Mater Monstrorum — vol. 2

Местоблюститель трона негодовал. Осенняя колония, вверенная Его Лисейшеству пророку Фырфу, среди двуногих известному как любимец Темнейшего Алерт, подтвердила свой статус сборища невоспитанных наглецов. Вместо того, чтобы собраться на лужайке в парке и воздать ему почести там, где церемонию мог бы созерцать его благодарный народ, двуногие посмели явиться в опустевший кабинет Владыки и бесцеремонно прервать послеобеденный туалет пророка. Верная Мэгс, увы, не смогла или не пожелала выгнать вон старшего щенка Великого и одну из наиболее уважаемых самок колонии. Как только одиозная парочка возникла на пороге, служанка отложила небольшую серебряную щётку и, напоследок почесав Алерта за ухом, шустро сунула особу местоблюстителя в корзинку. Мягкая подушка и искусно нарезанные фрукты в крошечной розетке шеольского фарфора не делали унижение дозволенным: его, единственного в своем роде, верного служителя верховного божества всех лис, собрались тащить куда-то, словно котёнка или болонку! Нет уж, облегчать им задачу Алерт не собирался – лихо, как юнец, выпрыгнул из корзинки и пулей метнулся в благодатную тень Спасительного Поддиванья.

– Как я его понимаю, – старший щенок Великого ухмыльнулся спутнице, показав великолепные клыки. – Мысль об очередном совете и меня побуждает забиться в какую-нибудь пыльную нору и не вылезать оттуда.

– Разрешаю тебе влезть под стол в зале Совета, малыш, – Алерт не видел выражения её морды, но голос сочился ядом, как хвост разозлённого скорпиона. – Маргарита, – голос смягчился, очевидно, даже эта хитрая старая самка уважала его служанку, – будьте добры, достаньте нынешнего председателя Совета, у нас нет времени ждать, пока он соблаговолит снизойти.

Замечательно, – отоцион беззвучно фыркнул. Возможно, двуногие уйдут несолоно хлебавши, и в следующий раз подготовятся лучше, – он свернулся клубком у самой стены, игнорируя нежные призывы Мэгс. Но свод диванный вдруг разверзся, лишив надёжной защиты – такой прыти от визитёров Алерт никак не ожидал. Предательница Мэгс кинулась с удивительным для её уютной комплекции проворством, крепко ухватила его за бока и посадила в корзинку. Крышка плетёнки немедля захлопнулась, и Алерту ничего не оставалось, кроме как заняться фруктами.

Вкусная, но слишком скромная компенсация за непозволительную бесцеремонность, – и, когда его выпустили из узилища, Алерт пожалел, что ломтики спелых плодов не были хорошенько подбродившей падалицей. Его временное ложе глупцы водрузили на стол – по счастью, рядом с креслом Великого. Уже оттуда отоцион сердито выразил душевное пожелание, чтобы на следующий совет особо отличившихся остряков принесли в закрытых ящиках, но не снискал тем ничего, кроме пары новых возмутительных смешков. Никто из собравшихся упорно не понимал языка лисьего племени, или же делал вид. Даже щенки Того, Кто Подарил Лисам Мир – и те говорили с наместником своего отца не всерьёз, а словно с неразумной живой игрушкой.

– Салют тебе, о Лисейший! Идущие на смерть приветствуют тебя! Может, ты знаешь, что нам делать со всем этим блудняком? – немедля подал голос Рыжий. – Твой беглый хозяин не оставил тебе каких-нибудь инструкций? План эвакуации за грань разумного, методичка по ликвидации здравого смысла, три загадочных конверта?

Недаром говорят, будто на детях гениев природа отдыхает. На этой бестолочи она, похоже, удалилась в долгий отпуск, плавно перешедший в непрекращающийся загул. Только и способен, что созывать воем самок, лакать бормотуху и устраивать потасовки с самцами. Алерт презрительно фыркнул, устраиваясь поудобнее, – видно было плохо, но его назначили отнюдь не местоблюстителем стола или убогой плетёной корзинки.

– На, приятель, эдак тебе помягче будет, да и повыше, – рыжий наглец поднял опешившего Алерта и положил на сиденье большую бархатную подушку.

– Господин министр иностранных дел, оставьте председателя в покое, – угрожающе прорычала седая самка. – И рот закройте, если не желаете выступить с докладом. Концентрация винных паров с вашей стороны и так тянет на попытку сорвать заседание.

Рыжий унялся, но ненадолго: выудил из кармана смятую салфетку и огрызок карандаша и принялся что-то черкать, поглядывая то на коллег, то на Алерта. Отоцион довольно сощурился и на случай, если лохматый дурачина в кои-то веки решил совершить что-то полезное – например, нарисовать его, Алерта, портрет – воздел уши подержавней.

Тот щенок Великого, что помог седой короткошерстной заразе принести его в неуютный огромный зал, разрешением сидеть под столом не воспользовался, устроился в кресле рядом с крепким, по-военному стриженым самцом со спокойным холодным прищуром стрелка. Тихо, очевидно, не желая, чтобы его слышал кто-то, кроме собеседника, поинтересовался:

– Ничего из ряда вон выходящего?

– А должно? – вопросом на вопрос ответил тот и, не выдержав паузы, покачал головой. – Тот же уголовный балаган, что и раньше, – он криво усмехнулся. – Я бы даже сказал, стало спокойнее – очевидно, часть сумасшедших помчалась лобзать ручки своей прародительнице.

– Мои люди на Перешейке уверены, что кузены оттуда убрались. А ещё двое, только что вернувшиеся из Раймира, клянутся, что там Двухголовые предусмотрительно не появлялись с тех пор, как золотой покойный родич сорвался – или был спущен – с поводка. Интересно, где они обретаются, и насколько оказались подвержены нынешней... модной болезни? Было бы весьма некстати получить в довесок к продолжающим беситься горожанам качественно рехнувшихся командоров кшатри. А ещё более некстати – для нас, конечно – оказался бы всплеск сыновней любви и желание помочь мамочке.

К разговору чутко прислушивался сидевший напротив некрупный самец. Несмотря на учтивые манеры и безобидный вид, от него всегда несло смертью. Переглядывался, будто невзначай, со своей самкой – такой же коварной и опасной, как её брат. Похоже, эти двое что-то скрывали от остальных.

Седая сука злилась всё сильнее – её взгляд прожигал бы в пустых креслах дыры, дай она себе полную волю.

– Мы зря теряем время, – отчеканил матёрый, редко заявлявшийся к Великому самец, пахнущий песком и чужой болью. – Сбор кворума под забавы со зверушкой и протокольную грызню дороговато обойдётся в масштабе возможного ущерба. Если только мы не ждём явления медиков с партией чудо-снадобья от кровного бешенства.

– Перегибаешь, – укоризненно пророкотал грузный самец, всегда стремившийся всех замирить, в основном к своей выгоде. – Остынь, Зель, не накаляй обстановку. Некоторые вопросы не решают на расстоянии. А в одиночку и по собственному разумению – тем более. Личное-то оно от законного иной раз далековато ложится, а? Вот и Прокурор со мной согласен.

– Не думал, что доживу до того дня, когда сделаюсь бесполезен настолько, – высокий, худой и нервный самец выражал скорее крайнюю степень тихой бессильной ярости. Маниакально бережно поставил опустевший бокал на стол. И приложил немало усилий, чтобы не раздавить в лапе или не сделать с тяжёлой хрусталиной ещё что-нибудь разрушительное. – С тем же успехом можно втолковывать основные нормы международного права драконьей стае по весне. Новый Вавилон таков лишь формально, Лилит, её кхм… двор и правительство – древний закон во всей красе. Но эта ваша партизанщина ни к чему хорошему точно не привела бы. Неутешительные данные об особенностях вавилонской атмосферы, к счастью, поступили своевременно.

– Повестка прежняя, – короткошерстная седая сволочь побарабанила когтями по столу. – Готова выслушать предложения – что делать с нашими ходячими бомбами замедленного действия.

– А нельзя их в Бездну? – жизнерадостно поинтересовался Рыжий. – Там места освободи... – под взглядами коллег он осёкся и снова уткнулся в почеркушки на салфетке.

– Выяснением родословных всех до единого граждан от создания Веера до нынешнего дня, разумеется, займешься ты лично, – хмыкнул его брат и, покосившись на седую, материализовал высокий серебряный стакан с замысловатым чернёным узором. Судя по тому, что, пригубив, щенок блаженно прикрыл глаза, Алерт готов был поспорить на собственный хвост, что в поилке у нахала отнюдь не ключевая водица.

– Чтобы сэкономить время всем, желающим выдвинуть сходные предложения, – сухо произнёс нервный, стряхнув невидимую соринку с лацкана пиджака, – предупреждаю, что адмирские Кодексы категорически запрещают налагать на добрых граждан любые наказания или ограничения исключительно на основании их происхождения, родства, крови, вида или места проживания. Посему ввиду хоть дальнего, хоть близкого родства с одной из Высших Изначальных мы никого не будем запихивать ни в Бездну, ни в тюрьму, ни в саркофаг.

– Считается ли наказанием спонсируемая государством поездка на обитаемые и дружественно настроенные Пластины? – остро исподлобья взглянул на говорившего тот, что пришёл со своей самкой.

– Нет, с чего бы? – нервный недоумённо вскинул брови.

Наглый щенок воззрился на свой стакан, будто увидел его впервые, и слегка улыбнулся. «Осталось Рокфеллера уговорить!» – он прошептал это очень тихо, расслышал лишь Алерт, но не смог понять решительно ничего.

– У вас есть гарантии, что свистопляска не начнётся на прочих Пластинах? – седая уставилась на говорившего так, словно раздумывала, убить его или расцеловать.

– Никаких, – невозмутимо развел руками тот. – Но пока что я не видел ничего похожего там, где бывал. Предполагаю, коллега Азазель располагает куда более полной информацией и сможет подтвердить или опровергнуть мои слова, – он кивнул в сторону того, что принёс с собой запах песка, и вежливо умолк.

Коллега подтвердил. Оба щенка Великого кивали, внимая странно звучавшим словам – скорее всего, это были названия тех просторов, куда собирались отправить соплеменников вожаки колонии.

Седая задумалась, продолжая стучать когтями по столу. Затем прекратила порчу государственного имущества и поднялась, опираясь о столешницу подушками передних лап.

– Итак, за неимением лучшего обсуждаем предложение господина министра обороны, – упомянутый ею самец привстал и учтиво поклонился. – Для начала – возможные возражения и альтернативы. Если с альтернативами негусто, обсудим, куда, кого, в какие сроки и под какими предлогами можно спровадить. Теоретически этим должен был бы заниматься глава министерства по делам перемещённых лиц, – она чуть скривилась, словно разжевала горького жучка, – но, судя по всему, он переместился лично, тайно и заблаговременно.

– Не то, чтобы кто-то соскучился по роже Мильхома, – лениво пробасил грузный самец, ничуть не смутившись недовольной гримаской седой. – Предполагаю, мы могли б обставить это не как срочную эвакуацию, а как очередное развлечение для добрых граждан. Объявить через Инфернет и по всем прочим каналам, мол, граждане могут принять участие в лотерее, главные призы – шикарно упакованные дома на иных Пластинах. Побежит не только Пандем, побежит последняя деревня – а дальше поработает магия. Если лотерейные билеты будут изготовлены по принципу амулета кровного родства, выиграют поездку те, кто обладает заметной долей крови Лилит. Немного магии в месте назначения – и счастливчики даже за плату не пожелают вернуться...

– Принцип свободной воли, – с нажимом прошипел нервный.

– Помилуйте, прокурор, обычные заклинания домашнего уюта... в основном, – толстый пройдоха не утратил вальяжности. – Влетит в копеечку, но чего не сделаешь ради покоя в стране и столице.

– Народ надо отвлечь, иначе у нас нет ни единого шанса. Такой аттракцион как раз может сработать! На стороне противника убойное оружие – новизна. И полное опровержение всего, что было известно о фигурантах ранее! Они же фактически переписывают историю – где полоумная ведьма из колодца и толпа кровожадных маньяков? Все видят прекрасную справедливую царицу, мудрых министров и верную гвардию, поддерживающую спокойствие и безопасность на этом празднике жизни, – с некоторой завистью произнёс Рыжий. Попасть туда ему отчаянно хотелось – ну ещё бы, вписался бы как родной, даром, что не по крови.

– Жаль, Люцифер сел в Бездну слишком поздно, а что пропустил – навёрстывает омерзительно быстро. Хотя лично мне непонятно это чудо исцеления. Как полная развалина превратилась в ещё более эффективную версию прежнего себя? Не силой же любви в самом деле собрался по кускам разбитый рупор раймирской пропаганды… – старший щенок Великого вновь приложился к своей поилке, чтобы промочить пересохшую глотку. – И теперь вещает на полную мощность чуть не из каждой щели, глушить умаялись этот закрытый канал. Но электорату его чувство прекрасного вполне по вкусу, не говоря уж о чувстве юмора.

Приятно пахнущая и по меркам двуногих, наверное, очень красивая самка хихикнула.

– Он еще более сумасшедший, чем когда-либо, – со странной нежностью сообщила она. – В рамках известной всем собравшимся поговорки, что главной валютой Третьего дома служат не шеолы, а более тонкие материи, – она хитро улыбнулась, – без вреда для обираемого можно забрать не только немного магии. Можно забрать – если хотите, сожрать – часть его личности. Не могу ручаться, но мне кажется, именно это с беднягой и произошло. Его хозяйка и королева выпила то, что позволяло ему бояться, сомневаться в себе... короче, этот, как вы выразились, рупор сейчас вещает совершенно без ограничений. А искреннее безумие – штука довольно увлекательная, хотя оценить это способны единицы.

Щенок так восхищённо глянул на самку, что Алерт понадеялся, что скучная болтовня сменится чем-нибудь более занимательным – почему бы молодому не сразиться за благосклонность прелестницы с её старым партнером? У этих двоих могли бы получиться славные щенята, красивые, умные, сильные и наглые – но увы, надежды не сбылись. Старший щенок Великого не двинулся с места, всего лишь полюбопытствовал:

– А больную часть сознания можно выпить таким образом?

– В теории, – красотка пожала изящными плечами. – На практике не рискну сама и не посоветую другим. То, что забирают таким образом, становится частью забравшего, но не принесёт ни радости, ни силы. Кроме того, если сознание сильно и необратимо повреждено, болезнь становится основой личности. Уберите её – и получите слюнявого идиота.

Щенок признательно кивнул.

– Спасибо за идею, миледи.

– Не вздумай искать исполнителя, способного это воплотить, – вклинилась седая. – Магов такого уровня пересчитать по пальцам, и никого из них рыжая стерва не подпустит ни к себе, ни к любому из своих министров на выстрел. Она сумасшедшая, но чутье там похлеще, чем у нынешнего председателя и прочей хищной братии.

Алерт оскорбленно фыркнул и демонстративно почесался. Сравнивать чуйку мерзкой рыжей суки с тончайшим нюхом избранных Великим лис? Какая низость. Хамство. Он широко зевнул, ещё раз почесался и свернулся в кресле плотным клубком, уютно разложив огромные уши и накрыв глаза и нос пушистым хвостом. Хватит с него.

– Но если он по-прежнему ненормален, как и прочие советники – вынужден признать, что их безумие не лишено логики. Цель очевидна – убедить в доброте своих намерений как можно больше народу, – старший щенок, судя по голосу, не столько размышлял вслух, сколько стремился отвлечь внимание от заинтересовавшей его идеи. – Однако правительство Вольного Перешейка что-то не спешит почтить свою богиню, хотя им-то уж далеко ходить не надо.

– Наиболее вероятно, потому, что Малхаз аль-Кувира сотоварищи не жаждут оказаться в садах Великой в звериной шкуре, – язвительно заметил нервный законник. – Гоняться за мелкими сошками Лилит не станет, но если бы явились сами, то за многовековое систематическое искажение воли своей повелительницы их ждало бы именно это. Особо истовые старейшины подбарханного совета выползли из пещер – и угодили прямиком на мирный и милосердный аналог казни. Столь восхитительным в своём цинизме судопроизволом заправляет одна из беглых пациенток Мора, – тут законник сделал паузу и устало продолжил, словно выдавая скучную справку особо нерадивым и нелюбопытным. – Цейя, любимая дочурка новоиспечённой правящей четы. Очень интересовалась связью сознания с физической формой – и экспериментами на представителях разумных рас.

– Помню очаровашку, – о, подал голос тот самец, с которым шептался старший щенок Великого. – Так понимаю, радикальное силовое решение нашей проблемы сейчас бессмысленно даже обсуждать? Тогда предлагаю подумать вот о чём. Отправим мы толпу добрых горожан на другие Пластины. Гарантий, что они не сбесятся там, у нас нет. Надеяться, что возникающие среди переселенцев проблемы любезно возьмут на себя те, кто правит этими Пластинами, я бы не стал – мы и так, если откровенно, требуем от них слишком многого. Поэтому вместе с бесценным грузом придется отправить подобающий конвой. Надёжных парней, способных отвечать не только за себя, но и за других. Разумеется, принуждать мы никого не можем – тем более, что не имеем представления, сколько времени придется проболтаться на других Пластинах. Здесь, не исключаю, может стать очень жарко – вряд ли вавилонская кодла ограничится нынешней территорией и нынешними же скромными забавами.

– Разумно ли в таких условиях отсылать тех, кто может понадобиться здесь? – голос седой самки звучал устало.

– Не слишком, но иных вариантов не вижу. Те, кого мы отправляем, потенциально опасны для себя и других – случись что, дружественные Пластины быстро превратятся во враждебные.

– Быть может, не стоит так рисковать вашими ребятами, граф? – запах смерти от учтивого самца усилился. – Егеря и без того перегружены в последнее время. Но Легион всегда готов оказать содействие. Мы даже можем оставить в столице «волчаток» и их командующего, временно и весьма похвально исполнявшего мои обязанности. Эвакуацию целиком и полностью способны обеспечить доверенные лица. Покой добрых горожан бесценен, но сейчас мы имеем дело со сливками вашей особой картотеки. И они, как вы справедливо заметили, не удовлетворятся уровнем нынешних притязаний. Новая вывеска хороша, спору нет, да лавочка всё та же. И закрывать её придётся нам, причём на помощь соседей я бы не рассчитывал.

– Щедрое предложение, – самец по кличке Граф помедлил, словно сомневаясь, следует ли продолжать. – Но у ваших бойцов довольно специфические навыки, и вряд ли удастся обойтись ими, если не хотим осложнений. Я предложил бы в качестве сопровождения для каждой группы отряды, включающие в себя парней из Тайной, моих ребят и медиков под охраной ваших. Выглядеть вся команда должна максимально безобидно, по возможности, не выделяясь на фоне прочих добрых граждан, вытянувших счастливый билетик. Дамы, почтенные горожане, подростки... или те, кто сумеет выдавать себя за таковых неограниченно долго. Вервольфы или метаморфы, предпочитающие звероформу, могут оказаться кстати, даже если это форма попугайчика или морской свинки. Сопровождение не должно вызывать подозрений. Нам не нужны опасения, что вынужденные переселенцы – замаскированные отряды вторжения или ещё что-то столь же предосудительное и неблагонадежное.

– Знай я вас чуть хуже, имел бы право оскорбиться, – учтивый самец щедро приправил усмешку спокойной уверенностью. – Легион никогда не вызывает подозрений. И не оставляет следов. Ценю вашу дотошность и кристальную чистоту принципов. Детали согласуем отдельно, как только мои доверенные лица прибудут в город.

– Так победим! – Рыжий, похоже, опять не усидел смирно, вечно ему неймётся получить лапой по уху. Судя по интонациям, отдалённо напоминавшим интонации Великого, вместо того чтобы окончить набросок парадного портрета местоблюстителя трона, поганец пробавлялся своим обжигающим и мерзко пахнущим пойлом. – А где, я стесняюсь спросить, остальные приближённые и причастные? Дражайшие всадники или лихой повелитель морей? Где мой дальновидный, но морально неустойчивый предшественник, наконец? Тоже, между прочим, ценный ресурс. А свободный от державы ресурс – преступность в чистом виде!

– Господин министр иностранных дел, сколько времени вам понадобится, чтобы составить список подходящих Пластин и локаций, а также договориться о полном содействии местных? – седая самка, кажется, была готова задать балагуру добрую трёпку, но почему-то сдерживалась. Сквозь дремоту Алерт лениво подумал, что Великий куда мудрее и никогда не отказывает себе в столь невинных и полезных для молодняка удовольствиях.

– Э-э-э, кхм... Пара лет, наверное? – осторожно предположил Рыжий.

– Фамильное трудолюбие, – старшему щенку, если вдуматься, трёпка тоже не помешала бы. За брехливость.

– И столь же фамильное стремление уязвить, когда следовало бы промолчать, – положительно, таска за холку не повредила бы всем без исключения самцам Осенней колонии, даже матёрым.

Седая снова застучала когтями по столу – похоже, терпела цирк из последних сил. Положение спас тот, от которого пахло песком и свободой.

– Если позволите, госпожа премьер, этим займусь я. Лучше обойтись без официальных запросов, бумаг и прочего шлака – утечка такой информации нам вовсе ни к чему. Список ляжет на ваш стол через пару дней, реверансы и договорённости займут от месяца до двух. Подготовка лотереи также потребует времени.

– О, Азазель, ваше благородство столь же безгранично, как подвластные вам миры Веера! В благодарность за спасение моей жизни я посвящу вам свой следующий альбом! – Рыжий, кажется, всерьез нацелился сегодня получить взбучку хоть от кого-нибудь.

– Нет, братец, – судя по тихому рычанию, неугомонному бестолковке сейчас всыплет старшенький... Алерт завозился и посмотрел на советничков, надеясь увидеть добрую драку, но просчитался: щенки Великого сидели, не собираясь развлекать собравшихся потасовкой. – Ты будешь вкалывать, как шансонетка в портовом кабаке – твоя популярность просто-таки требует сделать тебя лицом этой аферы. Готовься рекламировать наш последний шанс...

Рыжий возмущённо вытаращил глаза.

– Меня? Я творец, а не какой-то пошлый клоун, готовый светиться по любому поводу, лишь бы не забывали. И уж точно не игрушка-перчатка с рукой власти в заднице!

– Безусловно. Поскольку твоё коронное соло обычно исполняется без штанов, добрый народ тыщу раз мог убедиться в полной независимости своего кумира, – ответил брат с невозмутимым видом. – Неужто не интересно потягаться с самим Денницей в битве за аудиторию?

Рыжий проглотил очередной пассаж и призадумался. Судя по выражению морды, свежая мысль о достойном соперничестве ему понравилась.

– Идеальный… кандидат, – седая самка кивнула и оскалила клыки. – Вижу, вам не терпится взяться за дело, вот уж и риторику обкатываете. – Кое-кто из самцов довольно зафыркал. – Утверждено единогласно.

***

Оставалось надеяться, что один мерзавец не соврал, а другой всё же соизволит показаться. Мёртвый наследник Светлейшего вёл себя по-прежнему нахально, но на этот раз в его тоне Михаэлю почудилось нечто вроде сочувствия. Словно он был бы рад, если бы аудиенция, которой добивался премьер-министр, не состоялась. Что знал сам, что донёс отцу – и как? Эдем выглядел опаснее обычного – вовсе не из-за марутов, зелень тоже будто взбесилась и норовила урвать побольше пространства, воздуха, света, а то и чужой жизни. Деревья, кусты и травы буйно пошли в рост, добираясь до логова хромого василиска, порой приходилось причинять драгоценной растительности изрядный ущерб. Будь на месте Михаэля недолговечный, давно бы скончался от фестиваля отравлений разнообразными соками, смолами и испарениями любимцев Светлейшего, среди которых по какой-то неведомой причине лидировали хищные лианы и в особенности треклятый заккум. Им же оказалась почти наглухо заплетена беседка, превратившаяся в жутковатую пародию на ярмарочный шатёр.

Цветы и яркие плоды в раскрывшихся стручках напоминали множества налитых кровью глаз, острые края жирных глянцевитых листьев угрожающе подрагивали под лёгким ветром, не приносящим особой прохлады. От тошнотворной приторной вони несколько спасали резкий горький запах курительного сбора и многотысячелетняя привычка к подобным атакам эдемских джунглей.

Михаэль без всяких церемоний выжег себе проход, подмешав к общей какофонии ароматов тона горелой плоти. Зелёная завеса закрылась за ним в считанные мгновения. Регенерация у плотоядного сорняка была просто призовая, на зависть многим бойцам.

Внутри зелёного кокона было пусто и оглушающе тихо. Изъеденный заккумом неровный каменный пол местами хранил пёстрые ошмётки некогда причудливого текучего ковра, в извивах одревесневших плетей прятались ветхие остовы гобеленов и полумёртвые амальгамы зеркал в почерневших серебряных рамах. Над пустым низким креслом из эбенового дерева вились клубы дыма.

– Вопрос срочный, – прорычал Михаэль, давя распирающий грудь кашель. Вместо ответа в одном из зеркал проскочил резкий блик, как неприятный сухой смешок на грани слуха и рассудка, а в кресле материализовался создатель этого интерьерного кошмара.

– С печалью, но без раскаяния, могущественный и благородный? Отчего же столь великое могущество не уберегло твой дом от скверны? Отчего благородства не достало даровать покой всем страждущим? Ни одно зеркало больше не лжёт тебе в ответ и отражает лишь презрение и ничтожность. Потому ты здесь. По мере разумения выказывать верность нам. Сообщать известное, предлагать очевидное, выражать страдания тех, кто избавлен от страданий. Нашей милостью.

– Убери с глаз грёбаные стекляшки, Джаганнатха! – рявкнул Михаэль, глядя на Светлейшего в упор. Тот лишь усмехнулся и сделал глубокую затяжку, а затем выпустил дым сквозь плотно сжатые зубы прямо в лицо собеседнику. Белое марево отражалось в стёклах, окутывая отражения Михаэля, две маленькие нелепые фигурки, тонущие в удушливом тумане.

И снова тот же трюк – удар креслом под колени.

– Ты похож на измотанного пса, что ловит воздух пастью, вывалив язык. Отдышись, Махасена. Покой вновь ускользнул от тебя, но это прыткая и изворотливая дичь.

– Твоей милостью, – весьма двусмысленно поблагодарил Михаэль. – Прикажешь травануться прямо здесь? – он кивнул на возникшие вместе со столиком бокалы и высокий хрустальный кувшин, наполненный прозрачной жидкостью. – Что ж, охотно, – не дожидаясь приглашения, плеснул себе изрядную порцию.

Светлейший неодобрительно покачал головой:

– Каждому достаётся лишь то, что он приобрёл делами.

Михаэль выпил залпом, горло обожгло, пламя покатилось по пищеводу, в голове зазвенело, но дымный морок вокруг отступил, а предметы обрели чёткость.

– Мы хотим, чтобы ты увидел, – надо же, вспомнил прежнего себя. Озарённого какой-то новой идеей, донимавшего до печёнок, лишь бы объяснить замысел. Только вместо горящих искренней радостью глаз – непрошибаемая стена зеркальных очков и мёртвый покой идола.

– Впаривай это дерьмо детям и недолговечным. Я знаю, грохот ты и отсюда слышал.

– Всё в рамках: ничего вне и ничего против. А безопасность тех, кто покинул пределы, – не наша забота, – вязкое умиротворение душило Михаэля, как туго затянутый шёлковый шнур. Но сил достало, рванулся, грохнул тяжёлыми кулаками, сметая посуду на пол вместе со столом. Гаркнул, чеканя слова, как на параде:

– Твоя. Забота. Твои дети. Твой спятивший ученик, твоя бешеная баба и твой грёбаный брат! – отдышался и добавил с застарелой горечью: – Последний раз прошу, очнись.

Государь запоздало исполнил просьбу снять очки и повернулся слепой стороной, чуть склонив голову набок. Затем небрежным жестом вернул натюрморт на круги своя и улыбнулся так издевательски кротко, что в висок стрельнуло болью, будто туда с размаху вошла раскалённая невидимая игла.

– Знаю.