Марена в зените. Часть 1. "Ищейка"

Над рекой висела луна цвета начищенной меди. Она мерцала тусклым блином ниже грозовых облаков, и даже бродячие псы понимали, что луна ненастоящая. Я старался не замечать ее и глядел на реку. Отсюда с вершины холма она казалась полоской полузастывшего гудрона, растекшегося по пепельной долине. В смолянистой воде отражались электрические звезды и вечный смог, заменяющий небо. Ее название когда-то было выбито на табличке, проколоченной к стене барака, пока он не сгорел с третьей попытки дотла. На ее левом берегу чернели, тыкая высокими трубами в затянутое смогом небо заводы и нефтяные терминалы Казанского конгломерата. А напротив, дыша паром и подсвечивая неоном клубы едкого тумана кипел в вечном движении «муравейник».

У муравейника тоже было название и скорее всего оно сохранилось где-то на старых картах или ржавых указателях, погребенных нутром громоздящихся друг на друга трущоб, но никто никогда не называл его иначе чем Пригород. Пригород, давно поглотивший остатки самого города и сотни километров вокруг него.

— Эй! Какого черта ты тут делаешь?

Голос позади меня только казался угрожающем. На деле в нем притаились плохо скрываемый страх и усталость. Корявая тень заняла все пространство между валуном и остовом сожженной машины. Я повернул голову, даже не думая подниматься с теплого камня. Просто шнырь. Совсем молодой еще – пуговица впилась в кадык, на выскобленном лице растерянность. Я молча отогнул край воротника куртки и показал темный ромбик значка.

— Ищейка магистра? Такой можно купить за сотню на Нижнем Базаре.

— И лишиться пальцев, — добавил я.

Шнырь потоптался рядом. Затем присел на край валуна. Луна на мгновение потеряла тусклый блеск и тут же вспыхнула потоком ослепительного света. Я едва успел прикрыть глаза ладонью. Вспышка длилась лишь миг, выхватив из ночи черно-белые контуры улиц. Тыльную сторону руки обдало жаром.

— Все? – шнырь отвернулся вовремя и теперь не решался открыть глаза.

— Нет. Посиди так. Я знаю интервалы – ты не знаешь.

Он согласно кивнул.

Город казался мертвым, притих от ужаса, ожидая что вместо электрического света на его замшелые крыши может пролиться поток настоящего огня.

— Это из-за тебя, верно? – потер ладонями слегка обожженное лицо.

— Да. И продолжится, пока я не закончу дело.

Шнырь уставился на меня как бы спрашивая, чего я тогда жду, если над городом висит эта непредсказуемая смертельная штука. Вступать в долгие беседы с ним совершенно не хотелось. Хотелось слегка придавить его шею, оправив в недолгий сон без светских бесед и ненужных вопросов, забрать его форму и раствориться в недрах Пригорода, не забыв засунуть в ближайший ливневый сток значок. Но нельзя. Око над городом не только поджаривать умеет. Наблюдает оно тоже очень неплохо. Я невесело усмехнулся своим мыслям, но шнырь не увидел этого. Сплюнув под ноги, он вытер подбородок рукавом и назвал меня счастливчиком.

Счастливчик. Пожалуй, он был прав. Я бы мог сказать, что родился под счастливой звездой. Но не потому, что я появился на свет в этом лабиринте, а по той причине, что смог выбраться отсюда раньше, чем мазут и дым въелись в кожу, а безысходность в мозги, быстро усыхающие от нехватки чего-либо, кроме Пригорода вокруг. Под звездой, счастливой или несчастливой, тут родиться тяжело. Их просто не видно. Даже с холмов не разглядишь ничего, кроме низких туч и электрического зарева конгломерата, а из с глубины узких улиц подавно. Над тобой только паутина проводов, капающих труб и жидкий черно-оранжевый дымок. И окна громоздящихся друг на друга домов.

— Проведи меня в клуб, — сказал я негромко, но достаточно четко, чтобы шнырь понял сразу. И все же тот испуганно и неуверенно затряс головой. Его тень на шершавом бетоне была низкой и уродливой – точно маленький божок, кивающий крупной башкой с округлым подбородком. – Хватит, я знаю зачем ты пришел. Ты не в патруле, а если и так, то вряд ли пришел бы в этот район один. У тебя есть билет, верно?

Конечно же у него был билет. Не спуская с меня взгляда, он пригладил карман тыльной стороной ладони, словно убеждаясь, что он все еще там. Напрягся, готовый к нападению. Но ради такой ерунды беспокоиться совершенно не стоило. Купить билет не проблема, проблема найти место, где его можно предъявить.

Поиски Клуба – дело сложное и опасное. Даже если ты шнырь и у тебя билет. Мне вообще не следовало показываться даже рядом с ним, мой латунный ромбик на воротнике – верный пропуск на тот свет. Обычно вокруг клуба суетились спекулянты и охотники. Первые предлагали копию билета за огромные деньги, а потом толкали тебя в спину прямо в фальшивую нору-ловушку, откуда выхода не было. Вторые делали это совершенно бесплатно. Зачистить его и переловить организаторов было еще сложнее, чем попасть туда. Клуб каждую неделю менял расположение, хоть «церемонии» в нем и проходили не чаще чем раз в квартал. Шнырь отрицал, что знает место, пока я не пообещал ему главную вещь – защиту, если что-то пойдет не так. А тайные ритуалы в Клубе частенько шли не так как задумывалось, и шансы выбраться с закрытой церемонии всегда были чуть ниже, чем хотелось бы. Он об этом знал или догадывался, потому только кивнул с готовностью и поднялся, сообразив видимо, что отнимать билет я не собираюсь.

Я шел за шнырем, держась на небольшом удалении и не спуская глаз с его сутулой спины. За нами следовали две тени, прыгая на кочках: одна от медной луны, другая от далекого фонаря, в свете которого кружились хлопья сажи. Изредка угадывались силуэты охранников подпольного клуба, но они мелькали на приличном удалении от нас, а значит шнырь вел окольной дорогой. Не обманул. Вероятнее всего, кроме билета он купил и безопасный маршрут, что могло обойтись вдвое дороже, но того стоило.

У стены пустого старого барака он остановился. В заколоченных досками окнах насвистывал ветер. Не говоря ни слова, он протиснулся в узкий, не более полуметра проулок между стенами. Я последовал за ним, мокрая кирпичная кладка царапнула спину. Небо над головой стало темно-фиолетовой полоской. Шагов десять по узкому лазу и стена под рукой стала фальшивой, прогнулась куском темного брезента. А за ним лестница в тускло-освещенный подвал без окон. С охраной хлопот не возникло, хотя на поясе каждого покачивалась предусмотрительно расстегнутая кобура. Шнырь протянул руку с билетом и покосился на меня, но я сделал зеркальный жест. Хорошо, что его попросили предъявить билет первым. Мне нужен был только чертов цвет – то, что меняется постоянно. На этот раз грязно-желтый, как стекло уличного фонаря. Тут все просто. Фальшивка желтого цвета во внутреннем кармане справа, пурпурный – в нагрудном, синий и ярко-алый в карманах брюк. Еще один кислотно-зеленый прямо в рукаве и, если честно, я ставил на него.

Кусок желтого картона с печатью оказался убедительным. Маленькие прищуренные глазки скользнули по нашим лицам, а не по номерам билетов. Будь иначе, проблем не избежать. Широкие как лопата ладони постучали по карманам и спине на предмет оружия. Охранник выудил из моего нарочно пустого кармана кислотный кубик – затравку, чтобы не копались в других усердно, с кривой ухмылкой бросил его поверх горстки мятых купюр и с легким отвращением толкнул меня вглубь подвала. Шепнул что-то про отброс, но я не обернулся. Я смотрел на лиловые шторы, отгородившие часть подвала и превратившие ее в комнату для церемоний. Все как я и представлял: стулья полукругом, большое зеркало, тонкий меч справа и кочерга слева на красной, смердящей подгоревшим салом электрической спирали. Все места заняты, даже не придется ждать. Тут обычно собирались те, кто сам считал себя элитой. Разумеется, интеллектуальной элитой. Обычная разжиревшая давно съехала под электрические небеса анклавов или столицы.

Шнырь присел на свободный стул перед шатким столиком под недовольные взгляды соседей. Я остался стоять у края ширмы, спрятав руки глубоко в карманы пальто, но досталось и мне. Подчеркнутые сажей глаза на мертвенно бледном лице дамы с неестественно прямой спиной скользнули по моей засаленной одежде, тонкие губы презрительно сжались. Я с легкой усмешкой поклонился, желая доброго вечера великосветской соседке, в каждом движении и жесте которой чувствовалась принадлежность к поэтам «высокой черни». Поклонись она в ответ, искусственный цветок из ее волос угодил бы в самую середину наполненного бокала. Почуяв неладное, гость справа от меня засуетился, раздраженно отодвинул стул, сверкая лысиной и стеклами декоративных очков. Так, еще просьбы позвать охрану не хватало. Я слился с ширмой и придал лицу выражение раздраженного любопытства.

— Ni estas super la infero, fratoj[1]. Друзья, я рада вновь видеть вас на нашем собрании, — женщина неопределенных лет в обтягивающем кричаще-красном делала вид, что она организатор, отводя подозрения от скрытых среди публики истинных хозяев вечера. Ее сияющий блеском рот растянулся в дежурной улыбке, показав на кончиках зубов следы яркой помады. – Я вижу новые лица и с теплом и надеждой приветствую вас, надеясь, что вас привело сюда не праздное любопытство, а вера в общее дело. Впрочем, не будем многословны. Сегодня у нас особый гость.

С жестом фокусника и улыбкой его ассистентки она сдернула шелковый платок, небрежно покрывавший круглый стеклянный столик. Кто-то искренне, а кто-то с деланой притворностью удивленно вздохнул. Я стиснул кулаки в карманах. Амальгама старого зеркала пошла рябью, отражая поблескивающий в центре столика перстень.

— У нас мало времени и потому нам нужен доброволец, — она обвела рукой переглядывающихся и перешептывающихся гостей, протирающих скомканными платками напряженные шеи и потные лбы.

— Жребий, — хрипло напомнил кто-то из зала.

Женщина лжеорганизатор брезгливо кивнула на потолок, намекая на клубящееся над ним небо и развела руками. – Магистр ищет нас и потому сегодня обойдемся добровольцем. Итак, — она натянуто улыбалась. – Есть желающие стать свидетелем Infero сегодня. Может кто-то из новых лиц? Нет? Тогда, позвольте, я.

Показная жертвенность, словно кто-то еще верит в этот цирк. Дамочка отдала не меньше двух состояний за право разыграть из себя конферансье и шагнуть навстречу отражению. Может еще полгода назад я и сам бы пришел в ужас и восхищение от подобной жертвы, но тогда я и не помышлял о подобных местах.

Все строго по ритуалу. Зеркало чуть пододвинули, не рискнув трогать столик. Амальгама почернела и стала похожа на лежалое серебро. Серебристая накидка легла на плечи ставшей непривычно серьезной ведущей, платок укрыл ее локоны. Ее лицо стало бледным, глаза закрылись.

Немного допустимой артистичности, куда без этого. Такая есть и словах, и движениях Ленивого Равиля на «железном ринге», что под кожевенной мастерской. Тот, брызжа слюной и потом призывает желать ставки на натертых маслом бойцов и рвет на себе майку, когда его любимчик получает хук. Будто исход каждого боя не прикуплен заранее. Клуб мог бы быть собранием молчаливых снобов, но за немалые отданные за билет деньги, многим хотелось немного шоу, которое, к тому же, слегка скрашивало тот жуткий исход, которым заканчивался вечер.

— Все мы помним, что следует молчать, что бы не произошло. И не делать лишних движений. Mi atestas la inferon![2]

Она шагнула в зеркало быстрее, чем получила ответ. Крайний гость слева извлек из кармана механический таймер и показал присутствующим. Ровно минута. Я ждал, не сводя взгляда с перстня, хотя казалось, что поглотившее женщину зеркало куда любопытнее. Несмотря на малый размер, перстень казался тяжелой медной глыбой, которую каким-то чудом выдерживает тонкое стекло старого столика. Подобраться к нему ближе несложно, но завладеть им – задача посерьезнее. Почти наверняка при любом подозрительном движении в зале, руки приглядывающих за украденной вещичкой людей мгновенно скроют ее с моих глаз. И то, что несчастная женщина навсегда останется по ту сторону амальгамы, стало бы невысокой ценой. Что ж, будет небольшая, наполненная любопытством пауза между ее возвращением и тем моментом, когда перстень уберут. Я был готов.

Возвращение сопровождалось тишиной. Нестерпимо глубокой, словно все звуки выдернули из пустой комнаты и наполнили ее взамен ощущением тревоги. Так было и с этот раз. Заструился легкий сквозняк. Разрывая туманную поверхность зеркала, вышла, держа перед собой руки, женщина, чья кожа стала еще бледнее. Сделав пару шагов, она наконец хрипло вздохнула полной грудью и покачнулась. Казалось, что обрывки амальгамы повисли на ее плечах, но приглядевшись, можно было рассмотреть, что они слабо шевелятся. Полупрозрачные и скользкие, словно из живого стекла, они пытались свиться в кольца на ее плечах и голой шее.

— Не шевелитесь.

Ассистент потянулся к щипцам. Осторожно он снимал одну студенистую тварь за другой и складывал глубокое лишенное ручки ведро.

— Холод. Невыносимый холод и затхлый воздух. Светило там – лишь призрак нашего солнца. Оно не ярче луны и не затмевает света звезд. Я видела голые холмы Ада и склизкие души, копошащиеся в лощинах. Там жизни нет, там тлен. Мир магистра – это прах, это само Инферно.

По залу прокатился рокот, особенно громки от новичков. Полумертвая от увиденного, женщина больше не говорила заученных слов. Игра прекратилась, в ней больше не было смысла. Путешественницу трясло от холода и страха, и каждое слово, произнесенное ей, вселяло еще большую тревогу. Сомневаться в их правдивости не приходилось. Еще минута – другая, и она начнет брезгливо отряхивать руки и шею, затем, скорее всего, пронзительно закричит или упадет без чувств. А значит, момент настал правильный.

Достаточно странного театра. Я слегка коснулся циферблата фальшивых часов, пряча руку до времени от ненужного внимания. Прежде чем охрана успела заметить мой жест, я поднял руку на уровень глаз. Зеркальный кружок вместо циферблата — в нем отразились потные лбы, тяжелые шторы и край закрывшейся норы в место, которое так влекло завсегдатаев клуба. Ниже, нужно показать ему перстень, но его упорно прикрывало чье-то плечо. Я подался вперед.

— Зеркало! – истошно заверещал кто-то за моей спиной, видимо поняв, чем я занят.

Но было поздно, край перстня попал в отражение, несмотря на спешные попытки его скрыть. Ко мне пробиралась охрана, но давка уже началась. Напирающий разношерстный сброд в нафталиновых платьях и смокингах пытался протиснуться к выходу. Они почуяли запах озона и меди, прежде чем огненным белым прутом из зеркальца с моих часах вырвался свет. Он опалил воздух и напудренные прически и бороды, скользнул по пыльным шторам, оставляя прожженные дыры. Стекло столика треснуло. Раздался крик. Споткнувшись о ведро, к давящей саму себя толпе бросилась выбравшаяся мару минут назад из зеркала женщина, мгновенно отойдя от шока пребывания по другую его сторону. Прозрачные круглые полуслизни-получерви, едва заметно пульсируя расползались по дощатому полу.

Поток огня и света иссяк так же быстро, как и появился. Достаточно для суеты и ужаса. Я никого не собирался убивать из толпы этих идиотов. Вжимаясь в стену и уворачиваясь от прокладывающих локтями путь перепуганных людей, я медленно продвигался к сцене. Тлели шторы и выжженные в деревянном полу дыры, но, к счастью, ни дыма, ни огня. Покосившийся столик находился в паре шагов от меня и перстень все еще на нем. От него исходило легкое жужжание, словно в маленькой вещице уместились тысячи разозленных ос. Я коснулся его прежде, чем на столик легла пятерня. Тонкие пальцы царапнули стекло, на котором секунду назад лежала смертоносная вещь.

Полные отчаяния глаза смотрели на меня из-под широких полей шляпы.

— Это ты?

Я задал вопрос, но такой же задавали глаза, только безмолвно. Их взгляд скользнул к моему запястью, будто ожидая, что вот-вот вырвется из зеркальца и выжжет их беспощадное пламя. Что-то коснулось моей лодыжки. Я брезгливо отшвырнул холодное существо, пытающееся обвить мою ногу. Остальные уползали в еще идущую рябью, хоть и утихающей, нору-зеркало.

— Уходи отсюда, — сказал я путающимся под ногами гостям. – Живее!

Пустеющий клуб наполнялся легкой дымкой от тлеющих штор. От старинного зеркала веяло нестерпимым холодом. Я стоял рядом и чувствовал, что нора еще не закрыта. В зеркале копошились тени, а оно само массивным магнитом притягивало внимание. И влекло меня самого, словно имело гипнотический взгляд. Шагнув к нему, я убеждал себя, что сделал его осознанно. Просто взглянуть, не больше. Там в глубине толстого стекла за мелкой рябью торчали, втыкаясь в клубящееся небо острые пики мертвых скал. Серебряное море лежало за ними, сливаясь с горизонтом, на пустынном берегу которого копошились неведомые твари. Я заставил себя моргнуть, смахнул рукой видение. Ничего, только мутные отражения опрокинутой мебели в потрескавшейся амальгаме.

Крики протискивающийся к выходу толпы сменялись криками, доносящимися из-за стен. Ни спокойствия, ни спасения их там не ждало – они слишком быстро забыли о фальшивой луне над городом.

Я присел на край опрокинутой скамьи, снял и бросил под ноги часы. Перстень тяжелым грузом оттягивал карман. Шнырь стоял рядом и говорил, что пора бежать вместе со всеми. Не оставил меня, хотя знать не мог, что на лице начнется чистый ужас. Я жестом остановил его, убедив, что уйти успеем.

— Где ты, там безопасно, да? – спросил он и, не дожидаясь ответа, присел на скамью рядом со мной.

Зал опустел. Крики стихли. В просторный хал вернулось спокойствие запустения и ночи окраин.

— Что теперь? – спросил тихо шнырь.

— Теперь мне нужно кое-кого убить.

Шнырь понимающе кивнул, но все же покосился на меня, пожевывая губы. В его глазах читался осторожный вопрос: кого?

«Магистра», — ответил я про себя и на мгновение закрыл глаза.

[1] Мы выше Ада, братья (эсп.).

[2] Я свидетельствую Ад (эсп.)