Медной горы козявка

В тишине послышались два щелчка, словно кто-то негромко ударил в ладоши: хлоп-хлоп! - и сразу же пол пещеры дрогнул. Каменные стены словно потекли, потеряли четкость, раскрасились изумрудным и аметистовым с тонкими золотыми прожилками.

Псы беспокойно присели, коротко визгнув моторами, не понимая сути новой надвигающейся угрозы. Катин мозг, несмотря на бушевавший в крови адреналин, отметил краем сознания, насколько вокруг стало красиво. Нечеловеческой, неземной красотой, хаотичной и строго структурированной одновременно. Словно кто-то оклеил всю пещеру крохотными печатными платами, по которым рассыпаны узоры электронных схем и тончайших контактных цепей, и осветил яркими неоновыми лампами - даже лучи мощных фонарей сразу потерялись во всём этом великолепии.

Катя догадалась, что происходит, как только узор по стенам поплыл в её сторону. А вот наемник не догадался. Он двигался первым, не доверяя сенсорам псов и полагаясь только на своё профессиональное чутьё, водя по сторонам широким дулом разрядника. Много раз навыки и рефлексы выручали его, но не в этом случае. Узор моментально растекся у мужчины под ногами, тот выстрелил, выжигая перед собой приличных размеров мёртво-серую полосу, но не устоял на месте, шагнул назад. Там ещё оставалось несколько цветных малахитовых завитков, и тяжёлый кованый каблук неосторожно раздавил их.

"Козявки" - вспомнила Катя. Так их назвал Данька ещё тогда, лет двадцать назад, когда нашёл первую среди бетонных руин, бывших когда-то входом в ствол шахты "Красная медь".

Конечно же, мальчик не стерпел, притащил находку в дом, показал отцу - и тут же был выдран ремнем. Не столько даже за то, что шастал на Гумёшках, куда взрослые-то старались лишний раз не забредать, а детям строжайше было запрещено даже в мыслях приближаться. Катя полагала, что здоровенный уральский мужик, бесстрашный шахтер, перепугался при виде "нечисти" - шестилапой малахитово-зеленой ящерки. Дохлой, а вернее и не жившей никогда, искусно собранной и спаянной, скрипевшей при прикосновении камнем и позвякивавшей металлом.

Отец отобрал находку, хотел разбить молотком, но побоялся - просто выкинул в помойную кучу и забросал хламом, полагая, что наутро приедет мусоровоз и избавит дом от напасти. Данька, конечно, проследил издали, потом выкопал свою драгоценность и пришёл, всхлипывая, к ней, Кате, единственному другу, который понял бы и разделил радость первооткрывателя.

- Это не ящерица! - объяснял Данька, когда они вдвоем заперлись в полутемной интернатской подсобке, подальше от глаз посторонних, особенно от директрисы и старших мальчиков. - Вот смотри, шесть лап, как у насекомого. Но и не насекомое, не бывает таких насекомых!

- А кто же тогда?

- Не знаю. Козявка какая-то. Козявка с медной горы!

Да, ещё в те годы Данька обожал сказочные истории Бажова и мгновенно находил аналогии из любимой книги с реальной жизнью. И даже прозвище себе выбрал оттуда, от мальчишек требовал обращаться не иначе как "Мастер", а лучше полностью: "Данила-мастер". Это звучало слишком солидно для такого тощего и нескладного шпендика, так что отзываться приходилось на обычное "Данька-жила", а уж когда школьная программа подошла к нужной теме и одноклассники ознакомились с "Малахитовой шкатулкой", мгновенно и навсегда прилипло к Данилу новое прозвище - Недокормыш. Он сперва обижался, даже лез в драку, а потом вдруг успокоился и решил, что всё верно: ведь это не кого-нибудь, а изначального Данилу-мастера в детстве звали Недокормышем!

- Посмотри, - показывал он находку Кате, - У неё не цельная шкурка, а как будто плетёная из колечек, словно кольчуга. Её даже снять можно!

Он перевернул ящерку, брюшко оказалось нежно-бирюзовым. Раздвинул пальцами едва заметный шов, за ним обнажилась паутина медно-золотых нитей с кругляшками-оголовками на конце у каждой.

- Это электроника! - Авторитетно заявил друг. - Я когда телефон свой разобрал, там начинка была такая же. Ну, не прям такая, но почти.

При воспоминании о собственноручно угробленном подарке отца Данька невольно почесал пятую точку. Нет, батя не был злым, просто строгим, старых нравов. Наказывал чувствительно, но крайне редко и никогда - жестоко, а исключительно, как сам говорил, для профилактики. Правда, Катя после такой профилактики всегда была на Данькиной стороне и говорила, что лучше бы он жил с ней в приюте, чем терпеть такое.

Вскоре произошло одно событие, после которого отец навсегда перестал поднимать на сына руку. Случился неподалеку в "Черном беркуте", колонии для пожизненно осуждённых, большой бунт. И вроде бы решилось дело в итоге миром, и не сообщали в новостях о беглых, да только вышли пару дней спустя на окраину посёлка трое заросших щетиной мужчин в одежде с чужого плеча. Как на грех, взрослых мужиков на ту пору поблизости не оказалось: кто на работе, в шахте или заводоуправлении, кто в город уехал. Так и вышло, что сёстры Данькины, возвращаясь из школы, первыми тем троим на глаза попались. Идут девушки одни, улица пустая, дом на отшибе - в общем, метнулись следом, у самых дверей догнали, в хату силком втолкнули, потом сами вошли и дверь за собой на стальной засов заперли.

Один тут же намётанным глазом окинул вешалку для одежды, сунул за неё руку и достал на свет старую "тулку", оценивающе покрутил у лица. Сколько раз участковый грозил штрафануть отца, если не будет убирать ружьё в сейф, ничего не добился, вот и результат. Двое других тем временем сгоняли семейство на кухню: один заглядывал поочередно в каждую комнату, другой стоял в проходе, следил, чтобы не разбежались.

Данька с Катей, возможно, успели бы спрятаться, попробовали убежать через окно и позвать на помощь соседей. Но так вышло, что в тот момент и сами они сидели на кухне: мать недавно зазвала их с улицы, собираясь накрывать к обеду, и буквально за минуту до вторжения усадила за стол.

Мать Данилкина без лишних слов поняла, что гости заявились не простые. Требованиям мужнин отдать деньги, гардероб мужа показать и пожрать что-нибудь сварганить – не перечила, только водку ставить на стол отказалась. Тогда один из троицы, цыкнув дыркой от зуба, молча выложил на стол пистолет со следами то ли ржавчины, то ли чего пострашнее. А другой начал демонстративно рыться в лотке для посуды, выбирая то один нож, то другой, пробуя лезвие на изгиб или стуча по нему грязным ногтем. Пришлось матери покориться и вынуть из шкафа литровый мутный пузырь, заткнутый половиной кукурузного початка.

Пока налётчики уминали обед, словно неделю голодали, мать попыталась вывести дочерей в другую комнату, подальше с глаз. Глаза-то у пришлых после выпивки стали блестеть, взгляд сделался нехорошим. Но щербатый, который был у них как будто за старшего, резко гаркнул на хозяйку, приказал вернуть девок на место, если жить хотят.

Данька, сидевший всё это время в уголке тихой мышью, тогда повернулся к тому, кто крутил в руках ружьё, пальцем откладывал поперёк ствола, прикидывая, какой выйдет из "тулки" обрез. По неуклюжим движениям догадался мальчик, что охотник из мужика не лучше, чем из козьего помёта картечь.

- Дядь, ты б осторожнее. Там затвор неплотный, а правый курок соскакивает, можно и рожу опалить!

Пришлый побагровел, раздул ноздри.

- Ах ты, с-су...

Но рядом вдруг загоготало, аж качнулась люстра под потолком - смеялся щербатый.

- Ты слыхал, Рябой? Рожу, говорит, опалить! Смышлёный малой! - он отложил ложку и спросил серьезным тоном. – Нам нужны такие бравые парни в команде, хочешь с нами? С нами весело, не пропадёшь, а у тебя тут – тьфу, тоска!

- С вами не хочу, - так же серьёзно ответил Данька. - Но если мамку и сестриц не тронете, выкуп дам богатый, жалеть не придётся!

- Солдатиков что ли своих? - язвительно уточнил тот, кого звали Рябым.

- На что вам мои солдатики? - удивился Данил. - Камней самоцветных дам, да золота.

В повисшей гробовой тишине мальчик спрыгнул с табуретки и направился к плите.

- Даня! - охнула мать, но щербатый опять злобно цыкнул на неё, чтобы не встревала.

Когда из проема между плитой и стенкой показалась плоская картонная коробка, налётчики аж вперёд подались от интереса. Данька так же спокойно вернулся на своё место, уселся на табурет, водрузил коробку на стол и аккуратно снял крышку. Вынул осторожно за хвост шестилапую козявку-ящерку, принесённую с Медной горы, и покрутил на фоне окна.

Когда все достойно оценили игру света на зелёных кристаллах, мальчик кинул фигурку через стол щербатому. Тот ухватил на лету, выложил на ладонь, а подельники шагнули к нему и тоже стали рассматривать.

- Малахит? - спросил Рябой.

- Бери выше, изумруд! - соврал Данька, надеясь, что в камнях эта троица разбирается так же, как в охотничьих ружьях.

- Откуда ж у тебя, малой, такое богатство?

- От деда досталось. Не велел матери с отцом показывать, на чёрный день завещал беречь, вот и пригодилось.

- И много ли у тебя такого добра?

- Не боись, вам хватит! - заявил мальчик, доставая из коробочки вторую козявку. Не зря пропадал он целыми днями после уроков на развалинах шахт у Гумёшек.

Рябой протянул руку и Данька кинул, но не ему, а тому, что стоял с ножом возле сестриц. Он тоже поймал фигурку, стал крутить в руках, а мешавшее лезвие воткнул поблизости, в дверцу шкафа. Рябой тогда сам подошел к Даньке и заглянул в коробку. Мальчик вцепился обеими руками в картонные бортики.

- Эта моя! Её не дам! – да только где ж ему было справиться с жадной загребущей лапищей взрослого мужика?

- Не жилься, – велел щербатый, откладывая свою фигурку на стол. – Или недорого ценишь баб своих? Цацки-то вон страшненькие, кто такое уродство купит? А ювелирам на лом сдать, много ли с них выручишь?

Данька потупился. Он понимал, что бандит просто смеётся над ним, когда общается вот так, будто с равным себе взрослым собеседником. Но виду не подал, ответил со всей серьёзностью:

– А хотя бы и на лом! Я ведь так и думал, что ты не догадаешься. Не простые это цацки, и выручить могут, как тебе и не снилось. У них все нутря из золота! Ты заломи ей хвост на спину, она откроется, сам увидишь. Да сильнее дави, чего сусолишь?

Катя сидела по правую руку от Даньки, сутулые мужичьи спины не перекрывали ей обзор, как другим девочкам. Поэтому она лучше всех видела, как Рябой, самый из троих нетерпеливый, первый хрустнул хвостом и поднёс козявку к глазам, ища золото. Почти сразу за ним – тот, что стоял у буфета. А вот осторожный щербатый, к явно отразившемуся на Данькином лице ужасу, свою ящерку ломать погодил. И потому, когда в руках Рябого полыхнуло медно-голубое облако, а затем такой же хлопок жахнул в другом углу, раскидывая мокрые ошмётки по стенам, главый из шайки лишь подальше фигурку по столешнице оттолкнул, а другой рукой за пистолет схватился.

Дальше всё как будто размазалось в восприятии Кати. Щербатый медленно вскакивал со стула, Данилкина мама медленно поднимала ладонь к раскрытому рту, а сёстры так же медленно отворачивались, жмурясь от напугавшего их пламени. Надежда, что тётя Нина очухается, успеет пустить в ход хотя бы сковороду, таяла вместе с облаками голубоватого дыма над столом.

Но когда ствол пистолета уже поравнялся с Данькиным лицом, дохлая козявка на столе ярко осветилась, становясь настоящей живой ящеркой. С проворством, каким только ящерки обладают, она скакнула в один миг на грудь щербатого и впилась ему в кадык, как галстук повязала. Бандит в ужасе ухватил свободной рукой за хвост, рванул – и ещё одна вспышка осветила кухню.

Потом было людно и шумно, по дому бегал с криком отец, шастали толпы знакомых и незнакомых, но всё это Данька помнил смутно. Следователь с участковым и ещё двумя какими-то мрачными типами в штатском почти неделю ещё обшаривали дом, участок, опрашивали всю семью поочерёдно и скопом, но ничего путного не добились. Данька упорствовал, что никаких ящерок у него не было, это сёстрам с перепуга показалось, а вот граната у налётчиков с собой была – это он сам видел. Штатские отходили в угол, шёпотом ругались со следователем, с батей, с участковым, потом выгоняли Даньку за дверь и в голос ругались все разом. В конце концов нашли какое-то решение и ещё полдня писали бумаги, прежде чем откланяться.

Вечером отец разыскал Даньку за домом, на краю оврага. Присел рядом, немного помялся, потом всё же обнял сына и прижал к себе. Так они сидели, смотрели вместе на полыхающий над лесом закат, пока совсем не стемнело.

С Катей они увиделись нескоро: когда директриса подуспокоилась, телефон в её кабинете перестал трещать трижды в день и грубым голосом угрожать всему интернату проверками «из области» за отлучки подопечных с территории без присмотра. Воспиталки снова стали больше времени проводить у себя в бытовке перед телевизором, чем в блоке у девочек, и закрывать глаза на чьё-нибудь отсутствие за ужином.

- Дань, а ты это... Насчёт ящерок. Как придумал?

Данька расстегнул рубашку, стянул с одной руки и показал сетку из тонких белых шрамов на внутренней стороне плеча, ближе к подмышке.

- Вот. Это весной ещё, у затопленной вентшахты. Камни со стены посыпались, я стал убегать, а за спиной бахнуло. Помнишь, мамка ругала, что я дыры на куртке прожёг, а отец всё спички у меня в комнате искал?

- Конечно помню, я же тебе осколки помогала вытаскивать и йодом сзади мазала, где ты не доставал. Только ты ведь мне сказал, что это от ружья дробины, что с отцовым ружьём баловался?

- Ага, чего бы я тогда к тебе побежал? Запах пороха отец всё одно учуял бы, проще было сразу ему сдаться. Нет, это ящерка была, у них там в хвосте аккумулятор хрупкий, это я уже потом разобрался.

- А не сказал почему?

Данька сунул руку обратно в рукав.

- А зачем? Ты рассердишься, волноваться станешь... Я и своим ничего не сказал, и ты не говори! Обещай!

- Ну... не скажу, ладно. А откуда ты знал, что они... Ну, все трое разом?

- Я не знал, Кать. Только я когда глаза их злые, жадные увидел, сразу понял: иначе с ними нельзя, ещё хуже будет. Но ты помнишь, я им сразу честно сказал, не простые это ящерки! Такой откуп дадут, жалеть не придётся...

Катя никому ни словом не обмолвилась об этом разговоре, но запомнила его хорошо. Колонию, говорят, в тот же год расформировали, о жутком происшествии никто вслух старался не напоминать. Но свой след оно на весь посёлок наложило, и в первую очередь на Даньку.

Теперь он мог почти не таясь шастать в свободное время по горам, ковыряться с чем-то на верстаке в сарае или паять, запершись в своей комнате. Родители не мешали, старались вообще без нужды от этих занятий не дёргать.

Посторонних людей Данька сторонился, а постепенно начал избегать и общества сверстников. По улице не носился, в футбол на пустыре не играл, даже купаться летом на озеро ходил один, изредка - в компании с Катей, если ей удавалось улизнуть от воспиталки.

Учителя объясняли обеспокоенной матери, что это наверняка влияние посттравматического синдрома, и советовали обратиться к хорошему психотерапевту, только где ж его было найти в те годы, хорошего, в такой глуши?

Отец тоже переживал, но старался держать себя в руках и спрашивал с Даньки только за школьные уроки. В остальном никогда не требовал отчёта, если сын сам не прибегал хвастаться новой поделкой: музыкальной шкатулкой, украшенной азуритовыми зёрнами, или каменной собачкой с головой на пружинке, способной поворачиваться на звук, или цветком из медной проволоки, который раскрывался, если свет из окна падал на чёрную пластинку солнечной батареи, позаимствованную у старого калькулятора.

Со временем стало казаться, что на том всё прошло и забылось. Проблема вылезла неожиданно, к концу восьмого класса, когда в школу приехал большой белый автобус аж из Екатеринбурга – медицинский десант по какой-то новой государственной программе. Всем школьникам проводили бесплатный осмотр врачей, брали анализы и делали положенные по возрасту прививки.

На следующий день к Данькиной матери заявилась местная фельдшерица с кипой бумажек в толстой чёрной сумке. После её ухода мать позвала его, довольно бесцеремонно стащила футболку и убедилась, что рука до самой ключицы, а бок с заходом на правую лопатку покрыт паутиной белых прожилок. На загоревшей коже почти незаметно, а над светлым сгибом локтя очень даже явственно.

Версия, что это всего лишь рисунок хной, временная татуировка, не прошла: на руках матери были выписки из лаборатории. Пришлось сознаться, что узор растёт на коже с тех самых пор, после взрыва козявок на кухне.

Вечером, когда с работы явился отец, на кухне случился скандал с предположениями, что это может быть рак, может быть радиация или что похуже. А также с обвинениями, что Данька всё знал и утаил, и Катька эта всё знала, да и отец тоже наверняка знал, но ничего не сказал и не предпринял.

К невероятному возмущению матери, батя встал на защиту Даньки: велел не кричать, поклялся при первой же возможности и дом на радиацию проверить, и в Екатеринбург сына на полное медицинское обследование свозить.

- Придётся мне уходить, – сказал Данька Кате на следующий вечер.

- Куда это? Зачем?

- Нельзя мне обследоваться, худо будет. Даже если просто рентгеном просветят, всё увидят, а нельзя, чтобы увидели. Но особенно плохо, если томографом, а сейчас, считай, всех томографом обследуют. Она говорит, томограф – совсем плохо, сожжёт он меня изнутри.

- Да что ты мелешь? Что ещё за «она»?

- Та, кто под Медной горой живёт, кто ящерок делает. Ну, козявок.

- Хозяйка козявок?

- Хм, смешно! Да, можно и так сказать.

- Как это, она тебе говорит? Ты её встречал где-то?

- Не встречал. Она со мной через узор и говорит. Он вроде антенны, чтобы с ней общаться.

- Данька, хватит выдумывать, что ты пугаешь меня? Нет никакой антенны, и хозяйки никакой нет! Если боишься томографа, так и скажи! Ничего особенного, его многие боятся, я в интернете читала. Просто скажешь врачу, что не будешь смирно лежать, что отказываешься! Заставить никто не имеет права!

Данька кивал, делал вид, что согласен, и к теме больше не возвращался. А две недели спустя отец обещание исполнил, повёз Даньку в город, и вернулся оттуда под вечер – один. Исчез сын прямо из рентген-кабинета.

Искали с милицией, искали по окрестностям, показывали фотографию по всем каналам. Мать Данькина к Кате в интернат приходила, пришлось всё ей рассказать о последней встрече. Тогда собрали большую поисковую партию с волонтерами, с собаками, с громкоговорителями на вездеходах, обшарили все Гумёшки. Да только рудник в горе давным-давно затопленным стоял, места такие, что там армию разверни, чёрта лысого сыщешь.

Но Катя поклялась себе: найду. Вырасту, найду способ – сворочу хоть всю гору под корень, но отыщу Даньку. Возможно, клятва эта и определила всю дальнейшую её жизнь, потому что уже через три года имя никому не известной детдомовской девочки стало знаменито на весь район, а через пять – на область. И ещё двадцать лет потребовалось, чтобы собрать достаточно средств, оборудования и надёжных людей, способных доставить её в самое сердце Медной горы.

Теперь, несмотря на все приложенные усилия, она осталась одна. Наёмник оплошал, раздавил механическую козявку, и его в один момент поглотило голубое облако взрыва. А когда рассеялось, даже тела не оказалось на земле, весь пол пещеры покрывал сплошной движущийся зелёный узор.

Катя почувствовала не жалость – сожаление. Нет, наёмника вполне стоило пожалеть, он не был плохим солдатом. Плохие остались далеко на подступах, в обрушенных штольнях и затопленных горизонтах. Но все риски были известны ему заранее и прописаны в условиях договора. Деньги в любом случае поступят на указанный счёт, а о семье, если она была, наравне с семьями других погибших позаботится специальный благотворительный фонд.

Поэтому Катя сожалела не о потерях, а что миссия, по всей видимости, не будет доведена до конца. А псы вообще ни о чём не сожалели: приняли обстоятельства к сведению, стёрли метку погибшего союзника с Катиной тактической карты, мигом обсчитали свои шансы и сместились на более выгодные позиции. Разрядники защёлкали, отбрасывая первые ряды шестилапых ящерок, гася свечение на их спинах, некоторых заставляя разлетаться в голубой вспышке на мелкие осколки.

При большом скоплении противников взрывы были Кате на руку, наносили дополнительный ущерб, иной раз провоцировали второй, а то и третий подрыв по принципу домино. Но это всё несерьёзно, ящерок в этой части пещеры собралось столько, что их не сдержала бы огневая мощь всего отряда разом, даже будь он всё ещё цел. А у неё, кроме псов, осталась лишь пара шмелей, да и тех выпускать нельзя. Как показал опыт, канал связи будет подавлен, никакая шифровка и смена частот не поможет. Шмель бесполезно зависнет, не пролетев и десяти метров, а потом в лучшем случае упадёт, в худшем – враг взломает управляющие сети и направит дрон против его же хозяев.

Катя мельком взглянула на экран состояния стаи. Там всё чаще пробегали красные строчки, псы тоже жаловались на попытки несакционированного доступа. Нет уж, тут дудки, каждый поводок содержал бронепровод с защищенным от помех оптоволокном. Пока не сняты ошейники, псы будут послушны.

Но разноцветная лава подступила почти вплотную, пришла пора принимать решение. Боевая система подсказывала, что вероятность успеха не превышает двенадцати процентов, но Катя понимала: бросив всё и кинувшись бежать, она сократит этот шанс до нуля.

- Стоять!!! – заорала она в пустоту. – Я знаю, ты здесь! Отзови их!

Подействовало ли? Трудно сказать, узор на полу постоянно двигался, не давая оценить скорость и направление движения врага. Только в воздухе раздалось снова это тихое, будто в ладоши: хлоп-хлоп! – и вроде как мерцание зелёных спинок замедлилось. Но к добру или к худу – непонятно, это могла быть с одинаковой вероятностью и остановленная атака, и перегруппировка перед решающим наскоком.

- Эмма, ко мне! – Катя пощёлкала пальцами, подзывая самую массивную, самую нагруженную из собак. Другие псы всю дорогу держали её в середине боевого каре и усиленно прикрывали.

Эмма, клацая стальными сочленениями, подбежала к ногам, приняла стойку «к ноге», но сразу же изменила её на тактически более выгодную «защита хозяина». Стая одобрила такое решение и технично перестроилась, занимая ближние оборонительные позиции.

Чуть присев, чтобы нажать большим пальцем на круп, Катя выдвинула из Эммы грузовую панель, к которой намертво крепился четырьмя кронштейнами чёрный цилиндр.

- Знаешь, что это? - прокричала Катя в пустоту. – Высокочастотный генератор. Радиобомба, если по-простому. Я не знаю, честно говоря, как она работает, но уж ты-то наверняка знаешь? Мне говорили, ударная волна подобрана так, что будет отражаться от стен пещеры и спалит тут всё к чертям, до самого базальта!

Она подцепила большим пальцем защитный колпачок, откинула его и демонстративно медленно положила ладонь на насыщенно-красный полупрозрачный включатель. Не факт, что враг разбирает человеческую речь, и даже не факт, что различает цвета, но при всей его любви к малахиту отличить рубин в медной оправе уж точно сумеет.

Узор замедлился и потускнел, как остывающая карамель. Движение на потолке, стенах, а потом и на полу прекратилось. Искристые ящерки замирали и гасли, превращаясь в невзрачных шестилапых козявок.

- Покажись! - потребовала Катя. – Не бойся, я не самоубийца, без причины не взорву! Ничего тебе не сделаю, давай просто поговорим для начала!

Живой, искренний девичий смех разнёсся по пещере чуть раньше, чем невдалеке замелькали тонкие цветные нити и прямо в воздухе из ничего соткалась фигура. Роста небольшого, волосы черные забраны в тугую косу, переплетенную зелеными и красными лентами, полупрозрачными и словно подсвеченными изнутри. Да и вся одежда такая, что не встретишь в коллекции самого прославленного модельера, уж в этом-то Катя разбиралась даже лучше, чем в роботизированных стайных боевых системах.

Платье на девушке струилось, словно жидкий малахит, будто из мельчайших полированных камешков соткано. Нить подобрана тон к тону, так что узор по ткани плывёт, а глазом не уловишь. Серебряный шов по широкому поясу блестит ручейком ртути. И сама хозяйка, словно ртуть, ни секунды не стояла неподвижно: то выступающего камня на стене коснётся, то под ногами у себя что-то поищет, назад откинется, руками замашет, потом опять наклонится. И вроде бы постоянно говорила с кем-то, но так тихо, что встроенный в Катину боевую систему переводчик вывел сообщение – невозможно определить язык.

Девушка между тем на Катю взглянула, словно только что заметила. Повернулась лицом, шагнула ближе, не обращая внимания ни на псов, ни на нацеленный в живот разрядник, ни на рубиновый рычаг радиобомбы.

- Ну здравствуй, Катерина Степановна! Отчего же нам не поговорить? Вот скажи, нравится ли тебе моё платье? - И как закружится на месте, подол колесом, а сама хохочет.

- Не нравится! – рыкнула Катя из принципа, хотя и соврала – Как картинки в старых книгах, давно такое никто не носит! И блеск по стенам, будто диско-шар в ночном клубе заело.

Незнакомка снова залилась смехом, ничуть не обидевшись, щелкнула пальцами.

- А так?

Катя не уловила даже, в какой момент широкое старинное платье обтянуло тонкую фигурку, разделилось в ногах надвое и померкло. Теперь перед ней стояла вполне современная девушка в комбинезоне утилитарного кроя. Вглядевшись в знакомые элементы, Катя поняла, что это точная копия её собственного боевого костюма, всего с одной небольшой поправкой - матовый материал не мог передать текстуру и напоминал скорее темно-зеленый латекс.

- Ты убила пятнадцать моих людей и хочешь, чтобы я с тобой моду обсуждала?

- Шестнадцать, – уточнила девушка. – Считая того у входа, которого ты машины караулить оставила. Но я же не виновата, что ему непременно захотелось на мою ящерку каблуком наступить?

- А остальные?

- А они что? На пикник приехали? Сторожей моих не ломали, не палили по сторонам без разбора, сокровища мои по карманам не тырили? Я их, вообще, сюда звала? – девушка сердито топнула ножкой, ящерки так и прыснули врассыпную.

- А разве ты этой горе хозяйка, что они должны были разрешения спрашивать?

- А как же? – рассмеялась она. – Уж тебе ли не знать? Хозяйка и есть!

- Я! Я этой горе хозяйка! Я купила этот рудник! И тендер на рекультивацию старых выработок за мной, и аренда промплощадки на 50 лет, и лицензия на новую разработку в Гумёшках, где только захочу!

Улыбка на лице собеседницы растаяла.

- Ах, вот ты о чём! – сказала она поскучневшим голосом. - Ну, допустим, это всё я и так знаю. Хорошую штуку вы придумали с электронными реестрами, мне сюда выписки приходят раньше, чем заказчикам. Всё знаю, что происходит в окрестностях, и что только планируется – очень удобно. Да только сама ведь понимаешь: эти дела ваши, человеческие, меня не касаются. Ты можешь хоть самосвал бумагами набить, хозяйкой здесь всё равно я останусь.

Она посмотрела на Катю хитро, с прищуром.

- Вот ведь, и не думала я даже, что за этим ты сюда придёшь!

- Не за этим, – слишком поспешно, выдав волнение, объявила Катя. – Данька мой у тебя?

Хозяйка звонко расхохоталась, откинув голову назад, так что ленты в косе стали позванивать, будто листовая медь.

- Твой? Твой Данька? Что ж сразу с этого не начала, владелица рудника Катерина Степановна? Ужель думала, утаю, приревную?

- Всякое думала, – согласилась Катя. – Кто ж знает, что у тебя в душе? Да и есть ли она у тебя, душа?

- Сложный это вопрос, ох сложный! У тебя-то самой есть душа? Ты и этого не знаешь, зато про мою думаешь! Меньше бы думала, давно уже пришла и попросила по-хорошему, покажи-де моего Даньку. Не пришла, по-иному решила. А теперь... Теперь он больше не Данька Недокормыш, а Данила-Мастер. Посмотри, это ведь всё его творения!

Девушка свела ладоши: хлоп-хлоп - и пещера расцвела всеми цветами радуги. Катя огляделась и поняла, что всё вокруг нее кишит разнообразными ящерками. Одни зеленые, неотличимы от настоящих живых, другие голубые, с гребнями из светящихся шариков, есть синие с длинными улиточьими рожками, дальше красные как глина и желтые, словно песок с крапинами золотых самородков.

Хозяйка хлопнула еще раз, и стена слева от Кати потеряла плотность, стала полупрозрачной, как плохо отшлифованное стекло. За ним открылась мастерская, да какая мастерская – цех! Тянущийся далеко вглубь горы ряд станков и приборов, подвижные суставы манипуляторов, шустрые жала лазерных паяльников и яркие вспышки резаков, более точных, чем инструмент ювелира.

Перед всем этим богатством спиной к Кате восседал человек. Его рабочее место было устроено посложнее, чем всё остальное оборудование вместе взятое: кресло испускало бухты кабелей и многоканальных шлейфов, из спинки вырастали четыре механические руки, шустро перебиравшие детали на столе и щелкавшие клавиатурой сразу перед двумя широкими мониторами.

По коже человека паутиной разбегался сложный медный узор. Тут и там в нем проглядывали круглые золотые клеммы, в разъёмы воткнуты штекеры с пучками проводков, а от позвоночника в районе шеи на бритый череп наползали стальные полоски, с которых под кожу уходили тончайшие электроды нейроинтерфейса.

- Не узнать теперь Данилку, – озвучила очевидное Хозяйка. – Да и ты, к слову, теперь уже не та Катька, что была двадцать лет назад. Подумай хорошенько, стоит ли отвлекать от работы Мастера, бередить его память воспоминаниями? Действительно ли тебе это нужно?

От того, что голос звучал теперь как-то слишком уж близко, Катя пришла в себя, оторвала взгляд от стены. Хозяйка стояла всего в шаге, по левую руку. Чуть склонившись, она щекотала пальцами шею Эммы, а та, хоть и не могла ничего чувствовать стальной хребтиной, сдвинула голову набок и подставляла шарниры под ласку. Остальные псы словно и вовсе не замечали присутствия постороннего в охраняемом контуре.

- Руку с кнопки убери, – посоветовала девушка. – Не ровен час, надавишь. Я магнитной волны не боюсь, а вот в друге твоём теперь металла больше, чем живой ткани. Он подрыв генератора не перенесёт.

Катя поглядела на свои пальцы, побелевшие на рубиновом включателе. Осторожно выпустила его. И потребовала:

- Отпусти Данилу!

Хозяйка хохотнула.

- Да разве ж его кто держит? Он сам ко мне пришёл и сам здесь остался, добровольно. Видимо, так ему с вами хорошо было. Вот и уйти он сможет только по собственному желанию.

- Тогда дай нам поговорить!

- Уверена? Посмотри на него. Ему и простым ребенком среди вас места не оказалось, а сейчас что?

- Мне надо поговорить с ним!

- Надо? Что ж, как знаешь. Но предупреждаю сразу: придя сюда, обещал он мне забыть всё людское, прошлое. Если сможешь теперь убедить, если согласится идти с тобой – всё моё забыть придётся!

И она подняла ладони: хлоп-хлоп.

Тяжелая машина подпрыгивала на буераках, как ни старалась Катя вести аккуратнее. Человеку, который годами не покидал подземелье, тряска могла повредить даже в таком комфортабельном, специально приобретенном под единственную поездку внедорожнике.

Но Данька словно и не замечал плохой заброшенной дороги, а местами полного её отсутствия. Он смотрел по сторонам, подслеповато щурясь сквозь тонированное стекло, стараясь угадать знакомые с детства места.

- Вторая шахта? Вентспуск к Медяшкам? – спрашивал он. – А там, значит, за сопкой будет Зюзельская?

- Вторая, – кивала Катя. – Тоже теперь моя. Если всё получится, расконсервируем, оживим.

- Как? Это же бешеные деньги!

- Ничего, денег хватит. Если что, папаша подкинет.

- Папаша? Ты же...

- Что? Детдомовка? Нищая?

- Да не в том смысле! Ты вроде как сирота, говорила – нет у тебя отца.

- Маленькая была, глупая. Потом повзрослела, узнала, что отцы бывают у всех, без отцов и дети не родятся. Стала искать, написала запрос в Минсоцразвития. Директрису за это вздрючили в очередной раз, она на меня в очередной раз наорала. Потом извинялась и дала в личном деле порыться. Вот так постепенно на след и вышла.

- И это он тебе всё купил?

- Обижаешь! Он мне только обеспечил стартовый капитал. Дальше я сама. Выучилась, стала в технике разбираться, всё по твоему примеру. Вложилась в первый местный технопарк. Дальше уже как-то само пошло: первый старт-ап, первый патент по теме робототехники, лаборатория, сборочный цех, кафедра при политехе в Ёбурге, филиал в Полевском... В общем, развернулась от души.

- Робототехники? – с сомнением переспросил Данька.

- Ага. Очень уж меня тогда твои ящерки впечатлили. Я ведь тогда, ну после того случая, ночами долго ещё не спала. Всё мне казалось, лезет кто-то: то люди в окно, то козявки эти медные из-под кровати. И я знала, что только ты можешь с ними совладать. Ну а когда и ты исчез...

- Ты прости меня, – грустно произнёс Данька. – Я же маленький совсем был, что я понимал тогда?

- А, ерунда, – Катя отмахнулась. - Что уж теперь-то? Ты мне вроде ничем был не обязан, и я тебе не хозяйка...

При этом невольно вылетевшем слове она как-то осеклась и надолго замолчала, сосредоточилась на дороге. Данила заговорил первым.

- Ты не сердись на неё, ладно? Она ведь на самом деле не злая.

- Ага, добрая, я видела.

- И не добрая. Она вообще никакая, её нельзя оценивать человеческими мерками. Она вот, например, то грустная бывает, то весёлая, но дела и решения её от эмоций совершенно никак не зависят. Мне даже часто кажется, она не от души смеётся, а имитирует эмоции, чтобы людям рядом с ней не так страшно было находиться.

- Людям? – Катя напряглась. - У неё что, есть ещё люди в рабстве?

- Почему в рабстве? Она же сказала тебе, что я добровольно там оставался. Хозяйка никогда не врёт!

- Так есть или нет? Не придётся нам ещё одну экспедицию собирать?

- Не надо никаких экспедиций. Один я в горе сидел. До меня был другой мастер, и до него тоже, но всегда один. Не может она без помощника, таким хозяйством управляться обязательно живой человек должен.

- Что ж, это даже к лучшему. В смысле, мне бы не хотелось, чтобы в горе оказались заложники, если мы с ней... не поладим. Кстати, а вот и наша заимка, подъезжаем! Скоро стемнеет, я по заросшим караваям впотьмах ехать не рискну, да и ты, наверное, устал. Я – так прямо чертовски устала. Переночуем здесь, отдохнём, а утром обсудим наши планы и дальше двинемся.

Данила хотел было возразить, что устал не настолько, чтобы откладывать разговор до утра, но вдруг передумал. Его глаза показывали, что температура кожных покровов Кати повысилась сразу на полградуса. Сощурившись, он изменил спектр сканирования и выявил активные электромагнитные сполохи в области головы, а выдернув из памяти записи разных эмоциональных ситуаций за последние часы, понял: его подруга сильно волновалась, почти так же сильно, как в пещере, в присутствии Хозяйки. Возможно, после всего случившегося она и вправду на грани нервного срыва.

Скромным словом «заимка» Катя именовала огороженную высоким забором территорию гектара в три-четыре, на которой располагалось полтора десятка различных строений, от покосившегося рядка старых дощатых сараев справа от ворот до трёхэтажного монолитного коттеджа в глубине двора, по левую руку.

Машину никто не встречал, ворота заблаговременно сдвинулись сами, но внутри основательной сторожки при въезде Данила разглядел суровое лицо охранника. Стекло в широком окне стояло поляризованное, пришлось снова напрягать сканеры. Заодно стали видны видеокамеры и датчики, равномерно перекрывавшие периметр и подступы к дому.

От парковки Катя, игнорируя выложенную плиткой дорожку, прямо по траве повела к широкой веранде, за которой кто-то уже раздвигал створки высоких, «в пол», окон. Уже и вправду смеркалось, Данила переключился на инфракрасное зрение и сразу же заметил, как из дома навстречу выбежали три механических пса. Обнаружив, что хозяйка не одна, обменялись короткими цифровыми командами с внешним центром управления и замерли на назначенных боевых позициях.

- Фу! Свой! – скомандовала Катя. – Это они тебя почуяли. Не бойся, они послушные. Я схему управления с твоих козявок скопировала, ну и улучшила кое-что.

- Я не боюсь. Видел уже таких. У тебя в багажнике лежат.

- Да? - Катя с досадой посмотрела в сторону ворот. - Представляешь, совсем забыла, они же в гибернации! Ладно, попрошу потом ребят, чтобы достали. Пойдём в дом!

Она похлопала себя по бедру, псы послушно потрусили следом, перестроившись на ближнюю дистанцию. На всякий случай Данила сохранил в памяти и движение руки, и матрицу голосовых команд. Код радиосигнала, которым обменивались псы, закинул в сопроцессор для неспешной фоновой расшифровки. Даже будучи отстёгнутым от сверхмощных машин Хозяйки, он сохранил достаточно ресурсов для таких простых задач.

- Давай я провожу тебя в твою комнату, сможешь привести себя в порядок и отдохнуть. Скоро ужин.

- Я в порядке, – не слишком уверенно ответил Данила, но пошёл за ней через богато обставленный холл к широкой нише, которую издали можно было принять за декоративный камин.

Это был лифт. Псы отстали, остановились в дверях. Войдя, Катя привычно, не глядя на пульт, ткнула кнопку первого этажа.

Данила хотел пошутить по поводу степени усталости подруги, но цифра осветилась зеленым, двери мягко сошлись и лифт поехал. Вниз. Не потребовалось активировать ультразвуковой сенсор, чтобы угадать: первая кнопка соответствовала минус второму этажу здания. Просто все органы чувств, доступные Даниле, половины получаемых данных в этом глубоком железобетонном мешке.

- Ты не удивляйся, – Катя заметила, что он замешкался на выходе из лифта. – У нас тут что-то типа гостиницы. Бывает много людей, суматошно. Я подобрала тебе самое тихое место, никто не побеспокоит. Мне кажется, тебе некоторое время будет сложно... ну, с людьми. Нужна адаптация. Ты не согласен?

Данила молча пожал плечами и пошёл вперёд. Этаж и вправду напоминал гостиничный, даже столик дежурного по этажу имелся. Только и разницы, что сидела там не симпатичная девушка в стильной униформе, а здоровенный детина с коротой стрижкой и в строгом костюме, под которым без сенсоров угадывалась массивная короткоствольная железяка. Кроме него в коридоре присутствовали еще два пса, немедленно вскочивших с пола.

- Привет, Коль! Комната готова?

- Обижаете! Всё в лучшем виде! - Коля изобразил на лице широкую радушную улыбку.

Катя сама протянула руку к полочке с ключами, взяла один с цифрой 3 на бирке, сама приложила к замку и толкнула дверь.

- Располагайся!

Комната была светлой, стильно декорированной, обставленной хорошей дорогой мебелью. Над ней поработали по-настоящему хорошие мастера, потому что Данила только войдя внутрь ощутил неладное. На него словно накинули толстый мешок из-под муки, все ощущения притупились. Затребовав анализ периферийных систем, Данила увидел, что его возможности сократились до трёх-пяти процентов от номинала, за исключением разве что зрения и слуха.

- Катя? Что это?

- Клетка Фарадея, – объяснила подруга детства. – Ты прости, я ещё не до конца разобралась, можно ли тебе доверять.

- Но ты же сама...

- И я совершенно точно уверена, что не могу доверять ей.

- Хозяйке?

- Да. Её технологии, её способности, возможности – это всё за пределами человеческого уровня цивилизации. Я всего чуть-чуть, самую капельку скопировала у неё, а вернее даже у тебя, потому что твои творения от её я отличу с закрытыми глазами, даже после стольких лет. И это нечто невероятное. Сейчас я не хочу, чтобы она вдруг передумала и попыталась вернуть, забрать тебя у меня. Поэтому я экранирую тебя от неё, не позволю послать тебе сигнал, пока мы не поговорим как следует и во всём не разберёмся.

Кате казалось, что он ошарашенно, неотрывно смотрит ей прямо в глаза, от этого ещё сильнее накатывал какой-то дурацкий запоздалый стыд. Надо было прервать разговор и просто уйти, а она вместо этого ударилась в совершенно неуместные оправдания. Данила и вправду смотрел ей в глаза, фиксируя скачкообразные расширения зрачков перед каждой новой фразой, но гораздо больше его занимала энцефалография, которую видеопроцессор для удобства восприятия анимировал в виде голубоватых сполохов над головой девушки. В её волосах словно бушевала буря, вызванная волнением, необходимостью убеждать, боязнью сказать лишнее...

- Кать, ты что? Зачем так? Хозяйка же никогда... Она не меняет своих решений, она не такая!

- Я не знаю, какая она, Дань! А рисковать не могу. Нет, постой, ничего больше не говори! Завтра, завтра на свежую голову ты мне всё про неё расскажешь. Потом подъедет один человек... Впрочем, к чёрту его, если не захочешь, я его даже в дом не приглашу. Но всё это завтра. Сейчас отдыхай.

Она закрыла дверь, внутри которой, как и по всем стенам, и по потолку, была пропущена металлическая сеть. Щёлкнул замок. Клетка Фарадея замкнулась и едва теплившаяся связь с внешним миром окончательно оборвалась.

Очень хотелось подбежать, забарабанить в полотно из морёного дуба, потребовать отпереть сейчас же... Но он не стал. Несмотря на хорошую звукоизоляцию, вибродатчики сообщили, что две пары ног потопали в конец коридора, к лифту. Оставалось только пройти вглубь комнаты, сесть на широкую мягкую кровать и немного подумать.

Кровать... Сон ему не требовался, тут Катины дизайнеры прогадали. Поесть, пожалуй, уже пора бы. И ещё зарядка была бы очень к месту, хотя бы простая телефонная. Зарядки нигде в обозримом пространстве не было, равно как и ни одного гнезда, чтобы её воткнуть.

Данила взглянул на потолок. Может быть?.. Нет, из люстры торчали обычные лампы накаливания, токи такой мощности его не подпитают, а гарантированно пожгут всё внутри. Тогда он подошёл к окну и отдёрнул шторы. Разумеется, окно было всего лишь имитацией, легко подсвеченным пейзажем за прочным триплексом. Он прошёл дальше по кругу: сперва к гардеробу, затем внимательно осмотрел ванную, вернулся к входной двери.

- Николай!

Дверь не открылась. Вместо этого в ней сдвинулся орнамент, резной декоративный элемент оказался узким окошком.
- Добрый вечер! Желаете что-нибудь?

Данила постарался поточнее, но как можно естественнее скопировать улыбку охранника. Люди психологически больше расположены к тем, кто на них похож.

– Снова здравствуйте! Не могли бы вы принести мне зарядное устройство? Желательно с тонким штекером, как у старой "Нокии".

На самом деле, тип зарядки был совершенно не важен, сгодится бы и от кофемолки, но детали в разговоре обычно улучшают качество взаимодействия.

- Неа, - ещё шире заулыбался Николай. - Хозяйка не велела никаких проводов давать.

- Можно беспроводную! - охотно согласился Данила.

- Так втыкать-то её в сеть надо, значит всё равно на проводе! - не купился охранник. - А у вас разве есть телефон, чтобы заряжать? Хозяйка просила проследить, чтобы вы связью не пользовались. Не положено!

- Можете обыскать, - пробурчал Данила, отворачиваясь. - Не найдёте вы у меня телефона.

Он не врал, как никогда не врала Хозяйка. Найти передатчик охранник не сможет, даже если решится устроить полный личный досмотр. Хорошо бы было, если б решился.

- А вы ложитесь, отдыхайте! Или вон включите телевизор в окне, посмотрите киношку какую-то, а там и ужин подоспеет, - посоветовал Николай и, не оправдав ожиданий, захлопнул дверцу.

Окно и вправду оказалось телевизором, кнопки управления были нарисованы прямо поверх стекла. Взломать панель сбоку, вытянуть кабель антенны или какой-нибудь другой проводок? Нет, не стоит, там без сомнений тоже имеется защита. Катя ответственно подошла к вопросу изоляции.

Данила сделал телевизор погромче. Сканирование показало, что в потолке есть несколько малоточных устройств, вероятно для слежки. Он пошёл в ванную, открыл воду в душе, как бы случайно повесил полотенце перед единственным обнаруженным там источником электромагнитного излучения. Через десять минут (дольше было нельзя, чтобы не возбудить в охране подозрений) вышел в толстом банном халате и с тюрбаном из вафельного полотенца на голове.

- Николай! – он решил не стучать в дверь, уверенный, что охранник бдит.

- Желаете что-нибудь? – улыбка на лице Николая появилась почти на полсекунды позже обычной, естественной.

- Спросить хочу. Когда я шел через холл там, наверху, на столе заметил фотографию. Портрет девочки. Она показалась мне знакомой. Развейте мои сомнения, не родственница ли это нашей хозяйки?

- Женька-то? – улыбка быстро потеплела и потеряла всю резиновость. – Ну конечно, это ж дочка её.

- Дочь? Похоже, она вам нравится. Хорошая девочка?

- Да, весёлая. Жалко, что уехала.

- Как, разве она не живет с матерью?

- Нет, она больше с отцом, в Швейцарии. Хозяйка занята всё время. Но Женька прилетает к ней на каникулы.

Оправдание вышло не искренним, охранник явно не одобрял степень Катиного участия в жизни дочери. Он явно хотел ещё поговорить на эту тему, но Данила уже и так выяснил всё, что хотел, а к тому же – едва стоял на ногах.

- Спасибо, Николай! Пожалуйста, не беспокойте меня сегодня, я буду спать.

- Хор... А ужин?

- Пусть будет ужин, но если я не проснусь – будить не надо. Очень устал.

Николай кивнул и закрыл окошко. Даниле в обрез хватило сил дойти до кровати, без основного аккумулятора его тело стало расходовать слишком много энергии. Заглушив все процессы, не задействованные в основном жизнеобеспечении, он постарался упасть на подушки как можно мягче. Теперь главное, чтобы не сползли халат и полотенце, чтобы никто не заметил за промявшейся тканью отсутствие левой руки и половины затылка.

Маленькой медной ящерке на шести лапах совсем не сложно найти источник радиосигнала в большом доме. Если тебя специально создали для передвижения среди каменных завалов и запутанных затопленных штолен, разобраться в системе канализационного слива – вообще пустяк.

Правда, сперва по привычке восемьсот вторая скользнула вниз и едва не свалилась в бак огромного септика, но вовремя сориентировалась, вернулась, нашла нужный отводок трубы и вскоре высунула нос из сливного отверстия в ванной третьего этажа. Дверь отсюда выходила в спальню Кати, за дверью Катя разговаривала по телефону.

Звукоизоляция не позволяла разобрать слова, проще оказалось перехватить сигнал телефона и взломать кодировку. Для этого пришлось задействовать ресурсы шестьсот четырнадцатой, которой для выполнения её миссии достался не только запасной аккумулятор, но и мощный личный вычислитель Мастера.

№614 оценила приоритет задачи и со взломом помогла, хотя была сама занята выше некуда - она как раз поймала одного из механических псов. Слабые бионические пальцы едва-едва удерживались на шее этого мощного механизма. Всё-таки трудно понять стремление Мастера сохранить живые ткани даже на тех органах, которые давно стали автономными и могли быть заменены на надёжную механику.

Пёс вырывался. При помощи кругового лидара он видел посторонний предмет у себя на загривке и пытался его стряхнуть до тех пор, пока не потерял контроль над собственным телом. Воспроизведя голосом Кати команду: «Фу! Свои!» – и добившись подчинения, №614 быстро овладела операционной системой робота. №802 показала, на какой частоте сигнал требуется взломать, а в обмен взяла на себя трансляцию в эфир регулярных рапортов от пса управляющему центру: «Обстановка без изменений, системы в порядке, веду наблюдение».

Тут со двора стал выезжать один из автомобилей, и №614 воспользовалась случаем, чтобы пристроиться под днищем и незаметно миновать пост охраны. Всё прошло удачно, даже не пришлось нейтрализовать сторожа. А поскольку автомобиль дальше двигался в попутном направлении, №614 заставила пса запрыгнуть на бампер и прицепилась к багажнику. Срочных задач больше не было, так что уже через пару минут она смогла подготовить для №802 алгоритмы декодирования телефонного звонка.

«...- А теперь ты звонишь и спрашиваешь, как он? Я надеялась, хотя бы из вежливости поинтересуешься, как я!

- Ну перестань! Ты же прекрасно знаешь, кто для меня важнее всего на свете. Просто он... От него же зависит наше будущее!

- Наше?

- Наше! И наше с тобой, и Женьки, да и для бизнеса твоего отца тоже. Если хочешь, будущее всех людей, человечества!

- Не хочу. Ничего больше не хочу.

- Ты просто устала. Ляг отдохни. Я через полчаса вылетаю, к семи буду на заимке. Тогда и поговорим на свежую голову.

- Угу. Я только что этими же словами успокаивала Данила.

- Ну что ты сравниваешь? Ты же - не он!.. Всё-таки, скажи, как он? Верит тебе? Пойдет на контакт?

- Слушай, если он ради меня ушёл из горы, от этой... Хозяйки, как думаешь, верит ли он мне?

- Будем надеяться. Он нам нужен до зарезу, его навыки и его знания.

- Кстати, насчёт знаний. Хозяйка поставила ему условие: выйдет из горы - всё забудет. Он согласился.

– Погоди, ты же не... Чёрт! Если все данные хранились на внешнем носителе... Если остались там...

- Ну мозг же он не оставил там? Память у него в порядке, это совершенно точно.

- Какая память, Катя?! Что нам его мозг? Да ты хоть понимаешь!.. Хоть представляешь себе?!

- Не ори на меня!

- Да, прости. Забегался я, нервы ни к чёрту. Просто, понимаешь, сдуру ляпнул инвестору, что мы получим всю базу данных. А работа по памяти, это же в разы дольше, а то и на порядки!

- Инвестору? Ты что, в обход меня общался с заказчиками?

- Нет, нет, что ты! Случайно пересеклись на конференции. Он спросил, как продвигается проект, надо было что-то отвечать. Это не для телефона тема, я расскажу, когда приеду.

- Хорошо. Предупрежу ребят, чтобы к семи подготовили для тебя комнату.

- Только чур не на первом этаже! Поближе к тебе, хорошо?

- Это совсем не смешно. Мерзкая шутка.

- Прости, ну прости, не подумал! Давай, до встречи, больше не могу говорить, мой самолёт уже на рулёжке!»

№802 сперва хотела сразу отнести расшифровку звонка Мастеру, но женщина не положила трубку, а набрала ещё один номер. Звонок был абоненту поблизости и содержал распоряжения по поводу прибытия ещё одного гостя. Потом Катя звонила ещё в два места, из-за чего №802, боясь пропустить действительно важную информацию, решила остаться на своём посту до возвращения №614.

Та тем временем безбожно затягивала выполнение миссии. Наладить связь не получалось, даже когда машина совсем приблизилась к горе. Основной канал и три резервных молчали, словно разом вымерли. Даже №309, самая первая работа Мастера и самая старая из ныне действующих козявок, потерявшая две лапы и третий год служившая ретранслятором сигнала, теперь не отзывалась со своего поста.

Состояние, в котором пребывала №614, Мастер обычно называл страхом. Она не соглашалась: страх мог ощущать только его бионический организм, при недостатке информации и неопределенности дальнейших событий он порой принимало нелогичные и ошибочные решения. №614 «страх» всего лишь заставлял действовать быстрее и искать альтернативные способы решения поставленной задачи.

Она проверила данные о движении автомобиля. В трехстах метрах от дороги имелся запасной спуск в пещеры, коммуникационный канал, по сути просто старая труба. №614 запросила в архиве сведения о состоянии трубы и кратчайших маршрутах от неё вглубь горы. Ответа не последовало. Нет связи – нет данных из архива.

Тогда она отцепилась от кузова и техничным кувырком, исключающим повреждения, скатилась под откос. Нашла неприметную нору в земле, продралась сквозь сухую траву и паутину. Камеры пса давали плохую картинку в темноте, №614 переместилась на его переднюю часть и синхронизировала движение со своими датчиками.

Неприятный сюрприз ждал на первой же развилке. Ближайший ход вниз оказался перекрыт камнями. Не случайным нагромождением просевшей породы, а тщательно составленным завалом, который снаружи не разобрать. Пришлось двигаться в обход, постоянно менять направление и несколько раз возвращаться, чтобы отыскать новую дорогу. Больше часа пролетело впустую, пока одна из тайных нор не вывела наконец на знакомую и многообещающую точку – к коммуникационному узлу.

№614 не поверила своим сенсорам. Узла больше не существовало. На месте устройства осталось немного оплавленной руды, узор контактных медных прожилок в камне раскрошен или безжалостно вытравлен. Пост, где обычно сидели две дежурных козявки с клеммами аварийной связи, усыпан голубоватой пылью самоликвидации.

В батареях пса оставалось не более трети запаса энергии, в аккумуляторе руки Мастера – побольше, но живая ткань долго на острых камнях не продержится. Но у миссии приоритет выше, чем самосохранение, №614 без сомнений направилась вниз. Ещё полтора часа она тыкалась в завалы и тупики, не понимая, почему у пещеры так много отличий от совсем свежей карты. А главное, почему в пещере царит по всем каналам такая полная, мёртвая тишина.

Истина открылась ей в южной генераторной камере, в том, что от неё осталось. Оборудование, топливо, расходники и персонал – здесь больше не было ничего. Простой зал простой пещеры. Выглядеть так он мог только в случае тотальной эвакуации. О ней же свидетельствовал и главный спуск к мастерским, на месте которого теперь торчал огромный кусок скалы, местами оплавленный и ещё тёплый после перемещения.

«... - Да, Катя, я считаю, что сбежавшая собака – это проблема. Ты говоришь мне, что всё под контролем, а когда я прилетаю, первое, о чём узнаю – парни подстрелили на трассе нашего же пса! Который тащил куда-то человеческую руку! А должен был охранять дом, охранять наш проект! Насколько я понимаю, в системе он так и числится до сих пор сидящим во дворе на дежурстве! И это проблема, Катя!

- А мне кажется, проблема не в этом. Проблема, что ты, прилетев, звонишь не мне, а кому-то из охраны. Проблема, что моя охрана докладывает о случившемся не мне, а тебе. Проблема, что я только сейчас распознала твои хитрые игры за моей спиной.

- Да какие игры, Катя, опомнись! Разве об этом надо сейчас думать? Проект в опасности, надо сберечь базу данных во что бы то ни стало!

- Данила тебе не база данных. Он человек.

- Ты с ума сошла? Какой он человек? Ты же видела снимки со сканера, он весь на шарнирах и гаджетах! Я вообще сомневаюсь, что он живой, что он теперь не очередная Хозяйкина козявка, только размером с человека.

- Он мой друг!

- Я сейчас подъеду, привезу оборудование и мы посмотрим, какой он нам друг.

- Что? Что ты привезёшь?

- Пойми, я не могу ждать, пока ты его разговоришь! В этот проект слишком много вложено, мой покупатель торопит, я просто скачаю нужную мне информацию...

- Тебе нужную? Твой покупатель? Да ты вконец зарвался. Забыл уже, из какого дерьма я тебя вытащила? Запомни, здесь нет ничего твоего, и Данила я тебе не отдам. Можешь разворачиваться и валить обратно, охрана тебя даже на порог не пустит!

- Ах ты, тварь неблагодарная! Вытащила он! Да где б ты сама была, если бы я не находил покупателей на твои дешманские поделки и не проплачивал крышу, которая прикрывает тебя от ментов и бандитов? Кто бы тебе хоть один патент оформил, хоть одно свидетельство без моих денег? Твоя охрана? Да я один звонок сделаю, и тебя саму выкинут голой жопой на мороз! А к Данилу не смей даже приближаться, слышишь! Я буду через десять минут, чтобы сидела смир...»

№802 передала расшифровку разговора сразу же, как только распахнулась дверь в камеру и с хозяином появилась слабая, но устойчивая связь. Поднимаясь, сбрасывая с себя халат, Данила знал и о сигналящем у ворот заимки фургоне, и о потере №614, и об опустевшей Медной горе.

Катя, уже шагнувшая было внутрь, охнула и отшатнулась. Видок, действительно, был не для слабонервных. Как там сказал этот её, из телефона: на шарнирах и гаджетах? Очень образно и точно. Данила улыбнулся и этим ещё сильнее испугал подругу, трудно ведь назвать симпатичной улыбку человека, у которого отсутствует голова и некоторые другие части тела.

Охранник Николай подбежал к Кате сзади и попытался отстранить от двери. Он не мог при этом не заглянуть внутрь, и надо отметить - сохранял он самообладание гораздо лучше. Только бормотал: «Не велено к нему входить, не велено!»

Катя сопротивлялась, Николай потащил её силой, тогда она щелкнула пальцами. Первый пёс в прыжке сшиб охранника с ног, второй врезал электроразрядом. Одновременно с этим от лифта послышались еще голоса, крики, потом два гулких тяжёлых выстрела.

В комнату ввалился мужчина с раскрасневшимся от волнения лицом. С ним, судя по реверберации звуковой волны, были ещё как минимум двое, но они пока оставались снаружи, занятые Катей. Она отчаянно отбивалась и, похоже, имела некоторые шансы вернуться.

Данила не стал дожидаться. Подняв руку к основанию черепа, он крепко ухватил пальцами главный процессор нейроинтерфейса. Сперва показалось очень больно, пришлось послать команду на отключение цепей обратной связи.

Мужчине, наверное, пришла в голову запоздалая догадка - жадный довольный взгляд его стал испуганным и злым. Прыгнув вперёд, он повис на локте у Данилы, а поскольку у того не осталось сил контролировать тело, оба от толчка повалились на пол. Мужчина, демонстрируя отличную физическую форму, сгруппировался и сразу же оказался сверху, резким движением на излом попытался выкрутить локоть.

Данила улыбнулся. Ему это было даже на руку. Ожидая, когда незнакомец потянет еще раз, он двумя пальцами подцепил пластину аккумулятора, растущего вдоль позвоночника. Совсем такого же, как у шестилапых ящерок.