Мечи и Когти: Вернуться в Равест.(2)

В тот день Господин Эншуриил сдержал слово.

Он действительно выводит солдат из Равеста. Выводит всех, кто ещё может стоять на ногах, кто может поспеть за мелкими, но лихорадочными шагами городского мага. Тот не останавливается, ни на секунду не замедляет ход. И почему-то не выпускает из рук большой камень, который добыл где-то в пещере.

Люди проходят тем же путём, продираются через колючие заросли кустов, и секретная тропинка к пещере уже не кажется такой незаметной. Меч оттягивает руку, безумно хочется есть. С разных сторон то и дело доносятся выкрики солдат и тихий сдержанный шорох – это чудовища пробегают мимо, не решаясь напасть. Жёсткие и пахнущие хвоей ветки колышутся на ветру, сливаясь с тенями.

Арон почти ничего не видит. Господин Эншуриил больше не освещает путь.

Люди покидают жестокий, неприветливый лес с гордостью и болью. На своих плечах они выносят победу и павших товарищей, всех, кого удаётся найти. Арон предлагает вернуться к месту боя, туда, где центральный отряд впервые встретился с оборотнями. Забрать хотя бы мечи солдат, чтобы передать их сыновьям погибших. Капитан Роанг поддерживает это решение. Но, едва ступив на поляну, вместо клинка вешает на пояс голову вожака, которую отсёк пару часов назад.

Отряды выходят на опушку перед рассветом, и это второй случай в истории Урбуса, когда человек смог пережить ночь в лесу.

Солдаты встречают капитана ликующими возгласами. Все слышали магический звук горна, все видят Господина Мага в белых одеяниях, испачканных красной и чёрной кровью. Сомнений не остаётся: центральный отряд нашёл пещеру. И пусть чудовища ещё живы, теперь им не спрятаться в лесу, не уйти от неминуемой гибели. Спустя двадцать лет охотники всё-таки выполнили приказ Короля – привели Господина Эншуриила в самую чащу леса, чтобы тот вскрыл гнойный нарыв на теле Урнеандринг.

Это победа, настоящая победа.

Последние силы солдаты тратят на то, чтобы поднять на руки Арона и пару раз подбросить его в воздух. Предсказание сбылось, «тот самый» нашёл дорогу. Он стал героем, которого так ждал Урбус.

Господин Маг не ошибся.

Когда люди поворачиваются в сторону леса, чтобы поблагодарить колдуна за помощь, они видят только бледный пепел, уносимый ветром куда-то внутрь леса. Там, где только что стоял древний старик, остаётся клочок выгоревшей травы и пучок длинных седых волос. Господин Эншуриил пропадает так же внезапно, как появился.

Арон не понимает, почему никто не удивляется этому.

— Что маг сделал там, у пещеры? — спрашивает юноша у Роанга, отходя в сторону.

Капитан оборачивается, смотрит надменно-презрительно. Сверху вниз.

— Спроси что полегче.

— А зачем пришёл? И куда исчез?

— Тише, дурень. Господин Эншуриил может нас слышать.

— Но…

— Не твоего ума дело.

Голова вожака опускается на землю рядом с другими трофеями, и капитан не сводит с неё взгляда. Солдаты других отрядов подходят, чтобы сказать Арону пару слов. Уставшие, но гордые, они смотрят на юношу с благодарностью и какой-то теплотой. Если в чьих-то словах и есть зависть, Арон её не замечает. Кивает, почти не воспринимая их слова всерьёз. Следует за Роангом, как ребёнок за матерью, по привычке. Садится рядом.

Капитан не понимает, чего ждёт этот парнишка.

Вскоре солдаты зажигают погребальный костёр, такой большой, что он затмевает собой восходящее солнце, а густой чёрный дым от сырых ветвей виден даже со стен Урбуса. Солдаты собираются вокруг, сняв насквозь промокшие ботинки и расстелив на земле грязные зимние плащи. Арон ищет места рядом с Роангом, и бывалые, опытные солдаты уступают юноше, по-отечески снисходительно улыбаясь. На земле рядом лежат трофеи, походные сумки, сырые поленья и два десятка мечей.

Мечей без хозяев.

— Почему огонь? — спрашивает Арон, смотря вверх. Туда, куда вместе с огоньками улетают души погибших товарищей.

— Потому что разгоняет тьму, — раздражённо бормочет Роанг.

Арон почему-то не хочет продолжать этот разговор, но рядом оказывается Нейон. Хлопает друга по плечу:

— Смотри. Охота заканчивается к вечеру. Обычно. Раньше костры зажигали, чтобы отпугнуть чудовищ и согреться. А ещё, чтобы не бояться ночи.

— И потом это стало традицией?

— Что? Нет. Необходимостью. И символом. Солдаты выходят из Равеста, но не возвращаются домой. Пепел улетает к звёздам, от костра зажигается небо. Восходит солнце.

— Ну да, — Арон опускает голову вниз, вжимает шею в плечи. — Сначала огонь, потом рассвет. Так было всегда? А сейчас… Погребальный костёр утром, это неправильно, да? Всё это неправильно.

— Не думаю, — говорит Нейон, не сводя взгляда с пламени. — Не думаю, что это всё испортит. Мы забрали клинки и даже парочку волчьих голов. Это важнее всего. Важнее чем огонь и рассвет. Души погибших будут довольны.

— Откуда ты так много знаешь?

— Мне рассказывал отец. А тебе – нет?

Юноша ничего не отвечает, но убирает руку друга со своего плеча и вытаскивает меч из ножен. В грязном блеске металла отражаются языки огня и солнечные лучи.

Нужен ли Урбусу охотник, который ослушался приказа?

— Я не верю в сказки, — говорит Арон, убирая меч. — В Равесте вообще нет этому места. Охота пронизана суевериями, как будто не хватает нам колдовского огня и оборотней. Во всём вы ищите закономерности, но реальность сложнее. Она жестока без всякой на то причины. Чтобы предсказать смерть, не нужны байки.

— Не зазнавайся, щенок, — отвечает Роанг вместо Нейона, поднимается на ноги и добавляет, уходя. — Не думай, что ты бессмертен только потому, что лес однажды отпустил тебя.

Арон провожает капитана взглядом, надеясь увидеть в нём что-то знакомое. Но не находит в своём сердце ни былого уважения, ни печального торжества.

Искры поднимаются вверх и теряются в ярких солнечных лучах. Огонь отражается в металле, испачканном кровью. Из чащи леса доносится волчий вой. Громкий. Горький. Многоголосый. Арон думает о том, что оборотни, наверное, тоже оплакивают погибших.

Когда костёр догорает, солдаты возвращаются в Урбус.

На этот раз праздник Охоты длится намного дольше обычного.

По улицам, вместе с шестами и песнями гуляет неуёмная людская скорбь. Стены главного зала в казармах щетинятся десятками мечей, ждущих отмщения, а над входом теперь висит волчья голова – голова вожака. Как будто её присутствие может успокоить души погибших и помочь им обрести покой. Капитан Роанг, добывший этот трофей, выступает с речью на площади почти каждый день. Он говорит о том, что Охота закончилась, но глаза его сверкают так яростно, будто она только начинается. Народ ждёт и появления Господина Эншуриила, но Маг не выходит даже на балкон замка, чтобы обратиться к людям. Впрочем, это тоже никого не удивляет.

Зима заканчивается. С каждым днём становится всё теплее.

Вскоре Урбус забывает скорбь и полностью отдаётся торжеству.

Сейчас Арон понимает, как это странно. Ещё пару недель назад на окраинных улочках слышался плач, а теперь – только бравые баллады. Старые, как мир, песни об Охоте и Королевстве уже заменяют новыми. Да, в них воспевают тех, кто не вернулся из леса. Да, о них ещё помнят. Но говорят только об оборотнях, как будто волчья голова когда-то стала ценнее человеческой, как будто ненависть всегда была сильнее печали. Солдаты сидят за столом, заливаясь гордым громким смехом, хлопают друг друга по спине, поднимают кубки. За волчьи головы и за погибших товарищей. Одни и те же кубки.

Разве это правильно?

Арон ходит по городу как чужеземец, как бродяга. Не сворачивает на север, к казармам, не ищет кабаков. Не слышит ни песен, ни музыки, ни голоса матери. Часами не может уснуть, а потом проваливается в темноту в самый неподходящий момент и не видит снов. Почти ни о чём не думает.

Убегая из дома, где всё напоминает об Улине, Арон выходит на улицы Урбуса. Гомон площади кажется ему слишком громким, поэтому он уходит дальше к югу или прогуливается вдоль стены, касаясь её кончиками пальцев. Подниматься наверх он больше не хочет.

Первые несколько дней он оживает, видя знакомые лица солдат. Улыбается одной стороной лица, подходит, жмёт им руки. Принимает поздравления. Одинаковые, как будто текст был написан на грязной бумажке и расклеен на каждом столбе. Арон скоро перестаёт их слышать. Спешит начать разговор, другой, не о чудовищах и пещере. Спрашивает:

— Чей это клинок? — и указывает на старые, но крепкие ножны одного из товарищей. Мужчина средних лет довольно улыбается.

— Младшего брата.

— Сколько ему было, когда он…

— Погиб?

— Не вернулся из леса.

Солдат понимающе кивает.

— Двадцать три. Но это ничего, Арон. Я вынес его тело из Равеста, погребальный костёр полыхал как ураган, а отомстить я успел. Три раза успел.

— Каким он был? — юноша перебивает, резко дёргая головой.

— Отличным солдатом, несмотря на возраст. Выносливее многих, а уж свирепости ему было не занимать. В девятнадцать первого зверя взял. Самка. До сих пор помню.

— Нет, — снова встревает Арон. — Мне всё это не важно. Твой младший брат, каким он был человеком?

— Ты не пьян? — товарищи смеются, хлопая Арона по спине. Не замечают, как юноша повышает голос.

— Каким он был человеком, расскажи! Как смотрел на тебя, когда пытался развеселить или утешить? С кем дружил? Что ценил? Какую еду предпочитал, что больше любил, зиму или лето? Во что играл, когда был ребёнком? А сказки, ты рассказывал ему сказки? Какая была его любимая? Ты помнишь?

Арон начинает кричать, бить себя кулаками в грудь. Солдаты расступаются, приглушённо хохоча и убрав руки за спину.

— Расскажи, до того как твой брат стал солдатом, каким он был? О чём думал в минуты радости или печали? О чём мечтал? Была ли у него вообще мечта? Если бы не эта Охота, кем бы он стал? Торговцем, кузнецом, садоводом? Каким он был человеком? Человеком а не солдатом, понимаешь?

— Солдат что, не человек, по-твоему?

Арон замахивается на собеседника, но видя реакцию остальных, осаживает себя. Вздумай он устроить драку, на его сторону не встанет никто. Даже зная, что он – «тот самый». Поэтому юноша с силой бьёт кулаком по стене, а потом ещё раз. На костяшках пальцев лопается кожа и выступает кровь. Дышать становится немного легче.

Он не отвечает на вопросы солдат, уходит, часто и тревожно оборачиваясь.

В такие дни он возвращается домой задумчивым, приходит под утро, а иногда и вовсе ночует в сарае, скрываясь от матери.

Был и случай, когда внезапно обретённая компания оказалась более дружелюбной. После череды неудобных вопросов и ещё более неудобных ответов Арона быстро успокаивают. Происходит это с помощью тихих слов или тяжёлых ударов – не важно. Через десять минут обиды забываются. Юноша опускает руки и принимает суровую реальность: в Урбусе не найдётся человека, способного его понять. Несмотря на это, в компании охотников, он чувствует себя свободнее, чувствует себя своим. И пусть на них обычная городская одежда, а вместо жестокого Равеста вокруг – привычные улицы Урбуса. Пусть клинок не окрашен ни чёрным, ни красным, Арон чувствует смутную опасность, ненависть, знакомую с детства, и только это заставляет его жить.

Иногда его спрашивают о пещере. О том, что случилось несколько дней назад, и – десять лет назад. Сперва он замолкает, нервно хрустит пальцами или дёргает плечом. Но потом начинает рассказывать: сначала неохотно, затем почти азартно. Рассказывать то, о чём молчал десять лет:

— Мне было восемь. Совсем ребёнок, я хотел помочь матери, а ещё – стать героем, не знаю даже, чего больше хотел. Выспросил у папы всё, что смог про Равест и дорогу до него, нашёл щель в деревенском заборе, напросился в гости к бабушке. А как взошла луна – сбежал, хорошо хоть понял, в какую сторону идти. Думал добыть хоть сколько-нибудь трав или ягод, ведь слышал от матери, что за них дают много денег. Помню, как долго шёл до опушки, помню, как дрожал, но не от холода, ведь это было лето. Точно, почти конец лета. Меня никогда не пугала ни темнота, ни одиночество, но там… это было действительно жутко. Приходилось напевать себе под нос песенку, чтобы не бояться. Да-да, детскую песенку, — Арон смеётся, и через несколько секунд кто-то подхватывает, не понимая, что это уже успело стать неуместным. — наверное, я шептал эту песенку, но тогда мне казалось, что я пою в полный голос. Почти кричу. А потом… Я не помню сколько времени прошло, наверное, очень много. Я десять раз пожалел о том, что ушёл из города и ещё десять раз боролся с желанием вернуться, но… потом я дошёл до леса. Тогда опушка показалась мне чащей. Сейчас я понимаю, что и до опушки-то толком не дошёл. Остановился рядом, открыл сумку и начал рвать траву. Всю, без разбора. Может там и были редкие лекарственные травы, мы уже не узнаем. Ту сумку я потерял в Равесте. Выронил, наверное. Конечно, выронил. Руки от страха ещё долго тряслись. А сумку жальче всего теперь. Любимая была, мамина.

— Про чудовище, про чудовище расскажи, — всё чаще подсказывают солдаты.

— Морду его помнишь? Висит такая в казармах?

— А как дорогу до пещеры…

— Расскажи!

— А вожака видел? А волчат?

— Про пещеру расскажи!

— Про оборотней!

На гул и задорный смех начинают сходиться люди. Каждый в Урбусе понимает, о ком могут вестись подобные разговоры. Арон – живая легенда. Ему прощается всё.

— Ну ладно, — сдаётся юноша. Внимание толпы и гомон нескольких голосов на время заглушают его собственные мысли. — Я добрался до опушки и был счастлив. Даже бояться перестал. Это было на закате, и я задержался на несколько минут, чтобы залезть на дерево и увидеть крыши замка в Урбусе. Залюбовался, наверное. Не понимал, как быстро темнеет летом. А когда спрыгнул на землю, увидел что-то… Это потом я узнал, что мы, охотники, называем это «тень смерти». Последнее, что видишь, когда… Когда зверь прыгает на тебя, закрывая и без того скупой свет звёзд. Когда, поднимая голову, вместо неба видишь только черноту. Вот это и был оборотень.

— Молодой? Или матёрый?

— Да откуда мне было знать… — недоумевает Арон.

— И ты его ножом-то сразу и пырнул!

— Да-да, как в песне поётся! С размаху прямо по морде!

— И шрам остался, в казармах висит один такой.

— Трое висят со шрамом-то на пол-лица! Трое, но поди узнай какой из них «тот самый»…

— Семь лет всего мальчугану было…

— Так восемь же!

— Семь с половиной значит!

— … и не испугался!

— Дай ему сказать.

— Тише ты…

— Правильно, пусть Арон говорит!

— Дайте слово герою!

Самый громкий из молодых солдат получает под дых от старшего, остальные перекидываются ещё парой слов. Кто-то успокаивает зевак, собравшихся вокруг. Через охотников пробиваются ребятишки, толкая взрослых по коленкам, желая быть поближе к Арону и услышать хоть что-то. Детей охотно пропускают. В некоторых из них герой узнаёт друзей Улины.

— Рассказывай, — подначивают товарищи. — На чём остановился? Ножом по морде, и не испугался… Что дальше было?

— Неправда это всё, — тихо-угрюмо отвечает юноша. — Испугался я. Очень испугался. Закричал на весь лес. А потом и вовсе не помню ничего. Может оборотень меня оглушил, может я сам упал или со страху сознание потерял. А может, так страшно было, что память отшибло. Что точно могу сказать: тень видел. Глаза, светящиеся в темноте – видел. А нож… ножа у меня с собой не было.

Следующее что помню: очнулся на спине у чудовища. Без сумки уже. А может и с сумкой, вот только пришлось её бросить и схватиться за шкуру зверя. Было ли страшно? Ещё как. Но упасть я боялся больше. Домой вернулся с синяками на груди - так сильно подпрыгивал оборотень. Или мне так казалось, может… может он специально помедленнее бежал. Иначе как объяснить то, что я удержался и не расшибся?

— Про пещеру расскажи!

— Да, сейчас. Там ещё кусты были, я про кусты совсем забыл рассказать. Из-за них я пещеру и нашёл.

— Какие ещё кусты?

— Колючие. Пахнут по-особому. И штаны рвут. В клочья. Мама потом так долго зашивала, заплаток было – не счесть. А на новые штаны ткани не было.

— Про пещеру…

— Да знаю я! — Арон взмахивает рукой, вытирает пот со лба. — Про пещеру. Воняло там ужасно. Темно было, хоть глаз выколи. На входе что-то горело, как факел, только… не факел. А ещё: повсюду были волчата, но выглядели не как волчата - как дети. Смотрели на меня, так жутко смотрели. Но близко не подходили. Не знаю, почему так…

— Факел не факел! — смеётся кто-то совсем рядом. Сбоку подхватывают:

— Волчата не волчата!

— Зверь помедленнее бежал…

— И ножа не было!

— Кусты путеводные!

— … чтобы мальчик не расшибся.

— Съесть тебя хотели, Арон. Волчатам этим и скормить. То-то они на тебя и смотрели.

— Как на еду смотрели!

— Ты, верно пьян, Арон. Как без ножа из пещеры выбраться-то?

О герое быстро забывают. Байку подхватывают солдаты постарше. Рассказывают так, как было «правильно» все эти десять лет. Истории Арона никто не верит, смеются даже дети. У каждого в руке - деревянный меч. Деревянный меч и «убийство» несколько соломенных чудовищ за плечами. Они не боятся оборотней, думают, что не боятся. Они жалеют о том, что пещеру уже нашли, что оборотней истребят до того, как подрастут новые охотники на замену взрослых. Дети жалеют о том, что их поколение – поколение баек и сказок вместо настоящей Охоты. Никакого геройства, никаких мечей на стенах. Никаких кубков.

Арон ловит себя на мысли, что завидует им.

Сейчас он окончательно вспоминает своё детство. Перестаёт закрываться от него, не гонит воспоминания прочь. Восьмилетний мальчишка становится частью сегодняшнего Арона. Юноша вспоминает, что не любил игры с деревянными мечами. Не хотел становиться солдатом.

В детстве он был полной противоположностью Улины.

— Хватит! — Арон толкает слушателей. — Я всё рассказал.

Он пробирается сквозь людей, желая уйти. Героя пропускают, провожая насмешливо-уважительным взглядом. Избранным многое прощается. Чудакам многое прощается.

— Эй! А из пещеры-то как сбежал?!

Юноша останавливается. Не оборачивается на звук. Шепчет, едва приоткрыв губы:

— …меня отпустили…

И это становится откровением не столько для слушателей, сколько для самого Арона. Конечно, ему никто не верит. Да и что может сделать простая правда против красивой легенды, проросшей сквозь умы?

Оборотни – чудовища. В этом не сомневается ни один житель Урбуса.

Люди – герои. Потому что убивают зверей. Потому что умирают от их клыков.

Но, стоя там, у входа в пещеру, Арон слышал жалобный писк волчат, так похожий на детский плач. Видел их глаза, и в них не было ничего, кроме страха и боли. Оборотни забрали жизнь Улины, такое невозможно забыть или простить. Но, если охотники способны ворваться в пещеру и убить беззащитных детей, то чем солдаты лучше зверей?

Четыре дня Арон не выходит из своей комнаты. Время сливается в одну бесконечную мысль, а сон ничем не отличается от реальности. Кинжал Улины на стене становится самым жестоким судьёй, а рассвет – спасением от кошмаров. Иногда юноша кричит сквозь забытье, но понимает это только тогда, когда к постели приходит мать, прикладывает ко лбу мокрую холодную ткань или даёт напиться воды из кружки. Она ничего не говорит, но Арону кажется, что своим существованием он приносит только проблемы.

Поэтому на пятый день он сбегает из дома до наступления темноты. Пытается незаметно пробраться через восточные ворота в деревню, чтобы вдохнуть свежего весеннего воздуха и побыть в одиночестве. Надеясь, что холодный ветер, ударив в лицо, случайным образом приведёт в порядок и волосы и мысли. Но юношу узнают на улицах быстрее, чем когда либо.

— Арон!

Как герою спрятаться от славы?

— Арон, иди к нам! Отпразднуем удачную охоту!

Единственную Охоту, которую Урбус праздновал более двух недель.

— Я спешу, — отвечает юноша, ускоряет шаг. Но потом быстро разворачивается и идёт навстречу солдатам. Говорит нарочно громко: — Какой подвиг мне приписали на этот раз? Новую песню сочинили? Нет? Славно…

— Что? Ну тебя…

Арон всматривается в лица людей и видит знакомый шрам на левой щеке.

— Нейон, и ты здесь? Что снилось?

— А? — друг кладёт руку на плечо юноше и тихо добавляет. — Ты не в себе, да? Знакомый взгляд. Пойдём отсюда.

— Или что? Не сбудется? Кто-то ещё должен умереть?

— Нет, Арон, нет…

Нейон говорит слишком тихо и тревожно. Арон – слишком громко. Этих двоих давно привыкли видеть вместе, но сейчас они как будто поменялись ролями.

— Эй, герой! — окликают юношу охотники, и он поворачивает голову в сторону звука. — Расскажи про пещеру. Какая она?

— Запросто. Тебе какую байку? Про мальчика Арона или солдата Арона? Для вас ведь нет никакой разницы…

— Что? — друг хмурится и сплёвывает.

— Ничего. Рассказать? Расскажу. Мне было восемь. Матери хотел помочь. Геройствовать не хотел, только помочь… С собой кроме сумки для трав и не взял ничего. Ни ножа ни меча, даже деревянного. Пока шёл до опушки, вымотался, там меня оборотень и сцапал. А я…

— А ты ему в морду?!

— …я без чувств провалялся какое-то время, очнулся на спине зверя. Упал бы – все кости переломал. Но удержался, каким-то чудом. И не было на мне ни укусов, ни царапин, разве что только от кустов колючих. Тех самых, которые тропу к пещере скрывают.

— Что?

— Несвязный какой-то рассказ.

— Погодите, — юноша отталкивает от себя Нейона, перебивает всех. — Я выжил, оказался в пещере. Старался не открывать глаза и не плакать, ведь папа говорил, что звери чувствуют страх. Но, когда не выдерживал… натыкался на взгляд десятков светящихся глаз. Это были волчата, я слышал их голоса. Писклявые, не похожие на рык. И они говорили. Говорили со мной. Я точно это помню.

— Звери не умеют разговаривать, Арон, — шёпотом перебивает Нейон.

— Откуда ты знаешь?

— Что? Ты всё это выдумал.

— Я тебе не верю. Я никому не верю! Можете слушать Господина Мага, можете петь лживые баллады. Но я вспомнил. Чтобы дойти до пещеры, мне пришлось вспомнить. Там была женщина с добрым голосом и… светящимися глазами. Она протянула мне руку. Если бы они хотели меня убить, убили бы тысячу раз. Но я вышел из Равеста почти невредимый, понимаете?

Мне было восемь. Заплаканные глаза и исцарапанные ноги. Как ещё я мог выжить? Иначе не объяснить.

Арон трясётся. Вокруг стоят всего несколько человек, но больше никто не смеётся. Не просит рассказать о подвигах. Не перебивает. Все слушают, слушают с каким-то странным оцепенением и смотрят как… на сумасшедшего. Нейон хватает друга за руку и уводит в сторону деревни, по пути объясняя прохожим, что Арон слишком устал, что он бредит или пьян. Что его слова нельзя воспринимать всерьёз. Что «тому самому» нельзя верить, когда он говорит такие вещи.

Следующие несколько часов они сидят втроём на кухне в маленьком деревянном доме. Три солдата: Нейон, со шрамом на лице; его отец, Двикнад, с костылём вместо ноги; и Арон. Герой Урбуса, не получивший увечий, но ему от этого не менее больно. Втроём они пьют горько-сладкую ягодную настойку и разговаривают о чём угодно кроме Охоты. Солнце заходит, на столе появляются две свечи вместо одной, для гостя ведь не жалко.

Двикнад не молчит практически ни секунды, его смех не похож на насмешку, а почти все истории – о сыне. О том, как Нейон помогал с переездом, как ещё ребёнком выкладывался на полную, чтобы построить этот дом. Как выхаживал отца во время болезни, как дал ему силы жить, не имея возможности быть охотником. На секунду Арон думает о том, что укус оборотня на самом деле не ядовит – яд в душах горожан. Двикнаду пришлось попрощаться с ногой, чтобы выжить, но теперь он свободен. От Равеста, от Охоты, от всего того, что отравляет Урбус вот уже сколько лет. Старый, опытный солдат, он может видеть в Нейоне человека. Арон понимает это, и немного успокаивается.

— Ваша жена и правда была охотницей? — спрашивает он у Двикнада.

Взгляд мужчины сразу же становится угрюмым.

— Мы не вспоминаем о маме, — отвечает Нейон за него, опуская глаза в кружку. — Это правило.

— Разве нельзя нарушить это правило? Хотя бы сегодня. Женщина-охотник, каким она была человеком?

— Она была солдатом. Всегда.

Настроение Двикнада резко меняется. Разговор за столом больше не клеится. На вопрос Арона никто и не думает отвечать.

— Я могу рассказать об Улине. Об отце, если хотите.

— Не надо. Скоро рассветёт. Нам всем пора спать, — Нейон встаёт со стола и резким, но уверенным движением тушит одну из свечей.

— Я могу рассказать о том, что случилось десять лет назад.

— Не стоит, Арон, — вмешивается Двикнад, и задорно-пьяный блеск в его глазах гаснет вместе с пламенем.

— Вы должны знать. Весь город должен знать. Мне было восемь. Оборотень схватил меня, принёс в пещеру. Я видел магический свет, тот самый, который Господин Маг забрал с собой. Волчата подошли близко, но меня и пальцем не тронули. Я помню женщину, она… помогла мне. Она меня вывела, до самой опушки. Разговаривала со мной всю дорогу, хоть я и не понимал ни слова. Несла меня на руках, когда я уставал. Она была оборотнем, её глаза светились в темноте. Это всё меняет.

Света одной свечи слишком мало, чтобы разглядеть выражение лица Двикнада. Но сжатые кулаки на столе говорят сами за себя. Нейон качает головой и говорит снисходительно:

— Что? Арон-Арон, язык без костей. Я постелю тебе на кухне, ладно?

— Меня отпустили.

— Это невозможно.

— Меня отпустили!

Двикнад поднимается и молча уходит из комнаты. Товарищеская улыбка сползает с лица Нейона.

— Я перестал тебя понимать, — говорит он тихо.

— А я никогда и не пытался залезть тебе в голову.

— Это пройдёт, поверь. Подожди немного.

— О чём ты?

Нейон убирает со стола последнюю свечу, касается огня кончиками пальцев. По комнате растекается тонкий запах дыма.

— Оборотни не умеют разговаривать, оборотни не владеют магией. Это знают даже дети. Это просто звери, просто чудовища. Они прячутся в тени, едят человеческое мясо. Ты нашёл дорогу, как и предсказывал Господин Маг. Но заблудился в своей голове. На этой Охоте ты потерял детство. Потерял отца. Сестру. Себя. Надежду на другую жизнь, ту, где нет смерти, а все сказки заканчиваются хорошо. Ещё ребёнком ты пережил такое, что любому солдату ещё пару лет в кошмарах бы снилось. Было от чего сойти с ума.

— Ты ничего обо мне не знаешь… Это ты видишь вещие сны и веришь магам больше, чем людям. Это ты – городской чудак. Ты, а не я.

— Тот магический свет, о котором ты рассказываешь. Его не было, Арон. Там, у пещеры его никто не видел.

В маленькое окно заглядывают рассветные сумерки. Нейон отворачивается, и на секунду становится возможным заглянуть ему в глаза. Ни капли эмоций, ни капли сожалений. В уютном, безопасном полумраке этот взгляд кажется чужим, незнакомым. Будто он родом из леса. На миг Арон жалеет, что глаза Нейона не светятся в темноте. Так было бы гораздо проще.

— Охота изменила тебя, — говорит друг, не меняя интонаций. — Как и всех нас.

— Ты поэтому веришь приметам?

— Что? А ты поэтому ослушался приказа капитана? Скажи, Арон. Зачем встал спиной к оборотням, как будто защищая их? Не дал атаковать пещеру, закрыл тропу собой. Ничего не страшась, ни о чём не думая? Ты ведь не сомневался ни секунды.

— Ты видел их глаза? Слышал их плач и крики?

— Они вырастут и станут убивать людей.

— Но сейчас они ни в чём не виноваты. Они не заслуживают смерти. Это просто дети.

— Их называют «волчата», Арон.

Юноша сжимает зубы, усилием воли подавляет гнев. Но злится при этом на себя, понимая, что в глубине души согласен с Нейоном. Защищать оборотней, чудовищ, которые убили Улину – как минимум глупость. Но по-другому он поступить не мог.

— Солдаты послушали тебя. Тебя, а не капитана Роанга. Потому что они тебе верят, да тебе весь город верит. Что случится, если эти «просто дети» вырастут и убьют нас всех. Сколько людей мы потеряем из-за твоей ошибки?

— Не больше, чем из-за твоих снов.

— Опять ты за старое… Я не желал зла Улине. Я никому не желаю зла. Мне очень жаль, что так получилось. Ты мой друг, но… вчера мне снилось, что я убиваю тебя. Я не хочу этого, Арон. Остановись, пока не станет слишком поздно.

Юноша вскакивает с места и тяжёлыми, широкими шагами идёт к выходу. Кружка ударяется о пол глухим стуком.

— Я не безумен, — говорит он, открывая дверь. — И если снова буду рассказывать людям правду, прошу, не мешай.

— Ты не послушаешь меня?

— Нет.

— Тогда… — Нейон внезапно подходит ближе, и Арону приходится бороться с желанием его ударить. — тогда возьми это. Тебе пригодится. На удачу.

В руках юноши оказывается маленький собачий зуб. Последний подарок Улины.

Он возвращается домой. Говорит матери пару слов и снова запирается в комнате.

А на следующее утро в дом Арона приходит сам Роанг.

Капитан переступает порог, и воздух в комнате густеет, будто перед грозой. Его губы растягиваются в улыбке, но глаза остаются плоскими и холодными, как речной камень.

— Здравствуй, солдат. Господин Эншуриил доверяет тебе особое задание, — голос Роанга звенит фальшивым медным звоном. — Для героя. Для знатока лесных троп. Ты принесёшь в город самые добрые вести с гор, так же, как принёс победу.

Арон молчит. Его пальцы нащупывают в кармане гладкий контур собачьего зуба. Как бы пригодился сейчас хоть кусочек её смелости…

— Мне… подниматься в Холодные храмы? — глухо спрашивает юноша.

— Зачем? — Роанг машет, указывая в сторону, противоположную рассвету. — Горный народ уже отправил гонца к Королю. Мы ждём его появления несколько месяцев. Скорее всего, он погиб в Равесте. Найдешь его тело. Найдешь письмо. Преподнесёшь Господину Магу. Честь для солдата.

Он выделяет слово «честь» — и это звучит как плевок.

Арон изо всех сил пытается заставить сонный разум работать. И всё равно что-то не сходится.

— Я должен найти посланника?

— Достаточно будет послания.

— Сколько человек пойдёт со мной?

— Целая армия. Лучшие солдаты Королевства, способные выйти из Равеста невредимыми, не взяв с собой ножа. Я бы отправил их с тобой, Арон. Но, к сожалению, таких охотников у нас больше нет. С тобой никому не сравниться.

— Вы отправляете меня одного? Без отрядов?

— Ты стоишь десяти отрядов, солдат!

Капитан протягивает руку и срывает со стены кинжал Улины. Крохотное лезвие блестит в его грубой ладони.

— А если я откажусь? — спрашивает юноша, скорее для того, чтобы просто что-то сказать, чем для того, чтобы услышать ответ.

— Кто сказал, что у тебя есть выбор? Учись выполнять приказы, солдат. Выходишь в лес немедленно. А вернёшься… как выполнишь задание.

— А если…

— Ты выполнишь его, Арон. Ты ведь «тот самый».

Ярость бьёт в виски горячей волной. Арон не думает — его тело рвётся вперёд само. Кулак со всей силы врезается в ухмыляющуюся физиономию капитана.

Но Роанг готов. Уклон. Захват. Тяжёлый удар. Арон падает на пол, захлёбываясь воздухом. Кинжал Улины звякает о каменную плиту.

— Зверушки к тебе благосклонны, — шипит капитан, вытирая кровь с губ. — Может, и тут повезёт.

Арон лежит ничком, вдыхая пыль пола. В ушах звенит. Собачий зуб впивается в ладонь.

Капитан Роанг смеётся, а за стеной, в соседней комнате плачет мама. Впервые – не скрываясь.