Маньякой 3

Каждый лайк или комментарий, даже отрицательный, это плюс к авторскому рейтингу, а большинство читателей только и думают как нагадить любому автору, и делают всё, чтобы остаться пустым местом, нулём для любого автора. Собственно так остаются, в итоге, только платные книги в рейтинге, потому что за покупку начисляют больше очков рейтинга. Читатели сами делают всё, чтобы читать в итоге было нечего, особенно бесплатно, потому что авторам в итоге тоже такое счастье становится ненужным и остаётся довольно немного типовых платных серий. Авторский комментарий никаких рейтингов не добавляет, кстати. Если вам понравилась книга, будьте активнее и только тогда будет шанс, что интересных книг станет больше.

Солёный ветер срывал слова с губ, набивал рот песком, что колючими иголками впивался в кожу, словно хотел оставить свои метки. И в этот миг стоял на самом краю – там, где влажный песок стекал из-под ног, предательски ускользая под натиском наступающей стихии. Берег, ещё утром наполненный детским смехом и ленивыми голосами отдыхающих, теперь казался вымершим. Лишь – один среди бурлящей ярости, один против чего-то гораздо большего.

Ласковый шепот волн ушёл, как забытая мелодия. Ему на смену пришло рычание, а затем – первобытный грохот, сотрясающий землю. Тихий, приветливый океан, знакомый мне – пусть и в короткой, чужой жизни попаданца – словно утратил разум. Теперь он ревел, бушевал, клокотал, как раненый зверь, которому позволили вырваться из клетки.

Солнце, обещавшее калифорнийский день, исчезло за стеной туч, и Лос-Анджелес превратился в чёрный силуэт, затерянный в мифическом пейзаже. Небо почернело, разорванное молниями, которые вспыхивали без звука, лишь усиливая ощущение нереальности происходящего. Город стал декорацией для чего-то древнего, неведомого.

Первые волны были как предупреждение – тяжёлые, медленные, будто нарочно. Они с шипением ползли по берегу, оставляя после себя вязкую пену. Но очень скоро океан перестал сдерживаться. Вода набрала вес, цвет и ярость. Тонны мутно-зелёной жижи обрушивались на берег, как удары молота. Каждая новая волна была выше, злее, громче. Они вздымались в исполинские гребни, чьи вершины сияли дикой, почти светящейся пеной. Когда они рушились, земля дрожала под ногами, словно дышала в унисон с этим зверем.

Ветер бил меня, рвал куртку, хлестал по лицу брызгами и песком. Еле держался на ногах, но не отходил. Это было слишком… живое. Слишком настоящее. Потому чувствовал, как внутри что-то отвечает буре – не страхом, а почти родственным эхом. Давно, очень давно, уже ощущал нечто подобное. Где-то между жизнью и смертью. Между мирами.

И вот в этом хаосе – нечто изменилось.

Сначала подумал, что мне почудилось. Просто очередная вспышка молнии, просто искажённый порыв ветра. Но нет. В толще воды, далеко от берега, на мгновение – вспышка света. Не белого. Не электрического. Это был фиолетово-чёрный отблеск, словно урановый глянец, который нельзя спутать с природным явлением.

Волны вдруг дернулись – неестественно, будто кто-то дёрнул за их гребни снизу. Мгновение – и всё стало тише. Только на секунду. Чтобы лишь напугать.

Земля под ногами чуть подалась – не вибрация, не толчок. Волна. Но не сверху, а из-под меня. В глубине. В самом теле берега.

Холод пробежал по позвоночнику. Уже знал, что это не паранойя. Бывало чувствовал взгляд. Иногда – ощущал, как будто разум натыкается на мой. Сейчас – это было давление. Как если бы кто-то огромный, безымянный, склонился ко мне вплотную и ждал, заглядывая в самую суть.

И тогда волна.

Не из океана – из воздуха, из неба, из самого эфира. Воздух скрутился, как в жару над асфальтом. Пространство над водой вспухло, а затем разверзлось, оставив на миг трещину в реальности.

И из неё что-то вывалилось.

Сначала – как тень. Потом – как человеческая фигура.

Кувыркаясь, с рваным силуэтом, сквозь плотную стену дождя и энергии.

Фигура упала в воду с плеском, но не исчезла. Наоборот – её выбросило на берег, неестественно, будто сила, вырвавшая её наружу, не хотела терять добычу.

Подбежал. Не осознавая. Просто пошёл, пока ветер рвал лицо.

Это было тело. Мужчина. Весь в чёрном, с какими-то обмотками и металлическими пластинами. Лицо – не разобрать, маска треснула, из глазниц тянулся дым.

Он был жив.

И он говорил.

- …Т…реш…

Слово тонуло в пене. Но всё равно услышал его. Чётко. Мёртвый океан шепнул моё имя.

Отшатнулся. Но не ушёл. Не мог.

***

В этот момент небо взревело окончательно. Молнии стали чаще, грознее, будто что-то, увидев это падение, собиралось опуститься вслед. Шторм был не просто разгоном стихии. Он был фоном для чего-то другого. Для приближающейся силы.

И тут наконец понял.

Это был только первый вдох.

Скоро Лос-Анджелес вздохнёт по-настоящему – и тогда уже будет всё равно, кто ты: бог, монстр или человек.

И мне нужно было решить – уйду ли сейчас. Или остаюсь стоять, на краю всего.

А потом пришло, словно озарение – мысль, а не навеяло мне всё это штормом и человек и всё это только у меня внутри. Потряс головой. Остался только шторм. Можно по-всякому относиться к увиденному, но в любом случае это знак. Что-то внутри меня пыталось предупредить….

И тут услышал смех.

Не человеческий. Не совсем. Он звучал, как раскатанный серебряный колокольчик, уроненный в бездну. Он исходил со всех сторон сразу – и из моря, и из воздуха, и будто даже изнутри груди. Улыбка без лица, зазвеневшая в голове.

Сжал кулак – почти машинально, как всегда, когда чувствовал опасность. Пальцы коснулись талисмана на шее – крошечной колоды, затянутой в металлические цепи. Она пульсировала. Не отзываясь – предупреждая.

- Нет… – выдохнул, уже зная, кто идёт. Или, точнее, что.

Он появился на старом волнорезе, обвитом пенной взвесью, под бьющим боковым дождём, будто вышел из самого разлома между кадрами реальности. Не шагнул. Просто был.

Но это был не тот Шут, которого хранил в колоде. Вернее, не совсем тот.

Он изменился.

Костюм стал плотнее, как будто его ткани были сотканы не из материи, а из огрызков снов и театральных масок. Бело-алые рукава, подвязанные ремешками с гравировкой рун, штаны с полосами и латками – почти цирковой образ, если бы не ощущение глубокой тревоги, что исходила от него. Лицо скрыто под гладкой маской, словно фарфоровой, с лёгкой улыбкой, нарисованной углём. На голове – шапка с одним, изогнутым наподобие серпа, рожком, из которого свисала чёрная ленточка. Не колокольчик. Ленточка. Похоронная.

Он поклонился, прижимая руку к сердцу. И сразу же почувствовал, как талисман на шее дёрнулся, словно вырваться хотел.

- Ты не в моей руке, Аркан. Как ты вышел? – сказал вслух, чувствуя, как кожа под цепями становится ледяной.

Шут сделал шаг – и будто не ступал по воде, а проходил сквозь пространство, оставляя за собой ничего, кроме пустоты.

- Я никогда не был в твоей руке, Костас. – Голос обволакивал. – Ты записал образ. Сущность – не поймана. Шут не пёс, чтобы сидеть на поводке. Мы, знаешь ли, не любим цепи. Особенно те, что ты сам себе надел.

Позабавил. Символично. Особенно если вспомнить, как она семенила за мной по полу на четвереньках на поводке.

- Это не ты. Это – проекция. Ты не должен уметь выходить.

- А что, по-твоему, значит Аркан с номером ноль, а? – Она рассмеялся, и маска сменилась: на ней проступило лицо ребёнка, потом старика, потом... моё.

- Я – несуществующий. Я – до начала. После конца. Я – там, где ты стоишь сейчас.

Шторм ревел, но уже почти не слышал его. Всё вокруг сгущалось в ощущение испытания.

- Ты пришёл за телом? – кивнул в сторону лежащего мужчины.

Вернее, туда, где оно должно было лежать.

- Он – следствие. Не причина. Я здесь – для тебя. – Шут наклонился ближе. – Ты ведь чувствуешь, верно? Это не был глюк. Не видение. Ты открыл петлю. Маленькую. Но первую. И я – первый, кто её почувствовал.

Снова коснулся колоды. Она дрожала. Один из арканов внутри пытался выйти. Не Шут – Башня.

- Ты нарушаешь баланс.

- Ха! Баланс – это ложь, выдумка трусов. Баланс – это шоры, чтобы не видеть, кто на самом деле рвётся наружу.

Он сделал полукруг вокруг меня, не касаясь песка.

- Ты забыл, что Шут не связан. Никогда. Даже когда сидит в клетке – он уже снаружи. Потому что клетка – это просто шутка.

Она вытянула руку — и в мою ладонь упала карта.

Шут. Но не та, что в моей колоде. На этой – его изображение стояло спиной к обрыву. А собака позади него… была мёртвой.

Глаза Шута были пусты. Солнце – перевёрнуто.

- Это не моя карта.

- Нет. Это – та, что может стать твоей. Если продолжишь. Если не свернёшь.

А может и не стать. Ту как карта ляжет. Даже стало смешно от каламбура.

Карта исчезла. Растворилась, как иллюзия. Но осадок остался – на пальцах, в горле, внутри.

- Я был первым. Запомни это. Я – не предупреждение. Я – приветствие.

И она исчезла.

Не вспышкой. Не вихрем. Просто – моргнул миром. И всё.

В итоге, остался один. Шторм всё ещё бушевал. Но теперь – не был тем, кто пришёл сюда.

На этом штормовом берегу оказался вовсе не случайно. В кои-то веки метеорологи угадали со штормом. С четвёртого раза наконец попал на него. Прыжок телепортом с Остина сюда, в привычный мне Лос-Анджелес. А потом – на аэротакси до побережья. Площадка виднеется неподалёку – металлический овал, серый, залитый дождём. Сейчас бы лететь сюда не решился. Ни за что. Ни при каком ветре. Ни за какую цену.

Скорее всего, само аэротакси давно эвакуировали. Или оно просто жмётся где-нибудь на высоте, глядя вниз на бушующий океан и прикидывая своими электронными мозгами, что же за идиот упросил его сесть здесь. А идиот – я.

Признаться, давно уже не уверен, где заканчивается упрямство, а начинается безумие. Особенно в последнее время. Слишком многое произошло. Слишком многое узнал.

Слишком многое изменилось во мне самом.

***

Совсем не просто пришёл на берег – искал. Не знал, что именно, но чувствовал, что если и есть место, где мир может треснуть, дать сбой – то это будет у границы стихий. Море. Воздух. Камень. Мгновение. Старое правило: всё самое важное случается на грани.

И вот – случилось. Он – нет, она – появилась. Шут. Аркан. Девушка, юная, прекрасная и пугающая, как сломанный балетный автомат в музее забытых снов. Трещина в небе. И чувство, будто вся эта картина нарисована на стене моего гримуара, только этого раньше не замечал.

***

Хожу по пляжу. Не потому что нужно. Просто не могу уйти. Слишком тихо внутри, хотя снаружи орёт буря.

Цепь на шее тянет вниз. Колода греется, как сердце. Гримуар будто тяжелее, чем прежде. Он всегда ощущался – как фон. Тень в кармане сознания. Но сейчас он как будто смотрит на меня в ответ.

Когда Шут вышла – не вывалилась, не вторглась, а именно вышла – абсолютно не испытал ужаса. Испытал… вину. Будто сам нарушил правила, которых даже не понимал.

А теперь смотрю в лицо той, кто уже не спрашивает моего разрешения.

***

Шут была первой.

А кто будет следующим?

Башня?

Влюблённые?

Суд?

Знаю каждую из них. Хорошо помню, как создавал младших, как вкладывал образы, смыслы, эмоции. Каждый младший Аркан – это фрагмент меня. Моя ярость. Моя потеря. Моя надежда. Моя ошибка. Даже если запер их – это не значит, что они подчинены.

Пока же думаю о том, что Шут могла появиться сейчас не случайно. Что она – не просто первая карта. Она – инициирующая. Спусковой механизм всей череды.

Она всегда предшествует безумию. Или спасению. В зависимости от того, кто тянет карту и в каком состоянии он сам.

А в каком состоянии я?

***

Сажусь на камень, чувствуя, как песок забивается под воротник, как цепь давит на горло. Гримуар не просто тёплый – он пульсирует, как второй позвоночник.

Потом трогаю его ладонью – и слышу, как внутри меня что-то откликается. Голос? Ветер? Эхо?

"Ты же сам нас позвал."

Эти слова будто впечатываются в кость.

Не громко. Не угрожающе. Даже не ясно – слышал ли их вслух, или просто внутри. Как то чувство, когда читаешь письмо, написанное собой самому – только в будущем, которого ты не помнишь. Или – в прошлом, которого не хочешь вспоминать.

Пальцы всё ещё на гримуаре. И чем дольше держу, тем отчётливее ощущаю их дыхание.

Каждую. Одну за другой.

Шут теперь не абстракция – она здесь. Перешла грань. Обрела тело, голос, взгляд. В её хаосе – безумная гармония. Лёгкость, смешанная с ускользающей мудростью, которую невозможно схватить. Она – как начальная искра, детская шалость богов, которая может разнести в клочья саму ткань мира.

И вот она смотрела на меня. Не как подчинённая. Не как персонаж. А как та, кто помнит меня лучше, чем сам себя.

Что вписал в неё тогда?

Что оставил между строк, пока рисовал её лицо, пальцы, босые ступни, касающиеся пустоты?

***

Шут была не первой по порядку, но первой – по значению. Конечно же знал, что это будет та, кто двинет колоду с места. Кто даст импульс. Кто будет стоять на краю пропасти и смеяться – не потому, что не боится, а потому что не зависит от страха.

Теперь думаю: может быть, она всегда ждала сигнала?

И что, если этим сигналом стал сам?

***

Гримуар теплится, будто внутри него – гнездо пульсирующих сердец. И сейчас чувствую их всех.

Смерть. Холодная, безэмоциональная. Не злая – просто неизбежная. Не девочка с косой, а изящная, почти фарфоровая. Белая кожа, чёрные губы, голос, звучащий как выдох за спиной. Её всегда боялся сильнее остальных. Потому что в ней нет вины. Нет эмоций. Если она придёт – это не будет спектаклем. Это будет финалом.

Влюблённые. Не одна. Две. Девушки, зеркальные и разные. Одна – тёплая, солнечная, с сандалиями и веточкой лавра за ухом. Другая – бледная, с каплями крови на ногтях, с глазами, в которых горят чужие воспоминания. Они никогда не говорят одновременно. Одна всегда молчит, пока другая ласково улыбается. Но за этой улыбкой – выбор. Один раз. Навсегда. И каждый раз – потеря.

Башня. Та, которую не могу дорисовать до конца. Каждый раз, как пытаюсь – руки дрожат. Как будто сам её боюсь. Или… знаю, что, если нарисую целиком – всё рухнет. Её не видел даже во снах. Только силуэт. Высокая, как девушка, которая выросла в здании, и сама стала зданием. Взгляд как у бомбы. И если она выйдет…

Нет, не думать.

***

При этом чувствую младших. Они теплее, ближе. Они – мои слабости. Моя вина. Мои желания. Каждую знаю их по именам, хотя иногда забываю лица. Среди них есть те, кого хочется спрятать. Те, кого боюсь показать себе.

И те, кто был мне нужен. Кто поддерживал. Иногда тянул карту – и находил покой. Иногда – решение. Иногда – оправдание.

Но сейчас карты молчат.

Колода внутри талисмана не движется. Как будто ждёт. Замерла – не в страхе, а в напряжении. Как шахматная партия, в которой сделал первый ход. А они теперь — ходят в ответ.

***

Иногда думаю: а если – не мастер, не архитектор, не обладатель. А врата?

Может, всё это не во мне, а через меня? Может, гримуар – не артефакт, а указатель? И то, что называю "созданием", на деле – принятие? А потому просто разрешаю им быть в этом мире. Проводник. Страж. Маяк. И тогда – кто в итоге сам-то?

- Я не звал вас, – шепчу в пустоту. Но тут же осекаюсь.

Звал.

Каждый раз, когда открывал страницу. Каждый раз, когда думал: "А что, если…" Каждый раз, когда хотел изменить мир. Или себя. Или забыть.

***

Сейчас понимаю: колода дышит. А значит – просыпается. И если Шут вырвалась – значит, уже поздно что-то запирать обратно.

Мне нельзя больше просто быть наблюдателем.

Если карты идут – значит, сам теперь часть расклада. Не зритель. Не игрок.

Шторм всё ещё воет, но уже не слышу его. Слышу их шаги. Тихие, лёгкие, по песку, воде, воздуху. Каждая – с лицом, которое когда-то видел в гримуаре, и значением, которого до сих пор не понимаю.

"Ты же сам нас позвал."

Да. Позвал.

Пора принимать гостей.

***

…а потом подумал:

- А какого, собственно, чёрта?

Право голоса у меня всё ещё есть. Кто сказал, что обязан стоять тут, молча, как истукан? Не зритель ни разу. И тем более не жертва. И уж точно не подопытный.

Сам тебя дорисовывал в своём воображении, Шут. И если уж ты всё равно вырвалась – пусть хоть выйдешь по моей воле.

Пальцы скользнули по поверхности гримуара, и вызвал её сознательно. Не через жуткий шторм и пробои в реальности. Не как ошибку системы. А как приглашение.

И она появилась. Не в той странной одежде, что была на ней при первом появлении. А в той самой, в которой привык её видеть. Когда мы таскались по клубам. Когда ещё позволял себе ночи на грани. Когда каждый выход превращался в квест на выживание и веселье. Когда она была моим внутренним безумием, сгустком свободы и самоуничтожения в одном теле.

Короткие шорты. Глянцевые чулки. Футболка с оборванными краями и надписью, которую никогда не мог прочитать до конца. Яркие кеды, разрисованные фломастером. Губы цвета вишнёвого сиропа, волосы – хаос с причудливо заплетёнными бусинами. Глаза, в которых можно утонуть, и потом смеяться, задыхаясь, уже под водой.

Сногсшибательная. Настоящая. Моя.

Она уставилась на меня с выражением лёгкого недоумения. Как будто прервал её танец на барной стойке посреди воскресного утра.

- Тебе чего? – спросила она. Просто, без пафоса. Как будто мы виделись минуту назад.

Потом огляделась. Медленно, словно смакуя происходящее.

И выдала с неподдельным восхищением:

- Красота-то какая….

А я… просто стоял и смотрел на неё. Господи. Сам себе ведь её додумал. Сам собрал. Но всё равно забыл, насколько она красива, пока не увидел вновь. Живая. Не на бумаге. Не на символе. Здесь. Рядом. Ветер треплет ей волосы. Песок кружит вокруг неё, как стая ураганных пташек.

И только через несколько секунд, когда мозг догнал глаза, отмер и наконец перестал её просто жадно рассматривать.

- Пошалим? – вылетело из меня первым.

Она хмыкнула, откинула прядь волос за ухо и прищурилась:

- Что, прямо здесь?

Улыбнулась довольно. Видимо, мысль ей понравилась.

И в этот момент я понял, насколько она изменилась с тех пор, как вышла из колоды. Или не изменилась вовсе – просто всё стало реальнее.

- А что нам мешает? – ответил уверенно, глядя ей в глаза. – Кто сюда потащится в такую погоду? Да и стесняться нам, по-моему, давно нечего.

Потом сделал шаг ближе. Ветер бил в спину. Песок хлестал по ногам. Море ревело, как будто само хотело посмотреть, что будет дальше.

- А если кто и увидит – пусть завидуют. Молча.

Она смеётся – звонко, ярко, как капли шампанского по стеклу. И потом, не спрашивая, хватает меня за руку и тянет ближе к воде. Шут. Аркан. Первая. Та, с кого всё началось. Та, кто всегда была девочкой с краю обрыва – но которая теперь позвала меня вместе с собой.

***

Мир кружился. Сила из гримуара не бушевала – пульсировала, как ритм в колонках. Как будто сама реальность – это наш личный клуб. Сценой – шторм. Светом – молнии. Музыкой – крики чаек и хохот той, кого нарисовал себе в воображении, но которая теперь сама пишет следующие строки.

Совершенно не понимал, куда всё это приведёт. Не знал, проснётся ли Башня завтра. Или Смерть шепнёт мне что-то в затылок. Даже не был уверен, сплю ли сейчас, или весь Лос-Анджелес просто стал ареной для раздачи моих собственных карт.

Но одно знал точно. Что сейчас ни о чём не жалел.

Но рано или поздно всё заканчивается. И наше безумие с Шутом – тоже. Ветер стих. Пена осела. Молнии перестали расчерчивать небо, будто кто-то щёлкнул пальцами и выключил музыку. Остались только мы, разгорячённые, промокшие, осыпанные песком и солью, стоящие среди безлюдного, вновь тихого пляжа.

Только в этот раз тяжело дышал, сидя на том же чёртовом камне, на котором начиналось самокопание. Тот факт, что сюда вообще зачем-то пришёл, казался сейчас почти абсурдным.

Шута рядом уже не было. Отозвал.

По привычке, по щелчку мысли, как в старые добрые. И, как обычно, с ней всё сработало идеально. Ни следа, ни грязи, ни мокрых локонов – исчезла, словно так и было задумано. Красивая до последнего движения. Улыбнулась, кивнула и растворилась, оставив за собой только лёгкий запах озона и клубничной жвачки.

А я остался.

Голый, мокрый, в песке. Песок, между прочим, штука цепкая. Особенно когда он везде. А убирать его, когда ты весь пульсируешь остатками магии, – то ещё удовольствие.

В общем, выглядел сейчас как потрёпанный идиот, но довольный. Довольный до дрожи в пальцах. До тех самых мартовских ассоциаций, от которых не отмыться даже кислотным дождём.

Порывшись в интерфейсе браслета, вызвал такси. Обычное. Старое. Электрический фургон, облезлый, но надёжный. Главное с автопилотом. В мои планы живые свидетели не входили.

Хотелось тишины. И возможности молчать, не чувствуя взгляда в затылок.

А потом…. Потом подумал – а почему бы и нет?

Раз уж пошла такая пьянка. Раз уж по горло в песке и в сомнениях. Раз уж Шут стала реальностью.

Почему бы не поговорить с той, кто молчит лучше всех?

И просто коснулся гримуара снова. Тот нагрелся, как сердце. Или как оружие, только что спустившее курок.

- Иди сюда. Смерть.

Она пришла без эффектов. Без вспышек, без теней, без ударов грома. Просто – появилась. На переднем сиденье, как будто была там всегда.

Поворачивает голову ко мне. Медленно. Точно. Такую бояться стыдно.

И её взгляд – это не взгляд. Это тишина. Та, что наступает в операционной, когда мониторы замирают. Та, что стоит внутри опустевшего дома, где ещё вчера кто-то смеялся.

- Привет, – сказал я.

Она не ответила. И не надо. Смерть вообще редко тратится на диалоги. Но с ней можно говорить, как с зеркалом. С тенью. С книгой, у которой ты сам автор, редактор, читатель и последняя страница.

- Ты знала, что Шут вырвется первой?

Она качает головой. Медленно. Почти жалея. Нет. Не знала. Но не удивлена.

- А ты хочешь выйти тоже?

Молчание. Потом кивок. Но не сейчас.

Она сидит, сложив руки на коленях. Никакой косы. Никакого чёрного капюшона. Только бледная кожа, как раньше мечтали аристократы, а сейчас кореянки, гладкие волосы, собранные в тугой узел, и серые глаза, в которых будто нет зрачков. Только светлый пепел.

Выглядит как учительница, строгая, но молодая. Но её не возраст определяет, а отсутствие времени.

- Почему тебя позвал?

Она не отвечает. Но внутри – эхо. Потому что ты устал.

И это правда.

Не физически. Не от Шута. От всего. От постоянного контроля. От изоляции. От того, что всё идёт не по твоему сценарию, хотя вроде бы ты – автор.

- Ты ведь придёшь всё равно, да?

Смерть медленно поворачивает голову вперёд. Смотрит на дорогу. На мокрый асфальт. На то, что ещё не случилось.

Кивает.

А потом неожиданно для меня произносит:

- Но не к тебе.

И вижу, как в уголке её губ на мгновение дрогнула улыбка. Нежелание. Или – уважение. Может, даже… симпатия.

Естественно понимал, что не просто призвал её. А пригласил Смерть к разговору. И она приняла.

А значит, ещё можно говорить. Ещё не конец. А возможно только новое начало.

Такси двигалось. Город уже виделся впереди – смутный силуэт.

Смерть растворилась. Не щелчком. Не дымом. Просто – ушла, как мысль.

А я остался. И был, наверное, ещё более потрёпанным, чем после Шута. Но и ещё более живым. А представьте, каково с ней в постели….