Между нами осень

Катя бежала через дворы типичного московского спального района, крепко держа за руку шестилетнего Матвея. Со всех сторон обступали серые многоэтажки, образуя каменный лабиринт, заставленный автомобилями. Под ногами шуршала жёлтая октябрьская листва. Из низко нависших туч накрапывал мелкий дождик, оседая на её каштановых волосах. Катя подняла воротник плаща повыше в тщетной попытке защититься от назойливых капель. И как она не подумала взять зонт, ведь он лежал на полке в прихожей прямо рядом с ключами?

– Не хочу в садик! Не пойду! – канючил Матвей, упираясь и пытаясь вырвать руку. Его тёмные волосы выбивались из-под сбившейся на бок шапки. – Давай сегодня дома останемся!

– Матвей, мы опаздываем, – Катя старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело от раздражения. – Пожалуйста, давай поторопимся.

– Не хочу-у-у! – мальчик замедлял шаг, волоча ноги по мокрому асфальту и периодически пытаясь сесть на корточки прямо посреди дороги.

Катя посмотрела на часы – девять. Они уже безнадёжно опоздали на утреннее занятие. Она подхватила Матвея под мышки и быстрее пошла вперёд, пока мальчик, наконец, не сдался и не побежал рядом.

Когда они вбежали в детский сад, в коридорах стояла тишина. Дети уже разошлись по группам, и только запах свежей запеканки напоминал о недавнем завтраке. Стены в коридоре были увешаны детскими рисунками – яркими осенними пейзажами, гротескными семейными портретами и аппликациями из цветной бумаги.

В раздевалке Катя принялась торопливо стягивать с Матвея мокрую куртку.

– Я не буду снимать ботинки! – захныкал мальчик, когда Катя наклонилась, чтобы помочь ему. – Я хочу домой!

– Матвей, ну пожалуйста, – Катя присела на корточки, заглядывая ему в глаза. – Если ты сейчас пойдёшь в группу без истерик, я вечером куплю тебе ту машинку, которую ты вчера показывал, помнишь?

В этот момент дверь группы открылась, и на пороге появилась Людмила Борисовна – воспитательница с тугим пучком седеющих волос и строгим взглядом.

– Опять опаздываем, Екатерина Александровна? – в её голосе звучало неприкрытое осуждение. – Уже девять пятнадцать. Мы начали занятие без вас. Это нарушает весь режим группы.

– Извините, пожалуйста, просто утром...

– Каждый раз у вас какие-то причины, – перебила воспитательница. – Но другие родители почему-то успевают.

Матвей, почувствовав напряжение, разразился громкими рыданиями, прижимаясь к Кате и вцепившись в её руку.

– Не хочу тут оставаться! Хочу с тобой! – сквозь слёзы кричал он.

– Матвей, послушай, – Катя опустилась на колени, обнимая его. – Мне нужно работать, а тебе нужно остаться здесь. Вечером я заберу тебя, и мы пойдём выбирать машинку, хорошо? И может быть, даже в кафе зайдём, возьмём твой любимый пудинг.

Но мальчик только громче заплакал, размазывая слёзы по щекам.

– Матвей! – не выдержала Катя. – Пожалуйста, прекрати! Мне нужно на работу!

Воспитательница цокнула языком и подошла ближе, протягивая руку мальчику.

– Матвей, давай отпустим маму на работу, она вечером обязательно вернётся. А мы пойдём, все ребята уже на занятии и ждут тебя.

– Она не моя мама! – неожиданно закричал мальчик, давясь слезами и глядя на Катю с таким отчаянием, что у неё сжалось сердце. – Брошенька! Брошенька я!

Катя застыла, поражённая его словами. Откуда он узнал? Ведь они с Сашей решили не говорить Матвею о том, что он приёмный, пока он не вырастет.

Людмила Борисовна взяла всхлипывающего ребёнка за руку и повела в группу. На выходе она обернулась и хотела что-то сказать, но промолчала. Катя заметила, как строгость в её лице сменилась сочувствием.

Катя осталась сидеть на корточках в пустой раздевалке, прижимая к себе маленькую влажную курточку Матвея. В горле стоял ком, а в голове билась только одна мысль: «Как он узнал? И как объяснить ему, что он не брошенный, что я люблю его всем сердцем, как родного?»

***

Войдя в квартиру, Катя бросила ключи на полку шкафа, скинула кроссовки и устало огляделась. Полумрак коридора нарушался лишь тонкой полоской света из-под двери кабинета. Вешалка, перегруженная куртками разных размеров и сезонов, казалось, вот-вот оторвется от стены. Под ней хаотично валялась обувь – кроссовки, ботинки, детские сапоги, домашние тапочки – словно здесь жили не двое взрослых и ребёнок, а целый цыганский табор. Катя поморщилась, заметив на светлых обоях длинную красную полосу, нарисованную фломастером – очередное художество Матвея, до которого у неё всё не доходили руки.

Дверь в кабинет была закрыта, оттуда доносился голос мужа – очередной созвон с коллегами. Ничего необычного, когда половина команды на удалёнке.

Катя прошла на кухню, где царил полный бардак: недоеденная каша в тарелке Матвея, недопитый кофе в чашке. Катя вздохнула, глядя на остывший напиток. И когда она наконец сможет снова позволить себе горячий утренний кофе? Все эти истории про мам с детьми и остывшей едой оказались правдой. В раковине высилась гора посуды – утренняя спешка с Матвеем не оставила времени даже на то, чтобы загрузить посудомойку.

Она посмотрела на часы – до начала тренировки оставалось полчаса, но на дорогу уйдёт только сорок. Снова не успеет. Третий раз за неделю. Тренер, наверное, уже привык, что она либо опаздывает, либо не приходит вовсе.

Катя вздохнула и принялась за домашние дела. Загрузила посудомойку, протерла стол, собрала крошки с пола. Потом ушла в гостиную, где тоже был бардак. Игрушки Матвея валялись вперемешку с журналами, книгами, какими-то распечатками, не то по работе, не то заключениями от врачей. Матвей

Она села на диван, вытащила из-под себя пульт от телевизора, открыла рабочий ноутбук, но не могла сосредоточиться. Перед глазами стоял заплаканный Матвей и в ушах звучали его слова: «Брошенька! Брошенька я!». От этого Кате было физически больно. Она глубоко вздохнула, пытаясь хоть немного снять тяжесть, сдавившую грудную клетку.

Открылась дверь кабинета, и вышел Саша. Худощавый, с подтянутой фигурой, он был в домашних штанах и свободной футболке. Очки в тонкой оправе чуть сползли на кончик носа, а коротко стриженные волосы торчали во все стороны, как обычно после долгих созвонов, когда нужно было подбирать слова вместо того, чтобы послать всех к чёртовой бабушке. Он прошёл на кухню, видимо, чтобы сделать себе кофе.

– Катя, тебе сделать? – мимоходом спросил он, даже не взглянув в её сторону.

Катя отложила ноутбук и встала. Нужно было поговорить с ним. Она пошла за Сашей на кухню, где он уже насыпал кофе в турку.

– Это ты рассказал Матвею, что он приёмный? – сразу спросила она.

Саша напрягся, медленно отставил турку в сторону и тяжело вздохнул. Плечи его заметно напряглись, а взгляд остановился где-то в пространстве между плитой и стеной.

– Что? – спросил он, не оборачиваясь.

– Это ты рассказал Матвею, что он приёмный?

Саша медленно повернулся к ней. На его лице отразилось странное сочетание вины и раздражения.

– Нет. Это твоя мать, – сказал он наконец. – Помнишь, я забирал его от них в среду? Я приехал раньше, чем планировал. Матвей сидел на кухне, ревел из-за какой-то ерунды – кажется, из-за мультика, который не хотели включать. А твоя мама его утешала. Я услышал, как она говорит: «Не плачь, ты же мой хороший мальчик, брошенька ты мой маленький. Раньше тебе было плохо, но теперь у тебя есть семья, теперь тебя все любят» и всё такое в этом духе.

– Что?! – Катя почувствовала, как кровь приливает к лицу. – И ты ничего не сказал?

– Я не хотел устраивать сцену при ребёнке, – ответил Саша, пожимая плечами. – Думал поговорить с тобой вечером, но потом были проблемы на работе, и я, честно, просто забыл.

Катя опустилась на стул, ощущая, как внутри всё дрожит от злости и растерянности.

– Господи, мы же договаривались! Никто не должен был ему говорить, пока он не будет готов! Он же ещё маленький, как он это поймёт?

– Слушай, – неожиданно твёрдо сказал Саша, – а может, твоя мать права?

– Что?

– Может, лучше, чтобы он знал правду с самого начала? Чтобы потом не было этого «меня всю жизнь обманывали»?

– Ты шутишь? Мы с тобой читали кучу статей про это! Все психологи говорят, что такие вещи нужно объяснять ребёнку постепенно, когда он достаточно взрослый, чтобы понять. А не вот так... – Она почувствовала, как к горлу подступают слёзы. – «Брошенька»! Она назвала его «брошенькой»! Как будто он какой-то... бездомный котёнок!

– Она хотела, как лучше, – сказал Саша, поставив турку на плиту и включив газ. – Она любит его.

– Да, но это не даёт ей права нарушать наши договорённости! Мы его родители, мы решаем!

– Послушай, – Саша повернулся к ней, и в его голосе появились стальные нотки, – что сделано, то сделано. Время обратно не повернуть, слова уже сказаны. Придётся жить с этим.

– И это всё, что ты можешь сказать? – Катя встала, чувствуя, как злость переполняет её. – Наш сын сегодня рыдал в садике, потому что думает, что он «брошенька» и заявляет воспитательнице, что я ему не мама! А тебе всё равно?

– Мне не всё равно! – Саша повысил голос, нервно поправляя очки. – Но я не вижу смысла устраивать истерику из-за того, что уже случилось!

– А я вижу! – теперь Катя не сдерживалась. – Это было наше совместное решение, мы договаривались, обсуждали, читали вместе все эти книги! И всё пошло прахом из-за одной фразы, которую твоя тёща не смогла держать за зубами!

– Моя тёща? – он усмехнулся. – Теперь она моя тёща, а не твоя мать?

– Сейчас она именно твоя тёща, которая влезла в наши дела! – Катя сжала кулаки. – И ты просто стоял и слушал?

– Что я должен был сделать? Выхватить Матвея у неё из рук? Заткнуть ей рот? – Саша раздражённо взмахнул рукой, забыв про кофе, который начал подниматься в турке. – Ты всегда так: сначала случается что-то, потом оказывается, что я виноват. Я забрал его, мы поехали домой, я хотел с тобой поговорить!

– И забыл! – выпалила Катя.

– Да, забыл! Потому что у меня тоже есть проблемы, работа, обязанности! Я тоже устаю!

Кофе в турке поднялся и начал вытекать на плиту, зашипев на горячей поверхности. Запах подгоревшего кофе моментально заполнил кухню.

– Чёрт! – Саша резко повернулся и выключил газ, схватив турку. – Вот, даже кофе спокойно сварить нельзя!

Катя смотрела на разлившийся кофе и чувствовала, как её переполняют эмоции: злость на мать, на Сашу, усталость, беспомощность, страх за Матвея.

– Я поговорю с мамой, – наконец сказала она, стараясь успокоиться. – А тебе нужно поговорить с Матвеем.

– Мне? – Саша замер с тряпкой в руке, которой вытирал плиту. – Почему именно мне?

– Потому что ты был там, когда это произошло. Потому что ты его отец. Потому что ты мог предотвратить эту ситуацию, но не сделал этого.

Саша уставился на Катю, его лицо приняло выражение глубокой обиды. Он бросил тряпку в раковину.

– Вот как? Значит, я во всём виноват? – его голос стал холодным. – Как обычно, Катя. Твоя мать что-то натворила, а виноват я.

– Я не говорю, что ты во всём виноват, – Катя попыталась смягчить тон, понимая, что ситуация накаляется. – Но ты мог среагировать иначе.

– Ну конечно. Я всегда всё делаю не так, – Саша покачал головой. – Знаешь что? Мне работать пора, у меня встреча через пять минут.

– Саша, мы не закончили разговор. Нам нужно решить, что делать дальше.

– А что тут решать? – он пожал плечами, направляясь к выходу из кухни. – Ты уже всё решила. Я виноват, я должен поговорить с Матвеем. Очень удобная позиция.

Катя хотела что-то возразить, но поняла, что это бесполезно. Когда Саша в таком настроении, до него не достучаться. Она смотрела, как муж достаёт из настенного шкафа печенье, берёт чашку и уходит. Из коридора донёсся звук хлопнувшей двери. Оставшись одна, Катя опустилась на стул и закрыла лицо руками.

Как всё запуталось. Она должна была защищать Матвея, создать для него безопасное пространство, где он бы чувствовал себя любимым и защищённым. А теперь её маленький мальчик узнал правду, которую она так тщательно оберегала, и узнал её в самой худшей форме.

Катя взяла телефон и набрала номер матери. Разговор предстоял тяжёлый, но откладывать его не имело смысла.

– Катя! – почти сразу ответила мать, и в её голосе слышалась тревога. – Что-то случилось? С Матвейкой всё в порядке?

– Нет, – почти выкрикнула Катя. – Твоими стараниями…

– Что ты имеешь в виду? Что случилось?

– Зачем ты сказала ребёнку, что он брошенка?

– Я такого не говорила!

– Саша слышал, и Матвей повторяет как заводной. Мы же договаривались…

– Ой, ну сказала один раз, что такого. Я просто объяснила, что его родная мама не могла о нём заботиться, и поэтому он оказался у нас. Что в этом плохого?

– Плохого? – Катя почувствовала, как внутри поднимается волна негодования. – Мы же говорили об этом много раз! Матвей слишком маленький, чтобы правильно понять такую информацию. Мы планировали рассказать ему об усыновлении постепенно, когда он будет готов!

В трубке повисла тишина.

– Я не думала, что это так важно, – наконец произнесла мать. – Это же правда. Зачем скрывать правду? Он всё равно когда-нибудь узнает.

– Это не скрывание, мама! – Катя пыталась контролировать голос, чтобы не сорваться на крик. – Это бережное отношение к психике ребёнка. Ты хоть представляешь, что творится сейчас в его голове? Он думает, что его не захотели, что его бросили, как ненужную вещь!

– Катенька, я не хотела ничего плохого, – в голосе матери появились виноватые нотки. – Просто он увидел в садике коллаж из этих малышковых фотографий, который делали в другой группе, и он попросил посмотреть его фото. Я сказала, что у него нет таких фотографий, и он спросил почему. Что я должна была ему ответить?

– Что-нибудь! Что угодно, кроме «ты брошенька»! – Катя судорожно вздохнула, пытаясь успокоиться. – Ты могла сказать, что фотографии потерялись... можно было придумать тысячу объяснений, не травмирующих ребёнка!

В трубке снова повисла тишина.

– Хорошо, – наконец сказала мать. – Я поняла. Что мне теперь делать? Извиниться перед Матвеем?

– Нет, – твёрдо ответила Катя. – Это только усугубит ситуацию. Мы с Сашей сами поговорим с ним. А от тебя я прошу только одного: больше никогда не поднимать эту тему без нашего разрешения.

– Ладно, – в голосе матери чувствовалась обида. – Как скажешь.

После того как Катя закончила разговор, она ещё долго сидела за столом, глядя на пригоревший кофе на плите. Она чувствовала бессилие и беспомощность. Это была не первая подобная ситуация. С тех пор, как они взяли Матвея из дома малютки, не прекращалась череда конфликтов о его воспитании. Её родители, Сашины родители, Саша, воспитатели в саду – у каждого было своё мнение, а расхлебывать приходилось ей. И с каждым разом становилось всё тяжелее находить в себе силы быть буфером между всеми этими людьми.

Катя попыталась включить ноутбук и начать работать – дедлайн никто не отменял – но мысли разбегались, а взгляд то и дело возвращался к двери, за которой сидел её муж, обиженный и отстраненный. Она не могла сосредоточиться, строчки текста технического задания сливались перед глазами, пока она старалась придумать, как всё исправить. Как объяснить Матвею, что он не брошенка? Как заставить Сашу понять, что ей нужна его поддержка? Как донести до матери, что её слова имеют вес?

Чувствуя, что вот-вот расплачется, Катя достала телефон и написала Ларе: «Обед сегодня? Нужен совет». Лара всегда знала, что сказать. У неё был ответ на любой вопрос и решение любой проблемы. А сейчас Кате как никогда нужен был кто-то, кто помог бы ей увидеть выход там, где она видела только стену.