Маршрут «2043—1995—1917»

Все описанные в книге люди, государства, уклады жизни, разработки, события и обстоятельства являются вымышленными. У героев и героинь романа нет и никогда не было конкретных прототипов в реальном мире.

Если читатель найдет какое-либо сходство с реальностью – это будет исключительным плодом его фантазии.

Высказывания, любые слова, мысли, действия, мнения героев и героинь романа никоим образом не выражают позицию автора.

Чтобы понять «Маршрут», его нужно пройти до конца.

Эксперимент. Начало

— Он распознает вашу ложную тропу… — Гавродский слишком робко предупреждал о катастрофе. Так робко, что похоронил свое мнение в глазах собеседника еще до того, как начал его высказывать.

— Вы же, если не ошибаюсь, ученый? — этот риторический вопрос прозвучал исключительно ради самоутверждения.

— Да, я куратор проекта.

— Вы курируете проект, а мы — курируем вас. Не забывайте о таком важном для проекта моменте. Эту реальность плели наши надежные и постоянные подрядчики. Тестирование подтвердило ее высокую натуралистичность.

— Он распознает этот обман и сбежит, построив очередной уникальный маршрут. Не станет последний навигатор по альтернативным реальностям раскрываться в картонном мире, который ему предлагают ваши подрядчики… Мы потеряем его навсегда…

— Не паникуйте. Все под контролем. Мы вкололи вашему пациенту целый арсенал наших новых разработок. Всю память стерли. Оставили только навык по поиску маршрутов. Этот мир станет ему родным настолько, что грех будет не излить душу.

— Ваш протокол не допускает моего присутствия за пределами этой плоской реальности. В случае побега последовать за объектом по его маршруту у меня уже не получится…

— Вам напомнить о вашем месте в нашей системе координат? — тон, с которым произнесли этот вопрос, не терпел никаких возражений.

— Я прекрасно знаю свое место. Мое дело — предупредить…

— Ваше дело работать под нашим присмотром. Заводите шарманку!

Инструкция

Адская боль казалась таковой, пока не последовала еще одна вспышка.

Потом боль стихла. Превратилась в обычную, чтобы вскоре исчезнуть. Остался только голос.

Все вокруг говорило. Он лежал в темноте. Как-то совсем обмяк и совершенно не чувствовал собственного тела. Словно нервную систему почти полностью отключили, каким-то чудом оставив только сознание. Ему предоставили ровно столько ощущений, сколько хватило бы для фиксации ключевых сообщений.

Все вокруг говорило:

— Ваша цель заключается в созерцании событий. Вы должны четко передавать нам свои наблюдения и замечания. Для качественного созерцания нужно действовать в Системе. Строго в Системе. Вы будете созерцать через действие. Вы полностью готовы к созерцанию. Помните, что являетесь нашей гордостью и последней надеждой. Новому государству очень нужны ваши знания. Постарайтесь передать их без искажений. Ваш маршрут — 2043/1995/1917. Если зафиксировали, назовите кодовое слово.

— Ок, — он не открыл рта, но звуки появились.

— Отлично. Ваш маршрут имеет наивысший уровень экзистенциальной и физической сложности. Если зафиксировали, назовите кодовое слово.

— Ок.

— На маршруте вас будут ждать так называемые «ложные тропы». Вы должны будете их распознать, чтобы продолжить путь, не сворачивая с основного направления. Если зафиксировали, назовите кодовое слово.

— Ок.

— Напомним, что ваша цель заключается в созерцании событий. Вы должны четко передавать нам свои наблюдения и замечания. Для качественного созерцания нужно действовать в Системе. Строго в Системе. Вы будете созерцать через действие. Вы полностью готовы к созерцанию.

Ваш прототип — молчаливое, не влияющее на Систему, но рефлексирующее большинство. Главное ваше преимущество — скорость распознавания сути событий. Но это и главная ваша уязвимость. Так нужно для качественного созерцания и чистоты тестирования. Если зафиксировали, назовите кодовое слово.

— Ок.

— Помните, что вмешаться в деятельность Системы у вас не получится. Вы действуете строго в Системе. Идете строго по запрограммированному маршруту.

Изменить Систему не получится. Любая такая попытка будет купирована еще до того, как вы решите допустить даже малейшую мысль о вмешательстве. Вмешательство в процесс функционирования локальных моделей за пределами Системы порицается, но не запрещается, если параметры Системы за пределами модели после этого не меняются. Только помните, что каждый такой шаг нужно сопровождать своими размышлениями. Нам должен быть понятен ваш мотив. В противном случае ваша миссия провалится, а Система «откатит» ваше сознание до ноля. Если зафиксировали, назовите кодовое слово.

— Ок.

— Также помните, что вмешательство в функционирование локальных систем увеличивает вероятность того, что вы застрянете в одной из альтернативных реальностей. Вы оставите там свое сознание. Если зафиксировали, назовите кодовое слово.

— Ок.

— Вы готовы отправиться по маршруту 2043/1995/1917? Если зафиксировали и готовы, скажите кодовое слово.

— Хорошо.

— Вы знаете, что перед маршрутом следует настройка? Если знаете, скажите кодовое слово.

— Знаю.

— Теперь вы готовы к настройке. Запомните, что только после этой сложной процедуры начнется маршрут 2043/1995/1917. Во время настройки вашей переменной присвоят имя. Сама процедура может смутить, но это нормально. Не бойтесь абсурда. За ним последует настоящий маршрут. Если нет вопросов, назовите кодовое слово.

— Нет.

— Ответ неполный.

— Вопросов нет.

— Объект готов к настройке.

За месяц до эксперимента. Коридор

Двое в черных одеждах шли по широкому, бесконечно длинному, безлюдному и светлому коридору. Мягкая обувь, в которую были облачены ноги идущих, почти полностью приглушала их шаги. Этот коридор, как и другие такие же коридоры лабиринта под названием «Служба по борьбе за сохранение реальности», знал истинную цену тишины. Ту цену, о которой не ведали живые существа даже самого высокого уровня. Например, те двое, которые сейчас шли по коридору.

Стертый до идеально гладкой поверхности мрамор на полу отражал бледный свет светодиодных панелей, встроенных в потолок. Создавалось такое ощущение, что двое в черных одеждах не ступали по камню, а парили, поднявшись над ним на несколько сантиметров. Но эта красота являлась лишь побочным эффектом тотальной функциональности и ничем более.

Штабс шел немного впереди, быстро перебирая маленькими ножками. Гавродский немного отставал, хотя казался выше и шагал шире. Одежда начальника Службы по борьбе за сохранение реальности была идеальной до такой степени, какую только можно себе вообразить. Ни единой морщинки на строгом костюме цвета забытых черных тонов, который и не облегал, и не висел мешком. Наряд выгодно подчеркивал те немногочисленные достоинства фигуры, коими чиновника наделила скупая природа, отлично скрывая тьму недостатков.

Лицо Штабса казалось таким же идеально ухоженным, как и костюм. Кожа безупречна. Волосы уложены так, словно сами выбрали, где прилечь, создав идеально подходящую к этому лицу прическу. Один раз своей неестественной белизной сверкнули его зубы, которые сияли во время редчайших улыбок, что могли наблюдать только избранные. Этот идеальный фон, служивший ширмой для многочисленных встреч с повседневностью, портили только глаза. В них было что-то несовершенное, грустное и временами растерянное.

— Вы же понимаете, к чему это приведет? — шепотом наседал Гавродский, пытаясь уловить на лице начальника Службы хотя бы намек на сомнение. Но на нем ничего не выражалось, кроме повседневной сосредоточенности.

— Вы драматизируете, — спокойно парировал Штабс, не глядя на своего собеседника. Годы изматывающей работы на самом высоком уровне власти давно приучили его к тому, что даже малейшая эмоция является роскошью, которую себе могут позволить лишь те, кто еще наивно верит в личное. В Новом государстве грань между этой верой и административным правонарушением почти не считывалась. — Повторюсь, вы драматизируете.

— Нисколько. Вы ведь понимаете, что он — последний. Больше нет никого. Не осталось. Всех стерли. Потеряв его, мы потеряем этот навык. Да, сейчас навык вне закона, но кто знает, как развернется жизнь. Это своего рода «краснокнижное животное», которое мы обязаны сохранить.

— Еще предложите создать ему условия для размножения с последующей передачей потомкам своих разрушительных навыков и умений, — все так же глядя куда-то вперед, произнес Штабс, немного сморщившись.

— Вы же знаете, что я прошу совершенно о другом. У нас есть великолепный шанс понять мотивацию тех, кто отсюда сбежал. Без этого невозможно совершенствовать Новое государство, — Гавродский повысил уровень голоса до громкого шепота. Он прекрасно уловил, что чиновник не ответил на его доводы, а лишь примитивно уклонился от вопроса, искусственно усложнив ситуацию. Ученый наблюдал этот прием на сотнях совещаний, на тысячах встреч, которые сливались в одно бесконечное собрание, где люди говорили и говорили, а по сути, не произносили ничего.

Но здесь и сейчас, в этом бесконечном коридоре, где каждый шаг каждого идущего просчитывался на десятилетия вперед, где каждый кубический метр пространства всем своим видом мог подтвердить свое математическое обоснование, этот прием казался особенно убогим и циничным в этой своей убогости. Штабс был способен на большее, просто совершенно не хотел распыляться перед своим собеседником.

— В 2080 году, когда была создана первая идеальная реальность, мы думали, что решили главный вопрос, — чиновник все-таки сжалился над ученым и продекламировал заученный текст, который не нуждался в каком-то осмыслении. — Мы думали, что люди будут благодарны за спасение от собственной разрушительной природы. Мы показывали им реальность, свободную от страдания, от боли, от той ужасной неопределенности, которая давила на них столетиями, превращая жизнь в сплошное животное выживание, пусть и прикрытое красивыми картинками. Мы выпотрошили социальное животное и достали из него рационального агента, для которого создали совершенное состояние, где даже смерть — это переход на более качественный уровень. Казалось, что еще нужно?

Говорящий резко остановился и впервые за все время пути посмотрел в лицо Гавродскому, но не в глаза.

— Наша выверенная до идеала статистика показывала, что уровень счастья вырос на семьдесят два процента, что уровень агрессии упал на девяносто пять процентов, что люди живут лучше, любят лучше, спят так, как раньше им и не снилось. Продуктивность выросла на тысячу триста двадцать семь процентов за пять лет. Рабочее время сократилось до четырех часов в день. Количество выходных выросло до четырех в неделю. Смерть была побеждена. Мы создали рай.

— Поверьте, что поначалу все так и думали, — спокойно втиснулся в монолог чиновника Гавродский. — А потом что-то сломалось. И мы все должны понять, что это было. Избавившись от последнего «навигатора», Новое государство потеряет эту нить.

— Сейчас нельзя точно сказать, сломалось ли что-то или нет, — возразил Штабс. — Возможно, мы вошли в затяжной период адаптации, а человеческое сознание просто приспосабливается к новым условиям. И через одно или два поколения никто и не вспомнит про сегодняшние проблемы. Новое государство признало, что программа по сравнительному анализу реальностей оказалась ошибкой. Нельзя со школьной скамьи, со старших классов, показывать молодежи, как жилось раньше, даже в отреставрированном под наши задачи виде. Этот мрак некоторые начали воспринимать как запрещенную романтику.

— Соглашусь, что маршруты, в том виде, в каком их прокладывали, могли являться ошибкой, — согласился Гавродский. — Их создали, чтобы показать контраст, но этот контраст стал манить, пробуждая давно забытые чувства, обнажая несовершенство… несовершенство… Как бы выразиться так, чтобы потом без последствий…

— Несовершенство созданного нами рая? — прервал чиновник. — Вы это хотели сказать, но не решались?

— Именно.

— Когда молодые люди возвращались после маршрутов, — продолжил Штабс. — Когда они, даже в роли созерцателей, а не участников, наблюдали за жизнью своих предков, которые голодали, мерзли, убивали и сами умирали, грабили, уничтожали, эти подростки чувствовали подвох. Школьники смотрели на идеальный мир и видели в нем только искусственно созданную оболочку, как им, конечно, казалось. Мы-то с вами знаем, что сегодня это единственно возможная реальность. Но дети смотрели на порядок и видели в нем клетку. Парадокс!

Штабс несколько секунд помолчал, позволяя своим словам достигнуть цели.

— Потом начали происходить странные вещи. Сначала некоторые дети перестали возвращаться с маршрутов. Системы отключения не срабатывали. Или срабатывали, но дети не хотели выходить обратно. Вы же помните?

— Безусловно.

— Потом число таких случаев стало расти. Пришлось прибегнуть к созданию отрядов общественных наблюдателей из взрослых, но взрослые тоже стали пропадать. Как говорят материалы расследований, случалось это вполне осознанно. Пришлось экстренно свернуть программу. Вы же помните эти кризисные времена?

— Очень хорошо.

— Но я продолжу напоминать, — впервые позволив себе эмоцию в виде легкого раздражения, заверил Штабс. — Часть создателей маршрутов, так называемых «навигаторов», просто исчезла, не подчинившись законному требованию прибыть на переподготовку.

Впереди показалась еще одна дверь, она вела в большой зал, где обычно собирались все высокопоставленные руководители Службы. Но Штабс остановился перед ней, положив свою ладонь на ручку и не открывая.

— А потом мы узнали о подпольных навигаторах. О тех, кто мог не только двигаться по запрограммированным маршрутам, но и создавать свои, авторские. Делать их более реальными, более притягательными. Мы узнали, что они работают на черном рынке, продавая свои услуги всем желающим. И тогда началась настоящая катастрофа. Запретный плод сводил граждан Нового государства с ума. Люди стали пропадать тысячами. Мы впервые за десятилетия столкнулись с терроризмом. С похищением людей. Вы ведь это тоже хорошо помните?

— Прекрасно помню, но хочу заметить…

— И мы начали контртеррористическую операцию, — перебил его Штабс. — Новое государство показало, что за преступлением всегда следует справедливое и соразмерное наказание. Мы выловили всех, а теперь поймали даже его.

— Его дело отличается от всех остальных…

— Чем же?

— Он никого не водил по своим маршрутам и уж тем более не брал никаких денег. Он всегда ходил сам.

— А потом про его маршруты узнавали. Там такие маршруты были, Гавродский. По ним хлынули толпы беглецов. Вы же это помните?

— Помню.

— Это хорошо. Потому что лично я не собираюсь повторять эти ошибки. Жаль только, что вынужден делить власть с совещательным органом, который там уже все решил. И решил в положительную для вас сторону.

Гавродского на несколько секунд бросило в небольшой жар, сердце застучало, как после интенсивной пробежки: «Неужели».

Штабс резко отворил дверь.

За месяц до эксперимента. Зал

За дверью простирался огромный зал, в котором с полдюжины человек сидели за столом из блестящего материала. Чиновник прошел и занял свое место в центре стола. Гавродский присел почти в самом конце, напротив таблички со своим именем. Здесь расположилась и другая ученая братия.

— Господа, — начал Штабс. — Сегодня будет решаться очень важный вопрос. Уверен, что с повесткой все ознакомились — вчера вам направляли материалы по этому проекту. Сегодня мы должны решить, какое наказание применить к последнему «навигатору». С решением суда каждый из вас тоже знаком. Теоретически, мы должны инициировать протокол утилизации, согласно постановлению № 2091 от 2091 года.

Один из мужчин, лысый и грузный, поспешил кивнуть. Это был Блат, который отвечал за программу стабилизации сознания. Все остальные уперлись в экраны, которые перед каждым были вмонтированы в поверхность стола. Сейчас эти чиновники имитировали интерес к деталям повестки.

— Но у нас есть проблема, — произнес Штабс, и в его голосе послышалась некоторая неуверенность. — О ней вам расскажет наш коллега Гавродский.

— Проблема в том, что он последний, — ученый встал и почувствовал, как тут же начал потеть от стресса, вызванного вниманием десятков пар глаз, обращенных к нему. — Уважаемые участники совещания, дело в том, что все его знания, вся техника и все технологии, которые позволяли создавать уникальные и сложнейшие маршруты, попадать в альтернативные реальности высокой степени детализации, — все это находится только в его голове. Если мы выполним протокол утилизации, то уничтожим не только человека. Мы уничтожим последний источник информации, способный ответить на главный вопрос: почему люди уходят из Нового государства в неизвестные им миры? Почему они предпочитают страдание удобству и комфорту? Почему смерть кажется им более живой, чем идеальная жизнь с переходом на новые уровни совершенства?

Женщина с короткими каштановыми волосами, которую звали Мария, поправила свою офтальмологическую оптику, выполняющую исключительно декоративную функцию.

— Это не наша задача, коллега, — произнесла она холодно. — Наша задача — работать над совершенствованием собственного мира, а не рисковать им ради познания других реальностей, построенных с неизвестными целями.

— А если наша безупречная система разрушается именно потому, что мы ее не до конца понимаем? — парировал Гавродский, выйдя из-за стола. Это было нарушением протокола, но он почувствовал, что момент требует отступления от процедуры. — Если мы создали машину, которая пожирает саму себя не из-за дефекта, а из-за нежизнеспособности ее архитектура с самого начала?

С десяток голосов в зале охнули.

— Господа, зачем мы разыгрываем этот пустой спектакль, — раздался спокойный и бархатный голос. — Здесь нет редакторов медиа. Здесь только мы. Совещание — закрытое и секретное. Тем более, накануне все изучили доводы коллеги Гавродского и провели репетицию голосования.

Говорил Барклай, председатель Совещательного органа власти при Службе по борьбе за настоящую реальность: высокий, широкий и грозный мужчина.

— Виктор Михайлович, я понимаю, что в результате преступной деятельности этих террористов год назад пропала ваша дочь… — вклинился Штабс.

— Год, два месяца и пять дней назад, — резко перебил его Барклай.

— Хорошо, пусть будет так, — согласился Штабс. — Но это не дает нам никакого основания идти на серьезный риск.

— Моя дочь здесь не причем. Речь идет о судьбе Нового государства. Не передергивайте, пожалуйста. Дайте ученому закончить свою мысль, — Барклай повернулся в сторону Гавродского. — Продолжайте.

— Я предлагаю альтернативу, — произнес Гавродский, вернувшись за стол, но продолжая стоять. — Вместо утилизации мы можем провести эксперимент. Мы отправим создателя маршрутов по новому маршруту, но лишим его памяти. Навыки оставим только на подсознательном уровне. Со временем я стану неотъемлемой частью его сознания. Мы с коллегами год назад создали соответствующую технологию и успешно испытали ее на других навигаторах в лабораторных условиях. Технология отлично себя показала. Эксперимент будет проходить под пристальным вниманием группы наблюдателей, которых назначит Служба по борьбе за настоящую реальность.

— В каком смысле вы станете частью его сознания? — спросил кто-то из чиновников.

— Я буду неявно управлять создателем маршрутов.

— Это самоубийство, — произнес кто-то на другом конце стола. — Вы будете работать вместе с человеком, в мозгу которого живут силы, которые он сам больше не контролирует. Вы доверитесь системе мониторинга, которая может отказать в любой момент. Вы войдете в альтернативную реальность, в одну из самых опасных. Я внимательно изучил материалы. Это бред.

— Это научный эксперимент, который с высокой долей вероятности принесет нам понимание того, что мотивирует людей на исход из Нового государства.

— Мотивы навигатора, — произнес кто-то так медленно, словно вспоминал слова из стихотворения, которое еще вчера вечером зазубрил наизусть. — Вы считаете, что если мы поймем мотивы последнего навигатора, если мы проникнем в его сознание через маршрут, то мы сможем что-то исправить? Что мы сможем предотвратить следующий кризис?

— Именно.

— Господа, напоминаю, что общественные обсуждения прошли вчера. Сегодня у нас формальная часть. Давайте начнем голосовать, — раздался голос Барклая. — Кто выступает «за» предложение Гавродского?

Вверх взлетел первый десяток рук. Потом к ним присоединилось еще столько же. Остальные руки поднимались не так быстро, словно им мешала гравитация, но поддерживающих проект становилось все больше.

Через десять секунд только несколько рук так и остались без движения.

— Кто воздержался?

Взлетело три руки.

— Кто против?

Четверо подняли руки. Среди них был и Штабс, который тихо сказал:

— Бог нам всем судья, господа.

— Эксперимент одобрен, — объявил Барклай. — Гавродский, у вас есть месяц на подготовку и еще месяц на проведение самого эксперимента. Группу комплектуете вы. Ответственность полностью на вас.

— Наблюдательный совет буду утверждать я, — сухо предупредил Штабс.

Один. Настройка

В глазах плясали сплошные кровавые мальчики... Или девочки? Может быть, мальчики танцевали вместе с девочками. Сложно было разобрать. Виднелись только дергающиеся силуэты, выплясывающие в диком танце. Однозначно — кровавые, а кто там — мальчики или девочки — уже не так важно. Главное, что танец не обещал ничего хорошего.

Усатый человек в стандартной для новой реальности форме стоял напротив. Ранее люди в такой же форме вели его по коридору, потом вниз по ступенькам. По пути они отвесили несколько тычков в бок и передали следователю по особо важным героям. Усы тому не шли, поэтому активно отвлекали внимание от других особенностей лица, делая эти особенности неприметными.

Сейчас, спустя полчаса, усатый стоял напротив него и довольно улыбался. Оскал наслаждающегося садиста обнажал готовность продолжить свое нехитрое развлечение. Слегка безумные черные зрачки только подтверждали неотвратимое. Руки усатого по локоть поросли жесткими черными волосами. Казалось, что эти волосы когда-то опали туда с полысевшей головы и отлично прижились. Костяшки пальцев у человека с усами покраснели от крови. Чужой.

Полумрак помещения в процессе решительной осады сосредоточился вокруг тусклого света лампы, ожидая, что та сама когда-нибудь погаснет. Кирпичный подвал кирпичного здания отдела по борьбе с героями устал от однообразия картин. Каждый день смотреть, как кого-то месят и замешивают, — дрянь, а не спектакль.

— Твой пятилетний сын донес на тебя, мразь, — усатый осторожно, чтобы не запачкать чужой кровью форму, подворачивал непослушный рукав.

— У меня нет сына, — вяло ответил он, продолжая наблюдать за танцем кровавых детишек в чужих глазах.

— У нас каждый несовершеннолетний и взрослый друг для друга — дитя и родитель.

— Хорошо, — он сплюнул кровавой слюной в сторону. — Скажите, может, у меня здесь есть и другой ребенок, который оправдает своего отца?

— Шутим? — взбодрился усатый.

Подозреваемый еще не успел ответить, как увидел летящий в нос кулак, густо усеянный черными волосами. Скорость у кулака была отменной. Долго наблюдать не пришлось. В момент, когда кулак рассыпался на мелкие искры, тело подозреваемого, уже достаточно обмякшее, не очень плавно расстелилось на холодном кирпичном полу. Бьющий опять удивил своим снайперским расчетом: после удара «мишень» оказалась на полу, а стул устоял.

— За такие шутки, падла, в черепе промежутки! — присевший рядом усатый обрызгал его лицо вылетающей из открывающегося рта слюной, обильной и воняющей проблемами с желудком. — Еще втащить?

— Отдохните… — выплюнул он вместе с кровью.

— Теперь сел на стул, псина, и отвечай на вопросы! — крикнул усатый, выпучив лопнувшие капилляры глаз.

— Помогу, чем смогу, — успокаивающе заверил он, с трудом собирая свое тело с пола во что-то более цельное и способное встать.

— Всем ты мне поможешь. Всем, падла, — шипел следователь по особо важным героям, пока подозреваемый пытался собрать остатки сил и подняться.

В какой-то момент усатому надоело смотреть на жалкие попытки рыхлого тела. Тело старалось собраться с силами для решительного штурма стула, но старания приводили только к нелепым рывкам без каких-либо осязаемых результатов. Поэтому следователь подошел. Огромным ковшом руки схватил подозреваемого за шиворот и легким движением швырнул на прежнее место. Стул зашатался, но опять устоял.

— Благодарю вас, — проглатывая некоторые звуки, произнес он с такой интонацией, которая не должна была ни в коей мере повлечь за собой тридцатый или сороковой полет кулака в его сторону.

— Благодарности свои прибереги для подельников, гнида геройская. Рассказывай… говори по существу, когда решил стать героем? Почему решил стать тварью, опасной для обычной жизни типичных господ? — Усатый облокотился мощными руками о крышку стола и практически касался его лба своим носом, который имел форму чего-то среднего между картошкой и несуразностью. — Еще раз: когда ты решил стать героем?

— Никогда не решал стать… Я не герой… — как-то неубедительно начал он. — Если честно, то мне сейчас страшно и во многих местах больно. Какое в этом геройство?

— Конечно, ты не герой. Ты — хуже! — следователь по особо важным героям сопел, как персонаж, который втягивал ноздрями землю в каком-то из припевов или куплетов одной старой песни. — Ты — героический герой.

— Кто? — он хотел сопроводить этот вопрос еще и уместным в этой ситуации матом, но вовремя сдержался.

— Не лепи из себя девственницу, мразота! Ты — героический герой. В доносе пятилетнего сопляка говорится, что герой героически пытался… Дальше засекречено.

— Что пытался? Почему героически?

— Говорю же, засекречено! — кричал усатый, опять опрыскивая его лицо обильной слюной, отдающей гнилыми зубами. — Ты мне лучше скажи, что такого героического собирался сделать, а, герой?

— Приведите этого пацана, пусть при мне все расскажет. Или хотя бы намекнет, что имел в виду. Мне же нужно понимать суть обвинения…

— Никого я тебе не приведу. Сопляк уже в колонии. Дети у нас отвечают за отцов и матерей. Твой сын во всем сознался…

— В чем, во всем?

— В том, что он геройский сын.

— Идиотизм, — прошептал он себе куда-то в ноздри.

— Что ты там вякнул? — занося кулак, поинтересовался следователь.

— Говорю, что ничего не понимаю… Я даже не знаю, кто я. Не знаю, как тут очутился. Ничего не знаю…

— Ну все, падла. Сейчас буду бить, пока лицо в кашу не превратится…

Намерение усатого было отложено твердой и жилистой рукой, которая открыла массивную железную дверь подвального помещения. На пороге появилось холодное, усталое и властное лицо. Остроносый, лысеющий и лопоухий руководитель посмотрел на усатого так, будто уже расстрелял.

— Чепушненко-Чалый, ты что здесь творишь, морда?

Сказать, что усатый был шокирован происходящими событиями, — ничего не сказать. Его недалекое и свирепое выражение лица сейчас стало безвозвратно тупым и извиняющимся.

— Я… Я…

— Тупая свинья, — тихо и угрожающе поставил диагноз вошедший. — Ты что мне тут с господином устроил?

— Господин, Пьер, я действовал… Действовал по протоколу… — нелепо заскулил усатый.

Вошедший приблизился к подозреваемому и внимательно осмотрел его лицо, а потом театрально покачал головой и тихо произнес, не отрывая взгляда от мастерски нанесенных тому увечий:

— Господин незнакомец, даю вам слово, что наш сотрудник ответит за весь ущерб, который причинил вашему лицу и телу. Со всей ответственностью ответит. По закону. А закон у нас такой, что все по нему отвечают… Впрочем, вы и сами это на себе почувствовали.

— Даже не знаю, что сказать… — выразил он свою растерянность.

— Поберегите силы, вам они сейчас понадобятся, чтобы встать и пойти со мной, — неожиданно ласково проговорил лопоухий. — У вас получится встать и пройти?

— Я попробую, — растерянно проговорил он.

— Если не получится, то морда вас отнесет…

— Пожалуйста, не надо морды… То есть следователя… Я сам… Я постараюсь…

— Хорошо, как скажете, — быстро согласилось холодное, усталое и властное лицо. — Пойдемте за мной. У меня для вас очень хорошие новости. Там есть и плохая, но остальные — великолепные. Пройдемте, господин неизвестный.

Два. Восстановление

— Немедленно включайте процедуру восстановления! — робость Гавродского переросла в крик.

— Заткнитесь вы…

— Я-то заткнусь, но последний навигатор по альтернативным реальностям сейчас погибнет в той, что плели ваши подрядчики! Это провал дорогостоящего эксперимента, который даже не успел начаться! — ученый сам удивился своей смелости. — Нам нужно понять, как работает его мозг, как он строит маршруты, как переносит сознание, как у него получалось вести за собой остальных! Если он погибнет, то мы ничего этого не узнаем! Вы это понимаете?

— Черт с тобой! Включить процедуру восстановления…

…………………………………………………

Он не помнил, как шел по коридору, как двое сотрудников в типичной для новой реальности форме помогли ему подняться по ступенькам. Потом был еще один коридор и еще одни ступеньки. Наконец, появился кабинет лопоухого начальника. Затхлость ударила в ноздри, а богатое убранство — в глаза.

Как же было приятно оказаться в мягком кресле. Правда, боль отпустила лишь на несколько мгновений, а потом поперла в лобовую атаку со всей своей обжигающей мощью. Он даже в какой-то момент вскрикнул, а сознание приблизилось к той черте, за которой только темнота.

— Тихо, тихо, господин неизвестный, — со знанием дела успокаивал лопоухий. — Сейчас сестричку позовем, сестричка вам укольчик сделает. Вы только не помирайте здесь. Нельзя здесь. В другом месте можно, а здесь нельзя, — лопоухий посмотрел куда-то в пустоту справа и с пугающим шипением выпустил слова. — Ну, морда, ну, держись у меня.

— Спасибо… Но почему я здесь? И кто я? — он не особо понимал, сказал ли это вслух или просто произнес про себя.

— Не волнуйтесь, последнее дело о таком переживать. Сейчас о другом поговорим, — усталый начальник подошел к красивому серванту, достал графин с коричневой жидкостью и два стакана. — Мы сейчас выпьем коньяка — такого здесь больше ни у кого нет.

— Это было бы хорошо, — мечтательно протянул он, подумав, что после коньяка неплохо было бы поспать, сбросив с себя куда-то во тьму ночи весь творящийся здесь кошмар.

— Конечно, хорошо. Я бы даже сказал — прекрасно, — лопоухий налил коньяка в стаканы так, чтобы они наполовину были полны, и один протянул ему. — Угощайтесь, неизвестный господин. На здоровье.

Он попытался глотнуть, но тут же сморщился, негромко вскрикнув. Окровавленные губы обожгло огнем. Всю голову как током пронзило.

— Ой, что же это я, — встрепенулось холодное, усталое и властное лицо. — Сейчас, сейчас… У вас же губы в фарш. Ими же пить больно… Сейчас, сейчас… Держите трубочку.

— Асио, — вместо «спасибо» смог сказать он. Губы горели.

— Не за что, господин неизвестный. Вы не волнуйтесь, морда свое получит. Расстреляем. Может, уже расстреляли, не помню своего приказа. Про него забудьте.

Через трубочку он без ненужных прелюдий и пауз пропустил внутрь все содержимое стакана. Боль от предыдущего ожога немного притупило приятное тепло, которое быстро разлилось по ослабевшему телу. Вокруг все подобрело. На минуту ему стало даже как-то хорошо в этом аду.

— Сааибо, — уже более четко поблагодарил он. — Ороший конак.

— Коньяк? — встрепенулся лопоухий. — Коньяк, действительно, хороший. Такого ни у кого нет. Только у меня. Вы расплывайтесь в кресле, размякните. Сейчас сестричка будет. А пока давайте поговорим про сплошные хорошие новости.

— Авайте, — он все еще никак не мог приспособиться к произношению всех звуков, поэтому слово «давайте» тоже выглядело неполноценным.

— Прекрасно, господин неизвестный! — лопоухий потер одну руку о другую. — Вы так внезапно появились в Либеральном государстве, что наши следователи по особо важным героям сразу поднялись на дыбы и начали расследование. Поймите, нельзя вот так брать и являться. Тем более, что вы — представитель свергнутого большинства: натурал, белый, от вас за милю несет консерватизмом и просроченными ценностями. Сейчас такие, как вы, у нас попадают в категорию официально угнетаемых меньшинств. Вот вы и легли под кувалду Чепушненко-Чалого.

— Я ничего не понимаю… — этой слабой с точки зрения поддержания дальнейшего диалога фразой он вяло подтвердил, что все еще находится в сознании.

— В вашем положении это абсолютно нормально. Даже я тут многого совершенно не понимаю. Живем ведь, поживаем как-то, ну и хрен с ним со всем остальным, — начал оправдываться усталый начальник. — Давайте перейду к сути. За вас попросил кто-то очень влиятельный. Мне эта просьба от таких людей спустилась, что хоть в петлю лезь или из дробовика стреляйся, чтобы наверняка и без шансов. Но самое интересное, что и эти люди не знают, кто ваш покровитель. Их тоже попросили люди, но уже с самого верха, с такого, что даже страшно представить, — сказав это, лопоухий загадочно кивнул куда-то в потолок. — А тех господ попросили уже совсем недосягаемые должности. И так по цепочке к неизвестной вершине. Шума вы наделали, мама не горюй, как в одном очень старом фильме говорили.

— Я не виноват…

— Конечно, это мы… Мы виноваты… Уверен, морду уже расстреляли.

— Да ладно, не надо было…

— Надо, надо, у нас этих морд, как крыс на улицах, — лопоухий поморщился и замахал руками, словно отгоняя неправильные мысли своего собеседника куда-то в сторону. — Еще одна хорошая новость — вас отпускают. Можете взять в банке деньги… в любом количестве. Наш участок потом оплатит. Там всего под 400%. Можете быть героем, даже героическим, если хотите. Всё можете. Вас тут больше никто не тронет. Мы даже охрану приставим, если нужно.

— Я ничего не понимаю… — уже находясь в полудреме, он по-прежнему силился поддержать разговор.

— Это не так страшно. Понимать — не наша обязанность. Наша обязанность — доносить… Мысли.

— И не только, — улыбнулся он.

— И не только. Запрети нашим либералам доносить, они еще революцию устроят, — сипло расхохотался лопоухий. — Отдыхайте, а я пошлю за медсестрой.

— А плохая? — сквозь темноту закрывающихся глаз и шум в ушах он все-таки смог расслышать свой голос.

— Что плохая?

— Новость.

— Сущие пустяки, — лопоухий с улыбкой махнул рукой, словно отгоняя сомнения неизвестного гражданина. — Вам всего лишь визу не дадут, поэтому через два дня нужно будет покинуть Либеральное государство.

— Это я могу… Мне у вас не нравится…

— Оно и понятно. Меньшинствам у нас никогда не нравилось, поэтому они стали большинством и теперь ненавидят другие меньшинства, состоящие из таких людей, как вы, например.

— Как интересно вы рассказываете… Но… Можно, я посплю… — уже находясь в каком-то бреду, попросил он.

— Отдыхайте, — лопоухий накрыл его чем-то мягким, но пахнущим какими-то мерзкими интимностями.

Три. Реальность от подрядчиков

Он не знал, сколько проспал. Вероятно, долго, потому что очнулся уже в кровати. Кровать находилась в комнате, уменьшенной до минимально возможной площади и похожей на какой-то элитный клоповник. Повсюду расположился бесполезный хлам, годный лишь для создания красивых фотографий, которые потом публикуют всем врагам и друзьям назло.

Незнакомый господин встал. На удивление, тело почти не болело. Недалеко от кровати, слева, к стене прислонилось небольшое зеркало. Он поднял его и посмотрелся. На лице осталось лишь несколько шрамов, даже синяки почти сошли. Но самое главное — лицо у него было совершенно не геройским. Это такой тип лица, которое увидишь на улице и не запомнишь. «Получается, зря били?» — подумал он. — «И что такого плохого они нашли в геройстве?»

Его неприметное лицо продолжало маячить в отражении зеркала, пока робкий стук в дверь не заставил оторваться от созерцания и раздумий.

— Господин неизвестный, могу ли я войти? — послышался в коридоре неуверенный мужской голос.

— Наверное, можете, — так же неуверенно ответил он.

На пороге образовался худощавый, длинноволосый и прыщавый парень лет двадцати пяти. Одет в мешковатую одежду, на руках какие-то фенечки, на остром носу — очки, в правой ладони — мобильный телефон, на ногах — бесформенная и безразмерная обувь.

— Доброе утро! Меня зовут Исайя, — парень растянул лицо в улыбке, натянутой, неестественной и неуместной. — Меня отправили вам в помощь на весь сегодняшний день. Можете располагать мной, как захотите.

— Мне же дали два дня, — вспомнил он.

— Один вы проспали после укольчика. У нас хорошие укольчики. Живительные.

— Ничего себе…

— Вы голодны?

— Очень.

— Пойдемте в один из местных пабов. Здесь недалеко. Одевайтесь.

— Не скажете, где моя одежда? — на нем были только трусы и майка.

— Ее сожгли вместе с другими вещественными доказательствами, — Исайя заговорщически «прикрутил» громкость своего голоса. — После вашего появления здесь поднялся такой шум. Сплошные расстрелы виновных. Даже на время приостановили программу борьбы с героями — врагами Либерального государства. Такого у нас никогда не случалось. Теперь всё сжигают, подтирают, выносят, хоронят, прячут, ликвидируют, демонтируют, уничтожают. Такой вот вы — парадокс.

— Как уже неоднократно повторял, я не знаю, кто я и тем более не знаю, откуда…

— Это не по моей части, — пугливо перебил его парень. — Закроем тему. По этому вопросу вам потом все объяснят, когда выезжать будете.

— Но хотя бы скажите, как быть с одеждой? Не в трусах же мне идти, — он указал на свой минималистичный наряд.

— Конечно! — хлопнул в ладоши парень. — Вам все уже подготовили. Загляните в шкаф.

Он открыл шкаф, который по размерам больше напоминал комод. На единственной полке нашел аккуратно сложенную клетчатую рубашку, которую прикрывала ковбойская шляпа. Рядом лежали джинсы, в которые уже заботливо вдели кожаный ремень с огромной блестящей бляхой. Под полкой расположилась пара ковбойских сапог из змеиной кожи.

— А другого нет? — без всякой надежды уточнил он.

— За такие наряды, какие были на вас, в Либеральном государстве могут и ножом в подворотне пырнуть, — объяснил Исайя и посмотрел на сверкнувший экран мобильника, который держал в руках. — Пожалуйста, одевайтесь! У нас не так много времени.

При помощи серии простых и неуклюжих движений он облачился в этот шутовской наряд, отбросив всякие предрассудки. Смущало только отсутствие носков и присутствие ковбойской шляпы.

— Можно мне без нее, — он указал на головной убор уродского вида.

— Никак нельзя. Так вы нарушаете цельность образа, а значит, и законы Либерального государства.

— Черт…

— Пойдемте. Нас ждет Пориш.

— Пориш?

— Раньше наше Либеральное государство было частью района города Пориш. Сам город был частью Фракции, — затараторил Исайя. — Но об этом нам можно поговорить по дороге. Пойдемте же.

Они пешком спустились с восьмого этажа по старой винтовой лестнице, проходя вдоль разрисованной всякой дрянью облупленной стены. Затем открыли пахнущую мочой массивную деревянную дверь и очутились на улице.

Четыре. Адаптация

— Он уже давно все понял и строит план побега, — голос Гавродского окончательно потерял прежнюю робость.

— По нему не скажешь.

— Потому что он делает все для того, чтобы вы именно так и думали.

— У нас на этом отрезке есть план «Б».

— К сожалению, ваш подсадной сообщник — сплошная банальность, состоящая из штампов и стереотипов… Объект даже под препаратами не станет делиться с ним тайнами построения маршрутов.

— У нас все под контролем, не мешайтесь… Идите и покурите, что ли.

— Я не курю.

— Выпейте.

— Я просто выйду… Но знайте, что он уже сбежал от вас, хоть вы этого пока еще не видите, — ученый быстро вышел. Никто не собирался его удерживать. В Новом государстве ученые были сродни историческим зданиям в центре города — средств на содержание нет, но и снести пока не решаются.

Гавродский бежал по коридору. Он окончательно понял, что эксперимент превратили в формальность. Совещательному органу власти при Службе по борьбе за сохранение реальности указали на его место. И лично Барклаю указали. Чиновники превратили эксперимент в фарс. Но у ученого имелся свой план «Б», который встряхнет это болото. Может, не сейчас, может, через десятки лет, но обязательно встряхнет и даст этому болоту последний шанс.

Гавродский не знал, что это именно Барклай нанес удар по безупречной Системе. Сыграл на опережение, запустив настоящий эксперимент.

…………………………………………………

Исайя вышел из подъезда первым. Спутник следовал за ним, но не успел сделать и двух шагов, как в ноги что-то врезалось. Это был какой-то живой, мерзкий, серый ком, из которого торчали лысые хвосты.

— Осторожно, — Исайя подхватил его под руку и помог удержаться на ногах.

— Что за тварь?

— Крысиный король, — снова улыбнулся парень. — Когда крыс в канализациях и норах становится очень много, то несколько из них могут запутаться своими хвостами в узел, который уже не развяжешь. Поэтому разделиться у них не получается, а соответственно, не получается и передвигаться самостоятельно. Все приходится делать только вместе. Общество, возведенное в абсолют.

— Получается, что у вас очень много крыс?

— Верно. Крысиный король — символ культа потребления, которым мы все очень гордимся, — Исайя вновь растянул на лице широкую улыбку.

Еще три таких же клубка из крыс пролетели в паре метров. Казалось, что на некоторых участках улицы этих тварей перемещалось в разные стороны больше, чем людей. Он остановился, чтобы как следует осмотреться.

Улица была похожа на красотку, которая всю ночь пьяной проспала в сточной канаве. Теперь же девушка стояла перед дверьми родительского дома в нерешительности: грязная, вонючая, отталкивающая, но все еще красивая.

Здания выглядели как местные сумасшедшие: смотреть издалека любопытно, но подходить к ним не хотелось. Вокруг пахло дорогими духами и канавой, в которой всю ночь пролежала красавица. Небо казалось голубым, солнечным и приветливым. Кругом раскинулись газоны и прочая пышная зелень. На каждом шагу встречались кафе, рестораны, магазины, люди, крысы, вонь и мусор.

Вокруг распространился шумовой фон, сплетенный из разговоров, звука неспешных шагов и крысиного писка. Что-то во всей этой атмосфере настораживало. Складывалось ощущение, что пытаются завести не туда.

В памяти мелькнули слова: «ложная», «абсурд», «настройка». Но продолжить копаться в этом он не смог. Вдруг на улицу откуда-то из-за угла вылилась толпа агрессивных, чумазых и грязных людей. Они громили витрины, поджигали редко торчащие из асфальта автомобили, что-то пели на незнакомом языке. Все вместе сливались в одном динамичном, диком и пугающем танце.

— А вот и наши радикальные либералы, — Исайя помахал толпе, в ответ в него что-то полетело — кусок кирпича ударился в стену в полуметре от них. — Поздоровались, теперь можно зайти в паб, чтобы переждать.

Помощник показал на какую-то подворотню. Узкая мощеная кишка вела в тупик, который полностью окружили стены без всякого намека на двери или окна.

— Где паб? — поинтересовался он.

— Забыл сказать, у нас их запретили, — смущенно потер лоб Исайя. — Поэтому предлагаю просто немного постоять здесь, а потом продолжить путь.

— Кто запретил?

— Радикальные либералы. Они считают, что из пабов на улицу выходит сплошное насилие.

— Зачем же вы мне тогда про паб сказали, если у вас они запрещены?

— У нас часто слова расходятся с делом, — Исайя отвернулся к стенке. — Но это только в целях создания идеальной картинки.

Он уже ничему не удивлялся. Со всех сторон на него наступал форменный абсурд, который оседлал бессмыслицу. В памяти опять мелькнули слова. На этот раз три одинаковых: «ложная», «ложная», «ложная». Незнакомый господин вместе с нарастающим раздражением почувствовал и что-то наподобие уверенности в себе.

В этот момент у Исайи в кармане зазвонил мобильный. Помощник поднес телефон к аккуратному уху: «Слушаю… Со мной, конечно… Так… Вас понял… Сделаю… Хорошо… У нас все отлично… Сейчас будем… Мы рядом».

Договорив, Исайя повернулся к нему все с той же формальной улыбкой:

— Нам нужно срочно прибыть в миграционную службу. Там вас ждут.

Они вынырнули из подворотни на улицу и повернули направо. Вскоре Исайя остановился у маленькой черной железной двери, которая возвышалась на декоративных ступеньках.

— Вот мы и на месте. За миграционной службой заканчивается граница Либерального государства.

— А где она начинается?

— У дома, из которого мы вышли.

— Всего одна улица?

— Зато какая! — Исайя поднял палец вверх. — Это всё последствия кампании против укрупнения стран. Радикальные либералы добились того, чтобы многие, и без того небольшие государства, раздробили: конечно, не в политическом, а в территориальном плане. После этого полученные части нужно было еще раздробить, затем — еще, пока не раскромсали все территории вплоть до улиц. Нам досталась самая большая.

— Что за бред? — сморщился он и отпихнул ногой очередного крысиного короля.

— Не бред, а старый добрый либерализм. Вы просто еще не привыкли.

— Хорошо, что я здесь ненадолго…

Исайя негромко постучал в железное полотно двери, и та через несколько секунд со щелчком немного поддалась назад. Парень вдруг резко остановился на полушаге, посмотрел на него и шепотом произнес:

— Здесь я на вашей стороне и помогу выбраться, пусть вы и испытываете ко мне явную неприязнь. Осталось совсем немного до начала маршрута. Мы сошли с ложной тропы. Это такая гадость, что совершенно не замечаешь, как свернешь и заблудишься насмерть, — помощник посмотрел в его глаза своими расширенными зрачками. — Но после настройки в Либеральном государстве вас будут ждать сложности, которые пострашнее всякого усатого следователя, запомните…

Пять. Побег

— Черт, а где эта заноза в моей заднице?

— Кто, сэр?

— Ученый?

— Их здесь много, сэр.

— Кого?

— Ученых, сэр.

— Мне нужен чертов куратор проекта! Где он?

— Мы его ищем, сэр.

— Ищете?

— Его нет на территории научного центра, сэр!

— Срочно проверить палату с телом навигатора! Срочно!

— Есть, сэр!

…………………………………………………

Исайя рукой оттолкнул дверь, и они вошли внутрь здания. Идти далеко не пришлось. Сразу же на первом этаже, рядом с лестницей, стоял стол, за ним — стул. На стуле сидел плотный и хмурый человек неопределенного возраста с кудрявой головой цвета спелой ржи.

— Господин следователь по миграционным вопросам, рад приветствовать! — раздался высокими нотами своего голоса на все помещение Исайя и указал на своего спутника. — Вот, знакомьтесь, это неизвестный господин, который уже буквально целая знаменитость в нашем небольшом, но гордом государстве.

Следователь набросил на свое лицо ту же фальшивую формальность в виде широкой улыбки, встал, раскинул руки в стороны, словно сейчас собираясь обнять воздух:

— Неизвестный господин, у меня для вас отличные новости! Ввиду того, что мы никак не смогли выяснить вашей личности, мы ее вам присвоим.

— В смысле? — остановился он у самого стола и засунул руки в узкие карманы джинсов.

— Выдадим вам паспорт, — радостно объявил следователь и протянул ему сине-пресиний документ с золотыми пятнами на своей недавно отпечатанной корочке. — Откройте, насладитесь моментом.

Он открыл паспорт. На странице слева вверху была его фотография. Выглядел героически, но хуже, чем в жизни. Как будто поставили к стенке, а вместо пули из винтовки выпустили вспышку фотоаппарата. «Карась какой-то глушенный…» — подумалось ему, но мысль дальше никуда не пошла и исчезла.

Ниже, напротив ФИО вырисовывалась гордая надпись: «Герой».

На правой странице, рядом с графами: год и место рождения, красовалось «засекречено в интересах безопасности тех, кто будет проверять сей важный документ».

Эти два блаженных придурка рядом продолжали растягивать фальшь на своих плоских лицах. «Пора отсюда выбираться, пока окончательно крыша не протекла…» — подумал он и сделал вид, что всем доволен:

— Спасибо, конечно… Но что это значит?

— Хороший вопрос, — обрадовался следователь и плюхнулся на свое место. — Теперь можете везде представляться как Герой. У вас появилось гражданство. Сделать вас гражданином Либерального государства мы не можем. Радикалы… Тьфу ты… Активисты-либералы не позволят. А вот гражданином Мира — так пожалуйста. Ходите по Миру и ни в чем себе не отказывайте, ведь вы теперь его гражданин. Стройте свои маршруты даже в самые опасные места.

— А что мне делать дальше?

— Погуляйте по нашему Либеральному государству, — следователь сначала почесал свою заросшую рожью голову, а потом подпер лицо рукой. — Места у нас замечательные и чудесные.

— Я уже его весь прошел, — разочарованно отбил предложение герой. — Могу я прямо сейчас убыть из вашего Либерального государства? Если да, то в каком направлении мне идти? Что меня там ждет?

— Сейчас убыть вы не можете, еще не пришло время. Направление само выберет вас, не беспокойтесь. То есть вы его раньше сами выбрали, а теперь оно вас помнит и ответит взаимностью. Вас там ничего не ждет, и никто не ожидает. Будете везде и всюду сюрпризом.

— Мне здесь ждать или как? — вновь заводился он.

— Если не хотите гулять, то здесь, — следователь зевнул и закинул обе руки за голову, посмотрев на помощника. — Исайя вам еще нужен?

— Исайя не нужен. Гулять не хочу.

— Отлично. Ступай, Исайя, по другим делам, — следователь встал со стула, вышел из-за стола и потрепал парня по плечу, потом за щеку, затем за нос и по волосам. — Ты славно сегодня потрудился.

— Прощай, Герой, — не протянув руки, бросил Исайя и быстрым шагом вышел из здания.

Он просто кивнул, не желая тратить такой ценный ресурс, как слова, на этого странного человека. Следователь стоял молча и смотрел на него пустым и унылым взглядом.

— Так и будем стоять? — не выдержал первой пятиминутки Герой. — Где мне ждать отправления?

— Депортации, — поправил его следователь. — Формально вас депортируют за пределы Либерального государства без права на возвращение сюда.

— Пусть будет депортация. Где мне ее ждать?

— Пройдемте в комнату ожидания, — следователь кивнул головой наверх.

Они прошли на второй этаж и приблизились к единственной двери, в которую упиралась винтовая лестница. Следователь открыл дверь. За ее порогом расположились не больше шести квадратных метров пустоты, которую разбавляла раскладушка с пожелтевшим матрасом.

— Мне сюда? — только сейчас он почувствовал, как даже такая небольшая прогулка причинила сильные страдания его ногам, которые без носков томились в этих жестких сапогах.

— Именно. Ложитесь и ждите, — следователь подмигнул. — И лучше не хулиганить.

Он вошел, сзади захлопнулась дверь. С трудом и сопутствующими болезненными ощущениями Герой стянул с себя ковбойские сапоги и распластался на раскладушке, закрыв глаза. Нужно было как следует все обдумать, понять, вспомнить…

Но обдумать, понять и вспомнить не получилось. Сознание помахало рукой и скрылось во тьме, развернувшейся вокруг и всюду.

…………………………………………………

По научному центру Нового государства быстро и уверенно распространялась паника. Руководитель проекта пропал, как пропало и тело последнего навигатора по альтернативным реальностям.

Шесть. 2043. Обреченная восьмерка

Что-то сдавливало черепную коробку, как сдавливают арбуз на рынке, проверяя его на предмет качества. Потом «арбуз» начали простукивать. Причем один «покупатель» будто продолжал со всей силы давить, а второй стал бить огромными костяшками пальцев. Ощущение такое, что голова сейчас разорвется и забрызгает мучителей своим содержимым.

Давление в черепной коробке заставило его очнуться. Чувствовалось, что лицо сильно отекло. Всю правую часть головы захватили покалывания. Кто-то невидимый с садистским усердием продолжал вбивать в череп острый, ржавый гвоздь боли. Прямо в самое основание: тук-бах-тух-бах.

Дополнительным раздражителем выступил низкочастотный гул, который исходил отовсюду: из-под ног, от стен, над ним и прямо изнутри. Казалось, что звук-раздражитель вибрировал во всех внутренних органах разом. Вибрация шла по нарастающей и, когда достигла своего максимального уровня, заставила его открыть глаза.

Веки распахнулись, как крышки двух кейсов: с деньгами и «товаром», тех самых черных кейсов, которыми обменивались представители далеких от закона бандитских группировок из старых фильмов. Пальцы нажимали на замки, и крышки взлетали вверх. Именно так сейчас кто-то разблокировал и его веки.

Удивительно, но ничего особого в глаза не ударило. Свет их щадил, потому что не отличался яркостью: желтоватый, исходящий от продолговатых пластин в потолке.

Оказалось, что Герой лежал на ребристом металлическом полу. Металл отдавал влажным холодом, просачивающимся сквозь грубую ткань одежды, под которой скрывалось его тело. Нелепый наряд походил на комбинезон из мешковины серого цвета. Ноги обмотал такой же материал, только поплотнее. Что-то вроде окопных портянок из прошлых веков. Никаких носков и ботинок поблизости не было. «Оказывается, с тобой может произойти что-то похуже ковбойской шляпы», — эта мысль пришла совершенно не к месту, но она появилась, не обращая внимания на собственную уместность.

Кроме образа дурацкой шляпы, никаких цельных воспоминаний больше не возникло. Словно памяти ему не оставили, потому что вырезали… почти хирургически, вернув лишь призрачное эхо самой процедуры. А еще каким-то образом оповестили, что память находится в залоге и до этого уже была несколько раз перезаложена. Он еще какое-то время продолжал копаться в мелких и мутных осколках недавнего прошлого, но не смог ничего вспомнить. Он не знал, где находится, но почему-то был уверен, что откуда-то сюда сбежал и что его зовут «Герой».

Потолок оказался таким же ребристым, как и пол. Стены тоже не отличались индивидуальностью. Этакий большой куб без окон и дверей. «Хотя дверь наверняка здесь должна где-то быть. Как-то же он в этом бараке оказался».

Герой начал осматриваться, но веки сильно болели при каждом повороте глаз. Потребовалось несколько попыток, чтобы оглядеться. Вокруг, прислонившись к стенам или распластавшись на полу, сидели и лежали другие люди. Семь фигур: мужчины и женщины. Все в одинаковых серых комбинезонах, только намного более качественных, чем у него. У всех на лицах читалось такое же тупое недоумение. Отсутствующие взгляды пытались за что-то зацепиться, но пока просто блуждали.

Герой попробовал сесть, но мышцы запротестовали. Удалось только немного приподняться на локтях. Потом тело бессильно упало на пол, голова вновь раскололась от сильной боли. Вторая попытка вселила больше надежды на успешный результат, но тут же и лишила ее. Он почти поднялся, но опять грохнулся всем своим единственным ценным активом на беспощадное железо.

«Нужно перевернуться на живот», — Герой решил сменить тактику. Только с пятого подхода ему удалось совершить задуманное. Теперь можно было не только расширить угол обзора, но и зафиксировать голову. Первым его внимание привлек стук, который составлял компанию неутихающему и ритмичному гулу.

Один коренастый парень, который сидел на длинной и широкой скамье, как-то странно раскачивался, ударяясь бритым наголо затылком о металлическую стену. Бах-бум-бах-бум-бах. Точно в такт гулу.

Но вскоре весь этот раздражающий шум затмил еще один раздражитель, который сопровождался сильным миганием выдвинувшихся из стен красных ламп, способных вызвать эпилептический припадок. Раздалась сирена, а из оглушительного громкоговорителя начали вылетать звуки, собирающиеся в конкретные слова:

«Вставайте! Вставайте! Вставайте! Вставайте! Вставайте! Вставайте! Вставайте! Вставайте! Период адаптации завершен. Ковчег — вам не ночлежка. Вставайте! Вставайте! Займите места на скамейке. Хватит лежать! Ковчег — вам не ночлежка. Каждый лежащий на полу через тридцать секунд получит разряд.

Громкоговоритель врал. Герой получил разряд через пять секунд после оповещения. Головная боль показалась едва различимой по сравнению с этим ударом. Тело ненадолго скрючило, потом он пополз к скамейке, где уже сидели шестеро. За ним полз еще кто-то, тихо матерясь и постанывая. Уже у самой цели его настиг второй разряд, который оказался сильнее первого.

Герой на несколько секунд полностью обмяк, но затем собрался, сделал решительный рывок и схватился за край скамейки, который на ощупь оказался прорезиненным. Через несколько секунд удалось поднять и вторую руку. Он подтянулся и кое-как залез на этот спасительный островок, задев кого-то ногой.

— Я твою культю сейчас сломаю! — пригрозил чей-то хриплый и уставший голос.

— Извини, — все, что смог выговорить он, сев на скамейку.

Восьмой узник ковчега тоже сумел залезть на скамью. Это был худой мужчина, заросший бородой и косматой шевелюрой. Все сидели, подняв ноги с пола и прижав колени к груди, чтобы не получить еще один разряд.

Герой еще не успел как следует разглядеть своих товарищей по камере, как динамики снова стали невыносимо громко орать:

«Приготовиться! Приготовиться! Приготовиться! Приготовиться! Приготовиться! Приготовиться! Встать! Выстроиться! Руки должны быть на видном месте! Входит куратор».

Первые трое, среди которых была одна женщина с седыми прядями, быстро вскочили со скамейки. Остальным потребовалось больше времени. Последним с огромным трудом встал он. Ноги отказывались слушаться и постоянно подкашивались. Поэтому Герой опирался одной рукой о стену, шатаясь, как старое чучело на кукурузном поле, которое давно перестали уважать вороны. Он несколько раз убедился, что пока не может стоять самостоятельно.

Дверь со скрежетом начала опускаться вниз, впуская внутрь холодный воздух. Процесс длился около минуты или двух. Открытая дверь образовала трап, по которому вместе с воздухом внутрь вошла фигура человека.

Перед ними стоял невысокий мужчина в форме защитного цвета, но не военной, а скорее административной. Его лицо запоминалось не чертами, а будничным спокойствием. На этой «выпуклой тарелке» не играло никаких выражений, кроме сосредоточенности на собственных рутинных обязанностях. Каштановые волосы стояли ежом, словно невидимый магнит на потолке притягивал их куда-то ввысь. Маленькие глаза медленно прошлись по каждому. Выдерживалась психологическая пауза, которая демонстрировала полное превосходство вошедшего над выстроившимися перед ним людьми.

— Всего восемь обреченных, — разочарованно произнес куратор, пересчитав стоящих в неровном строю. — Ну что же… Что есть, то есть. Бывало и хуже… Намного хуже.

Куратор взял еще одну паузу, продолжая утверждаться в своем превосходстве, а потом лениво продолжил:

— Сейчас объясню, что ждет вашу обреченную восьмерку. А ждет ее мало хорошего… Но! Я — оптимист. Как оптимист, я верю, что даже если вы думаете, что находитесь на дне, там всегда может оказаться просвет, только не сверху, а снизу. И этот просвет вам всегда намекнет, что дно еще не пробито, — куратор впервые проявил что-то похожее на настоящую эмоцию, а именно, рассмеялся от души. — Теперь перейду к хорошим новостям. Вы прибыли на третий уровень бункера. У вас есть три часа, чтобы посмотреть, как живут люди, но посоветовал бы потратить это время на что-то более полезное...

У Героя опять подкосилась правая нога, и тело немного осело. Куратор заметил это проявление физической слабости. Подошел к нему. Посмотрел прямо в глаза. Долго смотрел и что-то там высматривал, что-то свое, одному ему известное. Потом опустил взгляд куда-то вниз и ткнул носком своего сапога в портянку на правой ноге Героя.

— Тяжело отходишь, Г-2043. Я уже вижу, кто первым выйдет из нашей игры, причем — вперед ногами.

— Мне уже лучше, — он все еще держался за стену, но не врал. Тело немного окрепло, а головная боль почти исчезла.

— Поторопись восстановиться, иначе не вернешься, — человек с планшетом вздохнул. Показалось, что это был вздох сочувствия, но на самом деле куратор просто устал. В его взгляде по-прежнему не обнаруживалось ни злости, ни раздражения и тем более — участия, лишь одна сосредоточенность на своих рутинных обязанностях.

Герой попытался сглотнуть, но сухость и какая-то горечь во рту не дали этого сделать. Он совершил усилие и убрал руку от стены, оставшись только на своих двоих. Ноги больше не подкашивались, но порядком замерзли. Обмотки слабо защищали от холода, идущего снизу. Жизнь постепенно возвращалась к нему, а с ней и желание побыстрее оценить степень опасности.

— Я восстановлюсь.

— Хорошо, Г-2043, — без всякого одобрения, а лишь фиксируя ответ, произнес человек и подошел к следующему из обреченной восьмерки, как он ее называл.

Дальше на его пути стоял коренастый здоровяк с обритой головой. Череп мужчины, а особенно затылок, покрывали высохшие и действующие русла рек в виде старых и новых шрамов. Сейчас затылок кровил от недавних ударов о стену. Тех самых, что хорошо запомнились Герою.

— Смиренко, хочешь оставить свои жалкие остатки мозга здесь, на этой металлической стенке?

— Мне не больно.

— Там нечему болеть, Смиренко, — констатировал куратор и сделал шаг вправо.

Рядом с лысым, прижавшись к скамейке всем своим хрупким телосложением, стояла худенькая девушка, похожая на испуганного подростка, которого вот-вот накажут. Казалось, что она полностью ушла куда-то в глубину себя, защищаясь таким образом от гнетущей реальности. Ее тонкие и длинные пальцы с грязными ногтями судорожно теребили край серого комбинезона. Девушка не просто дрожала, ее бил озноб, который наступал через короткие паузы все новыми и новыми волнами. Большие глаза на худом лице будто ничего не видели, сосредоточившись только на собственном экзистенциальном ужасе.

— Кайра, — куратор приподнял лицо девушки своими маленькими и некрасивыми пальцами с огрызками вместо ногтей. — Ты же тоже новичок, как и Г-2043. Возможно, мы видимся в последний раз.

— Отпустите… пожалуйста, — она не пыталась настаивать, а продолжила стоять, немного опустив лицо и стоя на тонких ножках, обутых в стоптанные ботинки из спрессованной ткани.

— Ладно, ладно, — человек с планшетом убрал свою руку с ее подбородка. — Обычно за такие разговоры можно сильно пожалеть, но ты и так смертница, поэтому прощаю.

Рядом с девушкой стоял тот самый худой, косматый мужчина лет пятидесяти, который с трудом дополз к скамейке вслед за Героем. Он не опирался о стену, но не мог выпрямиться, потому что мешала сутулая спина. Глаза смотрели исподлобья, как у забитой, но очень злой собаки. Цвет лица был очень нездоровым, не сильно отличался от серости надетого на нем изодранного комбинезона.

Куратор даже не удостоил косматого продолжительным взглядом, которым осматривал остальных. Только тихо произнес: «Сброд». Потом шагнул дальше и остановился напротив женщины лет сорока, на лице которой преждевременная старость уничтожала остатки прежней красоты.

Волосы были собраны в фигуру, которая символизировала одновременно вызов и посыл. Эту небрежность, собранную на скорую руку, со всех сторон атаковали серые и серебряные нити. За милыми уголками губ скрывались глубокие складки, появившиеся не столько от прожитых лет, сколько от мимики постоянного недовольства.

Ее поза выражала все, что угодно, но только не покорность. Скорее, это был вызов, молчаливое утверждение: «Я лучше этих отбросов». На ногах красовались почти новые, хоть и потертые, ботинки, которые были не по карману всем остальным, даже если бы те решили купить их вскладчину.

— Тая Богомол, — куратор улыбнулся, но быстро скрыл улыбку. — Наконец-то кто-то опытный в этом ходячем цирке, состоящем из психопата, двух новичков и алкаша.

Женщина едва заметно выразила на своем лице удовлетворенность комплиментом в виде короткой улыбки. Куратор продолжал:

— Значит, добыча сегодня будет. Не пойму, как ты до сих пор не смогла выбраться на третий уровень бункера? Сколько же ты должна Микрофинансовой организации, если даже с такими доходами не можешь подняться наверх к нищим?

На этот раз Тая не удостоила человека с планшетом ответа даже в виде подобия улыбки, а только тихо хмыкнула и продолжила смотреть с вызовом.

Рядом с ней ерзал тощий и длинный, как глист, парень лет двадцати шести или двадцати семи, с нездоровым блеском в глазах. Он периодически облизывал пухлые и потрескавшиеся от сухости губы. Пальцы его правой руки безостановочно барабанили по бедру левой ноги. Взгляд скакал из одного угла в другой. Парень не выглядел испуганным, а наоборот, казался каким-то возбужденным, ожидающим скорейшего перехода от формальностей к делу.

— Под веществами? — куратор начал что-то искать в своем планшете.

— Нет денег на вещества, — нервно затараторил парень. — Я знаю правила. Никаких веществ во время вылазки. Я просто всегда такой.

— Знаем мы вас, всегда таких. Подставишь группу — сам знаешь, что тебя ждет, — хмуро предупредил куратор и шагнул к следующему.

Предпоследним в этом ряду стоял мужчина. Обычно про таких говорят: «Мутный тип». А еще говорят: «Я бы с таким в разведку не пошел». Хитрый взгляд черных глаз, густые чернильные брови, нос коршуна и тончайшие губы. На щеках — недельная щетина. Одет был почти в новый серый комбинезон. Ботинки на ногах, хоть и сильно уступали в качестве обуви Богомол, но по сравнению с обмотками других выглядели очень выгодно.

— А вот и мой старый друг, Дарко, — наигранно и даже как-то слегка обрадовавшись, отреагировал на очередного обреченного человек с планшетом. — Надеюсь, что последняя вылазка тебя научила одной простой истине — снаружи жизни нет, сбежать от обязательств не удастся.

— Да, начальник, — улыбаясь ответил Дарко. — Но я тогда просто заблудился.

— Ты это новичкам можешь рассказывать, — куратор вплотную приблизил свое лицо к лицу собеседника. — Думал, найти новый мир, но приполз, как побитая дворняга. Даже не знаю, сколько жизней понадобится, чтобы ты отработал весь долг.

— За это не беспокойтесь. Отработаю.

— Хороший настрой.

Последним в строю стоял дед. Полностью седой, голову и пушистые усы покрыло серебро, и, кажется, уже давно. Экипировка была сшита из чего попало. От серого комбинезона почти ничего не осталось. Обмотки на ногах казались еще худшего качества, чем у Героя.

— Игорь-Матвей, а ты куда собрался? — впервые расхохотался куратор. — Ты же сгинешь, как только выйдешь из ковчега наружу.

— Во-первых, Игорь Матвеевич. Во-вторых, это лучше, чем помереть от голода, — на удивление бодро отрапортовал старик.

— С голодухи умирал бы дольше. А тут ты сразу — смертник. Даже у новичков больше шансов.

— А чего тянуть-то? — старик посмотрел прямо в глаза куратору.

— И правильно! — ответил тот, что-то помечая, водя пальцем по сенсорному экрану. — Лучше сдохнуть как герой, чем от геморроя.

Проверив весь состав, куратор встал в центре ковчега.

— Я — ваш куратор во время этой вылазки. Называйте меня: «Начальник». Вы — «восьмерка/ГСКТМБДХ/2043». Ваша задача заключается в том, чтобы обязательно отработать хотя бы часть долга и оплатить проценты, которые накапали в этом месяце. Снаружи у вас будет 3 часа. Цель все та же, хорошо знакомая многим. Нужно собрать как можно больше пригодного радиоактивного топлива. Любой ценой. Объем — не менее пятидесяти процентов от вместимости контейнеров. Невыполнение — штраф, который мы занесем на ваши долговые счета. Напомню, что у некоторых из вас долги такого размера, что еще один штраф приведет к третьему банкротству, после чего ждет только утилизация. Все понятно?

— Да.

— Ага.

— Да.

— Понятно.

Куратор помахал в воздухе указательным пальцем правой руки, оставшись недовольным таким ответом.

— Еще раз спрашиваю, все понятно?

— Да, — хором выпалили все, кроме Героя и Богомол.

— После возвращения вы сдаете собранное, проходите дезактивацию и возвращаетесь в свои норы. Вопросы?

Коренастый парень с обритой головой хрипло спросил:

— Мы можем искать что-то и для себя?

Куратор посмотрел на него так, словно тот спросил, позволено ли ему списать все долги.

— Напомню специально для тебя, псих, что вы банкроты в квадрате и уже в шаге от третьей степени. У вас нет прав на личное. Все, что вы найдете, является собственностью Организации. Несанкционированное присвоение наказывается штрафом, а попытка сокрытия — максимальным штрафом.

— Ясно, — разочарованно буркнул лысый.

Куратор еще раз медленно обвел взглядом шеренгу.

— У вас есть три часа на сборы. Ровно через три часа встречаемся здесь. Опоздание — штраф, — он посмотрел куда-то в потолок и скомандовал. — Запускайте отсчет!

Дверь ковчега упиралась в бетонный пол. Они вышли, один за другим, как стадо, которое куда-то гнал одинокий пастух. Куратор последним покинул помещение. Ступив на новую землю, Герой вляпался правой ногой во что-то вязкое, черное и тягучее.

— Решил смазать свои обноски? — послышался сзади риторический вопрос куратора.

Этот противный тип начинал его уже порядком раздражать, но раскрывать свои чувства перед надсмотрщиком — было плохой идеей. Имелись дела поважнее.

Снаружи оказалось еще прохладнее, чем внутри. Ковчег представлял собой большой механизм, похожий на батискаф для сотни подводников. Он находился в ангаре, основная площадь которого скрывалась где-то во тьме. Стены помещения покрывали узоры труб, кабелей и непонятного оборудования.

— Добро пожаловать на третий уровень, банкроты, — куратор махнул рукой, и впереди зажегся свет. — Здесь, в отличие от вашего четвертого уровня, людям еще есть, что терять. Только времени на экскурсию у вас не остается. У каждого на руке имеются браслеты, на которых начался обратный отсчет. Это ясно?

— Ясно, — ответили три или четыре нестройных голоса.

Куратор указал на груду ржавых металлических ящиков, стоявших у стены.

— Ваши контейнеры. Инвентарь выбираете по своему усмотрению. Система не предоставляет стартовое обеспечение. Все, что вам нужно, необходимо найти самим. Или купить… Хотя… купить — это явно не про вас. Выкручивайтесь, как хотите. И чтобы никакого грабежа!

Он развернулся и ушел обратно в ковчег, дверь за ним начала медленно подниматься. Богомол и Дарко подскочили к контейнерам, выбрали те, что получше, и побежали во тьму. Остальные остались стоять в нерешительности. У них было меньше трех часов, пустые железные ящики и ничего больше, никаких инструкций.

Книгу по названию можно найти на Яндекс Книгах. На Литрес есть продолжение черновика. Тоже можно найти по названию.