё куртку, на улице ветрено.

— Есть, капитан! — шутливо отдаёт честь Андрей. — Пойдём, мелкая, покажу тебе, как управлять настоящей машиной!

Он берёт Дуню за руку, и они уходят, оставляя меня с мамой и малышками.

— Не волнуйся, — говорит мама, видя моё беспокойство. — Андрей обожает детей. У него самого пятеро. Он знает, как о них заботиться.

Я киваю, вспоминая, что у моего старшего брата действительно большая семья — три дочери и два сына.

— Мам, я не понимаю... Почему я никому не говорила, кто отец моих детей? — спрашиваю я. — Это так на меня не похоже.

Мама вздыхает, укладывая заснувшую Сашу в кроватку.

— Ты всегда была скрытной в личных вопросах, Василиса. Но в последние месяцы стала особенно замкнутой. Я думала, это из-за беременности, гормонов и всего такого. Ты встречалась с Максимом, но никогда не говорила о нём как об отце своих детей. Когда я спросила напрямую, ты ответила, что это твоё дело и ты сама справишься.

Я задумчиво смотрю на своих спящих дочерей. Какую тайну я хранила? И почему?

— А что насчёт Дуни? — спрашиваю я. — Когда я её удочерила?

— Три месяца назад, — отвечает мама. — Ты приехала домой и просто сказала, что теперь у тебя есть приёмная дочь и скоро ты её заберёшь. Показала фотографии, документы. Но потом начались проблемы с беременностью, тебе прописали постельный режим, и ты решила, что заберёшь Дуню после родов.

— И никто не спросил, почему я вдруг решила удочерить ребёнка, будучи беременной тройней?

Мама улыбается:

— Конечно, спрашивали. Андрей сказал, что ты сошла с ума. Отец предложил сначала родить и привыкнуть к материнству. Но ты была непреклонна. Сказала, что увидела эту девочку и поняла, что она — твоя дочь. Что вас связывает что-то особенное.

Я смотрю в окно и вижу, как Андрей катает Дуню на тракторе по полю. Она сидит у него на коленях, обхватив руль своими маленькими ручками, и даже отсюда слышно, как она смеётся от восторга.

— Возможно, так и было, — тихо говорю я. — Когда я смотрю на неё, я чувствую... связь. Как будто знаю её всю жизнь.

— Материнство — удивительная вещь, — говорит мама. — Иногда оно приходит ещё до рождения ребёнка, иногда — в тот момент, когда ты впервые берёшь его на руки, а иногда — когда ты просто смотришь ребёнку в глаза и понимаешь, что он твой, даже если он не от тебя.

Я киваю, понимая, что она права. Несмотря на амнезию, несмотря на всю странность ситуации, я чувствую, что эти четыре девочки — мои дочери. И я буду защищать их и любить, что бы ни случилось.

— А теперь отдохни, — говорит мама, видя, что я устала. — Ты ещё не восстановилась после родов. Я присмотрю за малышками, а Андрей развлечёт Дуню. Тебе нужны силы для завтрашнего дня.

Я благодарно киваю и иду в свою спальню — просторную комнату с большой кроватью и панорамным окном, из которого открывается вид на поля. Я ложусь, и на меня волной накатывает усталость. Последние мысли перед сном — о моих дочерях, о тайнах, которые я хранила, и о том, что ждёт нас завтра, когда мы поедем в детский дом...

Я просыпаюсь от тихого шороха. Открыв глаза, я вижу, как в комнату проскальзывает маленькая фигурка в голубом платье.

— Дуня? — шепотом зову я. — Что случилось, милая?

Она подходит к кровати, сжимая в руках плюшевого зайца, которого я раньше не видела.

— Можно с тобой? — тихо спрашивает она. — Мне страшно одной.

Я отодвигаюсь, освобождая место, и хлопаю по кровати:

— Конечно, иди сюда.

Дуня забирается на кровать и устраивается рядом со мной, прижимая зайца к груди.

— Откуда у тебя этот заяц? — спрашиваю я, поглаживая её по волосам.

— Дядя Андрей привёз, — отвечает она. — Сказал, что это подарок от всех дядей.

Я улыбаюсь. Мои братья, несмотря на свою суровость, всегда были мягкими, когда дело касалось детей.

— Тебе понравилось кататься на тракторе? — спрашиваю я.

Дуня энергично кивает:

— Да! Было так здорово! Дядя Андрей дал мне немного порулить. Я буду трактористом, когда вырасту!

— Отличный выбор, — серьёзно говорю я. — Но знаешь, ты можешь стать кем угодно. Трактористом, врачом, учёным, артисткой...

— А можно всем сразу? — спрашивает Дуня.

— Почему бы и нет? — улыбаюсь я. — Ты можешь стать кем захочешь и сменить профессию, если тебе станет скучно.

Дуня задумчиво кивает, обдумывая эту идею.

— А мои сестрички тоже смогут стать кем захотят?

— Конечно, — уверяю я её. — Каждая из вас сама выберет свой путь.

— А если они захотят стать трактористами? — беспокоится Дуня. — Тракторов на всех не хватит!

Я сдерживаю смех:

— К тому времени, как они вырастут, у нас будет много тракторов. Не волнуйся об этом.

Дуня успокаивается и прижимается ко мне ещё сильнее.

— Я рада, что ты моя мама, — сонно говорит она. — Ты самая лучшая мама на свете.

Я обнимаю её, чувствуя, как к горлу подступает комок:

— А я рада, что ты моя дочка. Ты самая лучшая дочка.

Дуня засыпает, всё ещё сжимая своего зайчика, а я лежу, смотрю в потолок и думаю о том, как странно и удивительно сложилась моя жизнь. Ещё неделю назад (по моим воспоминаниям) я была одинокой бизнес-леди, а теперь я мать четырёх дочерей. И несмотря на все вопросы и тайны, я чувствую, что наконец-то нашла своё место в жизни.

С этой мыслью я засыпаю, крепко обнимая свою старшую дочь, готовая встретить новый день и все трудности, которые он принесёт.