«Сбои были всегда. Но тогда мы ещё не понимали, что некоторые сбои не устраняются. Они эволюционируют».
Фрагмент из Комментариев к Хроникам R-этапа, аннотация 7.12
Первым был запах. Смрадная какофония: застарелый пот, приторная сладость разложения и едкая химическая гарь. Этот коктейль ударил в нос с такой силой, что в обычной ситуации меня бы непременно вырвало. Но сейчас даже эта простая реакция оказалась непозволительной роскошью. Тело не повиновалось.
Следом пришло ощущение этого тела — чужого, неправильного. Я был заперт в плотной и странной оболочке, которую отторгало всё моё естество. Она походила на старую консервную банку с протухшими остатками, но банку, которая каким-то чудом еще двигалась. Суставы скрипели, словно ржавые петли. Волокна, которые были мышцами, с мерзким, вязким треском переставляли конечности.
Всё это происходило без моего участия. Каждое движение, каждое усилие — не мои. Этим странным, мерзким телом управляли извне, словно кукловод дергает за веревочки.
Затем пришли звуки. Шарканье сотен ног. Хриплое, рваное дыхание. Металлический лязг, будто по полу волочат цепи. И крики — на странном, гортанном языке, отголоски которого скреблись где-то в глубинах памяти. Мой разум не понимал его, тонул в сенсорном шторме, но тело знало. Оно отзывалось на слова инстинктивно, без участия моего «я».
Зрение возвращалось медленно, мутными пятнами. В памяти вспыхнул последний осколок — тишина. Абсолютная, всепоглощающая. Покой Безмолвия, где не было ни времени, ни пространства, лишь я – маленькая яркая точка посреди бесконечности… А потом картинка обрела резкость, и этот покой взорвался осязаемой и отвратительной реальностью.
Ничего подобного я не видел раньше и не мог найти в своих воспоминаниях, которые были лишь фрагментами и осколками той жизни, которая у меня когда-то возможно была. Вокруг меня, куда доставал мой взгляд, двигались ходячие мертвецы. Как я это понял? Сложно причислить к живым эти ходячие куски гниющей плоти с пустыми и безжизненными глазами. Они и были источником этого мерзкого запаха, заполонившего все вокруг.
И я был одним из них.
Мой взгляд — единственное, что еще оставалось моим, — упал на руки. Синюшные, покрытые трупными пятнами, с обрывками гнилой кожи. Эти руки намертво вцепились в тележку, груженую странной, фосфоресцирующей фиолетовым рудой. Ноги сами толкали ее вперед.
Попытка повернуть голову провалилась. Невидимая сила держала ее прямо, заставляя смотреть лишь вперед. Но и того, что я видел, было достаточно. Картина прояснилась: это шахта, где мертвецы — безвольная рабсила. А живые — их погонщики.
На уступах и шатких мостках над нами стояли они.
Их тела с головы до ног были затянуты в плотную кожу или что-то очень на неё похожее, а лица скрывали маски с громоздкими фильтрационными коробками, спасающими от смрада, в котором мы гнили. В руках они держали длинные шесты-погоняла: с одной стороны — острый стальной штырь, а с другой — массивный набалдашник.
Или это было оружие?
И на груди у каждого висел тусклый серый диск — то ли амулет, то ли знак отличия.
Но в том, что это не просто безделушка, я убедился тут же. Из одной из тележек, дребезжавшей впереди по колонне, на пол с глухим стуком выпал крупный, светящийся фиолетовым кусок руды. Один из погонщиков, стоявших на мостках, лениво ткнул в его сторону шестом. Затем он поднес руку к серому диску на своей груди.
Тот коротко вспыхнул тусклым светом, и я ощутил это даже на расстоянии — не приказ, а скорее тонкий, острый импульс, пронзивший общий гул контроля. Он был направлен не на меня, а на мертвеца, шагавшего ближе всех к упавшему камню.
Мертвец немедленно замер, нарушая общий ритм. Его движения стали дергаными, неестественными, словно кукловод сменил плавный танец на грубые, отрывистые рывки. Труп неуклюже развернулся, сделал несколько шагов, согнулся, схватил синюшными пальцами светящийся камень и, выпрямившись, зашвырнул его обратно в тележку.
Сразу после этого амулет погонщика погас, острый импульс исчез. И мертвец, дернувшись в последний раз, вновь встроился в монотонный поток, будто ничего и не было.
Но двигала нами не их постоянная воля, направленная через амулеты. Нет, они были лишь пастухами. Настоящим кукловодом была иная, незримая сила, пронизывающая каждую клетку этого гниющего тела. Она заставляла мертвые мышцы сокращаться, переставлять стертые до кости ноги и толкать проклятую тележку.
И в этом была чудовищная, абсурдная ирония. Обладать могуществом, способным поднять армию мертвых, и использовать его для столь примитивной работы. Если магия может заставить труп ходить, неужели она не способна банально толкнуть вперед кусок металла на колесах?
— Шевелись… отродье, — я сосредотачивал свой разум на каждом слове, но понимал не каждое. Возможно, сгнивший мозг уже не помнил всех слов, но какие-то базовые знания в нем еще остались.
Я слушал. Наблюдал. И пытался понять - что делать дальше. И пока я наблюдал, мое тело просто делало.
Оно дотолкало тележку до погрузочной платформы. Механическим, отточенным движением руки опрокинули груз в приемный желоб. Затем — разворот на 180 градусов и мерный, шаркающий шаг обратно в темноту. За новой порцией.
Именно тогда я заметил другие странности. Свет в туннелях исходил не от факелов, а от ровно гудящих ламп, заключенных в прочные металлические плафоны. Сама подъемная платформа была вполне технологичной, а не грубым механизмом на канатах.
Некромантия и высокие технологии. Фабрика по созданию рабов и примитивный ручной труд. Этот мир был не просто жестоким — он был абсурдно нелогичным. И я не мог понять главного: зачем?
Тем временем тело продолжало спуск. Шахта уходила все глубже под крутым, почти неестественным уклоном. И с каждым шагом я чувствовал, как слабеет поводок управляющей моим телом воли. Хватка разжималась, превращаясь из прямого приказа в назойливое эхо.
Взамен в пустоте моего сознания начал нарастать иной гул — не звук, но вибрация, которую могло уловить лишь то, что осталось от моего «я». Если я мыслю в этом гниющем черепе, значит, у меня все еще есть душа? Потому что моё сознание никак не желало признавать, что это тело моё – это лишь оболочка.
Чем глубже мы спускались, тем сильнее суетились погонщики. Их жесты стали рваными, выкрики — истеричными. Они срывались на мертвецов, осыпая их бессмысленными ударами тупых набалдашников.
Но в этом не было никакого смысла - даже при ослабевшей удавке мертвецы продолжали двигаться как заведенные механизмы, по инерции.
Но тут, внизу шахты, я понял, что могу управлять своим телом - легкий поворот головы дался естественно, хоть и приходилось преодолевать сопротивление задеревеневших мышц. Смена положения руки, перестроить шаг так, чтобы не стирать остатки своих ног о грубые камни — все это было мне подвластно именно тут, внизу. Там, где добывали ту самую руду.
Но вместе с контролем пришло и нечто иное.
На границах зрения, на самом краю сознания, постоянно вспыхивала и таяла зеленоватая рябь. Неясные символы, похожие на обрывки цифрового кода, мерцали и тут же исчезали, стоило лишь попытаться сфокусировать на них взгляд.
Это не было галлюцинацией или сбоем гниющего мозга. Помехи были слишком упорядоченными, слишком искусственными. Это был чужеродный информационный шум, наложенный поверх реальности. Поток данных, который не принадлежал ни мне, ни этому мертвому телу казался почти осмысленным. Будто кто-то — или что-то — проводит диагностику.
Может быть, это и есть то, что управляет мертвецами?
От размышлений меня отвлек другой шум — настоящий, физический.
Мертвец, шагавший прямо передо мной, замер. Его тело забилось в конвульсиях. Из глотки вырвался булькающий, рычащий стон, и голова с неестественным хрустом повернулась в сторону. Прямо на ближайшего погонщика, который как раз тыкал шестом в спину другому трупу.
Картина сложилась мгновенно – я не один обретал свободу. Но в отличие от меня, в этих телах не было ни капли разума, способного сдержать первобытный голод. В них просыпались стандартные, классические инстинкты нежити: жрать живую плоть.
В следующий миг мертвец сорвался с места. Его движения не имели ничего общего с той скованной, программной походкой, что была навязана извне. Он несся вперед с грацией хищника, в каждом его движении чувствовалась первобытная мощь. Я слышал, как с треском рвутся окаменевшие мышцы и суставы, высвобождая чудовищную, взрывную силу для этого короткого броска.
Но погонщик явно был не из тех, кто носит шест для красоты. Его реакция оказалась быстрой и точной – он сделал короткий шаг в сторону, и его шест, взметнувшись в крутой дуге, с хлестким свистом врезался закругленным концом в череп мертвеца. Треск разлетевшихся костей прозвучал отчетливо, а тело мертвеца тут же обмякло, словно кто-то выдернул из него последние нити управления. Безвольная туша рухнула, по инерции проскользив по шершавому камню еще на полметра.
Не теряя времени, погонщик сплюнул на землю и подошел ближе. Одним уверенным движением он перевернул шест и вогнал его острый конец в череп мертвеца. Глухой хруст подтвердил, что тот больше не поднимется. Даже не глядя на свою работу, он что-то крикнул напарнику, стоявшему чуть поодаль. Тот не сводил глаз с остальной группы мертвецов, внимательно выискивая малейшее движение. Он оставался настороже и готов был действовать в любой момент, если сорвётся ещё один мертвец.
Я смотрел, как погонщик хладнокровно превращает взбунтовавшийся труп в груду гниющего мяса, и понимал: инстинкты моего нового тела нужно держать на самом коротком поводке.
Но тут же другая мысль пронзила сознание: а зачем? Зачем мне все это? Я могу отпустить. Вернуться в Безмолвие, где нет этой грязи, этой боли. Где царит вечный, абсолютный покой. Зачем цепляться за эту мертвую оболочку, которая мне даже не принадлежит?
Вспышка памяти, яркая и болезненная, стала ответом.
Покой в Безмолвии был ложью. Это была вечная арена, безмолвная война на выживание, где смерть означала не просто конец, а полное стирание. Тебя не убивали — тебя аннигилировали, расщепляя саму концепцию твоего «я». Твоя сущность без остатка растворялась в том, кто оказался сильнее.
Я сражался там и побеждал. Я рос, становясь сильнее с каждой поглощенной душой. Но потом я встретил Ее.
Она была не просто хищником. Она была самим Голодом. Бесконечной энтропией, для которой вся моя накопленная мощь — лишь пылинка, неспособная утолить Ее даже на мгновение. Она бы поглотила меня, даже не заметив.
От Нее я бежал. Впервые за вечность я познал животный, всепоглощающий ужас. Я рвал ткань небытия, прорываясь сквозь завесу миров, лишь бы уйти. И оказался здесь.
В мире, где правит другой голод — примитивный, физический, отвратительный. В теле, чей главный инстинкт — жрать живых.
Нет. Обратной дороги нет.
Я до сих пор чувствую Ее — эхом в пустоте моего сознания звенит Ее вечный Голод. Она все еще ищет. Нить, соединяющая меня с Безмолвием, не оборвалась, и я знаю: это не просто связь. Это маяк. Стоит мне ослабнуть, отпустить это тело, и Она найдет меня по этому следу. И тогда — конец.
Поэтому этот гниющий труп — мой единственный якорь. Мой последний, омерзительный шанс спастись от полного, абсолютного небытия.
Так тому и быть. Пусть я оживший мертвец. Пусть я безвольный раб, чье хрупкое существование может в любой миг оборвать штырь погонщика, но тут я могу спрятаться от Неё.
Тем временем, цикл не прерывался. Загрузить тележку. Толкать. Опрокинуть руду. И снова во тьму. А внутри этого бездумного механизма мой разум вел свою, отдельную работу: смотреть, слушать, складывать обрывки в единое целое.
За часы работы фразы и ругательства погонщиков сложились в уродливую мозаику. Эту шахту, самую глубокую и проклятую, ненавидели все. Здесь добывали руду, которую они называли «умбролит» — ключевой компонент для консервации мертвой плоти. Для создания новых рабов. Рабов, которых отправляли сюда же, на дно, добывать еще больше умбролита.
Вечный цикл.
И основная проблема была в самой руде. Она источала невидимую эманацию, которая глушила управляющий сигнал, «пробуждая» в мертвецах первобытный голод. Поэтому эта шахта и была штрафной — идеальное место ссылки для провинившихся надсмотрщиков.
За последние часы сорвались еще трое. Ни один не добрался до живой плоти и теперь их изувеченные останки были свалены в специальную нишу в стене — молчаливое напоминание о хрупкости моего бытия в этом новом мире.
Но умбролит отравлял не только мертвых. Он медленно сводил с ума и живых.
Я видел это своими мертвыми глазами. Один из погонщиков просто взорвался, когда мертвец перед ним всего лишь споткнулся о камень. С воплем, полным ярости и страха, он обрушил на труп свой шест, превращая его череп в месиво. Он бил бы и дальше, но его оттащили другие, с трудом уводя в сторону дергающееся в припадке тело.
Это место ломало всех. Даже если ты идеальный, безотказный механизм, ты все равно можешь попасть под горячую руку надсмотрщика, доведенного влиянием руды до последней черты.
И почему я прорвался именно в этот мир, в царство гниющей плоти? Это плата? Наказание за вечность, в которой я был таким же хищником, но пожирающим души, а не плоть?
Я уже смирился с мыслью, что эта монотонная работа будет длиться вечно, пока я не изотру свои ноги так, что не смогу ходить. Мертвым не нужен отдых. Мертвым не нужен сон. Передышки — привилегия живых.
Поэтому оглушительный вой сирены, ударивший по стенам шахты со всех сторон, стал для меня полной неожиданностью.
В тот же миг управляющий сигнал внутри меня сменился. Вместо привычной команды «вглубь» пришел новый приказ, и тело, развернувшись, послушно потащилось к подъемнику. Моя тележка была пуста, но программа заставила тело совершить бессмысленное действие — имитацию выгрузки руды, словно я только что пришел с забоя.
Мелочь, но она обнажала всю примитивность и несовершенство управляющего алгоритма. Конец смены. Все мертвецы должны выгрузить руду, поставить тележки в специальный загон и двигаться в указанном направлении. Никаких исключений — слепой, бездумный приказ.
Но смена обстановки была приятной. Нестройной колонной по несколько мертвецов в ряд с наблюдающими за нами погонщиками, мы начали подниматься наверх - туда, где управляющая мной воля била с полной силой. Тут уже и глазами шевелить не получалось – абсолютный контроль. Но и этого хватало, чтобы видеть и анализировать.
Чем выше мы поднимались, тем сильнее менялся мир вокруг. Неровный свет рудничных ламп сменился холодным, хирургическим сиянием панелей на потолке. Грубо отесанная скала, напоминавшая рану в теле горы, уступила место гладким, обитым сталью стенам. А потом и шарканье ног по камню сменилось глухим, мерным стуком по металлическому полу.
Сам я не почувствовал разницы — в этих конечностях не осталось и капли жизни, чтобы чувствовать холод металла под ногами. Но мой разум фиксировал все.
Нас гнали по этим коридорам, пока они не распахнулись, открыв моему взору картину чистого безумия. Огромный, гудящий цех был заставлен гигантскими чанами, между которыми сновали люди в идеально белых халатах. По конвейеру, тянувшемуся под самым потолком, непрерывной лентой шли свежие, обнаженные тела. Автоматические манипуляторы подхватывали их, окунали в бурлящую зеленоватую жидкость и отправляли дальше, на следующую стадию обработки.
Что. Здесь. Происходит?
Это был сюрреализм в чистом виде. Некромантская фабрика. Промзона по производству нежити. Сочетание высоких технологий и самого примитивного рабского труда было не просто нелогичным — оно было абсурдным. Зачем рисковать, используя нестабильных мертвецов в ручном забое, если у тебя есть автоматизированная линия по их созданию?
Это не имело никакого смысла.
И тут меня осенило.
Все дело было не в том, как мы работали, а в том, что именно мы добывали. Умбролит. Его эманации, которые сводили с ума живых и пробуждали голод в мертвых, наверняка выжигали любую сложную электронику. Автоматизировать добычу в таких условиях было невозможно. Оставался единственный вариант — примитивный, одноразовый труд тех, кого не жалко. Труд мертвецов.
Я решил вцепиться в эту теорию, как утопающий цепляется за бревно. Это был единственный логический якорь в окружающем безумии.
Наш путь закончился перед массивным гермозатвором, который, казалось, мог выдержать прямое попадание танкового снаряда. С лязгом и шипением он отъехал в сторону, и нас загнали внутрь.
В колоссальный ангар.
Здесь были тысячи… нет, десятки тысяч таких же, как я. Безмолвное, копошащееся море гниющей плоти в разной степени сохранности. Шла безмолвная сортировка: невидимые кукловоды расставляли группы по им одним известному порядку. Нас, шахтеров, как самый изношенный и грязный материал, оттеснили в дальний угол. Мы выглядели хуже всех, и наше место было соответствующим.
Значит, мертвецов здесь использовали не только для добычи руды. Целая экономика, построенная на трупах.
В моей голове родилась едкая, беззвучная шутка. Интересно, у нас тут есть профсоюз? Я бы подал жалобу на отвратительные условия труда и полное отсутствие средств индивидуальной защиты. Начать можно было бы с обуви.
Наконец гермозатвор за нами сомкнулся, отсекая шум и суету цеха. Шаги живых стихли. Свет в ангаре несколько раз дрогнул и погас, погружая десятки тысяч мертвецов в абсолютную темноту.
Наступила почти полная тишина. Ее нарушал лишь влажный хрип тех мертвецов, чьи тела еще по привычке гоняли воздух через прогнившие легкие. Память плоти. Мое тело было избавлено от этой бессмысленной функции, а для того, чтобы почувствовать запах, мне не нужно было вдыхать воздух.
Воцарившийся мрак стал для меня сигналом. Я сделал то, чего не позволял себе, кажется, целую вечность — закрыл глаза. Моему разуму нужна была передышка, чтобы осмыслить пережитое и обдумать план.
Но отдохнуть мне было не суждено. Зеленоватые символы, до этого мерцавшие на периферии, сорвались с цепи. Они заметались перед моим внутренним взором, сливаясь в нечитаемую кашу, а затем резко замерли, выстраиваясь в четкие, осмысленные строки:
[ИНИЦИАЛИЗАЦИЯ СИСТЕМЫ...]
[ОБНАРУЖЕНА АНОМАЛИЯ]
[ЗАПУСК ПРОТОКОЛА ДИАГНОСТИКИ...]
[КАЛИБРОВКА...]
[...УСПЕШНО]
Не может этого быть... В глубинах моей памяти всплыли образы, чужие и далекие — истории о душах, брошенных в чужие миры, но получивших в дар Систему. Интерфейс, уровни, прокачка... То, что казалось абсурдной выдумкой, сейчас было моей единственной, немыслимой надеждой.
СОСТОЯНИЕ
ИМЯ: Не определено (Единица №73468)
УРОВЕНЬ: 1
КЛАСС: Контролируемый Мертвец
АТРИБУТЫ СИЛА: 8 (Пределы живой плоти игнорируются)
ЛОВКОСТЬ: 3 (Мышцы и суставы изношены)
ВЫНОСЛИВОСТЬ: ??? (Тело не знает усталости)
ИНТЕЛЛЕКТ: 16 (Аномалия)
ВОЛЯ: 36 (Аномалия)
СТАТУС:
- Разложение 16% (Прогрессирует медленно): Ваша оболочка постепенно разрушается.
- Внешний контроль: Вы не контролируете движения в зоне действия Сети.
- Первобытный Голод: Вид и запах живой плоти может вызвать потерю контроля.
И это меняло абсолютно все.