Дед Пётр открыл чугунную дверцу, зачерпнул из ящика совок влажного чёрного уголька и, кряхтя, бросил в топку. Потом задумался, сделал в уме какие-то вычисления, после которых добавил ещё полсовочка, подмёл пыль и задремал на стоящем перед котлом кресле качалке. Любил он это дело. Поздно вечером, когда все уже разбрелись по спальным местам, подремать у печи час другой, хорошенько прогреться и лишь после этого ложиться. Постель-то холодная, а кровь уже не греет, сетовал дед, бывало. Каждый второй советовал использовать грелку, с чем дед Пётр добродушно соглашался, про себя думая, что им ведь и дела нет до того как и где он спит. Обычно, грелку советовали случайно забредшие посторонние, своим же было не то чтобы всё равно на деда, просто они считали, что старик сам в состоянии взять грелку, если понадобится.
- Деда, расскажи сказку.
Старик протёр глаза и погладил седую бороду. Перед ним стояли одетые в одинаковые пижамы детишки.
- А вы чего не спите?! - грозно попытался отбиться от них дед.
Но те даже не вздрогнули, зная, что дед Пётр суров только с виду, на самом деле он добрый.
- Не спится, - ответил старший мальчик, десятилетний Андрей. – Деда, расскажи сказку на ночь.
- Какой из меня сказочник, - старик махнул рукой. – Баба Лида завтра расскажет.
- Ну, деда! - стали упрашивать дети.
- Я сказок не знаю, только истории, которые случались на самом деле, боюсь, вы слишком малы для них, - предупредил дед Пётр.
- Расскажи! – все детишки впились внимательными глазёнками в деда Петра.
- Да знаем мы, откуда дети берутся! – хихикнул конопатый озорник Вася, на что дед погрозил узловатым пальцем.
Старик обхватил ладонями подлокотники, устроился в кресле и тихим голосом начал рассказ.
- Хорошо, слушайте. Это очень старая история, из тех времён, когда не то, что ещё бензин не кончился, его даже не придумали, куда использовать, и продавали в аптеке! У одного богатого крестьянина было три сына, старших он решил при себе оставить, а младшего пристроил в уездном городе учеником в мастерскую одного инженера. Время шло, инженера пригласил в другой город губернатор. Губернский город был далеко, и младший сын не виделся с родственниками десять лет, только иногда письма писали, благо вся семья грамоте была обучена.
- Деда, а что такое губернский город и уезный город? – спросил один из мальчиков. – Из уезного города все уезжают?
- Не уезный, а уездный, - старик улыбнулся. – Я же говорил, малы ещё, много слов непонятных будет. Как вам объяснить? По-нашему будет так, уездный город это палубы, где мы живём, а губернский город это главная палуба, где собирается совет. Понятно?
- Понятно, - тоненько протянул малыш, в чём дед Пётр сомневался.
- Погодите-ка, ребятки. Забыл, - старик насчитал по головам четырёх мальчиков и двух девочек. – У меня кое-что для вас есть!
Он выдвинул ящик и выдал каждому по тонконогому грибочку особого сорта, из которого делали сахар. Детишки с радостными лицами захрумкали, откусывая по маленькому кусочку, чтобы продлить удовольствие.
- Спасибо.
- На здоровье. Сочные, только с фермы. Дальше, значит, что было. Прошло десять лет, дошла в губернию до мастерового весточка, что отец умер и отпросился он в деревню съездить, на могилку отца сходить. Купил на базаре гостинцев, запряг в сани коней, оделся, чтоб не замёрзнуть, в меха и отправился в долгий путь. Десять дней ехал, до деревни уж недалеко оставалось, как напали на него разбойники, врасплох застали. Поколотили, отобрали всё, все меха сняли и оставили на снегу замерзать у саней, не стали они их забирать, потому что оглобля сломалась, только бортики расписные отодрали и ушли. Однако разбойники-то разбойники, а не совсем звери, один вернулся и кинул мастеровому старую грязную одежду, дырявые сапоги и ускакал. В таком виде вечером младший брат к старшим и явился, а те его на смех подняли. Нет в округе разбойников, а ты нас десять лет обманывал, в городе разными тёмными делами занимался, и много других обидных слов сказали, хорошо на мороз не выгнали.
С утра мастеровой побежал в лес за санями. Силы от обиды на братьев прибавилось, притащил сани на двор. Родственники снова не верят, сани как сани, у нас такие же, кто-то бросил, а ты за свои выдаёшь. Ладно, мы на ярмарку поехали, дня на три с дорогой, одежду тебе нормальную купим, брат всё-таки, а ты пока нашим жёнам по хозяйству помогай.
Мастеровой согласился, тем более ехать в худой одёжке не больно-то и хотелось. Тут приходят невестки и говорят, что дрова завтра кончатся, надо из леса сухих валежин принести, распилить, наколоть. Он прикинул, какую кучу дров из леса перетаскать на себе надо, коней-то всех братья запрягли, задумался. Затолкал сани в сарай и давай с ними возиться. Делает чего-то, бабы ходят, ругаются, что дров не видать. Пошёл мастеровой к кузнецу, поговорил. Признал кузнец, что не попрошайка перед ним, а честный толковый человек, попавший в непростую ситуацию, заинтересовался и принял заказ в долг. Сам же мастеровой до позднего вечера тесал-строгал берёзовую доску, иногда бегая к кузнецу узнать, как у того идут дела, - дед Пётр вдруг замолчал и прикрыл глаза будто заснул.
- Деда! – закричали детишки.
- Вы ещё здесь? – сонно спросил старик и, потянувшись, продолжил. - Утром, только светать стало, жёны братьев разбудили, дрова требуют. Поел мастеровой холодной картошки, вытолкал сани с причудливой решетчатой кибиткой из сарая. Бабы вышли, смотрят, что он вертит чего-то, будто сверлит, пуще прежнего заругались, старшими братьями угрожать стали. А мужик ворота отворил, рычаг повернул, сани сначала как зашумят пропеллером берёзовым, как поедут, мастеровой, знай, палкой рулит как веслом. Деревенские, что на ярмарку не уехали, стоят вдоль улицы с открытыми ртами, где это видано, чтобы сани без лошади ехали?
Съездил мастеровой в лес три раза. Хотел четвёртый раз поехать, да вал, через который железная пружина вращала пропеллер, заклинил, не было в те времена ни подшипников хороших, ни смазки. Нет, понятно, что он в санях ещё в городе что-то подготовил, видимо доделать не успел, так ехать пришлось. Кузнец подошёл, подивился устройством и простил долг. Ты меня пружины ковать научил, говорит, в расчёте. Проводил его мастеровой и стал до темноты дрова пилить и колоть, не замерзать же семьям.
Утром к нему заявился посыльный от местного барина, землевладельца то есть. Отобедать с ним требует. Пришёл мастеровой в гости, накормил его барин, напоил и про сани стал расспрашивать. Потом и говорит, жениться на одной барышне хочу, а отец её смеётся, раньше печки сами ездить начнут, чем дочка за него замуж выйдет. Попробовал сам печку сделать, из столицы железа всякого заказал, инструменты, а толку не хватает. Сделай мне печку самоходную, люблю Агриппину, так барышню звали, спасу нет. Человек я не бедный, в накладе не останешься.
Оценил гость барские покупки и согласился. С утра закипела работа и в мастерской у барина и у кузнеца, которого мастеровой подрядил в помощники. Неделю они что-то делали, да переделывали. Не получалось с первого раза. Тут слух дошёл, что солдаты поймали разбойников, и логово с награбленным нашли. Одел тогда мастеровой новую одежду, что родственники ему купили, и поскакал в уезд. Ничего ему не надо было, только бы книжку одну с таблицами вернуть.
Цела книга оказалась, и ещё мастерский паспорт с отпускной запиской, все бумаги атаман зачем-то в мешок складывал, - старик снова замолчал и прикрыл глаза, но ребятня разбудила. - На чём я остановился? А! С книгой дела у мастерового лучше пошли, и через две недели самоходная печка была готова. Дрова горят, пар из котла поршень толкает, а тот уже через механизм цепи с дубовыми плашками крутит. Прямо как наши самоходы.
- У наших гусеницы стальные и они на угле ездят, - тихонько заметила девочка Варя.
- На дровах тоже могут! – крикнул Андрюшка.
- Тихо! – сказал дед Пётр. - Пришёл барин, глазам не верит, печка печкой, дым из трубы валит, а мастеровой по двору на ней туда-сюда катается.
- Деда, - остановил его Андрей. – А он разве не мог паровой двигатель к гравидискам подключить? Летал бы себе на печке как грузовая баржа или вообще, как наш город.
- Откуда же ему, Андрюшка, узнать было, из чего гравитационные диски сделать?
- Ну, самоход же он догадался сделать?!
- Эх, молодёжь, подавай вам всё и сразу! Ладно, отвлеклись мы. На следующий день они поехали в село, в котором жила с отцом Агриппина. Мастеровой на печке, барин на коне, потому что верхом на печке ему страшновато. А кузнец сзади на санях запряжённых парой крепких лошадок целый воз дров везёт. Это сейчас, три лопаты в топку кинул, самоход полдня ездит, а тогда про экономию не ведали, потому сначала нефть закончилась, а потом газ.
Дед замолчал и уставился в пол.
- Деда, они доехали?
- Доехали, - кивнул старик. – Отец Агриппины слово сдержал, свадьбу сыграли.
- Мастеровой обратно уехал и стал строить самоходы?
- Нет. Поехал на печке щук ловить, и больше его никто не видел. Весной мужики достали неводом несколько кирпичей из пруда. Решили что, мастеровой утонул. Вот и всё, - вздохнул дед Пётр. - Идите-ка ребятки спать.
- Деда, мастерового не Емеля звали? Баба Лида сказку рассказывала, он тоже на печке ездил.
- Баба Лида сказку рассказывает, а я историю. Имя мастерового она не сохранила, - развёл руками старик.
Когда маленькие слушатели убежали, дед Пётр посмотрел в иллюминатор, за двухслойным стеклопакетом которого стояла непроглядная ночная мгла, и шёл дождь. С высоты висящего города было не разобрать, что творится внизу. Но старик знал, что там под проливным дождём родители детей слушавших его рассказ заканчивают строительство дамбы вокруг угольного разреза, а где-то далеко на юге ищут по ненадёжным старым картам ещё не захваченные бесконечным болотом заброшенные угольные месторождения. Вообще-то угля и здесь хватало, но для работы гравитационных дисков требовался особый газ, которого в местном угле было недостаточно, а население прирастало.
Дед опёрся на стол и опустил глаза к лежавшему на нём серому, истёртому временем, клочку бумаги, запаянному между двух стёкол. Когда-то в молодости Пётр работал в группе наземного поиска, выискивающей всё, что могло пригодиться людям, компьютеры уже канули в лету, поэтому ценились книги, особенно технические. Тот день выдался очень удачным, дед как сейчас помнил, как сбивал тяжёлый замок и спускался в подвал. Они с напарником уже нагрузили свой маленький самоход под завязку уцелевшими книгами с верхних полок, когда до них дошло, что на второй рейс времени нет. Занялись сортировкой, оставляя только учебную и техническую литературу, лишь в самом конце Пётр нашёл в непромокаемом багажнике место для странной книги, исписанной от руки старинным письмом, которая оказалась дневником дьякона сельского прихода начала девятнадцатого века. Молодой человек проглядел на досуге рукопись, забросил в рундук и позабыл. Вновь достал книгу со дна ящика через много лет, когда по возрасту стал не годен для выходов. Смотрит, а от дневника остались одни клочки, что мыши сгрызли, что вода испортила. Тут у него в голове что-то перемкнуло, и второй раз в жизни Пётр ушёл в недельный запой. Помрёшь, никто и не вспомнит, бормотал он в пьяном угаре. Люди думали, что заслуженный человек пьёт с расстройства из-за того, что любимое дело пришлось оставить. Лишь он один знал, что говорит, как есть.
Протрезвев, дед Пётр решил собирать отдельные обрывки во что-то боле менее понятное, и сохранять в стекле. Куски старой бумаги, которые сейчас лежали перед ним, гласили, что в декабре тысяча восемьсот какого-то года случилось великое событие, в приходской церкви венчались князь, чьё имя скрыла дыра в бумаге, и дочь уездного казначея Агриппина. Вечером мастеровой, чьё имя скрыла та же дыра, что и имя князя, славный тем, что приехал на пружинных санях и сделал паровой котёл в усадьбе, провалился под лёд при ловле рыбы и утонул.
Старик переложил стекло на полку к другим и нежно погладил стопку чистой шершавой бумаги, лежащей рядом. Наконец-то он дожил до того момента, когда летающий город стал делать бумагу в достаточном количестве, чтобы позволить его жителям писать всё, что захотят. А самое главное, когда-то, кто-то сможет это прочитать, было бы желание и время.