Медведица

Позвонили из Сибири.

– Яша, что стряслось?

Яша мне доводится двоюродным дядей. Сибирь свою он покидал два раза. Когда уходил в армию, и когда дочку в Москву на лечение возил.

– Я это…, чего хотел сказать… бабка Медведиха померла. Но ты не серчай. Старики помирают, молодые уезжают, как везде. Да, еще просили передать, в «слепом лесу» ее нашли.

Прошлым летом я заезжал в Усть-Ургульку. Так называлась деревня. Про старуху говорили всякое. И что со зверьем в лесу разговаривает, и что с Нечистой силой зналась. Побаивались ее. Прозвище придумали.

Но разговор у нас получился. «Деревенские» удивлялись тогда, чего это странная, нелюдимая, скупая на язык старуха рассказала, наконец, свою «медвежью историю». Теперь, спустя год, до меня дошло. После себя она хотела оставить эту историю, чтобы жила она в народе, как быль, как легенда, как сказка, – да какая разница.

Рассказ бабки Медведихи

Дом, где жила моя бабка, стоял на топком месте, подальше от других домов. Земля под ногами пружинила, будто медвежья шкура. А весной вода стояла под крыльцом и в подполе, откуда бабка успевала перенести в сарай картошку.

«Гнилушка» – дом наш называли. И нижние бревна летом только просыхали.

Как он стоял, – не знаю, дед так хотел, подальше от всех, после того, как охотники подстрелили волка. А он того волка еще волченком всю зиму выхаживал, когда из капкана вытянул. Волк к нему и приходил. С благодарностью. Вот так. Но это еще до моего рождения было.

Деда не стало. Сгинул где-то на Васюганских болотах. А бабка отказалась переезжать к дочерям, что повыходили замуж. Моя мама – за городского, а тетя Катя – за деревенского. В семь лет мать меня привезла и оставила у бабушки, на все лето. А дом веселый у нас был, с лягушками, зайцами, лисами, что кружили у нас.

Помню бабушка мне вычитала из детской книжки про наш дом:

«Там, где осина дрожит без ветра — под ногами топь. Где вороньё кружит поутру — там кости лежат». И добавила – из дома ни шагу. Да где там! Разве я ее послушала.

За огородом начинался березнячек. А потом по правую руку «слепой лес», так его называли. Густой, непроходимый лес, с «ведьмиными метлами», такими сучьями, сплетёнными в гнёзда. Тропинку к нему отмечали затесами — зарубками на деревьях, но к августу их слизывали «слёзы лиственницы» — смола, стекающая по коре.

А по левую руку шло «Пьяное болото». Туда никто не совался. Там только крест торчал. Это бабка деду поставила.

И вот помню, после дождей вода стоит, солнце припекает. А доски проложены, одна туда, к дороге, а другая в лес. Я все утро кукол своих выносила, на лавке усаживала, природой наслаждаться, стало быть. Гляжу: заяц-беляк. Белый, белый. Я таких больше никогда в жизни не видела. Схватила куклу свою и побежала по досточкам за ним — а это первая примета беды: «Заяц днём по лесу скачет — к лихому. Чёрный — к смерти. Белый — к пропаже». А доски гуляют подо мной, вот и плюхнулась. Вся промокла, кукла вся в грязи, а там, на дороге машина какая-то встала, я подумала, люди засмеют. Девочка из города приехала и упала в лужу, – я и в лес, – думаю, пережду. А там еще что-то померещилось, – я еще дальше. И не в ту сторону. Сбилась с пути у «пьяного болота» — места, где багульник цветёт белым туманом, а воздух сладкий и дурманящий. Там даже птицы не поют, только кедровки стрекочут тревожно. А «кедровка кричит на болото — не ходи, назад не вернёшься».

Сколько зверья, гадюк, ящериц встретила тогда, как в сказке… Лося видела издалека, правда. Барсука. Соболь пробегал. Про лис вообще молчу.

Видела «дерево с лицом». Есть такая сосна, где сучки напоминают глаза и рот, — как мне бабка рассказывала, так духи дают знаки. Видела и всех зверей тайги, все выходят на дитя посмотреть.

Крест увидела там – подумала: ночью покойники, наверное, хаживают тут. Забежала в лес и пошла, пошла по стёжке, заросшей белозором. Куклу потеряла, лицо горит от комаров, – когда вечерело, а в лесу темнеет раньше, добрела до лежанки из пихтовых веток.

Когда стемнело, «зарница» осветила поляну. Я приметы-то потом узнала, а ведь «зарница» была не просто так. По приметам: «Зарница в сухую погоду — леший дорогу метит». Потом еще помню со стороны болота свет такой мерцал.

Ночью похолодало, хоть я и накрылась ветками. Потом «шишкотряс», это бурундук у вас называется, застучал по пню. А потом и медведицу увидела. Медведица с рыжим подпалом — не простая, а «берегиня». Таких в старину звали «овдо́нь» — дух-защитник. Я то тогда не знала, малая была. Сижу, зуб на зуб не попадает, то ли от страха, то ли от холода.

Глаза закрыла, – думаю, не заметит. Да где там! Медведица подошла, подышала на меня, обнюхала все. И улеглась рядом. А утром я проснулась, лежат ветки с дикой смородиной, — завтрак в постель. Помню, как я наелась тогда ягод. Она ж меня и «шайтан-ягоды» спасла. Это волчье лыко по-вашему называется.

Ой, никогда не забуду. Теперь весь палисадник у меня в смородине.

Но спасла меня не только медведица. Еще дед Кедрач. Когда меня искали, дед заметил, что «глухарь на току замолчал», сказал, что кто-то за ними наблюдает из чащи. И верно! Люди сказали ему, что медведицу видели. И ведет себя зверь странно: то вынырнет из чащи, то опять скроется. Будто зазывает. Так вот старик «прочитал» следы и сказал людям: «Медвежий след с притопом — зверь зовёт. Когти наружу — к беде, поджаты — к милости. Пошли по следу, найдем внучку.

Меня нашли. Когда понесли на руках, сказали, что я пахну прогорклым старым потом. А это ж от медведицы запах был такой.

Я лежала, свернувшись калачиком под ветками пихты. Потом мне сказали, что это не охотники сделали. Я оказалась в «медвежьей постели» — это когда ветки пихты уложены кольцом. Такие «зыбки» медведи делают только для детёнышей.

А на следующее лето подстрелили ее.

Летом медведи устраивают лесные лёжки в земле, незаметные такие, сверху ветвями застеленные. Она устроила лежку недалеко от деревни, километра три в глубину леса. Возле лежки ее и подкараулили. Потом влезли туда. Проход узкий, а внутри как комната с глиняными стенами. На дне была подстилка из мха, ветвей елей, коры деревьев и сена. А там и куклу мою нашли. Лежала целехонька. Платьице матерчатое розовенькое, ручки, голова, туловище – из пластмассы. Медведица на память себе оставила. А вышло, для меня сохранила, чтобы я не забывала. А я не забываю. Лес для меня как памятник всем загубленным животным. Скоро мы с ней свидимся.

Старуха берет медвежий коготь, что висит у нее на веревке. Всматривается в черноту окна. Глаза грустные, – она будто видит что-то там, далеко в прошлом. Не снимая с себя лесное украшение, крестит им окно. Может, видит детство свое. А за окном, скорее всего, стоит ее медведица, пришла навестить старуху.