Маска

Под рокот ливня пела женщина низким голосом на незнакомом языке. В ее неистовую песнь то и дело врывались удары тамтамов, словно вели с певуньей войну – кто скорее утихнет, но не умолкали ни они, ни она, - никто не желал сдаваться в этой очумелой схватке, и бой продолжался, и боем являлась песнь.

Лена сдернула с лица маску, и наваждение исчезло. Лена вытерла со лба пот и посмотрела по сторонам, поддавшись иррациональному страху застать следы удушливой влаги тропической ночи в стенах городской квартиры. Женщина больше не пела, не гремели тамтамы, струи ливня не срывались с небес, но сердце Лены, точно пойманное в ловушку ритмом, заданным чужеземной музыкой, все еще продолжало отстукивать удары, повинуясь невидимому дирижеру призрачного оркестра.

Что за странное видение? Ничего подобного Лена раньше за собой не замечала. На диване лежала брошенная маска из черного дерева: узкое вытянутое лицо с широкими ноздрями, разукрашенное невпопад, как будто случайно брызгами фонтана ярко-красных, зеленых и золотистых красок. На редкость неудачный подарок, привезенный мужем из Африки. Неудачный, неправильный, как и сама идея Дениса отправиться в путешествие без супруги.

Те две недели, что он отсутствовал, Лену грызли сомнения. Она закрывала глаза, переключала внимание и слух, сознательно отгораживаясь от очевидных знаков – свидетельств неуклонно приближавшегося циклона, готового вот-вот обрушиться цунами на их тихую семейную гавань. Но все усилия, предпринимаемый Леной не делали ее слепой и глухой, и надвигавшаяся буря давала знать о себе непрекращающимися уколами нет-нет, да всплывавших в уме воспоминаний об участившихся отлучках мужа, его постоянно бегающих глазках, его смартфоне, на котором по странному совпадению, словно прячась от случайного взгляда Лены, гас экран. В довершении ко всему – эта спонтанная поездка вглубь африканского континента на какой-то импровизированный корпоратив, ни с того ни с сего организованный начальством для избранных сотрудников с одним условием: без жен. Все бы ничего, и версия могла бы сойти за вполне пригодную, если бы Денис занимал должность хотя бы менеджера среднего звена в какой-нибудь перспективной компании, а не просиживал кладовщиком на старом областном колбасном заводе.

Не будучи глупой, но будучи терпеливой, Лена морщилась, кривилась, но насилу ела это тухлое, дурно пахнущее вранье, вытесняя сомнения в тень. Но тени с каждым днем помимо ее воли становились все плотнее, кружились, смыкались, обретая все более явные контуры, пока, наконец, не соединились в стройный, четко очерченный, к несчастью, узнаваемый женский силуэт. В самом деле: кто еще мог угрожать ее семейному счастью? Муж-кладовщик, тугой на подъем, не слыл искателем приключений, и вряд ли соблазнился бы кем-то далеким. В отсутствии иных предположений, Лене повсюду мерещились кошачьи глаза Анны – ее недавно разведенной подруги, которую она самолично по доброте и простоте душевной взялась утешать, приглашая в дом в любое угодное бедняжке время, и Анна с благодарностью принимала участие, впоследствии не только от хозяйки дома, но и от хозяина, Дениса, который на удивление скоро и искренне проникся ее горем.

Между тем, возвращение Дениса из-за границы близилось. Лена мурашками ощущала холод и натиск приближавшейся бури. Уже готовилась, принимала худшее за данность, даже ждала, что откроет дверь и увидит Дениса под руку с Анной, и, в результате, оказалась в крайнем замешательстве, когда с поворотом ключа на пороге появился Денис… в совершенном одиночестве. Разве что, помимо старого чемодана компанию ему составлял какой-то бумажный сверток. С улыбкой на лице Денис протянул сверток жене.

- Гляди! Какой сувенир я тебе привез! Аутентичненько?

Поначалу потеплев сердцем в надежде на то, что мучавшие ее подозрения беспочвенны, Лена развернула сверток. От неожиданности - будь у нее слабое сердце – она бы, наверное, испытала удар, когда вместо приятной глазу безделушки ей пришлось узреть неестественно удлиненное лицо, отягощенное леденящей душу таинственной трагичностью, одеревенелое в выражении полной отрешенности, отчего похожее на чей-то посмертный слепок, отталкивающий и жуткий.

- Это - маска? Странновата… Жутковата… - говорила Лена, проводя руками по деревянной поверхности, которой давно полагалось потеплеть под ее ладонями, однако, вещь, привезенная из жаркой страны, продолжала отдавать неведомо где запасенный холод.

- Забавная вещица, как по мне! Но…если тебе не нравится, передарю кому-нибудь.

Денис вознамерился взять дареное назад – протянул к маске руку, но Лена неожиданно резко и решительно прижала подарок к груди.

- Нет-нет, нравится. Просто… - она долго выбирала подходящее слово, но так и не отыскав в активах ментального словаря достоверно отражающее смысл, обошлась тем, что было: оригинальный, диковинный сувенир, надо привыкнуть. Само собой, я оставлю маску себе.

Так маска осталась с Леной, чего нельзя сказать о ее супруге. Не прошло и недели, как он собрал вещи и ушел, не утруждая себя объяснениями, ограничившись слизанной с сопливых мелодрам формулировкой: «Давай поживем отдельно! Мне нужно разобраться в себе». Как правило, в дешевых мелодрамах герой после такой фразы уходил «разбираться в себе» отнюдь не в одиночестве. Денис, следуя тому же шаблону, не стал исключением. Нашлись «добрые люди», кто с азартным блеском в глазах, сочась желчью показной уничижительной жалости, доносил Лене, что встречал на днях ее благоверного там-то и там-то в обществе некой блондинки, из описания которой легко узнавалась Анна.

Хуже то, что с Анной ей приходилось сталкиваться ежедневно. Подруги (ныне бывшие) работали вместе в одной торговой компании: Лена – бухгалтером, Анна – секретарем. И Лена, вопреки всякой логике, стыдилась и опускала глаза при встрече с разлучницей, как будто сама была виновата перед ней за ее же предательство. Она пыталась найти этой странности объяснение, но ничего путного в голову не приходило. Вместо гнева, естественного желания выцарапать сопернице глаза – слезы отчаяния, скрываемые под опущенными веками и взглядом в пол, да желание совсем иное – провалиться под землю.

Лена стала замечать, что ходит по офису, подволакивая ноги, будто на ногах у нее не туфли, а кандалы. В один день она еле доковыляла до дома, сопровождаемая думами о том, как ежедневные пытки работой рядом с ненавистной Анной вытягивают из нее все жилы. «Так больше продолжаться не может…» - подумала Лена и, не раздевшись, плюхнулась на диван. Лежа, подняла глаза: с голой стены на нее безразлично глядела маска – сомнительный подарок, утешительный приз, напоминание о неудачном браке и предательстве.

Сувенир из Африки успел превратиться для нее в своеобразный фетиш, неизменный атрибут ежевечернего ритуала. У Лены вошло в привычку снимать маску со стены и говорить с ней, изливая пустым всеприемлющим, как царство Аида, глазницам обиду на мужа, бывшую подругу и нескончаемые жалобы на несчастную судьбу. Под конец такой ритуальной беседы Лену одолевало желание выкинуть маску к чертям, чтоб не болеть заново, с каждым вечером умножая боль, а покончить с нею разом, убив воспоминание. С маской в руках Лена подходила к мусорному ведру, да тотчас разворачивалась, не решаясь разжать пальцы; открывала окно с намерением выбросить маску на улицу, но не поднималась рука. Не так-то просто вырвать кусок из сердца – даже насквозь пропитанный ядом он создает целостность или весьма правдоподобную иллюзию таковой. Маска всегда возвращалась на стену, а Лена оставила попытки избавиться от нее.

Тем вечером она решила изменить привычке беседовать с маской. Сняв со стены, надела маску себе на лицо. Резкий горьковатый запах нездешних трав просочился через ноздри вместе с едким дымом. Лена чихнула – маска упала с лица. «Должно быть, изделие пропитано какими-то специфическими благовониями из композиций растений тропиков, - подумала Лена. – И как только я не учуяла раньше…» Лена поднесла сувенир к носу, стараясь распознать запах, но, вопреки ожиданию, вещица не сохранила ни единой нотки прежнего бьющего в нос аромата. Экзотический флер топиков улетучился как не бывало.

Решив продолжить эксперимент, Лена вновь надела маску – и вся квинтэссенция тяжелых, дурманящих разум глубиной и терпкостью ароматов снова заполнила пространство, едва тонкая пластина черного дерева соприкоснулась с кожей лица. Теперь ее обоняние различило мягкие оттенки мускуса в дымчатых струях древесно-землистого ветивера и бальзамический горьковатый шлейф мирры, увлекающий на глубину океана, как спасение от чужеземного зноя.

Вдоволь «наигравшись» с африканским сувениром, Лена легла спать, а наутро проснулась совершенно разбитая, как бывает с тяжелого похмелья. За окнами плакал дождь, размазывая слезы по стеклу, уныло барабанил по карнизу. От монотонных стуков сильнее гудела голова - в беспросветных сумерках осеннего утра в ней не находилось места для других мыслей, кроме как… повеситься.

Гигантских усилий стоило Лене встать с кровати и добраться до уборной, где предательское зеркало без жалости и ретуши будто выворачивало наизнанку, материализуя в наглядной и неприглядной форме то, что ощущалось внутри. Словно прошедшая ночь вырвала из жизни как минимум тройку, а то и больше лет. Лена узнавала в зеркале себя: да, это определенно была она… Она… Всматриваясь в отражение, Лена, точно глядела в будущее и видела себя… спустя годы – не лучшие, надо полагать: потухший взгляд, заметные морщины между бровями, опустившиеся уголки рта, бесцветные губы…

В смятении и расстроенных чувствах Лена еле нашла в себе силы собраться и добрести до работы, где каждый второй не преминул поинтересоваться, все ли с ней в порядке, не заболела ли она. Бедняжка, стиснув зубы, сдерживала крик отчаяния и едва дотянула до вечера, чтобы сбежать от участливых взглядов домой, где, забравшись с ногами на диван, решительно сдернуть со стены маску, уткнуться лицом, спрятаться за ней, раствориться в дыму нагнетаемых ее чарами смолянистых древесных ароматов…

Тогда впервые она услыхала дождь: нездешний – теплый, льющий стеной на дымящую от жара землю, и тамтамы, аккомпанирующие завораживающему низкому тембру чужеземной певуньи.

Мир африканской ночи настолько поглотил внимание Лены, что она уже не воспринимала маску как символ страданий, причиненных предательством мужа. Незаметно, от вечера к вечеру выдаивая ресурсы ее времени, маска сменила статус, став проводником в неведомый, далекий и в то же время пугающий аномальной близостью мир. В том мире Лена была чужестранкой, а певунья – его незримой хозяйкой.

Незримой…до поры… Вскоре обладательница низкого, завораживающего глубиной голоса проявилась из плена теней. Дикий костер, полыхавший в глуши тропического леса, вырвал из теми обнаженные плечи негритянки, ее немолодое лицо, отливающие серебристым пеплом пряди, что выбивались из-под ярко-красного тюрбана, да ожерелье из звериных зубов и костей на длинной морщинистой шее. Лену обуял страх от одной мысли столкнуться с негритянкой взглядом, стать видимой для нее, наивно полагая, то до того момента она остается незримым наблюдателем, о котором знать не знают ни дикая африканская ночь, ни ее обитатели. Лена спешно сняла маску.

И снова сумерки за окном. Утро ли? Вечер? Она совершенно потерялась во времени. Взглянув на часы, поняла, что прослушала сигнал будильника, хотя на ее памяти и не засыпала вовсе. Но это известие нисколько не сподвигло ее собраться и бежать на работу. Сил хватило лишь на то, чтобы дойти до кровати и уснуть мертвым сном – ведь за прошедшую ночь она и в самом деле не сомкнула глаз, пропадая в дебрях африканских лесов.

Пока Лена спала, ее телефон надрывался от звонков. Немудрено – коллектив дружно недоумевал: отчего неизменно пунктуальная сотрудница безо всякого предупреждения вдруг не вышла на работу? В конце концов, спросонья Лена ответила, но лишь за тем, чтобы, сказавшись больной, прекратить досаждающую череду звонков.

Что ж, устроила себе незапланированный выходной. И нету повода для беспокойства, да и давно пора было передохнуть. Но где-то в промежутке между сном и явью краешком сознания она выхватила нечто наталкивающее на тревожные мысли. Лена напрягла память, вернувшись к тому моменту, когда, услыхав звонок, потянулась за телефоном. Что могла она видеть? Ее как кипятком обожгло. Руку! Она тотчас перевела взгляд на кисть руки – смотрела и не верила, не хотела верить: ее гладкая, по обыкновению ухоженная кожа выглядела сморщенной, какой-то высушенной, выпитой.

Лена уже догадывалась, что не стоит ждать хорошего от зеркала, но все же подошла. Да, бесспорно сейчас она переживала не лучшие времена, что не могло не сказаться на внешности. Но перемена была столь разительной, что ни один кризис, ни одна, пускай, затяжная депрессия не объясняли и не извиняли настолько скорой и чудовищной деградации облика женщины в расцвете лет. Откуда взялись обвислые щеки вместо тугого овала, складки на шее, морщины в несметном количестве? А седина, на которую сутки назад и намека не было?

Ситуация явно требовала вмешательства специалиста. Оформить липовый больничный не составило труда, и Лена, не теряя времени, тем же днем наведалась к косметологу. Лена и Виолетта, эстетических дел мастер, приятельствовали, что позволяло той высказаться без обиняков:

- Ну и лицо! Ужасть! Сколько мы не виделись? Месяц с хвостиком? Когда ты успела так скукожиться?!

- Ты лучше скажи: это можно как-то исправить? – спросила Лена, успев пожалеть о том, что пришла.

Сносить беззастенчивый профессиональный взгляд, скрупулезно проедающий вниманием все обвислости и трещины на ее лице было настоящей мукой.

- Я… попытаюсь… - протяжно говорила мастер. Ее пальцы в латексных перчатках бойко и деловито перемещались по лицу Лены. – Тебя как будто выкачали изнутри. По-хорошему, тебе не помешало бы сдать анализы.

Виолетта распечатала длинный список маркеров, на которые Лене следовало проверить кровь, и отложила процедуру до получения результатов. Сдав кровь на анализ в ближайшей лаборатории, Лена возвратилась домой. Прошла мимо зеркала, сторонясь отражения как чумного. Сию же минуту глаза остановились на маске. Та, будто нарочно потакая ее желанию спрятать подурневшее лицо от всех и от себя самой, в частности, примагничивала внимание.

И вот Лена уже вдыхала ароматы древесных смол, дым от костра, неубиваемого ливнем, и слушала, как пронзительно голосила темнокожая певунья под неистовый, жаркий бой тамтамов. Лена очарованно смотрела, как танцует негритянка босиком близко-близко к искрящему пламени – едва ли не на раскаленных углях, как без устали умело, четко держит ритм, как синим блеском сияют ее черные кудри из-под тюрбана, и как сама молодость тенями пляшет на ее лице.

«Краденая молодость, - голос рассудка прошептал где-то вдалеке за спиной. – Не у тебя ли краденая?». Именно эта внезапная шокирующая догадка заставила Лену забыть страх и выступить из тени лиан к ночному костру. И теплые слезы африканского неба ощутила она на своих щеках, когда замерла песнь, и африканка, нисколько не удивившись явлению европейской гостьи в ночи, пронзила ее острым взглядом из-под смоляных ресниц и рассмеялась, обнажив ровные, удивительно белые зубы. Не столько смех обескуражил и обезоружил Лену, сколько эти раздражающе белоснежные зубы как издевка и в то же время, знак, подсказка, чего дальше следует ожидать.

Сдернув маску, Лена в панике бросилась к зеркалу, приоткрыла рот – так и есть: на зубах пожелтела эмаль, оба ряда имели нездоровый потасканный вид, не говоря уже о пятнах кариеса.

В холодном поту, не теряя ни секунды, Лена вывалилась из дома. Бежала в ночи, отринув всякий стыд, бежала к самому источнику боли, который на мериле ее ценностей как-то вдруг потерял в весе, утратив над ней всякую власть. «Плевать на них! - твердила себе Лена, сбивая кулаки о входную дверь квартиры Анны. – Плевать, что думают! В сравнении с тем, что происходит со мной сейчас, и он, и она так низки и мелки». Дверь отпер Денис. Он будто бы не понял, кто перед ним – настолько был потрясен. Не то незваным визитом бывшей супруги, не то ее изменившимся обликом.

- Лена?... Как ты здесь? Ты… больна? Что с тобой?

Пока Денис лепетал, Лена протолкнулась в прихожую, захлопнув за собой дверь, и с жаром набросилась на него:

- Маска, которую ты привез из Африки. Откуда она взялась? Кто тебе ее продал? Где именно?

К тому времени подоспела и разлучница.

- Что ты себе позволяешь, психичка?! – завопила Анна, встав, однако на безопасном расстоянии, видимо, опасаясь попасть под горячую руку.

- Все нормально, - спешил успокоить ее Денис. – Я все решу. – И обратился уже к Лене: - Ты сбавь обороты! Не пойму, при чем тут маска, но, если настаиваешь, я расскажу.

Лена ослабила хватку, приготовилась слушать.

Выдохнув, Денис нахмурился и принялся вспоминать:

- Дело было на одном из местных рынков. Помню, прогуливался вдоль рядов с сувенирами, присматривал тебе подарок. В сутолоке меня кто-то задел по плечу. Я обернулся и увидел женщину – негритянку. Она говорила что-то на своем наречии. Я по-английски ответил, что не понимаю и собрался идти дальше, но торговец с соседнего прилавка ни с того ни с сего взялся переводить: «Она говорит, у нее есть то, что вам подойдет». Из плетеной сумки женщина вытащила маску. Я протянул ладонь, чтобы поближе рассмотреть вещь, но женщина, не выпуская маску из рук, заговорила вновь, беззастенчиво и по-особенному требовательно устремив на меня вопросительный взгляд. «Она спрашивает про вашу жену, - пояснил «переводчик». – Ваша жена молода и красива?» Я кивнул. Женщина тут же с широкой улыбой протянула мне маску. Толком не успев осмотреться на рынке, я хотел поискать другие сувениры, сказал, что вернусь к ней позже. Но негритянка в возмущении подняла вверх руки, всем видом демонстрируя, что не примет товар назад, хотя… - Денис стыдливо опустил глаза. – В-общем, я решил, что маска будет подходящим подарком…

- Ты не заплатил! Я угадала? – Лена горько усмехнулась, не скрывая презрения. – Скупердяй!

Картина складывалась ясная и ей больше нечего было делать в чужом доме с чужими близкими.

- Последний вопрос, - Лена задержалась в дверях. – Как выглядела женщина, что продала, вернее, впарила тебе маску?

- Как? – Денис закатил глаза, почесав затылок. – Да обыкновенно. Негритянка как негритянка. Темнокожая, старая, седая уже. Полуголая, - они все так ходят. Из примет разве что на шее жуткое ожерелье из костей.

Лена ушла, хлопнув дверью, оставив пару в недоумении. Дело выходило ясное. Ей раньше приходилось слышать о перекладах, крадниках. Но кто принимает эти россказни всерьез, будучи в здравом уме?

Тысячелетиями люди покоряли природу. И не в последнюю очередь – из страха перед ее могуществом … и магией – ее неотделимой и необъяснимой частью. Технологический рационализм заместил иррациональное, а заодно, этаким побочным эффектом выдавил из человека его природу, его силу, его магию. Человек решил, что обрел власть над природой. Но это иллюзия. Благодаря техническому прогрессу он получил власть над механизмами, из коих выстроил искусственный, иллюзорный мир, отгородив его от первозданного, по-прежнему полного магии и чудес. Отгородил, но не победил! И когда частицы этого якобы мифического мира вдруг проникают сквозь случайные бреши в полотне «реальности», лишь тогда человек в полной мере осознает беспомощность и хрупкость сотворенного им мира перед древней могущественной непокоренной силой, частицу которой он добровольно извлек из себя, ампутировал, выменяв на «благоустройство и цивилизованность».

И Лена с предельной ясностью вдруг наперед осознала безрезультатность каких бы то ни было пилингов, уколов красоты и прочих процедур по приведению себя в порядок, – все равно что делать косметический ремонт в обветшалом до основания домишке, клеить обои на треснутую штукатурку. Дешево и непрактично. Пришедшие из лаборатории на электронную почту результаты анализов лишь подтвердили мрачные опасения: в пробе выявлены отклонения от референсных значений по большинству показателей.

Понимая, что перед источником ее бед традиционная медицина бессильна, Лена не спешила бежать к врачам. Магическое воздействие по ее логике требовало магического вмешательства. Не обладая связями в оккультной среде, через популярный эзотерический интернет-ресурс обратилась к одной из так называемых ведьм. Не откладывая, записалась к ней на прием. Захватив с собой маску, отправилась по назначенному адресу в отдаленный район Москвы.

Ведьма принимала в тесной комнатке в коммуналке – соседние, судя по переменно доносящимся звукам бытовой брани, звону кастрюль и детскому визгу, который усугублял состояние Лены, агонизируя в ее воспаленном уме восхождением до убийственных для слуха частот, занимала многодетная семья, и беседовать приходилось, усилием воли преодолевая эту многослойную шумовую завесу.

Сама же комната для ведьминых приемов благоухала ладаном, расточительно испускаемым курительницами, не только антуража ради, а вернее всего, чтобы перебить захватнический дух борща, нагло прущий из соседних помещений.

Ведьма, женщина средних лет, в очочках, «бабушкином» свитере – ее заурядная внешность, больше подходящая работнице МФЦ, вносила некоторый скепсис и, в то же время, располагала, транслируя словами невыразимое: «Здесь все привычно, все без обмана».

И вправду, Лене повезло – на редкость честная попалась ведьма. Поводив тонкой свечой над лежащей на ритуальном столике маской, отвернулась, выдохнула резко, с силой, будто намеревалась вытолкнуть вместе с воздухом все легкие, и велела Лене убрать вещь с глаз долой.

- Обманывать не стану. Не помогу я тебе. Прости. Делал мастер, грамотный, сильнее всех известных мне. Работу закрепил, защитил.

- Что же мне делать? Неужели нет способа?! – в отчаянии Лена едва не рыдала. – Что если маску выбросить? Или… как это принято? Сжечь? Прикопать?

- Понимаешь, маска связывает тебя и ту африканскую колдунью. Нынешний функционал вещи – связь. Уничтожив вещь, ты разорвешь связь, но не уничтожишь колдовство. Программа запущена. Процесс необратим.

- Так значит, ничего не поделать?

- Не думаю. Никому не под силу снять, - каждым словом ведьма глубже вбивала кол в сердце Лены.

Ведьма не взяла с бедняжки денег, но от этого не становилось легче. В тоннеле подземки Лену вывел из оцепенения мелькнувший на экране телефона значок – уведомление о новом сообщении. Писала ведьма: «Запомни: связь в обе стороны. Влияние тоже с обеих сторон». «И что это мне дает? – Лена разочарованно выключила экран. – Я и так знаю, что связь в обе стороны – а толку? Сколько раз я наблюдала негритянку, как ворует она мою молодость, но чем я могла ей помешать?»

Смирившись с жертвенной участью, Лена вскоре перестала выходить из квартиры, где завесила все зеркала. С тех пор, как она выяснила происхождение подаренного скупердяем – бывшим сувенира, она не надевала маску. И не утилизировала, хотя руки чесались.

Как-то ночью страдая от ломоты в суставах и непроходящей бессонницы, она сдернула со стены маску, бросив ее в железное ведро. Лена стояла над маской, держа в руке зажигалку, то и дело чиркала ею в темноте. Оставалось поднести огонь к деревянной пластине, и проклятой вещи конец, а возможно и самому проклятью. Что если ведьма не права, и зло сгинет с уничтожением носителя. В конце концов, ей нечего терять. Лена поднесла огонек вплотную, зацепив синеватым пламенем краешек маски. Крашеная деревянная основа занялась не сразу: ворчливо треснула, словно очнулась ото сна, задымила лениво, и только затем полыхнула искра, нехотя перенимая огонь. Сквозь занимавшееся пламя Лена посмотрела в прорези маски – за пустотой ей чудился ливень, костер и пляски юной негритянки. Рука сама потянулась к бутыли с водой. Быстрым движением Лена залила полыхающее ведро, затушив пламя в зародыше. Подняла маску за обугленный край – с той стороны пламя сорвало краску, не затронув остальных частей.

«Чем ты мне так дорога? Почему я не могу от тебя отказаться?» - неведомо кого вопрошала Лена, вглядываясь в чье-то вытянутое лицо, пустоту глазниц. Узнать ответ можно было единственным способом, рассчитывая на «связь в обе стороны». И Лена после долгого перерыва надела маску, хранящую свежие следы воды и огня.

Не хлестал больше ливень в темной ночи. Неторопливо похрустывая, догорал костер. Молодая негритянка не пела, а молча стояла и курила трубку. Лена не боялась смотреть ей в глаза – чего ей было терять?

- Ты все-таки пришла. Я ждала тебя раньше, - заговорила негритянка, и Лена удивилась тому, что понимает незнакомую речь.

- Почему я? В чем я провинилась? Почему ты выбрала меня?

Лена приблизилась к негритянке, и теперь обе женщина: молодая, живая, смуглая и пожилая, бескровная, выпитая, смотрели, как догорает огонь.

- Ты ни при чем. Я тебя не выбирала. Но ты хотела знать о другом…

- Да… - Лене было трудно вспоминать о важном - смоляные ароматы и дым кружили голову. – Почему я не могу избавиться от маски? Связь между нами – почему так дорога?

Негритянка разомкнула губы, выпуская дым кольцами.

- Посмотри! Что ты видишь?

Следуя взглядом за полупрозрачными кольцами, Лена наблюдала, как в воздухе из дыма возникла стройная фигура девушки.

- Я вижу девушку, - ответила Лена, не понимая, к чему этот странный опыт.

Меж тем, фигура не распадалась, продолжая парить в воздухе, подобно призраку в ночи.

- Приглядись! Что ты видишь еще?

- Девушку, - повторила Лена, не представляя, что еще она может увидеть.

- Загляни с другой стороны!

Лена принялась кружить вокруг призрачной фигурки, недоумевая, злясь, до слез, до боли в глазах, пока, наконец, на пике усталости в той же конфигурации дымных колец не разглядела иной образ:

- Так это же старуха! - воскликнула Лена. - Как в одних и тех же линиях может видеться разный узор?

- Всегда две линии, - говорила негритянка. - Всегда и во всем – две. Ты постарела, потеряла. Утрата – всего лишь одна линия из двух. Наша связь – маска – дает возможность отыскать вторую.

Кольца, фигуры, линии, - все порождения дыма, растворились в африканской ночи. Следом растворилась и ночь, оставив одинокий холод квартирных стен и обугленную маску на лице.

Две линии. Линии две… Лена ломала голову. Если она отдала во тьму африканской ночи молодость, красоту, что ценного может она обрести в той ночи? Как разглядеть ту, вторую линию? С этой мыслью уже под утро она засыпала, надев маску. Две линии во всем: есть хорошее – есть плохое, есть девушка – есть старуха, есть…

Тамтамы грохотом взрывали ночной покой. Им под стать не унимался тропический ливень. Но даже ему не под силу было загасить костер, что все ярче и яро раздаривал во тьму разноцветное пламя. Лена танцевала на раскаленных углях, не чувствуя боли. Пламя проникало в ее легкие, не обжигая, будто сама она была огнем, безудержным светом сокрушала темь назло хлеставшему напропалую ливню. Она, открывшаяся миру африканской ночи, отдавшая то, что имела… И мир за гранью реальности открывался ей, предлагая взамен то, что ей причиталось по праву. И многое открывалось в зареве костра. Лена видела сквозь деревья, над ними и дальше, за горизонт: людей, предметы, места, события, - и у всего две линии, и каждая была высвечена, каждая проявлена. Что с самого начало поразило ее в пожилой певунье, что раз от раза заставляло надевать маску, вновь и вновь погружаться в мистерию африканской ночи, то ныне предстало ясным как белый день. Безудержная, дикая, древняя колдовская сила, будучи найденной, узнанной разоблаченной, теперь по праву принадлежала ей.

…Прошедшая ночь не изменила ничего в обличье безвременной старости, но вопреки всему, Лена проснулась полная сил, надежд и ясного знания о том, что следует предпринять. Права была ведьма – процесс необратим, негритянка не вернет краденную молодость. Но кто запрещает последовать ее примеру? Благо, у Лены в достатке сил, да и подходящая жертва на примете.

У Дениса и Анны как раз намечалась свадьба, а у Лены в скором времени был готов подарок. Настал знаменательный день, и когда счастливая новобрачная, опьяненная свадебной шумихой, суетой и комплиментами, распаковывала подарки, на глаза ей попалось чудесное зеркальце в винтажной раме из лакированного черного дерева. Амальгама давала особенный теплый свет, в нем Анна казалась еще более неотразимой, было одним наслаждением всматриваться в зеркальную гладь, в том отражении хотелось тонуть. Анна не ведала, кто подарил зеркало, но изысканный подарок занял почетной место в супружеской спальне.

Что сталось с Анной? На вряд ли стоит поминать о том, мой догадливый и справедливый читатель! Не станем делать выводы и уж тем более судить. Читатель внимателен и помнит: линии всегда две, отчего любая категоричность априори ложь.

Но все же подведем итог и вспомним о героине. Одарив новобрачных зеркальцем, Лена вскорости пошла на поправку. Не прошло и месяца, как она вернулась на работу, отдохнувшая и в прекрасной форме, и охотно со сдержанной улыбкой (не без некоторой доли загадочности) принимала комплименты. Счета были оплачены, и она больше не жалела о том, кто ушел, оставив заместо себя дармовой сувенир – проклятую маску, за которой ей долгое время приходилось скрывать обиду, стыд и одиночество.

В сущности, все мы без исключения носим маски, полагая, что скрываем, а точнее, бережем за ними себя как некую драгоценную жемчужину, пока не наденем последнюю, имя которой Смерть, и лишь тогда прозреваем, с ужасом обнаруживая, что нечего было прятать, наши раковины пусты, и маски – самая что ни на есть непреложная в нас истина из всего жившего на Земле.