Мелодия для Динки

На Плюшевой улице, в самом её тупичке, стоял домик под номером 13. В нём жил Антон Сергеевич – бывший часовщик, который больше всего на свете ценил тишину. Его дом был полон тиканья, боя и перезвона десятков часов, но это была особая, музыкальная тишина – упорядоченная, понятная ему до последнего такта. А вот шум большого праздника за окнами: грохот салютов, смех гуляющих компаний, взрывы хлопушек – этот хаос звуков он переносил с трудом. Поэтому канун Нового года Антон Сергеевич встречал всегда одинаково: шторы плотно задёрнуты, чайник на плите, а он сам склонился над сложным механизмом старинных карманных часов.

В тот вечер что‑то пошло не так. Часы – французские, с эмалевым циферблатом и крошечным силуэтом аиста – вдруг отказались заводиться. Антон Сергеевич вставил лупу в глаз и возился с крошечной пружинкой, но в пальцах, обычно таких уверенных, дрожала странная неуверенность. Может, от одиночества. А может, оттого, что по телевизору, который он забыл выключить, слишком громко пели про «пять минут».

И тут в тикающую тишину ворвался другой звук. Не грохот, а тихий, но отчаянный стук в дверь. Антон Сергеевич вздрогнул, уронил пинцет. Кто это мог быть? Все соседи знали его привычку к уединению.

Он открыл дверь, и в щель, вместе с клубами морозного пара, вкатился… снеговик. Нет, это был ребёнок, закутанный в столько слоёв одежды, что действительно напоминал снеговика. Над огромным шарфом виднелись только большие синие глаза, полные слёз.

– Дедушка, – прошептал снеговик, – ты не видел мою собаку?

Антон Сергеевич остолбенел. Он не был «дедушкой» – он был просто Антоном Сергеевичем, часовщиком на пенсии.

– Какая собака? – спросил он, сурово хмуря брови.

– Динка. Она маленькая, пушистая, как шарик, а на одном ушке рыжая кисточка. Она убежала, когда папа зажигал фейерверки на балконе. Я её ищу уже час.

Мальчик – а это, судя по голосу, был мальчик – всхлипнул. На ресницах повисли ледяные кристаллики. Антон Сергеевич посмотрел на часы в прихожей: без десяти двенадцать. На улице – лютый мороз.

«Час! – с ужасом подумал старик. – Он один в такую стужу!»

Суровость с его лица куда‑то испарилась.

– Заходи, – буркнул он. – Отогрейся. Позвоним родителям, они, наверное, с ума сходят.

Мальчик, представившийся Сёмой, робко переступил порог. Он оттаял, снял варежки и начал разворачиваться, словно капустный кочан: куртка, тёплый свитер, ещё один свитер. Под всем этим оказался худенький мальчишка лет семи – с взъерошенными волосами и носом‑пуговкой. Он замер, заворожённо глядя на комнату. Десятки циферблатов отсчитывали секунды в унисон, блестели латунью и позолотой, маятники качались, словно гипнотические.

– Ух ты, – прошептал Сёма. – Здесь как в часовом царстве.

Антон Сергеевич налил ему чаю в свою лучшую чашку – с клубничками – и позвонил по номеру, который мальчик с трудом вспомнил. Оказалось, родители в панике обзванивают всех знакомых и уже собираются в полицию. Голос матери Сёмы дрожал от слёз и облегчения.

– Он у меня. На Плюшевой, 13. Всё в порядке, – сухо, но твёрдо сказал Антон Сергеевич. – Но собаки с ним нет.

Пока Сёма пил чай и украдкой разглядывал комнату, старик думал. Он не любил суеты, но мысль о маленькой, испуганной собачке, затерявшейся в ледяном городе, была невыносима. И ещё одна мысль: мальчик не уйдёт без своего друга. Это было видно по его упрямо сжатым губам.

– Как она выглядит, подробнее? – спросил Антон Сергеевич.

– Она пушистая, белая, а одно ушко… – начал Сёма.

Но старик его перебил:

– Нет. Как она ходит? Прихрамывает? Поджимает хвост? Любит что‑то особенное?

Сёма оживился. Оказалось, Динка обожала запах свежеиспечённых булочек с корицей из соседней кофейни и панически боялась громких звуков. А ещё, когда она бежала, её задние лапки слегка заносило в сторону, как у зайца.

Антон Сергеевич кивнул. Он подошёл к окну, отодвинул штору. Улица была пуста и бела. Фейерверки уже отгремели, наступила та самая торжественная, звёздная тишина, которую он, пожалуй, любил. И вдруг он её увидел: возле замёрзшего фонтана на крошечной площади в конце тупика металась маленькая белая точка.

– Кажется, я её вижу, – сказал он.

Они вышли вдвоём. Антон Сергеевич накинул поверх жилетки старомодное драповое пальто; Сёма снова превратился в снеговика. Собачка, заметив их, сделала робкий шаг навстречу, но потом, испугавшись, шмыгнула под скамейку.

– Динка! Иди сюда! – позвал Сёма, но собака только жалобно поскулила.

Тогда Антон Сергеевич сделал нечто неожиданное. Он достал из кармана карманные часы – те самые, французские, что не хотели заводиться. Поднёс к ним маленький ключик и повернул. Часы вдруг ожили и заиграли. Не громко, не навязчиво, а тонко‑тонко, словно музыкальная шкатулка, зазвучала старинная мелодия вальса «На сопках Маньчжурии». Чистый, ледяной звук поплыл в морозном воздухе.

Динка насторожила здоровое ухо. А потом, медленно, недоверчиво, выползла из‑под скамейки и потянулась на звук. Музыка была тихой, убаюкивающей – ничего общего с пугающими хлопками. Сёма замер, боясь спугнуть чудо. Антон Сергеевич, не прекращая заводить часы, присел на корточки. Собачка подошла совсем близко, обнюхала его протянутую руку в шерстяной перчатке и вдруг лизнула её.

В этот момент с соседней улицы донёсся бой курантов: раз, два, три… десять, одиннадцать, двенадцать! Город взорвался звоном, гудками, криками «Ура!». Но здесь, у фонтана, было тихо. Только часы тикали в кармане Антона Сергеевича, да Динка, наконец, запрыгнула на руки к Сёме, зализывая ему щёки.

– С Новым годом, дедушка, – прошептал Сёма, обнимая собаку.

– С Новым годом, Семён, – ответил Антон Сергеевич, и в уголках его глаз, совсем незаметно, заблестели морозные искорки.

Они вернулись в дом под номером 13. Вскоре примчались заплаканные, счастливые родители Сёмы. Они обнимали сына, благодарили Антона Сергеевича, приглашали его за праздничный стол. Он вежливо, но твёрдо отказался, сказав, что у него уже есть планы.

Когда дверь закрылась и в доме снова воцарилась его любимая тишина, она уже не казалась ему такой полной. Он сел за верстак, взял французские часы. Теперь пружинка легла на место с первого раза, шестерёнки встали в чёткий, слаженный танец. Часы затикали, уверенно и бодро.

Антон Сергеевич подошёл к окну. На столе, где стояла чашка с клубничками, лежала забытая Сёмой варежка – синяя, с вышитым снеговиком. Он взял её в руки. Она была мягкой и тёплой.

За окном, на Плюшевой улице, падал первый, неторопливый снег нового года. И тишина теперь была другая – не пустая, а наполненная. Наполненная тиканьем десятков сердец‑часов, нежным эхом вальса в памяти и тихим ожиданием. Вдруг завтра кто‑то снова постучится в его дверь. Может, за варежкой. А может, просто в гости. И Антон Сергеевич, к своему удивлению, понял, что ждёт этого стука.