Meine Kunst

Не буду долго говорить, я же художник, а не политик. Пусть длинные тексты составляют философы, священники и учёные. Когда непрофессионал занимается чем-то, получится плохо.

🎸 DEUTSCHLAND - Rammstein

И начну с посвящения тем, кого с нами нет.

Эрнст Тельман, застрелен в ночь на 18 августа 1944 года в концлагере Бухенвальд по личному приказу Эрнста Рёма. Ирония истории.

Кристоф Пробст, боец сопротивления «Белой Розы», студент.

Джозеф Рот, учитель, убит путём инъекции яда после заключения в Бухенвальде.

Герберт Баум.

Софи Шолль.

Ганс Шолль.

Трауте Лафренц.

Я мог бы продолжать этот список бесконечно.

Но я не болтун. И не люблю пустой трёп. Я много чего не люблю. Мир хаотичен, полон глупцами и разгильдяями. Начинающими дело и бросающими на полдороге. Треплющимися о том, чего не понимают. Походя принимающими решения в сложных вопросах, над которыми и мудрецам приходится думать днями.

И только искусство смягчает мой гнев. Холсты, мольберты, кисти, запах свежеперетёртой краски. Искусство — это хаос, который становится порядком. Искусство даёт мне надежду на то, что зловонный жупел бардака обретёт гармонию рано или поздно. Надо только трудиться не покладая рук.

Как я дошёл до такой жизни?

Наверное, всё началось с моей матери. Она постоянно работала, работала и работала, чтоб дать мне те капли добра, которые так нужны ребёнку. Отец был напротив жесток и чёрств. Могу ли я понять его как мужчина? Он взвалил на себя груз ответственности за семью. Воспитал меня по мере сил. Но не смог полюбить. Защитил мать от позора. И умер, сломавшись под ударами судьбы. Да, как мужчина я осознаю его право. Могу ли я как сын простить его? Нет.

Что же на счёт деда, мать, умирая, раскрыла правду, и я пошёл к родственникам своего отца, чтоб они приняли меня. Положение было ужасающим. Я перебивался случайными заработками, большую часть которых тратил на кисти и холсты. Мечтал стать художником, и даже пара пфенингов могли решить, умру ли я с голоду или продолжу рисовать со слегка набитым животом.

В те времена я не имел ничего против евреев. Ну просто люди, такие же, как мы. Только религия другая. Но эти насмешки, фактически пинок под зад, плевок в протянутую за помощью руку. Лицемерное дурацкое объяснение, что родство считается по матери, и я никто. Мамзер. Если бы тогда знал смысл этого слова, наверное бы вспылил и бросился с кулаками. Надолго меня отвратило от этого народа, хоть, конечно, признаю, часть крови во мне есть. Но раз уж отвергли меня, то не стану просить на коленях. Я немец, и это звучит гордо.

Тогда я был очень горяч. И работая на стройке высказал моим коллегам всё, что я думаю про эту глупую жестокую традицию. Со мной работали много коммунистов. И среди коммунистов было много евреев. Именно общение с ними дало мне надежду, что родственники может не бросят меня. Но ты знаешь, как дело закончилось с НЕ родственниками. Я отвергаю их.

И коллеги обиделись. Может быть, я слишком не сдержан. Наверняка наговорил лишнего. Меня избили, и я потерял работу. До этого момента моё отношение к коммунистам было двойственным. С одной стороны, их стремление к справедливости не могло не вдохновлять. Кто в молодости не был левым, у того не было сердца. Но кулак по рёбрам и осознание того, что теперь я буду голодать и побираться, пытаться продать свои картины насмешливой толпе, надолго отвратило меня от коммунистов. Я и сейчас не люблю КПГ, в основном потому, что слишком много говорят. Почему не переехал в американскую зону оккупации? Не хочу. Моя родина тут.

Почему с такими взглядами меня выставляют и даже в СССР приглашают? Потому что я хорошо рисую. Не забывайтесь, фрау О'Нил, все ваши вопросы согласованы со Штази, и больше я не разрешу вам отходить от плана. Не люблю хаотиков.

А потом я дважды пытался поступить в Венскую академию изобразительных искусств, первый раз в 1907 году, как вы знаете, меня выгнали. Якобы я недостаточно тщательно прорисовываю людей на своих пейзажах. Какой вздор. Какие глупцы. Если я рисую прекрасное здание, то я рисую шедевр архитектуры, а не человека.

А второй раз старый мерзавец профессор заболел. Наверняка упился и валялся похмельным. И с 1908 года я студент. Стало ли мне проще? Нет, совсем не стало. Кроме денег на искусство и мелочи вроде еды и одежды, приходилось тратиться и на обучение. Впрочем, то, что я студент-художник, несколько увеличило стоимость моих работ и рынок сбыта.

28 июля 1914 года моя родина вступила в войну. Я пошёл добровольцем на фронт. Сколько моих сослуживцев остались в тех полях. Молодые парни, преданные трусливыми политиками. Выкинутый и оплёванный подвиг. Гнусные лжецы журналисты рисовали англичан торгашами и неумехами, а на деле... Уже после нескольких дней боёв все наши парни начали отлично понимать, что все эти шотландские солдаты, с которыми нам теперь приходится сталкиваться, далеко не похожи на ту карикатуру, которую рисовали в наших юмористических листках, да и в наших военных сводках, печатавшихся в газетах. Везде ложь.

28 сентября 1918 года близ городка Маркуэн в Северной Франции наши подверглись штыковой атаке англичан. Стыдно ли мне, что я бросился бежать? Стыдно. Я не буду оправдываться, что в тот момент уже был ранен, большинство подразделения погибло, а остатки, включая унтер-офицеров, показали пример заячьей тактики.

Получается, оправдываюсь.

Знаете ли, фрау, какое неприятное ощущение — бежать последним, опираясь на винтовку, и неожиданно услышать за спиной звук затвора. Так мы и стояли глаза в глаза с тем англичанином. Он меня пощадил. После второй войны, когда уже стал широко известен, Генри Тэнди навестил меня. Посидели, вспомнили старые добрые времена, он подарил мне английское виски, а я ему свою картину. Виски? Шнапс гораздо лучше.

Что меня более всего поразило на первой мировой войне? Провидение, которое спасало меня. Видимо, Богу нравятся мои картины. Первый случай вы теперь знаете. Второй немного глупый, наш окоп накрыло артиллерией, и первый же снаряд оглушил меня. И я пошёл навстречу врагу. Вокруг пули свистят. И все мимо. Только когда в каску попали, я опомнился и залёг. А в этот момент второй снаряд влетел прямо в траншею. Никто не выжил, а я могу теперь дать вам интервью.

Что больше всего ранило? Обычно говорю, что то, как моя родина сдалась. Но это ложь. Газовая атака. Я надолго потерял зрение. Понимание того, что слепец не сможет рисовать, буквально пожирало меня. Я был даже готов руки на себя наложить, если бы не пошёл на поправку.

Из-за предательства власти мы тогда проиграли войну. Был бы мир красивее, если бы Германия победила? По крайней мере, более упорядоченный точно. И эта обида, разочарование заставило меня стать красноармейцем. Да, когда возникла Баварская республика, я подумал: ну а что, боевой опыт у меня есть. Во времена хаоса картины не нужны никому, я продолжал рисовать, но деньги на искусство всё-таки требуются. И вдруг у коммунистов что-то получится. Не получилось. Сломали тогда хребет революции. Я думаю, дело в том, что немцы слишком любят порядок. Вот русские разгильдяи поголовно, им удалось.

А то, как Рёмовские молодчики обращались с захваченными бойцами Баварской Республики, задало мою неприязнь к гомосексуалистам. Сейчас, после Второй мировой, всё это не секрет, а тогда скрывалось. Рёмовские САшники многие голубыми были и развлекались, насилуя пленных. Меня? Этот вопрос не согласован со Штази, фрау О'Нил, но отвечу: нет. Повезло. Просто били ногами. Не все из них пи...арасы были, некоторые только сволочи и садисты.

Почему попал в Бухенвальд? Так кровь же. Хоть евреи меня не приняли за своего, но нацистам одной четверти крови более чем достаточно. Как выжил? С жёлтой нашивкой. Так же, как и те, что встретили американцев с оружием в руках. С трудом. Каждый день как война.

Почему переехал в Советскую зону оккупации? Мне Берлин нравится потому что, ну и в восточной Германии можно свободно творить, а в ФРГ постоянно штамповать агитки о том, какой СССР — империя зла.

Рыжеволосая журналистка в жёлтом комбинезоне и избыточно открытом декольте, которое, впрочем, не действовало на пожилого, сильно побитого жизнью немца так сильно, как рассчитывала конопатая американка.

Улыбнулась очаровательным смайлом во все тридцать два зуба: «Спасибо за интервью, Адольф Алоизович». Мужчина поджал губу, украшенную усами щёточками, и с лёгким недовольством попрощался: «Пожалуйста, фрау Эйприл О'Нил». И потом как бы про себя, но так, чтоб американка услышала, добавил. Что за люди. Не все немцы коммунисты, и не все коммунисты — русские. Это у восточных соседей традиция добавлять патроним...

От автора