Между

Князь

Был промозглый, холодный апрельский вечер. Апрельский, но холодный. Я точно не знаю, кто или что там, на небе сидит и правит, но только могли бы и тепло в апреле сделать. А то минус двенадцать — это как-то не по-весеннему. И вообще у меня такое впечатление, что те, кто высоко-высоко, и наши жилищно-коммунальные службы, или ведут ожесточённую войну, или полностью друг друга не понимают, либо полностью отрицают. Страдает от этого только мирное население, то есть мы, простые обыватели. За бортом минус двенадцать, на борту плюс двенадцать, тестю дома. Тоже знаешь, не сахар: давно не приходилось среди весны ходить по московской квартире в свитере.

Я возвращался домой, то ли с тренировки, то ли с гулянья. По-моему всё-таки с тренировки, так как после гулянки душа пропитана огненной водой и холода не замечает, да и тело тоже. Настроение было пасмурным, по сторонам смотреть не хотелось. Да и что тут смотреть? Думали весна, так из-под юбок появятся первые женские коленки? Дудки. Не тут-то было. Все обратно нацепили зимние шмотки: эти невозможные джинсы и длинные, закрывающие от горла до асфальта, дублёнки. Так что смотреть действительно было не на что. Тёмные пятиэтажки и яркие рекламные плакаты и стенды после постоянного просмотра настроения не прибавляют, а наоборот вгоняют психику в состояние тихой агрессии и вялотекущей шизофрении.

Я шёл, уткнувшись глазами в асфальт под ногами. И как обычно, только соберёшься смотреть себе под ноги, как обязательно споткнёшься.

И я споткнулся.

— Дьявол! — тут же выругался я, пытаясь удержать равновесие. — Чтобы вас всех...

— Без проблем, — ответил мне незнакомый, сальный, мужской голос. — Только поставьте подпись, и мы сразу всё устроим. Уж не обессудьте.

Я поднял голову.

Передо мной стоял маленький, толстый, грязноватый человек неопределённого возраста, в сереньком плаще и в сереньком же костюме: брюки-дудочки, спустившиеся носки, тоже серые, и серые же от долгого употребления штиблеты, никогда не знавшие ни щётки, ни гуталина, ни суконки. И скрученный галстук с узлом, как говорят англичане, под правым ухом.

Мы стояли молча примерно две минуты. Я разглядывал его, а он то меня, то что-то под ногами. Хотя нет, асфальт он разглядывал дольше, зато меня пристальнее.

— А вас случайно не Агасфером Лукичом кличут? — спросил я, памятуя прочитанный накануне роман братьев Стругацких.

— Да нет, — голос его изменился на приятный бас. — У меня другое имя. Да и есть ли оно? Меня по-разному называют, и я, признаться, давно позабыл своё, своё настоящее имя. Зовите меня, как вам будет угодно. Главное — зовите. И главное — меня.

С полным серьёзом ответил мой собеседник.

Почему-то в данный момент мне не казалось происходящее бредом, да и незнакомец, странно, но не походил на сумасшедшего. Хотя...

— И всё же... — начал было я.

— И всё, — резко оборвал он. — Вас смущает мой облик, так это нетрудно исправить. Я просто думал, что вам будет приятнее разговаривать с серым, маленьким, никчёмным человеком. Людям свойственно любить наслаждаться своим превосходством, тем более если это обслуживающий персонал. Да-да. Именно в этой роли я сейчас нахожусь.

И он начал меняться.

Костюм и плащ стали белыми, сшитыми из дорогой ткани и чистыми. Штиблеты превратились в дорогие, модные туфли. Галстук стал бабочкой. Собеседник вырос до моего роста или чуть-чуть повыше, на глазах появились солнцезащитные очки в дорогой оправе, а в руках витая деревянная трость с резной костяной рукоятью в виде головы дракона. Волосы стали белого цвета, не пепельного, а именно белого. Они мягко спускались до плеч.

— Вас не смущает мой нынешний облик?

— Да нет, — промямлил я.

Ощущение нереальности происходящего не приходило.

— У всех такое странное представление обо мне. Они не предполагают, что я могу любить белый цвет. Скорее даже наоборот, думают, что я его ненавижу.

— А... — я не знал, что ответить, да и после всего случившегося просто не мог в виду моих не железных нервов.

А у кого они останутся железными?

— Я вижу, что я вас вогнал в ступор, молодой человек, — это не было вопросом, скорее констатацией факта. — Ну да ничего. Вернёмся к нашим баранам. Вы что-то пожелали, я готов это исполнить. Но. Но как обычно не за просто так. Уж не обессудьте.

— О чём это вы? — недопонимающее спросил я, выходя потихоньку из ступора.

Весна всё же началась. По крайней мере, весенние рецидивы шизофрении и галлюцинаций начались точно. Хотя бы у меня.

— Ну как же, вы позвали меня и сказали «чтобы их всех». Вы, правда, не сказали кого именно и как их всех, но судя по контексту действий перед этим, становится понятно кого, да и что с ними делать тоже. Так что можем подписать контракт прямо сейчас, и дело в шляпе. — С полной серьёзностью произнёс он. — Цены у меня умеренные, скидок, правда, нет. Так что я думаю...

— Душа? — срываясь на крик, перебил его я.

Ощущение нереальности происходящего не приходило и сейчас. Странно.

— Да нет, что вы, — успокаивающе произнёс беловолосый мужчина. — Душа — это много. Хватит и частички, скажем частички, отвечающей за... за...

Тут он запнулся, но только на мгновение.

— Отвечающей, скажем, за любовь к технике. Вы гуманитарий, личного автомобиля у вас нет и, скорее всего, не будет, так что вы практически ничем не рискуете и ничего не теряете. Ну как, договорились?

Он протянул мне какой-то листок, заполненный текстом.

— Да вы понимаете, — испуганно начал было я. — Это было не желание, а так, минутная слабость. Идеомоторное выражение. Так сказать.

Он смотрел на меня долго. Не знаю, что он хотел во мне разглядеть, да и кто я такой, чтобы читать его мысли.

— Да... Извините, ошибся. Хотел помочь человеку. Но раз нет, так нет. Прощайте.

Он начал разворачиваться. Не торопясь разворачиваться. Будто надеясь, что я ещё одумаюсь и передумаю.

И он дождался. Я пере- или недо-. Ну, в общем.

— Постойте! — Это сказал я. Всё же.

— Да? — Развернулся обратно он, куда быстрее, чем разворачивался до этого.

— Если уж не получилось с контрактом, то может получится с разговором? Не откажитесь в любезности. Поговорите с человеком.

— Бесплатно?

— Бесплатно, — ответил я, уже ругая себя за своё поспешное «постойте».

— Ну... Хорошо. Бесплатно, так бесплатно. Только давайте не здесь, а в более тёплом и уютном месте. А то, знаете, ревматизм.

— Да мне как-то всё равно.

— Ну и хорошо. На открытом ветру стоять не хочется.

Мгновение. И мы уже сидели в ресторане. Наверное, в ресторане. Играла спокойная, красивая музыка, вокруг было много столов, и за ними сидели редкие, но довольно респектабельные посетители. Из этого можно было предположить, что это заведение пользуется небольшим, но постоянным спросом. И случайный посетитель сюда, скорее всего, не заходит.

— Я люблю это место. Здесь все спокойно относятся к чужим тайнам, так как своих хватает. Да и знают тут все, что бывает за подслушивание чужих секретов. Поэтому здесь всегда приятно вести дела или такие разговоры, какой у нас с вами впереди.

Официант тем временем уже расставлял на нашем столе какие-то блюда и напитки.

— Прошу, отведайте со мной эту скромную трапезу. Я угощаю, примите это как жест доброй воли.

Я кивнул. Отказываться сейчас было бы неправильно, да и ужин в ресторане того стоил. По нашему-то времени.

А катись оно всё...

— Что же вы хотите спросить, молодой человек?

— Во-первых, как вас называть? Трудно, знаете, разговаривать, обращаясь как к третьему лицу.

Говорил я это с набитым ртом, так как не смог удержаться от представленных здесь яств. Раз наглеть, так наглеть по-чёрному. Где наша не пропадала.

— Ну, зовите меня хотя бы Даймон. Это хоть как-то демократично. Не нужно сегодня и здесь громких титулов и звучных имён.

— Это хорошо, что без титулов и имён, а то знаете как-то...

— Ладно, Сергей, думаю, вы не будете против, если я буду величать вас по имени.

— Нет, что вы. Делайте всё, что считаете нужным.

— И так, приступим. — Он медленно отпил кофе.

Чудный кофе. По-арабски. Такой, как я люблю. Специй столько, сколько нужно. Не более, не менее.

— Итак, приступим. Я повторюсь. Ваш первый вопрос?

Второй глоток кофе.

Я откашлялся. Это знаете как-то хорошо задавать вопросы себе и отвечать на них от имени оппонента. Кем бы ни был этот оппонент. А здесь? А здесь надо чётко привести все мысли в порядок и спросить то самое главное, что нужно. Другой вопрос, что нужно, что самое главное?

— Зачем это всё? — не выдержал я своих рассуждений.

— Что всё? — подняв белую бровь, спросил он. — Давайте договоримся. Я чётко отвечаю на чёткий вопрос. Залезать к вам в голову, Серёжа, и искать там то, что вы хотели сказать, я не намерен. И не льстите себе. Это не из-за того, что я это не умею или ценю вашу личность и индивидуальность. Нет. Только из-за того, что я хочу расслабиться, хоть на мгновение, и не напрягаться столь банальными и ненужными действиями.

— Ну, я хотел бы спросить, для чего все эти контракты и подписи?

— Всё очень просто. Есть человек, запятнавший или не запятнавший себя до этого. При предложении ему контракта он может усугубить своё будущее или улучшить.

— Телесное или душевное? — не понял я.

— Конечно душевное, хотя и телесное, но не всегда. Вот вы бы из этой истории телесно не вынесли бы ничего, кроме минутной радости, так сказать эйфории, оттого, что знали бы, что кое-кто кое-как наказан. Но вот душевное состояние, то есть состояние души, усугубилось бы в худшую сторону, потому что вы согласились на сделку со мной.

— То есть вы испытываете человека на склонность к подлости и греху?

— А вы сообразительный молодой человек. В какой-то мере да. Но я не испытываю, а соблазняю человека. Ваш случай — исключение. Если бы вы не отказались, то последствия были бы самыми банальными. Это не зависит от личных отношений и привязанностей.

— А если человек соблазнится, то мир потеряет навсегда этого человека из разряда хороших?

— Это зависит только от него самого. Этот индивидуум может дальше жить без греха и пытаться искупить свой поступок, но может покатиться по накатанной. Знаете, очень тяжело, Сергей, очень трудно остановиться и начать преодолевать трудности, когда можно поставить подпись. Тем более если уже попробовал.

— Ну а вам-то какой от этого толк?

Кофе был действительно вкусным. И даже вторая чашка не смогла меня в этом переубедить.

— Мне лично?

— Да.

— Ну, понимаете, я не только искуситель, а ещё и так сказать прокурор. Чем больше я дел закрою, тем меньше на земле останется грешников, а точнее людей, склонных к греху.

— То есть?

— То есть опрометчиво люди считают, что мне это приносит какое-то блаженство. Считайте это просто работой. А как любая законченная работа может приносить чувство блаженства, и это естественно, я тоже могу испытывать данное чувство по этому поводу.

— Значит, толпы сатанистов, приносящие человеческие жертвы и топчущие кресты, понимают вас неправильно?

— Сатанисты — это люди, не стесняющиеся своего греха, но, увы, практически все они больные люди, и все их действия направлены на умощнение своих комплексов. Это не стоит моего внимания. И если раз в столетие я пошлю к ним своего подручного беса, то их вера мне только возрастёт настолько, что мне не придётся гоняться за ними с контрактами ещё лет триста.

— Ну а зачем вам нужны все эти демоны и бесы, вампиры и оборотни, чёрные колдуны наконец?

— Демоны и бесы нужны как помощники. Я, конечно, могущественная фигура, но на всех людей меня не хватает. Это можно сравнить с вашей милицией. Их обязанности: разыскать, арестовать, привести на суд, моё дело — доказать. Я прокурор, они — правоохранительные органы в моём подчинении.

— Но почему они такие страшные и уродливые?

— Ну, давайте остановимся на том, что понятие красоты — это сугубо личное понятие и довольно относительное. Они уродливые относительно человека? Но они могут быть прекрасными относительно чего-нибудь или кого-нибудь другого. А вы собственно не задумывались, что они считают уродливыми вас, людей? И почему у вас, у людей, все сравнения происходят от вашей красоты, ума, развития и т. д.? Откуда это понятие считать себя венцом чего-либо?

— Наверное, оттого, что мы созданы по образу и подобию Божьему?

Пирожные к кофе были не менее вкусными, чем само кофе.

— Ну, допустим, что Яхве по своему подобию создавал ваши души, а не то ваши тела были бы сейчас столь аморфны, что вы бы не смогли ни с чем себя сравнивать. Хотя, зная вас, наверное, смогли бы.

— Ладно. Допустим. Но почему они так отличаются от нас, ваши демоны и бесы?

— Да для страха. Вы же не можете воспринимать простых истин, если вам не страшно. Бесы наказывают кого-нибудь, кто-то видит, другим рассказывает, и уже многие будут, точнее, не будут делать то, за что был кто-то наказан. Хотя бы только из-за страха перед бесами и демонами.

— А зачем страх? По-другому нельзя?

— Увы, но без него никуда. Вы же даже свои карательные органы слушаетесь только из-за страха перед ними. Если убрать милицию и ГИБДД, то знаете, что будет? Много ли у вас слушаются дружинников или другие общественные организации, поддерживающие порядок? Вы даже мусор бросите мимо урны, если за это тот же час не понесёте наказания. Если убрать страх, вы себя перебьёте и замусорите всё вокруг быстрее, чем я допью это кофе. Безобразность сродни форме милиции. Считайте их сверхъестественными карательными органами.

Ещё один глоток кофе. Странно, моя вторая чашка уже тёплая, а он пьёт ещё первую. И кажется, что она ещё не остыла. От неё ещё идёт пар.

— Ну а как же тогда оборотни, вампиры, другая нечисть?

Вторая чашка кофе подошла к концу, и мне ничего не оставалось, как занять свой рот фруктами.

— А это друг мой лично ваши выдумки. Люди очень любят придумать себе врага, а потом думать, как его уничтожить и бояться его. Главный ваш друг в этом — ваше невежество и непонимание. А что человек не понимает, он ненавидит и боится. Лично моей вины в этом нет. В ваших оборотнях и вампирах нет. Вы не знаете своего организма, его скрытых качеств и резервов, и потому боитесь всех непонятных проявлений этого. Всё давно уже описано вашей наукой или эзотерикой. Лимфемия, белокровие, густое оволосение, неправильный и быстрый рост зубов — это те болезни, которые в основном и отличают этих больных людей от вас, нормальных, так сказать. Вы же, ещё раз повторюсь, отталкиваетесь от правила, гласящего, что вы подобие Божьего, и кто не похож на вас, автоматически становится вашим врагом. Звери тоже не похожи на вас, но они слабее. Вы можете видеть в непохожести только врага или дичь, но не более. Вы уверены в том, что всё, кроме вас, плохое. Мы, люди, плохими быть не можем, за исключением некоторых исключений. Извините за каламбур. И если Богу нужно было бы сделать хороших на этой земле, то он обязательно бы сделал их подобными вам и не как иначе. Хотя кто вы такие, чтобы указывать Богу.

— Но чёрная магия и колдуны-то существуют или нет?

— Давно не ел вкусной клубники посреди апреля.

— Магия не может быть чёрной или белой. Магия — одна. А чёрной или белой её делают люди. Только человек, управляющий магией, может определять её цели и средства. Только он, и это не зависит от того, какому богу он молится. Вы не поверите, сколько верующих во Христа людей были, есть и будут чёрными магами или уничтожали людей сотнями и тысячами, нарушая его же законы, и в то же время, веровали в него безмерно.

— Это вы об инквизиции?

— Да, нет. Инквизиция — это отдельная тема. Хотя... Много их было, инквизиторов. Радетелей очищения человека от скверны. Многие шли туда, дабы самим не стать жертвами, хотя некоторых и это не спасало. Многие продавались и покупались. Но самое интересное, что добрая треть действительно верила в то, что они делают доброе дело. И пытались искоренять моих слуг в тех, кого они считали неверующими в идеалы своей истины. Не понимая, что я не нуждаюсь в помощниках — людях.

— Но разве истина не одна?

— Нет, что вы. Сколько думающих существ, столько и истин. Столько правды и лжи.

— А можно переделать мой контракт?

— В зависимости от того, что вы хотите там изменить.

Ещё один глоток кофе.

— Ну, хотя бы так: чтобы на нашей матушке-земле стало как можно меньше греха. Это вам по силам? Может, моей души не хватит оплатить это?

Он засмеялся.

Засмеялся, как мне показалось, искренне.

Засмеялся впервые за время нашей встречи.

Впервые засмеялся?

Засмеялся?!

Засмеялся...

— Можно-то можно, но уверяю вас, Сергей, это не стоит вашей души, да и других душ тоже. Это по силам вам, людям, сделать без контракта.

— И как же это сделать, Даймон?

Последний глоток кофе. Чашка поставлена на стол. Пара от чашки уже не идёт.

— Извините, молодой человек, мне пора. Дела. Всего доброго. С вами было интересно пить кофе.

— А...

И только начинаешь смотреть под ноги, как обязательно споткнёшься.

И я споткнулся.

— Дья... — Я сплюнул. — Ну уж нет.

И, опустив голову, поплёлся домой. С тренировки или с гулянья, какая, в сущности, разница.

Инженер

День сегодня не задался. С самого утра мотаюсь по инстанциям. Вернее, по одной — нашей поликлинике. Чтобы получить больничный, нужно сначала вызвать врача на дом. Да только потом предстоит выписываться. Такое чувство, что это проверка: здоров ты или нет. Только абсолютно здоровый человек может позволить себе выписаться. Бабушки у нас в стране самые здоровые — столько ходить по поликлиникам и аптекам, лежать в больницах!

В общем, день не удался. Сначала мне предстояло отстоять десятиминутную очередь в регистратуру, чтобы мою карту отнесли в кабинет к врачу. Отнесут-то, отнесут, вопрос — когда. Был, помню, такой случай: мужик очередь вторым занял, а карту его принесли через час. Тогда он долго ругался, но при звуках голоса старшей медсестры, говорящей о том, что у них работы много, а зарплата не позволяет выслушивать оскорбления от всяких разных людей, быстро увял и через неделю слёг в больницу с инфарктом. Потом я выдержал двухчасовую очередь к врачу. Я был пятым, но пропустил перед собой кучу льготников, пациентов с острой болью, знакомых медперсонала этой поликлиники и ещё двоих пенсионеров со словами: «Мне только спросить» или «Мне только подписать». Оба пробыли в кабинете около тридцати минут вместе. Я же после этого задержался там не больше двух минут, чтобы подписать синий документ — больничный лист. Без осмотра и вопросов о жалобах, про то, что сдал я анализы или нет, вопросов не возникло. Со словами «Всего хорошего», мне сказали, что теперь эту бумагу нужно подписывать у главврача. Главврач был на месте, но толку от этого немного: у него, как обычно, было совещание или разговор с кем-то. Это продолжалось целый час, и всё ради одной подписи. Получив долгожданную подпись, я отправился ставить на неё печать. Расслабившись, подумал, что всё закончилось. Но не тут-то было. Окошко по закрытию больничных листов объединили (как раз в этот день) с окошком оформления рецептов. Пришлось стоять ещё сорок минут в очереди и слушать сплетни от пенсионеров, составлявших большинство, о том, что сказал один кандидат, что другой...

С печатями и подписями на заветном листе синего цвета я направился домой, предвкушая, что завтра выйду на работу и ещё как минимум полгода не придётся заглядывать в этот казённый дом с красным крестом на крыше. По пути зашёл в продуктовый магазин, и это была ошибка. Нужен был всего лишь пакет кефира. Но сегодня мне не везло. Передо мной оказался какой-то чиновник из налоговой, проводивший контрольную закупку. Понятно, что там что-то не сходилось, и отдел закрыли на учёт.

— Боже! Когда это закончится? — вырвалось у меня, когда я выходил из магазина с понурым видом.

— Скоро, а может, и нет, — ответили мне из-за спины.

Обернувшись, увидел молодого человека. Лет двадцати-двадцати двух. Одет просто: джинсы, мятую куртку, простую синюю футболку, белые китайские кроссовки.

— Вы ко мне обращаетесь? — спросил я.

— А к кому же ещё?

— Ну, тогда позвольте: это был риторический вопрос. Он был задан в воздух и не требует ответа.

— А зачем вы обращались ко мне, если вопрос риторический и не требует ответа?

— Кому это, к вам? Я что, назвал ваше имя?

— Нет, но вы использовали моё звание.

— То есть, вы есть Бог?

— Ну, это ваше, людское название. А так да.

— А почему тогда в таком виде?

— А вы хотели увидеть горящий куст? Или услышать глас с небес, сопровождаемый молнией?

— Нет, но всё-таки...

— Молодой человек, если у вас есть желание поговорить, давайте присядем где-нибудь в спокойной обстановке. Например, вон в том летнем кафе. — Он указал рукой на кафе с названием «Осинушка».

Это дешёвое кафе, хотя ближе было дойти до гротескного «Камелота».

— Иначе два существа, ведущие беседу на богословские темы посреди улицы, могут неправильно восприняться обществом и карательными органами в лице вашей доблестной милиции.

— Ничего не имею против.

Мы отправились в кафе пешком, молча.

— Итак? — спросил он, усевшись на жёсткий пластиковый стул.

— Что и так? — переспросил я, устроив свой драгоценный авторитет, как любил говорить мой учитель хирургии, на такой же стул напротив собеседника.

Нас прервала официантка. Девушка с лицом и фигурой далеко не первой свежести. Если честно, то даже на вторую она тянула с трудом.

— Что будете заказывать? — спросила она.

Её тон выдавал, что от нас она не ожидала ни чаевых, ни приличного заказа. Мы её не разочаровали.

— Два чая с лимоном, — заказал мой собеседник.

Она развернулась на каблуках и фыркнула. Её ожидания оправдались. Хотя, судя по нашему виду, это было ясно ещё до того, как она подошла и мы открыли рот.

— Вы хотели поговорить. Или мне кажется?

— Кажется, хотел. Да и сейчас ещё не передумал.

— Ну и...?

— Начнём с того, как мне к вам обращаться?

— Никогда не поверю, молодой человек, что вы не знаете ни одного моего имени. Их столько, что я сам уже перестал их запоминать.

— И всё же?

— Ну, зовите меня, например, Яхве. Это более-менее подходит к оригиналу.

— Сергей, — представился я.

— Очень приятно, — склонил голову в приветствии он.

— И всё же, когда это кончится?

— Молодой человек, Серёжа, ну и вопросы у вас. А что конкретно должно кончиться?

— Весь этот бардак и беспредел. По крайней мере, в нашей стране?

— И вы тоже. Думаете обо всём мире, но уверены, что начинать надо именно с вас.

— Ну, начните хоть где-нибудь, а мы порадуемся и будем ждать, когда и к нам придёте.

— Видите, Сергей, вы ждёте. А сами? Сами вы ничего не хотите делать? Ждёте, что к вам придёт кто-то и сделает что-то, и вы сразу станете счастливыми и ни в чём не будете нуждаться.

— Но это же естественно. Это общая черта всего человечества.

— А зачем тогда, милый представитель человечества, я дал вам право выбора и способность различать добро и зло? Скажите на милость, зачем?

— Ну, так не надо было давать.

— А зачем мне были бы нужны такие, как вы? Зачем мне бездушные, деревянные шахматы?

— А зачем вам нужны такие телесные и с душой, как мы?

— Как бы это сказать... Допустим, это был эксперимент.

— На какую тему?

— На создание разума и наделение его свободной волей.

— А зачем? — поднял я брови.

В это время нам принесли чай. Официантка поставила его на стол и спросила, не будем ли мы заказывать что-то ещё. По её тону можно было понять, что ответ ей уже известен заранее. И мы её не разочаровали, ответив, что, возможно, закажем, но позже.

Позже.

Возможно.

— А затем, мой друг, очень хотелось посмотреть, возможно ли создать себе подобных. Ведь вы тоже пытаетесь создавать клонов, а ваша научная фантастика просто кишит множеством киберов, неотличимых от человека, которые в дальнейшем смогут делать всё, как человек. Даже думать, развиваться, отличать добро от зла и чувствовать.

— Но это же роботы.

— Да, но задумка та же самая. Вы вообще любите перекладывать ответственность и работу на чужие плечи. И кто это делает лучше всех, того вы возвеличиваете. У вас всегда был, есть и будет культ начальника, который сам не умеет, но может руководить и подчинять.

— Ну и что нам теперь делать в такой ситуации?

Чай был так себе. Что-то вроде Липтона или Майского. Никаких вкусовых удовольствий он не приносил и даже не напоминал.

— Жить, руководствуясь свободой воли и оставленными мною планами.

— Этими планами?

— Теми, что мы называем заповедями. Записанными, скажем так, в Писании. В книге под названием Библия.

— А! Читал, читал. Увлекательное, скажу вам, чтение. Много интересного, но и много противоречивого, смешного и даже глупого.

— Ну и что там такого противоречивого, смешного и глупого?

Мой оппонент сделал первый глоток чая.

— Ну, допустим, я не буду брать в пример «убитую» фразу про пощёчины, но вот тот случай про девушку, убивающую вражеского полководца ночью, спящего, колышком от палатки, и утверждающую, что она действует по наущению Божьему, увы, но не блещет умом. И боюсь, что после прочтения этого отрывка у вас не только не прибавилось поклонников, но, вероятно, даже уменьшилось. Особенно среди думающих.

— Ну, можно сказать что угодно. Я лично не давал ей таких указаний. Вероятно, это либо выдумка, либо кто-то из особенно усердных ангелов переусердствовал в своём рвении служить истине. Всё мы не без греха.

— Хорошо, а как же заповедь «не сотвори себе кумира и не ставь ему идолов»?

— А что вас, молодой человек, здесь не устраивает?

— А как же крест? Или это не идол кумиру? А также святые иконы и мощи, с которыми христиане носятся, словно с писаной торбой?

— Вот это, Серёжа, очень просто. Это не мои изобретения, а ваши, человеческие. Вам мало верить во что-то неизвестное, бестелесное. Вот вы и создаёте символы, олицетворяющие вашу веру. Веру во что угодно. Начиная от простой математики и заканчивая христианством и другими развитыми социальными религиями. Это же, мой друг, вы делаете и с богами. Вам, людям, мало одного Бога во множестве лиц. Вы начинаете возводить в высший ранг кого-либо, чтобы потом молиться ему или через него за определённое действие, специально предназначенное для него. Это не моё учение, это ваше невежество. Но я вынужден терпеть всё это, поскольку считаю невозможным изменить ваш образ жизни и мысли мгновенно. Пусть это займёт немного времени, но вы должны прийти к истине самостоятельно.

— Ничего себе, немного времени. Уже десять веков прошло, а в Европе и того больше.

— Ну, молодой человек, это всё относительно. Для вас это много, а для меня — мгновение. И я готов ждать ещё хоть тысячу таких мгновений.

— А приблизить этот ваш «духовный коммунизм» невозможно?

— Возможно, но сложно. Единственным толчком, который вы оценили и поняли, был мой Сын.

— Ничего себе толчок. А вам не кажется, господин Бог, что это было довольно театральное зрелище? Кормление толпы пятью хлебами, превращение воды в вино и эта смерть. Она мне кажется запланированной и надуманной.

— Да, Сергей, ещё раз да! Но вы не можете без этого. Без спектакля. Предположим, приходит человек и говорит, что знает истину. И что? Где он окажется через некоторое время? Правильно. В казённом доме с жёлтыми стенами. Вы даже своих правителей выбираете не по заслугам, а по тому, какой спектакль они устраивают в ходе предвыборной кампании.

— И вы хотите сказать, что это был спектакль, рекламная кампания?

— Именно это я и говорю. Такой же рекламный ход, как и Потоп, уничтожение Содома и Гоморры и множество других небольших антреприз.

Я опустил голову. Было грустно. Как примитивно нас обманули. Всегда хотелось верить в чудо, в высшее волшебство, а оказалось, нам показали обычные фокусы. Просто эти фокусы — высшего порядка.

Высшие фокусы.

Фокусы высшего порядка.

Фокусы.

— И ещё хотелось спросить? — усталым голосом спросил я.

— Спрашивайте, спрашивайте, Сергей. Сегодня у вас есть шанс узнать всё, что угодно. И заметьте, совершенно бесплатно.

— Мне всегда было интересно, как человек, находящийся на последней грани истощения, может просить исповедовать его толстого дядьку с красным лицом и пухлыми, сальными губами? Как вы можете терпеть таких слуг?

— Это не мои слуги. Они делают вид, что верят в меня больше всех, и пользуются благами своего положения.

— И вы ничего не можете сделать? Или не хотите?

— А зачем? Это ваши, межчеловеческие отношения.

Я поднялся молча, бросил на стол пятьдесят рублей и вышел из кафе. При выходе я обернулся и увидел непонимающий взгляд моего бывшего собеседника.

Бывший.

Собеседник?

Непонимающий.

Я развернулся и пошёл домой. На душе было тоскливо и противно.

— Когда же это кончится? — прошептал я, но произносить имена больше не хотелось.

День сегодня не задался…

Собеседник

Я ехал в метро. Часа пик не было, так что удалось даже присесть. Книги с собой не было, а телефон разрядился до неприличных полутора процентов, спать не хотелось, и приходилось занимать глаза разного рода рекламами, схемой метрополитена и правилами пользования подземкой. И тут...

И тут в вагон вошёл слепой. Мерно постукивая палочкой по полу, он шёл вдоль вагона, красуясь табличкой с надписью. В саму надпись я вдаваться не стал. За свою жизнь мне довелось, как и любому человеку, часто пользующемуся общественным транспортом, увидеть множество надписей на таких табличках. От «Помогите беженцам» до «Нужно десять тысяч долларов на операцию».

Все, включая меня, знают подноготную этого бизнеса: что за такими нищими стоят вполне обеспеченные люди, что все места распределены, что не всякий нищий-калека действительно калека. Но, как и любой обыватель, я знаю это, но подаю регулярно. Но...

Но в этот раз я не подал. И не потому, что не было денег, вовсе нет. Просто так вышло.

Когда слепой поравнялся со мной, я опустил глаза и уставился в пол. Я не хотел лезть в карман, доставать мелочь. Не хотел — и всё. Без оправданий и комментариев. Тут голос информатора объявил остановку. Это была моя станция.

Спросил Ближайшая к дому. К моей квартире.

Я вышел из вагона. На сердце было тоскливо. Я задавался вопросом: а что, если это был настоящий слепой и ему действительно нечего есть? Так я покинул метро. Закурил. Пошёл в сторону дома, рассуждая: нужно ли было подавать или нет. Доводов «за» было столько же, сколько и «против».

— Да не мучайся ты, — проговорил рядом голос.

Рядом ли?

Такое ощущение, будто он был вокруг меня. Или нет? Или внутри? Внутри.

— Кто это? — ошарашенно спросил я.

Спросил «в воздух». Спросил никого.

— Ну, как тебе сказать, у меня много различных имён. Одни называют меня внутренним голосом, другие — совестью, и множество прочих названий. Поэтические, публицистические, научные и не очень.

— А как мне тебя называть? А то очень трудно самому выбрать из этого множества имён, а общаться в пустоту как-то непривычно.

— Ну, если ты так хочешь, то называй меня своим именем. Ты его редко произносишь сам. Да и если я твой «внутренний голос», то это будет вполне естественно.

— Уже что-то. А видеть тебя я могу? Ну, может, не тебя, а твою проекцию на этот мир?

— А зачем?

— Понимаешь, человек — такое существо, которому привычно смотреть в глаза партнёру по разговору.

— А по телефону?

— Это, конечно, да, но пойми, наконец, что человек, стоящий посреди улицы и разговаривающий с пустотой, для окружающих выглядит сумасшедшим. А так как у нас каждый пытается помочь ближнему, то если это заметят, мне грозит провести ночь, как минимум, в милицейском участке, а как максимум — в психушке.

— Ладно, не продолжай, убедил. Но прошу, давай пройдём к тебе в квартиру. Моё внезапное появление из воздуха привлечёт больше зевак, чем твои разговоры с пустотой.

— Хорошо, — быстро согласился я и поспешил

Домой я пришёл за рекордно короткое время — три минуты. Обычно на это уходит около десяти минут. Практически влетел в квартиру, не раздеваясь, сел на кресло.

— Можешь материализоваться прямо на диван, — предложил я.

Ответа не последовало, но... Но на диване появился молодой человек лет двадцати трёх–двадцати пяти. В чёрных джинсах, футболке и кроссовках той же расцветки. Немного небритый, но коротко стриженый, с усталыми глазами и небольшим, но заметным герпесом на правой губе. Да, это же...

Напротив меня сидел мой двойник, мой клон, моя точная копия.

— Не удивляйся, Сергей. Я же говорил, что я твой внутренний голос, и поэтому мне ближе твой облик. Да и представь, что я явлюсь в образе незнакомца — ты замкнёшься, и разговора не получится. А если бы это был образ незнакомки, боюсь, наш диалог принял бы иную окраску и приобрёл бы вполне очевидный оттенок. Облик знакомого человека заставил бы тебя искать хоть малейшие отличия. Признаться, я появился здесь не для игры в «найди десять отличий». А так ты удивишься, да и успокоишься. Этот образ ты видишь, как минимум дважды в день, когда бреешься.

Я хотел что-то сказать, но получилось только хмыкнуть и кивнуть в знак согласия.

— Ну, с чего начнём? — спросил Голос.

— Ну, например, с того же слепого.

— Здесь всё просто. Тебя мучают сомнения: слепой ли он на самом деле или зарабатывает на каком-то предприимчивом дельце.

— Вы хотите сказать, что если бы я точно знал, что он настоящий слепец и собирает деньги для себя, то я бы дал ему денег?

Я закурил сигарету. Всегда начинаю курить во время разговора. Всегда. Неважно, телефонный это разговор или нет, важный или нет, но курение начинается неизменно. Чёртова привычка. Либо курю, либо что-то тереблю в руках. Видимо, нервы шалят.

— Не уверен. Ты нашёл бы другие причины отказаться ему в помощи. Люди всегда сначала действуют, а потом ищут оправдания своим поступкам или винят обстоятельства.

— Но ведь действительно бывают объективные причины, мешающие жизненным планам.

— Увы, Сергей, но это не причины, а одни из множества самооправданий, которые вы ищете. Что-то вроде: «хотел, но не смог», «так получилось», «сделал бы, если бы...» —

— Но существуют независимые причины: автобусы ломаются, отменяются поезда, самолёты, возникают пробки на дорогах.

— Ну! Всё можно решить при большом желании. Пробки? Оставь машину и иди пешком или воспользуйся метро.

— Но тогда я опоздаю минимум на два часа.

— Значит, если предполагаешь такое развитие событий, выходи из дома раньше. На эти два часа. Лучше даже на два с половиной, чтобы даже при таком раскладе оставалось время в запасе.

— Но выйти на два часа, не говоря уже о двух с половиной, раньше — значит не выспаться.

— Да. Но здесь важен только вопрос: что тебе дороже — сон или предстоящие события? Чем можно пожертвовать ради другого?

— Но если я не высплюсь, от меня вряд ли будет много толку на событии.

— А вот и оправдание, — продолжил он. — Попытка сослаться на существование непреодолимых обстоятельств.

Я задумался. И понял, что он прав. Тысячу раз прав.

Прав.

- На подобных оправданиях и зиждется вера в себя, как в лучшего, в не признанного гения. – Продолжал он. – У вас, у людей вся жизнь такая. –
Сигаретный огонек обжег пальцы. Надо же. Забыл затушить.
Надо же, забыл.
Забыл.
- Вообще вы люди привыкли жить по принципу: если бы…, то я…. – продолжал собеседник. – Один из ваших новых писателей – фантастов написал, что человек живет по трем волшебным словам: авось, небось и хусим. Авось не пропадем, небось выживем, а не выживем так хусим. А надо по другому его выражению. Которое гласит: лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой. Вот так то.

— Посмотри бы я, как этот товарищ ходит к начальству на ковер. А то мы все в воздухе горазды такое говорить, а как кто сверху цыкнет, так тише воды, ниже травы.

— Ну вот, ты опять ищешь оправдания своим поступкам. А зачем? Знаешь, почему сейчас так популярно героическое кино? Потому что сами не можете действовать так, как там показывают. Отсюда и ваша страсть заводить кумиров и поклоняться звёздам.

— А что тут особенного? Это же таланты, люди-гении.

— Вообще-то каждый человек талантлив. Просто одни понимают, в чём они талантливы, а другие — нет. Одни работают над своим талантом до десятого, именно до десятого пота, чтобы развиться и стать звёздами, а другие ищут оправдания, почему у них это не получается. Помню, кто-то из древних писал, что желающий ищет пути, а нежелающий — оправдания.

— Хорошо, но почему вы не приходите к нам на помощь и не объясняете это каждому второму? Почему вас можно успокоить ложными оправданиями и отговорками?

— Потому что мы крепко привязаны к вашим телам и душам. Нам нужно, чтобы это тело было здоровым и в своём уме. Впрочем, не так уж часто вы нас и слушаете. Вы предпочитаете завалить нас кучей оправданий и спокойно спать, пока мы разбираем эту груду, пытаясь найти там действительно честное и правдивое оправдание, не задумываясь дальше о своих поступках. Печально, но сейчас вы живёте разумом, а не сердцем, душой и совестью. А следовало бы.

В это время раздался телефонный звонок.

— Подождите, сейчас посмотрю, кто там. Никто не должен был звонить. Если и позвонили, то быстро отпровожу, и мы продолжим разговор. Хорошо? — сказал я, поднимаясь с кресла.

— Как тебе будет угодно, — ответил мой собеседник, оставаясь сидеть на диване.

Я подошёл к входной двери и поинтересовался, кто там.

— Картошку продаём, хозяин, — услышал я в ответ.

Я вежливо отказался и вернулся в комнату. Но там собеседника уже не обнаружил. Оббежав всю квартиру, я понял, что он исчез. Исчез так же внезапно, как и появился. Я немного постоял посреди большой комнаты, надеясь, что он появится снова, но... Нет, он не появился. Тогда, с сожалением о незавершённом разговоре, я поплёлся на кухню ставить чайник. С уверенностью, что в следующий раз обязательно подам, а если не подам, то не буду искать оправданий своему поступку.

Не буду?

Твердь

Сегодня я поругался со своей девушкой. В общем-то, я сам был инициатором разрыва, но... Но состояние было такое, будто не я, а она меня бросила. Я смотрел себе под ноги и шёл походкой робота. Не знаю, каким был мой вид со стороны, только прохожие расступались передо мной, уступая дорогу.

— Здравствуйте, — прозвучал нежный, ласковый голос.

— Здравствуете, — буркнул я в ответ, не поднимая глаз.

— Почему вы так редко смотрите на меня?

Я поднял глаза. Передо мной стояло небо.

Синее небо.

НЕБО...

Эпилог

Бог любит людей за то, что он их создал.

Дьявол за то, что они есть.

Небо просто так.

Любят ли люди самих себя?