Мембрана

Мембрана

Собеседование было длинным – Андрей с перепугу пытался получить ответы сразу на все вопросы: и про работу для жены, и про детский сад, и про цены на мебель тоже. Двое мужчин в дорогих костюмах и дама в деловом платье чиновницы терпеливо отвечали и даже улыбались.

- Я бы вам советовал сразу подумать о прибавлении семейства, - сказал тот, что постарше. – Когда будет второй ребенок, хотя бы в виде справки от врача, – вам и жилье дадут получше. А мы заинтересованы в сотрудниках, имеющих крепкиесемьи.

- Кроме всего, теперь установка на демографический рост. А человек, который решил ограничиться одним ребенком – сами понимаете… Ненадежный он человек, - добавила дама. – Вот если уже двое или трое – значит, он семью не бросит. А оставить жену с одним ребенком – это для многих совершенно нормально.

- Да, да, конечно! – воскликнул Андрей.

- Итак, через два месяца вы приступаете к исполнению обязанностей, - строго сказал тот из мужчин, что помоложе. – Деньги на ваш счет поступят в течение недели. Насчет контейнеров с имуществом – вот буклет, тут все нужные номера и адреса, только я бы не стал тащить мебель из Курска в Петербург, разве что это какая-то антикварная мебель. Больше смысла на месте купить новую – а вам как участнику программы очень серьезная скидка. В новую квартиру – с новой мебелью.

- И начнется новая жизнь, - подытожила дама. – В приемной скажите секретарю, чтобы вызвал шофера. Вас свозят посмотреть эти общежития. Выберете себе две комнаты получше, с ванной. Там есть кровати, столы, табуретки… да, встроенный холодильник тоже! Только не вздумайте там ничего ремонтировать. Месяца через три они идут под снос. Может, даже раньше.

- Да, да, конечно…

- Кредитку взять не забудьте! – видя взъерошенное и несуразное состояние Андрея, чуть ли не хором сказали чиновники.

Разговор этот состоялся с половины десятого до половины одиннадцатого утра в Санкт-Петербурге, а около полуночи Андрей уже открывал дверь своей курской квартиры.

Катюша выскочила навстречу.

- Ну, как? Как? – спрашивала она, обнимая и целуя мужа. – Дали?

- Восемьсот тысяч подъемных, пятьдесят тысяч – транспортных, и на кредитке еще осталось! – доложил он. – Завтра пойдем и купим тебе сапоги!

- Какая кредитка?

- А я не говорил? В последний день выдали – двадцать тысяч на мелкие расходы, подарок от гордумы. А я билет на самолет еще раньше взял. Так что вот, - он наконец поставил на пол дорожную сумку. – Тут конфеты, марципаны для Егорки, пирожные из «Норда», я ему еще танк купил, помнишь, он просил…

- Танк!!! – шестилетний малыш в пижамке выскочил в коридор. – Танк-танк!

- Получай свою бронетехнику, - Андрей вытащил из сумки коробку. – И вот еще шоколад. Смотри, Катюш, уже наладили выпуск – «Питерский столичный».

На шоколадной обертке был фантастический образ новой столицы: шпиль Петропавловки, хрустально-радужные силуэты новых высоток, ростральная колонна, эрмитажный атлант, новый разводной мост, названный Смольным, с задранными вверх половинками, и все это на пространстве семь на пятнадцать сантиметров.

- Трудно ли этикетки отпечатать? – спросила жена. – Егор! А поздороваться с папой?

- Здравствуй, папа… А это пульт?

- Пульт. Такой, как у твоего марсохода. Они одинаковые. Кать, не ругай его, я же всего на два дня улетал. Так что через два месяца приступаю к исполнению. Есть время, чтобы переехать не в спешке, а как полагается…

- А оклад?

- Оклад – сто шестьдесят тысяч. Так что ты можешь не спешить, посидишь дома с Егоркой, пока не предложат хорошую работу.

- И как там Питер?

- Думаешь, я его видел? Я ведь только там побывал, где будут строить правительственный комплекс. Ну, днем по Невскому прошелся. Только там неинтересно – все дома в лесах, в сетке, все реставрируется. Ну так вот – завтра подаешь заявление…

- Маринка с Зойкой помрут от зависти!

- Я узнавал – если ты сейчас уволишься в связи с переездом, то у тебя стаж не прерывается, пока не найдешь работу в столице. Так что не расстраивайся, а все приготовь – большие сумки купи, Егорке что надо… Егор! Ты знаешь, который час?

- Папа!..

- Спать немедленно!

С трудом загнав сына в постель, Катя с Андреем пошли на кухню – выпить на сон грядущий чая. Чай тоже приехал из Питера, тоже назывался «Столичным», и этого добра Андрей взял на подарки родне десяток пачек.

- Так я не поняла – какая будет твоя должность? – спросила Катя.

- Освобожденный профсоюзный работник. Это – для начала. То есть, направляют в государственную строительную компанию на инженерную должность, но работать буду в профсоюзе.

- Господи, сказал бы кто – не поверила бы! Помнишь, мама ворчала, что из тебя ничего путного не выйдет? А теперь я – жена столичного профсоюзного работника Ерофеева! Столичного!

Дальше были поцелуи и просто счастье, как у всех, кто молод и вступил в брак по любви.

С утра Андрей отправился в партийный комитет, а Катя, отведя сына в садик, - на работу. Там она первым делом через коммуникатор ушла в Рунет. Нужно было рассказать всем подружкам, а она в Рунете заводила именно подружек, что муж не напрасно вступил в «Сильную Россию»: когда стало точно известно, что столица переезжает в Санкт-Петербург, именно районные отделения партии выдвигали кандидатуры активных, сообразительных и исполнительных молодых людей на второстепенные столичные должности.

- Все эти папочкины дочечки и сыночки в Москве пусть остаются, в своих дорогущих квартирах, там по ночным клубам пусть шарахаются, - Катя честно пересказывала то, что слышала на собрании. – Новая столица – новые люди! Там нужны такие, чтобы работали, а не такие, чтобы место занимали! Вся гниль собралась в Москве – там пусть и сидит!

- А мой-то дурак! А мой-то раздолбай! – отвечали подружки, до которых только теперь дошло: если бы мужья вступили в «Сильную Россию» сразу, как только партия о себе заявила, теперь бы не Катя Ерофеева, а они укладывали дорожные сумки, собираясь в новую столицу. А теперь – беги, вступай, сиди на собраниях, ходи в демонстрациях и крестных ходах, толку – чуть, самые лучшие места уже разобраны.

Месяц спустя Андрей, Катя и Егорка, сопровождаемые девушкой Василисой из отдела кадров департамента строительства и экологии, вышли из Пулковского аэропорта. Василиса (деловое платьице цвета морской волны, миниатюрный партийный значок на белом воротничке, пушистые белокурые волосы уложены в модную кудрявую челочку, нависающую над лицом и торчащую сантиметров на семь по меньшей мере) усадила их в служебную машину и повезла в общежитие.

- Вот, вон, видите забор? – сказала она, выруливая на шоссе. – Там новый аэропорт строят, экстра-класса, и за ним – грузовой, для дирижаблей. Вот где рабочие руки нужны! Но там строгий отбор, прогоняют по всем базам данных. Видите – дома на пригорке? Сейчас там строители живут, потом будет жить обслуга аэропорта. Целый поселок! До него ветку метро дотянут, она от «Проспекта Ветеранов» почти вся по земле пойдет, очень удобно…

И много чего рассказала Василиса о возрождении Санкт-Петербурга, пока довезла Андрея с семьей до старых общежитий Обуховского завода.

-Место тут отличное, когда все производства закроют – аристократическое будет место. От центра близко, от всей культуры. Вон там корпуса уже демонтировали, вон, вон, видите, где четыре башни и краны? Это – правительственный комплекс, и вокруг них много чего уже построено, отсюда не видно. День и ночь работают. Башни будут не очень высокие, две – по двадцать шесть этажей, две – по тридцать четыре, больше почва не позволяет. Представляете, что будет, когда правительство наконец сюда переедет?! Там – президентский дворец, он на набережную глядит, перед ним – парк… Катерина Львовна, вон – супермаркет, вам туда удобно будет ходить… Приехали!

- А нам где квартиру дадут? – спросила Катя.

- А это – смотря где у господина Маркаряна будет главная контора. Вот сейчас это решается. Раз Андрея Евгеньевича к нему направляют, то и квартира будет в шаговой доступности. Тут вам не Москва, чтобы на работу через весь город два часа тащиться. У меня сестра жила в Светлых Горах, дотуда ветку от Митино дотянули – и то до своей конторы в Видном чуть не два часа ехала. А сейчас я ее в столицу переманила – так у нее и работа на Ваське, и квартиру ей там купили. В Светлых Горах, конечно, свой домик был, воздух, природа… А много она ту природу видела?! Катерина Львовна, вы сидите пока,держите мальчика, мы с Андреем Евгеньевичем сумки вытащим.

Просьба была дельная – Егорка вертелся, восторгался, был готов к подвигам, ускользнет – лови его, а ведь может забежать на стройку, может в полуразрушенный цех забежать…

Андрей выбрал для временного жилья хорошее место – двухкомнатный блок в общежитии-малосемейке, на втором этаже. Само здание было старое, поставлено в тридцатые годы прошлого века, в девяностые перестроено, только не слишком удачно: не во всех блоках удалось установить ванны, которых изначально архитектор не планировал, предполагал, что пролетарии будут ходить в баню.

- Это ненадолго, Катюш, - сказал он. – Кровати есть, шкафы есть, плита на кухне есть – не пропадем.

- А лимит на воду?

- Извини, не спрашивал.

Распаковав сумку с постельными бельем и одеялами, Ерофеевы понеслись в центр новой столицы – гулять и наслаждаться. Андрей был прав – Питер преображался. На улицах Катя увидела чудо, которого в Курске еще не завелось, - дворников на миникарах. Каждый прямо среди бела дня холил и лелеял свой участок. Все были вежливы и предупредительны, охотно показывали дорогу. Один даже покатал на миникаре Егорку.

- Видишь, номер на руле? Если дворник нагрубил бы – через пять минут жалоба бы на мониторе в партийном комитете показалась, - объяснил Андрей. -Видишь, у него значок? Это значит – он поработает дворником, накопит на квартиру, а когда станет постоянным жителем – пойдет на повышение, будет уборочной бригадой руководить.

- Так сколько же копить? Всю жизнь?

- Хорошим работникам дают беспроцентные кредиты. Если женится, ребенок родится, – сколько-то отщелкнут. Там схема, найдешь потом в Рунете.

На углу Невского и Садовой прилепился к высокому забору, за которым реставрировали Гостиный двор, навес с велосипедами. Андрей скинул на терминал с кредитки залог и плату за два часа, щелкнули замки, освобождая два велосипеда, изящный дамский и «семейный» - с сиденьем для ребенка. Егорка был в восторге, Катя радовалась едва ли не громче Егорки: прокатиться на велосипеде по Невскому! Съесть мороженое на Дворцовой площади! Выехать на мост и остановиться посреди Невы, поражаясь ее роскошной ширине!

Чем ближе к вечеру – тем более гуляющих было на улицах. С восьми Невский становился пешеходным – и тут же оживал, появлялись вагончики передвижных кафетериев,деревянные помосты для уличных артистов, ярмарки народных умельцев. Андрей и Катя диву давались – звучала в основном русская речь. Люди, переходившие от одной забавы к другой, выглядели веселыми и довольными, а там, где продавалось разливное пиво (Андрей выпил кружку и одобрил), дежурили дружинники. По Фонтанке и Мойке неторопливо шли кораблики, на некоторых играли небольшие оркестры, музыка была простой и мелодичной, под нее танцевали на набережныхдети и пожилые пары. Продавщицы цветов ехали на своих смешных повозках, декорированных под старинные, сплетенные из лозы, и цены на букеты оказались тоже смешными – этот бизнес дотировало государство.

- Как много молодежи, - удивилась Катя.

- Так и задумано, - отвечал Андрей.

- И все так хорошо одеты! Я тут просто замарашка.

- И тебя приоденем.

Город был похож на птенца Феникса – совсем недавно жил в состоянии обреченности, погружаясь в пучину беспросветной старости и хандры, и вдруг – вспышка, изумление, новая жизнь, искрящийся воздух, то счастливое детство, которого он никогда не знал: родился в крови, воздвигся на костях, был скован гранитом, покорен дисциплине, определен на службу, приучен быть витриной благополучия державы. И он расправил новорожденные крылышки, заиграл, запрыгал, собираясь в полет и шалея от радостных предчувствий.

В общежитие Ерофеевы приехали поздно – однако это не помешало им познакомиться с соседями по этажу. Там на втором этаже жили еще четыре молодые семьи, тоже – в ожидании новых квартир, и Ерофеевых тут же позвали ужинать, и женщины завели разговор о детях, а мужчины – о работе.

- Я и мечтать не мог, что доживу, - сказал Саша, эколог и руководитель проектов по спасению птиц. – Вот мне тридцать пять – так тридцать четыре года прожил я в настоящей халабуде. Вот, Маруся не даст соврать. Там и детейрастили. Вы думали, Питер – это Зимний, Биржа и всякие дворцы? На окраинах вы не бывали! А я жил в деревянном доме на Петроградской стороне, дом этот еще при царе Горохе строили, его уже весь перекособочило. Сегодня я в тех краях по делам был, нарочно сделал крюк – так уже, слава те Господи, квартал огородили и весь этот шанхай на следующей неделе начнут сносить. И давно пора. Мы оттуда выехали чуть не год назад – ну так мы выехали первые…

- И прямо сюда? – спросила Катя.

- Сюда. Так после халабуды мы тут просто ожили, - ответила ей Сашина жена Маруся.– Даже жаль с нашими комнатками расставаться – мы через месяц съезжаем. Уже смотрели новую квартиру! Там сейчас отделка идет, мы выбрали сантехнику, выбрали встроенную технику, кухонька у меня будет – игрушечка! А что вы на выходные делаете? Можно в Пушкин, парки посмотреть. Вот где красота!

В Пушкин поехали на скоростном монорельсе, на новенькой «Ласточке», тремя семьями – Марчуки, Ерофеевы, Кузьмины. Думали неторопливо посетить Екатерининский дворец, Камерунову галерею, но дети увидели Екатерининский парк, лодочки на прудах, всадников в аллеях – и обезумели, понеслись вперед, не слушая окриков, оставалось только идти следом, поражаясь необъятности и красоте этого райского сада.

Тут подал голос Сашин коммуникатор.

- Марчук слушает, - сказал Саша, отойдя в сторонку. – Да, да, там я и жил, да, Анна Эдуардовна, соседка, знаю, помню, занятная бабулька, да, нет, вроде в своем уме, хорошо, я могу с ней поговорить… Анна Эдуардовна, это Саша, помните Сашу? Саша из шестой квартиры. Анна Эдуардовна, вы не бойтесь. Вы ничего не потеряете. Вам помогут собрать вещи, вас отвезут в хорошую квартиру. Сейчас у вас, я знаю, ступеньки на лестнице сломаны и крыша течет, а в новой квартире будет чистенько, сухо… Анна Эдуардовна, вот я переехал в малосемейку, мне скоро новую квартиру дадут, я внес за нее треть стоимости, вторую треть покрывает департамент строительства и экологии, последнюю – государство, а вам даже копейки заплатить не придется… Анна Эдуардовна! Это не богадельня! Ну что вы, в самом деле! Анна Эдуардовна!..

Помолчав, он добавил негромко:

- Вот же старая дура…

И объяснил Ерофеевым с Кузьмиными:

- Завтра начнут халабуды срывать, сегодня в последний раз их обходили – не остался ли кто и не сидят ли там приблудные, знаете, сейчас в столицу всякие огрызки со всех концов стягиваются, пытаются занять пустое жилье. Ну и вот – приблудных турнули, а эта Анна Эдуардовна отказывается уходить, хоть пинками вышибай. А старушке за девяносто. Забавная старушка, я все удивлялся, как она в такие годы рассудок сохранила. И сама себя обихаживала, только иногда внуки с женами приезжали, помогали уборку сделать, стены покрасить… Вот – сидит, забаррикадировалась! И как ее теперь оттуда выковыривать?!

Витя Кузьмин развел руками, Наташа Кузьмина вздохнула.

- Вот всегда так со стариками, - пожаловалась она. – У нас тоже вот дед – когда ему надо, так глухой на оба уха…

- Но что-то же ее там держит? – спросила Катя.

- Ну, что? Родилась она в этой халабуде – вот что! И всю жизнь прожила. Только в блокаду ее с другими детишками вывезли по Дороге жизни. Война кончилась – она вернулась. Ей уже и внуки звонили, и правнуков подключили, и семейный доктор приезжал – кстати, Андрюха, не забудь встать на учет к семейному! Это обязательно – а то страховку не оформишь.

- Неужели и мы до этого доживем? Будем сидеть в домах, которые под снос, и нас оттуда будут выковыривать?.. – Катя даже поежилась. – Не приведи Бог…

- Ну, мы-то другие, - успокоила Маруся. – Мы ведь легко жилье меняем. Мы с Сашей сейчас получаем три комнаты, а когда третьего запланируем – получим ссуду и четырехкомнатную квартиру возьмем, и переедем без проблем. И вы тоже.

- Вы бы с третьим поторопились, - заметила Наташа. – Тебе сколько, тридцать четыре?

Женщины, отойдя, завели свои женские разговоры, мужчины некоторое время молчали.

- Не может быть, чтобы тут не было пива, - сказал Кузьмин. – Саш, не переживай. Придумают, как бабку оттуда вытащить. С ней же, наверно, уже опытные переговорщики разбирались – и не справились, что ты-то мог поделать?

- А давайте возьмем таратайку, - предложил Андрей, - покатаем наших красавиц. Вот, видите, стоит?

- Да это целая карета! Пошли, узнаем, сколько стоит!

Потом было катание в карете, затем – катание на лодках, обед в ресторане под открытым небом, с видом на ухоженный и опрятный пруд, на беломраморные фигуры древних нимф и богинь, фоном для которых служил бело-лазоревый Екатерининский дворец. Дети убегались до такой степени, что, кое-как поев, улеглись на газоне, и тут же рядом присел гид – юноша в костюме елизаветинского времени, стал им рассказывать исторические байки.

- Это волонтер, - объяснила Маруся Кате. – Очки зарабатывает. Их привезли из Белоруссии, они учатся на транспортников, а в выходные волонтерят. У них там сложная система – от очков зависит распределение и еще что-то.

- Им тоже жилье дают?

- Жилье им потом даст транспортный департамент. А общежитие у них тут же, в Пушкине, где у «Ласточек» депо, вот они в парках и волонтерят. Ты, кстати, тоже можешь чего-то поделать, пока на работу не вышла, это учитывается.

Обратно возвращались уже не «Ласточкой», а вызвали такси – чтобы не мучить пересадками захмелевших от кислорода и уснувших на родительских руках детишек.

На следующий день, а это был понедельник, Саша взял Андрея с собой в департамент – Андрею следовало наконец встать на учет в профсоюзном комитете и в кредитной службе. Департамент строительства и экологии до переезда в правительственный комплекс занимал восемь этажей в охтинской «кукурузине» и еще какие-то помещения поблизости.

Бывает же такое – прилипнет кличка, потом с наждаком и растворителем не отдерешь. Какой остряк прозвал многоэтажное здание, в то время известное только по эскизам архитекторов, «кукурузиной», - уже никто и никогда не узнает, а вот уже больше десяти лет его иначе не называют. Питер этот небоскреб сильно невзлюбил, и когда решалось, быть ли ему столицей, когда в верхах шла торговля и причудливый размен должностей, денег и обещаний, правительство обязалось убрать «кукурузину» с глаз долой, в какие бы миллиарды это ни обошлось. По такому случаю довольные питерцы даже большой крестный ход устроили со сбором денег в пользу тех обещанных заведений, которые разместятся на освобожденной территории.

- А когда это чудо снесут, тут будет парк биотопов и музейный комплекс, - объяснял Саша на подступах к «кукурузине». – Из моего кабинета этот будущий парк весь виден, я тебе покажу… Ну, что там опять?..

Коммуникатор требовал внимания. Саша активизировал микрофон, встроенный в дужку очков.

- Марчук слушает. Да… Клянусь хорошей погодой – не знаю! Игорю Савицкому вы ведь уже звонили? Погодите… Вспомнил! Она могла пойти к бабе Любе. Если только эта баба Люба жива. Она к Анне Эдуардовне раньше приходила. Придет – и сидит на лавочке, по лестнице она уже не поднималась… Ну, откуда я знаю, где она живет? Поблизости где-то живет, если приходила. Толстая такая старушенция, седая, с косой, косу вокруг головы обматывала… Я так думаю, на первом этаже живет, если от лестниц совсем отвыкла… Ну, в радиусе двухсот метров, не больше, она уже с трудом ходила… Да нет, ничего, я понимаю, если нужно – звоните.

Отключив микрофон, Саша вздохнул:

- Вот не было печали. Бабушка-то пропала. Когда подогнали технику, стали ей кричать, потом просто сняли дверь с петель. А ее и нет.

- Так надо было собрать вещи, составить опись!

- Все это сделали, они с собой социального работника взяли и врача на всякий случай. А бабушки-то и нет… Вот куда она могла податься? Внуки, Игорь и Лешка, ничего не знают.

- Если есть внуки, значит, есть и дети.

- Есть. Дядя Леня с тетей Верой на орбиталке, пенсию зарабатывают. На орбиталку как раз стариков приглашают… Туда она, согласись, удрать никак не могла. Лифт! Скорее! Вот из-за одной такой старой дуры график могли сорвать…

В кабинете у Саши стояла модная игрушка – видеониша. Эта была новая модель – с аркой из почти незримого пластика. Иллюзия присутствия в комнате красивой дикторши была почти полной – если допустить, что девушка сидела на расстоянии метров в десять и, соответственно, казалась меньше человеческого роста.

- Просьба ко всем, вглядитесь внимательнее в это лицо, - говорила дикторша. – Если кто-то из вас встретит эту женщину, пожалуйста, помогите ей, отведите в ближайшую поликлинику или больницу. Сотрудники приемных покоев предупреждены.

- Анна Эдуардовна! – глядя на огромное, плоское, неподвижное и расплывчатое лицо, сказал Саша. – Тьфу, испугаться можно, где пульт? Я вчера заказник мониторил, гнездо воробьиного сычика, поставил максимальный размер…

- Ты не знаешь, в вашем экологическом хозяйстве может быть нужен специалист по голографическим камерам? – спросил Андрей.

Лицо старушки съежилось, стало отчетливым – и сразу пропало. Опять появилась дикторша – она тоже уменьшилась. Теперь она говорила о выставке старинного оружия в Петропавловской крепости. Саша убрал голос.

- Специалист-то нужен всегда, только работа выездная. Это не видеониши регулировать, это по лесу шататься и даже на деревья лазить.

- У нас в Курске, в молодежном партклубе, есть хороший парень, Глебом зовут, вот я и подумал…

- Это хорошо, что подумал. Ты вот что – скинь ему адрес нашей конторы, пусть заполнит анкету. Да – и пусть укажет, что целевым назначением ко мне. Понимаешь, мы сейчас от старой рухляди освобождаемся, кого – на пенсию, кого – в провинцию, молодежь нужна. Гляди ты, погода портится… Все в Питере хорошо, все можно исправить и починить, но вот погода…

- Ну так осень на носу…

Проблема погоды встала и перед Катей. Куда девать в дождь Егорку? А дожди на новом месте пошли затяжные.

Она не захотела сразу отдать сына в детский сад – когда еще выпадет возможность провести с ним целый месяц? Вот выйдет Андрюша на работу, найдет для нее там хоть временное занятие, станет ясно, какие обоих ждут ежедневные маршруты, тогда имеет смысл думать о садике.

- Ты не волнуйся, они себе занятие найдут, - сказала ей Маруся. – Мои играют на первом этаже. Там никто селиться не хочет, комнаты пустые, все открыто, они там бегают, по коридору на колесах катаются, в какие-то войнушки играют. Не бойся, никто твоего Егорку не обидит!

Соседка имела в виду, что Егорка в ребячьей компании окажется самым маленьким.

Это была Катина проблема – сын, меню для которого составлял опытный диетолог, все равно рос медленнее, чем хотелось бы. По ее мнению, виноват был муж – он из низкорослой семьи, в которой его метр семьдесят восемь – уже гигантизм.

Собираясь в Санкт-Петербург, она мечтала, как будет водить сына в музеи, как они вместе обойдут весь город, самые интересные места в наушниках для туристов, при каждом повороте и каждой остановке слушая всякие интересные для ребенка вещи: почему речку назвали Фонтанкой, кто такой барон Клодт, как устанавливали Александрийскую колонну. Но бродить под зонтом и в резиновых сапогах ей совершенно не хотелось.

Пока что Андрей почти каждый день ездил то в департамент, то в контору строительной компании, то на семинары профсоюзных работников, то по партийным делам, основательно готовясь к новой должности, а Катя хозяйничала, кулинарила, покупала в маркетах то, что могло бы пригодиться в новой квартире. И старалась еще заниматься с сыном, хотя бы вместе смотреть детские программы видеониши, те, что с интерактивом.

-А что, Катюш, нет ли у нас спагетти? – спросил однажды Андрей. – Помнишь, твоя мама делала спагетти с соусом?

- Соскучился?

- Представь себе!

- Завтра же сготовлю!

Ей нравилось баловать мужа вкуснятинками, она с утра, взяв с собой Егорку, поспешила за спагетти и прочими необходимыми припасами. Сын не слишком хотел слоняться меж длинных полок, но когда Катя привела его в макаронную секцию, очень заинтересовался, стал расспрашивать, как все эти загогулинки, колечки, рожки и ракушки делаются. Катя безмолвно обозвала себя дурой – она таких вещей, конечно, не знала, но могла заранее купить в Рунете образовательные игрушки для детей – «Маленький повар», «Маленький доктор», «Маленький инженер», тем более, что стоили они сущие гроши. Там наверняка нашлось бы что-то подходящее о пищевой промышленности.

Приведя сына домой, она сгрузила все покупки в большой встроенный холодильник и попыталась наладить видеосвязь с мамой – хотела узнать рецепт того домашнего соуса. Видеоряд то и дело отключался. Мать посмеялась и обещала авиапочтой выслать банку.

Банка пришла два дня спустя – большая, двухлитровая, потому что аппетит зятя теща знала не по рассказам. Катя приготовилась стряпать, но две пачки спагетти как сквозь землю провалились. Бежать за другими времени уже не было. Она связалась с мужем, тот нашел способ ее утешить – после реконструкции на Невском открылся знаменитый «Норд», первый вал гурманов уже схлынул, и если прямо сейчас заказать столик, то в девять вечера можно там поужинать, даже вместе с Егоркой.

Распогодилось. К «Норду» пошли через весь Невский пешком, застревая через каждые десять шагов – то на углу дарили детям и подросткам пестрые шарики, которые нужно было отпускать, загадав желание, то выставили на видное место музейную диковину – автомат, выдававший молочные коктейли; девушка, стоявшая рядом и раздававшая жетоны, объясняла, что такие железные шкафы появились в Питере аж в начале шестидесятых, и коктейли были у гостей города самым популярным лакомством. Еще она обещала, что скоро вывезут на Невский еще одну диковину – старинный автомат для продажи газированной воды с сиропом.

- Как хорошо, - говорила Катя, запрокинув голову и глядя на облако разноцветных шаров. – Егор, а ты что загадал?

- Чтобы Шура завтра пришел.

Спрашивать, что за Шура, не стали – сперва дорогу загородила непонятно откуда выехавшая витрина уличных художников, потом оказалось, что вот он, «Норд», и вывеска – как делали в тридцатые годы, только большие буквы, без всяких голоэффектов.

Швейцар у входа проверил на своем коммуникаторе заказ, выдал буклетик, метрдотель спросил, где гости хотят сесть – в кафе-кондитерской или в ресторане; он так и говорил – «уважаемые гости», и это было замечательно. Выбрали ресторан.

- Рекомендую салаты в тарталетках, - сказал официант, у которого на лацкане тоже был партийный значок. – Мы восстановили рецепты тысяча девятьсот тридцать шестого года. Если вы останетесь до десяти, будет концертная программа. И танцы.

Он указал на эстраду в глубине вытянутого зала. Столики стояла в ложах между колоннами, в середине был танцпол.

- А мальчику можем предложить фирменные эклеры и миндальные пирожные, рецептам более ста лет, - продолжал любезный официант. – У нас восстановили старые газовые печи, им тоже около ста лет, отсюда – неповторимый вкус. Если понравится, можно эклеры, миндальные пирожные, фруктовые тортики приобрести и взять с собой – тогда полагается десятипроцентная скидка.

Домой возвращались поздно – через Дворцовую набережную, чтобы посмотреть фейерверк. С собой несли два кило деликатесов в фирменных контейнерах, украшенных старой нордовской эмблемой – двумя белыми мишками на льдине.

- Знаешь, я счастлива, - шептала Катя на ухо мужу. – Это же действительно счастье! Смотри!

Огненное колесо словно наделось на шпиль Петропавловки, рассыпалось хвостатыми зелеными шарами, каждый шар превратился в дюжину розовых комет, а в небе уже возникли цветочные букеты – как настоящие, и с листьями, и с бутонами, только что недолговечные.

- Это только начало, Катюша, только начало.

Они приехали в общежитие и первым делом уложили Егорку – он очень устал, тер кулаками глаза и, что бывало довольно редко, сам просился в постель. Это был просто подарок судьбы – убедившись, что сын спит, Андрей и Катя немедленно заперлись в спальне. Весь вечер копилось возбуждение – и получился настоящий праздник, и бутылочка муската, заранее припасенная, тоже оказалась кстати.

Они опомнились три часа спустя.

- Страшно хочу пить, - призналась Катя. – Андрюш, миленький, принеси стакан воды, на кухне в большой банке кипяченая.

Чтобы попасть в миниатюрную кухню, следовало пройти мимо Егоркиной кровати. Андрей с Катей дали волю чувствам, и нужно было убедиться, что шум в спальне не разбудил малыша. Андрей подошел к его постели – и сразу вернулся в спальню.

- Катюш, Егорки нет.

- Как – нет?

Тем и кончилось счастье - муж и жена обменялись стремительными упреками, наскоро оделись и пошли по длинному коридору, заглядывая во все приоткрытые двери. Если Егорка и спрятался в пустом блоке, то отзываться не желал.

- Слушай, нужно посмотреть, не взял ли он чего с собой, - додумался Андрей. – Может, поймем, куда залез…

Катя перебрала игрушки.

- Танк пропал! Помнишь, ты ему привез? Вместе с пультом!

- Он мог пойти играть на двор… Этого еще не хватало!

- Среди ночи? Андрюш, нужно всех будить, нужно его искать! Почему входная дверь не запирается?! Боже мой, ведь сюда может войти кто попало!

Они взяли коммуникаторы, перевели их в режим фонариков, спустились на первый этаж, вышли в вестибюль, к удивлению своему обнаружили здоровенный засов – кто-то из обитателей общежития, оказывается, после полуночи запирал дверь.

- А если он в окно вылез? Это же совсем просто! Андрюша, я бегу будить Марчуков, Кузьминых, Вольгунтов, Славских…

- Тихо!..

Странный звук раздался в глубине длинного, чуть ли не в полкилометра, и абсолютно темного коридора. Если на втором этаже несколько длинных голубых ламп все же светило, то тут их уже отключили. Андрей, заслонив собой Катю, выпустил из коммуникатора максимально яркий луч, пошарил по стенам, не сразу догадался осветить пол.

К ним неторопливо полз Егоркин танк. Один. Сам…

Сына не было.

Катя ахнула, вцепилась в плечо мужа и повисла на нем – ноги вдруг отказали.

- Егор! Егор! – закричал Андрей. – Не бойся, Егор! Только отзовись, слышишь? Егор, сыночка!

- Папа? – донеслось издали. – Папа!

- Беги сюда живо!

- Он не может, ему плохо, ему стало плохо… - быстро-быстро заговорила Катя. – Чувствуешь, как тут пахнет? Ему плохо, Андрюшенька… ой, я не могу…

Но слабость вдруг отступила, Катя оттолкнула мужа и побежала по коридору.

- И точно, вонь страшная, - сказал Андрей и бросился следом.

Егорку они нашли посреди коридора. Дверь блока была открыта, он сидел в прихожей с пультом. Андрей подхватил сына на руки и понес прочь, подальше от коридора.

- Папа, танк, танк! Мой танк! – забеспокоился Егорка.

- Мама его возьмет, твой танк.

Катя расплакалась.

- Вот видишь, что ты натворил? – спросил Андрей. - Больше так не делай, пожалуйста.

Он передал Егорку на руки Кате и сбегал за танком. Потом, когда сына уложили, был неприятный разговор.

- Ты или сиди с ним, как полагается, или завтра же начни устраивать в садик, - говорил Андрей. – Думаешь, я не понимаю, что он с другими детьми не поладил?

- Да поладил он, поладил! Никто над ним не смеется! Ему самому с ними скучно, - отбивалась Катя.

- А что это за мальчик Шура? Он в «Норде», помнишь, недоеденное пирожное в карман сунул, сказал: а это Шуре.

- Я не слышала!

- И не видела?

- Он говорил, что есть какой-то Шура, я думала, это Мирзоевых сын, Саша, но у него почему-то Шура…

- А он этого Шуру не выдумал? Когда ребенок чувствует одиночество, он себе придумывает друзей.

- Какое одиночество, я же все время с ним!

- Ты действительно не понимаешь? Где его курточка?

В кармане были мелкие крошки от миндального пирожного.

- Выходит, сам съел, - сказал Андрей. – Катюш, может, Марчукам нравится, что дети там, на первом этаже, играют, а мне это совершенно не нравится. Я не шучу. Ты, может быть, еще не поняла, как тут строго насчет семейной жизни. А я понял. Я вчера был в профсоюзном комитете, и там разбирали жалобу. У одной сотрудницы сын попал в плохую компанию, они из супермаркета пиво воровали. А она его одна растит, папаша ушел. Так вот прямо при мне искали этого папашу. У него уже и семья другая, и дети другие, а придется за этого отвечать по полной схеме. Ты понимаешь, что будет, если на работе узнают, что мы не занимаемся воспитанием ребенка?!

Андрей, впервые за все годы супружеской жизни, был грозен и неумолим. Правда, грозен с перепугу, и Катя это прекрасно понимала, но и спорить не могла – он чистую правду говорил. К тому же, обоим очень не хотелось возвращаться в Курск.

- И почему бы тебе наконец не поискать хороших врачей? Тут тебе не Курск, тут такие профессионалы сидят! Показать Егора одному, другому, может, ему специальная гимнастика нужна, может, какие-то стимуляторы, о которых в Курске еще даже не слыхали. Катюш, ты пойми, если кто-то вдруг подумает, что мы не лечим ребенка…

Угомонились к пяти утра, а в восемь Андрей с Марчуком поехали в департамент – Андрей хотел встретиться там с директором «своей» строительной компании и вместе с ним выехать на объекты.

На подступах к «кукурузине» увидели толпу – небольшую, правда, но все равно ей в такое время тут было нечего делать. Над толпой висели камеры, и операторы, стоя с пультами у своих автомобилей, руководили ими.

- Анвар, салям! – приветствовал Марчук знакомого телевизионщика. – Что там такое?

- Салям, брат. Вот, погляди.

Экран ручного пульта был невелик, но качество – отменное. Андрей, вытянув шею, увидел снятую сверху женщину. В правой руке у нее был плакат на палке. Камера отлетела, немного опустилась, и Андрей прочитал слова на плакате: «ОНИ УБИВАЮТ ЛЕНИНГРАД».

- Саша, брат, какой такой Ленинград? – тихонько осведомился Анвар, красивый и благовоспитанный восточный мальчик лет девятнадцати. В его умных глазах было недоумение.

- Питер так раньше назывался, брат, - объяснил Марчук и шепотом подсказал: - Ты заведи в поисковик слово «ленин», только в нишу не вытаскивай – эти файлы, скорее всего, под нишу еще не конвертированы.

- Спасибо, брат…

Анвар поработал с пультом, и камера уставилась в лицо женщины.

- Да это ж баба Люба! – воскликнул Марчук. – Анварчик, я понял – она в деревянном домике живет, который под снос. Ну, точно – баба Люба, клянусь собаками! Стоп…

Он нашел в коммуникаторе нужный номер.

- Марчук беспокоит. Вы искали меня, чтобы узнать про Анну Эдуардовну. Так вот – ее подружка на Охте, в одиночном пикете, у «кукурузины», с департаментом строительства воюет. Подключитесь к «Времени», ребята ведут прямой репортаж… А ее незачем задерживать, она тут еще час по меньшей мере простоит, приезжайте.По-моему, тут медицинская помощь нужна. Хорошо, дождусь.

Андрей ждал.

- Ты иди наверх, - сказал ему Саша. – Я хочу убедиться, что с бабкой все в порядке. Сейчас из соцслужбы приедут, сдам с рук на руки. Она ведь хорошая бабка, не вредная, когда мы у бабы Ани сарайную дверь с петель сняли, она за нас заступалась.

- Дверь-то вам зачем?

- Лужа вдруг выросла – с хороший пруд, думали плот наладить. Я тогда еще меньше твоего Егорки был. Ты иди, иди, Маркарян – дядька серьезный, увидит, что тебя нет, и без тебя уедет.

- Думаешь, он уже наверху?

- Сейчас проверим.

Оказалось, директор строительной компании задерживается – попал в пробку.

- Нет, это уже ни в какие ворота не лезет! – возмутился Саша. – Средневековье прямо! Пробки! Можно подумать, мы в Москве!

- А что, правду говорят – будто Исторический музей сюда из Москвы переводят? – спросил Андрей. – Вместе со зданием?

- Пару месяцев назад были такие разговоры. Экспозиции-то перевезти несложно, и фонды тоже, а вот сам домище разбирать и собирать – это тяжко. Кто-то подал проект – так в проекте был новодел, это проще. А наверху решили не спешить, все изучить и просчитать – может, все-таки само здание перетащат.

Баба Люба стояла со своим плакатом, окруженная репортерами, хмурилась, молчала, только пару раз замахнулась на чересчур низко опустившуюся камеру.

-Передаю текст, - негромко говорил Анвар в торчащий из наушника микрофон. – Женщина собирается дождаться руководства департамента. Руководство задерживается. Валико, найди там картинку с Ленинградом, ну, с тем, старым. Адаптируй через вол-формат. Что-нибудь совсем древнее, брат, с каретами или с этим, как его, трамваем на лошадях, да?

Андрей был даже рад передышке. Он не выспался, ехать с Маркаряном по городским окраинам совершенно не хотел, а сейчас на законных основаниях мог присесть на лавочку в сквере возле «кукурузины», под молодой липой, и просто посидеть, глядя на облака. Утро было солнечное, лавочка – со спинкой, чего же еще? Да, сигара…

Пластиковая черная трубочка и набор капсул всегда были при нем. Андрей выбрал безобидный крымский мускат, зарядил, включил приборчик, взял в рот мундштук. Нежнейший алкогольный пар потек в легкие, слизистая мгновенно отреагировала, приятное опьянение наступило – жаль, что всего на семь-восемь минут, хотя, если не слишком глубоко затягиваться, можно и на десять.

Он нежился на лавочке, как кот под солнышком, пока мускатная эйфория не иссякла. Андрей подумал, что надо бы подарить Кате новый мундштук, изящный, с позолотой, и к нему большую коробку капсул со всякими дамскими слабенькими винами, сколько бы эта радость ни стоила, – все-таки ночью он говорил с женой довольно грубо. Потом он пошел искать Марчука.

Небольшая толпа вокруг бабы Любы обновлялась – чиновники, идущие в свою «кукурузину», останавливались минуты на две-три, не больше. Это были молодые любознательные чиновники, такие же, как Андрей, из глубинки, не имевшие обеспеченного тыла, зато имевшие страстное желание двигаться вверх, и у многих на лацканах и воротничках были крошечные символы «Сильной России». Марчук же подошел совсем близко к старухе. Как оказалось, правильно сделал. Баба Люба стояла тут не меньше часа, лет ей было уже порядочно, неудивительно, что здоровье не выдержало. Старуха схватилась за сердце, и Саша вовремя подхватил ее, повел к каменному барьеру у входа в «кукурузину». Он попробовал забрать плакат – она не отдала.

- Баба Люба, вы меня не помните? Я теть-Анин сосед, из шестой квартиры. Я – Саша. Вспомнили? Мы оттуда осенью съехали. Саша Марчук, моя мама – Лада, Лада Николаевна, папа – Борис Антонович, вспомнили?

- Ладушка?

- Ну да, Ладушка! Вспомнили! Баб-Люба, а где теть-Аня? Куда она ушла? Ее все ищут, волнуются, Игорь очень беспокоится…

- Куда ушла? В Ленинград она ушла. Ох… Говорила я ей… Ох… сердце…

Машина социальной помощи прибыла очень вовремя – на ней бабу Любу и повезли в больницу.

Анвар до последней минуты управлял камерой – она даже сопровождала автомобиль до набережной, потом вернулась. Толпа разошлась, Марчук подошел к репортеру.

- Анвар, брат, дай посмотреть запись.

- Сейчас, вот…

Андрей вытянул шею, чтобы увидеть экранчик на пульте.

- Так и сказала – «в Ленинград она ушла», - озадаченно повторил Марчук. – Спасибо…Этого следовало ожидать. Я в ее возрасте точно умом тронусь. Андрей! Смотри – маркаряновский марсоход! Беги скорее!

А в это время Наташа разбиралась с Марусей Марчук.

- Да нет же, наши его не обижают, всегда его во все игры берут, - говорила Маруся. – Никому и в голову не приходит смеяться, что маленький! Я своих знаю, они шкодники, но не вредные. А в садик отдавать, конечно же, надо. Вот подумай сама – еще немного, и вы в новую квартиру въедете. Твой – весь в делах, значит, кто новосельем занимайся? Жена! Всякий гвоздь и всякую кнопку привези и посмотри, как установят. А, думаешь, легко, если при тебе ребенок? Ты же и на мебельную ярмарку, и в «Хозяин», и что – всюду его за собой потащишь? Как ты это себе представляешь? Я тебе даже больше скажу – когда будет сам переезд, лучше нам Егорку на пару дней отдай.

- А могло быть так, что его липуновские мальчишки обидели?

- Надька Липунова – та еще хрюшка, и поросята у нее – не сахар. Но вряд ли, очень вряд ли… Надька ведь понимает, что с нами лучше не связываться. Она – кто? Заводская. Она тут просто застряла, не стали гнать – из-за детей. Знаешь что? Я с ней поговорю. А ты Егорку не накручивай! Будешь ему бубнить, что маленький, что маленьких все обязательно обижают, он и подумает, что так надо!

- Ох, Марусенька, что бы я без тебя делала! Как было бы хорошо, чтобы нам дали квартиры по соседству!

- А так оно, наверно, и получится. Мы ведь примерно в одно время съезжаем. Только вы, я так понимаю, позже. Ведь Маркарян вряд ли согласится на контору далеко от департамента.

Катюша уже вовсю мечтала о новой квартире. По правилам Андрей мог все оформить, проработав хотя бы месяц на новом месте. Да он уже и рвался на работу, он не хотел слоняться без дела. Не желая, чтобы он беспокоился о семейных неурядицах и переживал за сына, Катюша нашла через Рунет адреса ближайших садиков и связалась с заведующими. Ей очень понравился «Колобок» - там был свой транспорт, малышей утром собирали, вечером развозили по домам. Заведующая, в свою очередь, связалась с департаментом строительства и узнала о льготах профсоюзного работника Ерофеева. Еще с ней поговорили, Катя рассказала о проблеме, заведующая обещала включить Егорку в программу «Забота», а там уж найдут подходящего профессора. Дело сладилось.

- Сынуля, ты со следующей недели опять в садик пойдешь, - сказала Катюша Егорке.

- В са-а-адик? – недовольно протянул сын. – Я не хочу в садик.

- Егор, ну что за «не хочу»? В Курске ты прекрасно ходил, тебе все нравилось, и тут понравится.

- Не понравится.

- Мы завтра съездим, посмотрим группу, познакомимся с воспитательницей.

Егорка ничего не ответил. Вид у него был недовольный.

- А потом можно на Невский, - стала соблазнять Катюша, - можно на кораблике по Фонтанке покататься и вокруг островов. Помнишь, мы пиратский корабль видели? Ну вот, на нем.

- Я не хочу на Невский.

- А шары пускать? А вертолеты? А кукольный театр? А в детский боулинг поиграть?

- Я не хочу пускать шары, - очень отчетливо ответил сын. – Я не хочу играть в боулинг.

- А чего же ты хочешь?

- Хочу тут играть, с танком. Только аккумулятор нужно зарядить. И новые заряды купить.

- Заряды? Для танка?

- Да.

- Так он еще и стреляет?

- Стреляет.

- Но все время с танком играть – это же скучно.

- Не скучно.

Тут Катюша забеспокоилась. Куда подевалась Егоркина любознательность? Сына словно подменили.

- Давай вместе сходим в маркет, ты покажешь, какие тебе нужны заряды, - осторожно предложила она. – Может, еще что-то нужно? Может, солдатиков?

- А ты купишь? Мне нужны танкисты и десантники! – вдруг обрадовался сын.

- А десантники зачем?

- Как ты не понимаешь? Они будут освобождать Ленинград.

- Что освобождать?

- Ленинград!

Пошли в супермаркет, где был детский отдел площадью чуть ли не в гектар, нашли продавца-консультанта в зеленой пилотке волонтера, он увел Егорку, а Катя побежала покупать продукты. Нужно было наконец взять спагетти, и не дешевые, а настоящие итальянские, пока они еще продаются. Хотя новостные программы уже хвалили российские макароны из твердых сортов пшеницы, Катя хотела запастись проверенным товаром. Она взяла десять пачек. Потом разохотилась. Когда продукты уже громоздились в пластиковой самоходной тележке, Катя пошла искать Егорку.

Она смотрела издали на сына (сын и продавец, сидя на корточках, изучали что-то на нижней полке) и думала, что Питер – конечно, замечательный город, и если бы она была девкой на выданье - ничего лучше и вообразить бы не умела, но она уже была женой, была матерью с почти шестилетним стажем, и видела - этот Питер творит что-то странное с ее ребенком. Раньше Егорка так не увлекался военными игрушками. Он и танк-то просил исключительно ради изощренного пульта управления – насмотрелся рекламы в видеонише. Подаренный дедом пиратский пистолет так и оставили в Курске – не по душе пришелся.

Раньше она понимала каждое желание Егорки – может, даже лучше, чем он сам. А теперь перестала понимать. И это ее беспокоило. Новый город отнимал у нее ребенка – хотя это ощущение уже было знакомо: когда Егорка начинал бегать и выкрикивать невозможные слова, особенно – когда на него вдруг напала агрессивность, Катя даже плакала – у нее отняли кроткого и улыбчивого ангелочка, который лежал в кроватке и смотрел на маму умными глазками, улыбался трогательным ротиком; именно семимесячным он лучше всего врезался в память. Но тогда хоть было понятно – сын растет, теперь же Катя была уверена – это Питер наложил на него полупрозрачную туманную лапу, в которой прятались тускло поблескивающие когти. Успел преобразившийся город, успел, сперва праздником приманил, потом коготки запустил…

А убежать она уже не могла. Потому что и с мужем – та же история. Только у мужа, наоборот, эйфория. Так что привязана Катя к Питеру, деваться некуда. Да, если не углубляться и не размышлять слишком много, город-то замечательный…

Ей вернули сына, обремененного большим пакетом с фигурками: там были десантники разных цветов, стрелки, «морские ястребы» и много чего еще, оставалось только заплатить за покупку, причем немного: игрушки, и виртуальные, и осязаемые, были дешевы.

Они довезли покупки на тележке, благо идти было недалеко, и, разгрузив ее, включили возвратный режим. Тележка вызвонила на прощание начало модной песенки «Белые ночи» и укатила, аккуратно объезжая ухабы и ямки в асфальте.

Нужно было кормить сына. Катя разобрала покупки, отдала Егорке его имущество и занялась готовкой. Конечно, она могла заказать обед и получить его через полчаса – горячий и вкусный. Но ей хотелось стряпать самой – опять же, Маруся Марчук объяснила, что теперь в моде домашние вечеринки, домашние лакомства, и если Андрей позовет в гости сослуживцев – их нужно принять с блеском. Поэтому Катя, стряпая для себя и для Егорки, поставила на плиту и кастрюлю воды – шпарить помидоры для ее фирменного «мужского варенья».

Егорка вот только что, казалось, гремел в комнате своей бронетехникой, и вдруг стало тихо. Катя заглянула туда – сын пропал. Как он умудрился проскочить незамеченным – она не понимала.

Но хоть было ясно, где искать сына. Катя спустилась на первый этаж и пошла по узкому коридору, удивляясь, как много старой рухляди развесили на стенах бывшие жильцы. Дверь одного блока была открыта, оттуда доносились детские голоса. Катя заглянула и ужаснулась: маленькие Марчуки и Лаврик Кузьмин баловались алкогольной сигарой. Теперь Катя даже обрадовалась, что Егорка не вписался в их компанию. Она пошла дальше – к тому блоку, где они с Андреем нашли сына ночью.

Он действительно был там. И разговаривал с с Шурой.

- Шур, ты со своей стороны трогай, может быть, нащупаешь. А я сейчас покажу тебе, как наши будут освобождать Ленинград! Вот идет большой огромный танк! Тах, тах! Вот он идет в наступление! Все фрицы разбегаются! Тах, тах, тах! А вот бегут десантники! Первая рота звездного десанта – вперед! На врага! Тах, тах, тах! Вторая рота прыгает с самолета! Тах, тах! Буммм! Это бомба, Шурка, большая бомба объемного взрыва! Она сильнее простой бомбы в сто раз!Буммм!

Катя ужаснулась – передачу о перевооружении армии они смотрели еще в Курске, надо же, что запомнил…

- Ни одного фрица не осталось, их всех бомба убила! Взрывной волной! Путь к Ленинграду свободен! Держись, Шурка! Не пропадай!..

- Я тут…

Голосок был тонкий и незнакомый.

- Ты ищешь?

- Я, кажется, нашел.

- Держи пальцем! Сейчас… Шурка! Получается!

Катя на цыпочках прошла в блок – и зажала себе рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.

Эти блоки были более или менее типовые, хотя при ремонте некоторые делали из двух комнат, а некоторые – из трех. Комнаты скорей следовало назвать комнатушками. Но та, в которой сидел на полу Егорка, была чуть не вдвое больше положенного. И поделена надвое сероватой пленкой.

Там, за пленкой, напротив Егорки, сидел на полу другой мальчик, того же возраста, в шапке-ушанке, завязанной шнурками, в пальтишке по колено, в валенках. Цвета этого пальтишка, этих валенок и шапки, свисающих из рукавов варежек на резинках Катя понять не могла – пленка съедала цвета. Она только видела, что маленькое треугольное личико совсем исхудало.

Рядом стояла табуретка, на ней – тарелка с неясным рисунком.

- Тяни, тяни… - говорил Егорка. – Ну вот, видишь! Получилось! Держи дырку пальцем, сейчас я еще одну суну.

Незнакомый Шура держал в пальцах длинную белесую палочку. Он сунул было ее в рот, но вытащил и бережно положил на тарелку. Тут только Катя сообразила, что Егорка одну за другой передает Шуре палочки спагетти. И это уже не игра, совсем не игра.

- У тебя еще осталась вода? – спросил Егорка. – А то я принесу, только нужно найти трубочку.

- Полный чайник, - сказал Шура. – Погоди, тут, кажется, еще одна…

Он стал водить рукой по разделявшей мальчиков пленке.

- Вот, вот, я тоже вижу! – обрадовался Егорка. – Я знал, знал, что она будет! И какая большая! Ой, нет, яблоко не пролезет… давай вот что – я откушу и протолкну…

- Яблоко? – обрадовался Шура. – До войны знаешь сколько у нас было яблок? Бабушка целые авоськи приносила!

Егорка зубами и ногтями кромсал яблоко. Наконец удалось пропихнуть на ту сторону небольшой кусочек.

- Ешь скорее, его же не надо варить! Я еще попробую, пока дырка не затянулась. А помнишь, однажды была дырка – вот такущая, как мой кулак? Погоди, я сейчас просуну десантника.

- Ага…

Катя замерла и дышать боялась. Она понимала, что ничего подобного быть не может – это вопреки законам природы. Однако она своими глазами видела мальчишку за пленкой и слышала его голос. Это могло быть галлюцинацией – так говорил рассудок, и тот же рассудок возражал: так вот куда делись две пачки спагетти, вот куда делась булочка с изюмом, и вот чем объяснилась неожиданная любовь Егорки к твердому сыру, который он раньше терпеть не мог: сыр, порезав на полоски, можно было переправить туда, за пленку…

- Из чего он сделан? – спросил Шура, изучая десантника.

- Из пластика.

- Что такое пластик?

- Ну, это… Я в Рунете найду про пластик и расскажу тебе! Там детские эн… энцилопедии, вот. В них все есть.

Катя знала, что он неплохо читает и сам разыскивает себе игрушки. Оказалось, и до энциклопедий добрался.

- А про войну тоже есть? – спросил Шура. – Когда она закончится?

- Шурка, я смотрел, только я там совсем запутался… Ой, Шурка! Завтра приходи обязательно!..

Пленка резко потемнела.

- Егор! Ты посмотри – я останусь жить?.. – донесся гаснущий голосок.

В середине пленки образовалось светлое пятно, растеклось к краям – и его не стало. Зато появилась недостающая часть комнаты.

- Шурка, Шурка, я посмотрю обязательно! Шурка, я буду ждать тебя! Ты только не умирай! Мало ли, что бабушка умерла, и Люся умерла, а ты не умирай!.. – Егорка расплакался.

Тут-то Катя и кинулась к нему.

- Егорушка, сыночка, родненький! – запричитала она, подхватывая сына с пола и прижимая к груди. – Пойдем отсюда, пойдем скорее!

- Нет, мама, нет! Давай подождем!

- Чего подождем?

- Мама, пусти! Может, Шурка опять придет! Пусти!

Егорка соскочил на пол.

Он все-таки больше уродился в Андрея, чем в Катю, - умел справляться с собой. Вытер кулаком глаза, пальцем – нос, посмотрел исподлобья, и стало ясно – его так просто от этого кошмара уже не увести.

Катя не знала, как приступить к расспросам. Она столкнулась не просто с необычным, а с жутковатым необычным. Сыну является какой-то чужой ребенок, сын к этому ребенку привязался, и все – вопреки законам природы, как же быть?

- Ты только папе не говори, - вдруг попросил Егорка.

И Катю дрожь проняла, крупная дрожь, какая бывает после только что отхлынувшего страха. Сын вступил с ней в заговор против Андрея, сын знал, что Андрей не поймет, не захочет понимать, а в нее, в маму, сын поверил!

- Егорушка, миленький, как это получилось? – спросила Катя. – Ты не волнуйся, мы твоего Шуру в беде не бросим… мы что-нибудь придумаем…

- Я не знаю…

Это означало – сын не хочет говорить правду. Скорее всего, спрятался в блок, чтобы не играть с маленькими Марчуками.Значит, над ним все-таки смеялись…

- Пойдем домой, - сказала Катя. – Ты, наверно, проголодался. И ты собирался что-то в Рунете поискать. Ты уже умеешь читать «Детскую энциклопедию»?

- Меня папа научил!

Когда Андрей вернулся, Катя доложила: день прошел замечательно,заведующая детсадом присоветовала медицинский центр «Малыш», в котором уже наловчились вытягивать плохо растущих детишек, и даже рекомендовала специалиста; правда, к нему на прием записываются за два месяца, но та же заведующая подсказала: можно ускорить по партийным каналам, если Андрей будет действовать через службу здравоохранения своего департамента.

- Ты у меня просто молодец, - сказал Андрей. – Ну, и у меня хорошая новость. Я на работу выхожу в понедельник! Сегодня я подменял Борисова, все довольны, сказали – чего еще ждать? Маркарян уже написал Гудкову, Савельева пустит меня в свой кабинет, Розенбаум завтра оформит оргтехнику! Одно плохо – я совершенно не знаю Питера, так что служебную машину смогу получить только после экзамена. А что ты удивляешься? Всех водителей заставляют сдавать экзамен.

- Но есть же навигаторы! Помнишь, Марчук показывал «Компас»?

- Это – когда в центре катаешься. А на окраинах все время что-то меняется – то улицу закрыли, то улицу открыли, то забор поставили, то забор снесли. Вон Миколайчук ехал по «Компасу» - в канаву заехал, с автокраном вытаскивали, этого тебе Марчук не рассказывал? «Компас» - это для бабушек хорошо, в поликлинику ездить, задал конечный пункт – и ползи себе на автопилоте.

Машины, включенные в систему «Автопилот», Катя уже видела – желтенькие, с эмблемой – старинный самолетик в лазоревом круге. Ими управляли централизованно – и потому они тащились очень медленно, по улицам с односторонним движением, иногда по десять минут отдыхая в карманах. Спорить с мужем о технике она не стала, а выложила в новую тарелку спагетти с маминым соусом.

- А как Егорка себя вел? – спросил Андрей, наворачивая спагетти.

Катя быстро взглянула на сына. Мордочка у Егорки была перепуганная.

- Прекрасно себя вел.

- Играл с ребятами?

- Да, играл. И хорошо поел, и таблетки выпил, и в маркете себя прекрасно вел, и помогал мне на кассе! – Катя заговорила чуть быстрее, чем положено человеку, ничего не скрывающему, но Андрей не заметил.

Вечером он с Егоркой изучал «Детскую энциклопедию» и очень хвалил сына за интерес к истории Петербурга.

- Катюш, ты бы тоже занялась – интересно же. Да, чуть не забыл! Тебя могут временно взять в наш портал – отвечать на письма. Это несложно, там есть типовые ответы. Зато заработаешь очки.

Катя поняла, к чему он клонит: ей бы тоже не мешало вступить в «Сильную Россию», куда теперь кого попало не берут.

- Давай я сперва разберусь с Егором, свожу его на консультации… - и она объяснила мужу схему, которую ей преподала заведующая детсадом.

- Ага, понял, завтра же этим займусь. А тебе – вот визитка. Это мне Савельева специально для тебя дала. Будет время – съездишь, тебя там прилично оденут. Это очень правильный салон. На входе покажешь визитку, тебя обслужат. Когда понадобятся деньги – я перекину тебе на счет.

Катя вздохнула – «прилично» означало платье простого покроя, обязательно с воротничком, классические брюки, короткий клетчатый жакетик. Для пожилых допускались сарафаны, самым юным позволялись комбинезоны. А она привыкла к расклешеным юбкам, свитерам, бриджам…

Но за счастливую семейную жизнь нужно платить.

Мысль об этой обязательной плате остудила ночью ее пыл, и она впервые в жизни сказала мужу, что схлопотала головную боль, из-за чего – самой непонятно. Андрей пожалел ее, повернулся на другой бок и заснул, а она вышла на кухню – словно бы попить воды. Заодно проверила, где Егорка. Сын спал – чуть ли не в обнимку с танком.

Катюша наконец смогла в полном одиночестве задуматься: что же это такое было на первом этаже? Ведь не приснилось ей это. Конечно, похоже на галлюцинацию… но как же быть тогда со спагетти?.. Допустим, допустим, что у мамы с сыном случилось одинаковое помутнение рассудка, что оба разом увидели загадочного мальчика Шуру, но спагетти-то были совершенно реальные – там должна была остаться начатая пачка! Где висела пленка, съедающая яркие цвета, Катя помнила. Если по ту сторону воображаемой пленки лежат палочки спагетти и одинокий десантник – значит, галлюцинация.

Накинув халатик, она поспешила на первый этаж.

Ей очень хотелось увидеть в той части комнаты, что была за пленкой, и спагетти, и десантника. Но их не было. Если бы забежали мальчишки – на спагетти бы не польстились, но десантника бы взяли. Так, значит, правда?

Катя присела на табурет. Верить в чудеса совершенно не хотелось.

- Шура, - позвала она, - ты слышишь меня, Шура?

Проще было допустить, что в рабочем общежитии кто-то и зачем-то сделал потайную дверь. И мальчик – в соседнем блоке.

Ответа она не дождалась. Зато в комнату заглянул Марчук.

- Ты что тут делаешь в такое время? – спросил он.

- А ты?

- Покурить вышел.

- Ну и мне не спится.

- Понятно. Хочешь сигарку? У меня там порто португезо, вроде ничего.

- Хочу.

- С Андрюхой поцапались?

- Нет… Просто как-то не по себе. Саш, что тут раньше было?

- Рабочее общежитие.

- А раньше?

- Вот уж не знаю. Эти корпуса построены в тридцатые годы. Обуховский завод ведь в войну работал на фронт и сам был вроде крепости, его можно было оборонять. У меня тут прабабкин брат слесарем был, и прабабка тут комсомольским секретарем… Ее брата звали Сергей Петрович, он на Дороге жизни погиб. Обуховцы ведь эту Дорогу жизни строили…

- Что это такое?

- Катюша, ты вообще ничего не знаешь про ту войну?

- В школе проходили…

- Значит, ничего. Ну, ты хоть в Рунете посмотри, введи в поисковик – Великая Отечественная, Ленинград. А здесь, в общежитии, заводчане жили, молодежь. Нарочно сюда перебирались, чтобы на завод ходить недалеко было.

- И дети?

- Детей, конечно, старались отправить по Дороге жизни… Катюша, я ведь не Рунет, я не так много знаю. Дорога была опасная, так ведь и в городе в блокаду было не легче, столько народу голодной смертью умерло…

- И дети?

- И дети, конечно. Им хлебный паек полагался – сто двадцать пять грамм, вот такусенький кусочек.

- Это как?..

- Это в день. Ладно, не будем об этом. Прабабка моя тут умерла. Сына отправила на Большую землю, моего деда то есть… И померла. А прадед на войне погиб.

- Сто двадцать пять грамм в день? А еще что?

- Немного крупы давали – раз в месяц. Если мама или бабка были шустрые – могли за одежду что-то выменять на черном рынке.

- Они же кушать просили, маленькие!.. – и Катюша разрыдалась.

Марчук с большим трудом увел ее на второй этаж.

Утром она молча отдала Егорке все запасы спагетти.

- Там что, только такие маленькие дырочки открываются? – спросила только.

- Иногда больше бывают, в целый сантиметр.

- А она, эта стенка, пленка, не знаю что… она – какая?

- Немножко тянется.

О том, что папа не должен знать, больше не было сказано ни слова.

Егорка вернулся печальный – сколько ни ждал, ни звал, Шура не появился.

- Попробуем завтра, - сказала Катя. – Как ты думаешь, если я ночью туда пойду – он ко мне выйдет?

- Мам, я же не знаю, как эта система действует, - совсем по-взрослому ответил сын.

Андрей уходил рано, приходил поздно, взбудораженный, радостный – он знакомился с новыми людьми, делал нужное дело, получал от начальства знаки одобрения, и по партийной линии дождался благодарности.

- Все ради вас, все ради вас! – говорил он жене и сыну. – Катюш, когда ты Егора к профессору поведешь? Я все, что нужно, сделал.

- Я жду письма со дня на день.

- Если до пятницы не будет – я весь Петербург вверх дном поставлю!

И действительно – в пятницу письмо не пришло, зато в понедельник Катю отыскал администратор «Малыша», долго извинялся, велел приезжать во вторник с самого утра. Похоже, Андрей не просто хвастался, говоря о своих служебных достижениях, он действительно лез вверх с упорством, трудолюбием и аккуратностью провинциального парня, давшего слово завоевать столицу.

За это время удалось встретиться с мальчиком Шурой трижды. Катя нарочно резала на узкие и длинные полоски ветчину и сыр, взяла в аптеке шприцы, отвинтила иголки, зарядила шприцы сметаной. Что еще можно сделать – она пока не придумала. Егорка, косясь на дверь, докладывал ей, как удалось найти новую дырочку, сколько она продержалась, возвращал шприцы, которые нужно было снова заряжать. У них была общая тайна – как это ни печально, одна на двоих, для третьего члена семьи – совершенно лишняя.

Осознать реальность или мистичность ситуации Катя даже не пыталась, ей достаточно было знать, что там, за мембраной, - голодный ребенок.

В среду вечером Андрей вызвал ее с Егоркой на Невский. Туда же приехали Марчуки и Кузьмины.

- Маркарян договорился с Фридманом! Подключился Осинский, профком одобрил, - весело рассказывал жене Андрей. – Потом мы подали проект наверх, определились с новыми сроками, надо было это еще увязать с автоколонной Кручинина, ну, мы подняли народ, выдвинули встречное предложение…

Катя решительно ничего не понимала. Пока Маруся не кинулась ее целовать.

- Катечка, рыбонька, ура, дождались! На выходных и переедем!

- Куда переедем? – спросила ошарашенная Катя.

- Да в новые квартиры же! Сашок, а ты чего молчишь? Тебе этой халабуды жалко?

Халабудой Маруся назвала свой блок в общежитии, который сперва казался ей царскими хоромами.

- Марусь, ну, ты что? Я тоже ошалела! – вступилась за соседа Наташа Кузьмина.

Кузьмины приехали из Астрахани, где оставили хорошую квартиру, и общежитие они, понятное дело, невзлюбили.

- Сейчас мы это дело отметим, - продолжал радовать Саша, - а завтра все дружно едем смотреть новые квартиры.

- Так мы же уже смотрели, - удивился Саша.

- Марчук, ты что, не понял? Мы, все четверо, и Мирзоев тоже, получаем квартиры в «Невских зорях»!

- Андрюха, ты сдурел?! Как это тебе удалось?

- Не спрашивай!

- В «Невских зорях»? – переспросила Наташа. – Ой, это же, это же…

Катя молчала. Жилой комплекс «Невские зори» питерцы уже прозвали «дворянским гнездом», туда переселялось начальство среднего и даже высшего ранга.

- Это значит, что наши дети будут расти в нормальном окружении. Главное было – правильно спланировать маневр! Я ведь пошел насчет квартир, когда Маркарян уже распорядился срывать к чертовой бабушке общежития. У них просто другого выхода не было – свободная площадь в районе департамента была только в «Невских зорях»! Ну, дорогая жена? Я тебе угодил?

- Мама! Мама! - вдруг закричал Егорка. – Мамочка! Давай им скажем! Мамочка!..

Катя подхватила сына на руки и побежала прочь. Она заскочила в какие-то приоткрытые ворота, угодила во двор, посреди двора бульдозеры разравнивали землю, отгребали строительный мусор. В углу стояли штабеля дорогой гранитной плитки, громоздились чугунные скамейки, отлитые на старый лад, с завитушками.

- Егорушка, сыночка, если им сразу сказать – они не поверят, подумают, будто мы не в своем уме…

- Но мы же видели, мы же эту стенку трогали, мы же с Шуркой говорили!..

- Тише, тише, ради Бога, тише…

Главное было – чтобы Егорка не рассказал при всех, как она, Катя, сметаной шприцы заряжала. Марчук – он умный, он попробует разобраться, но Маруся с Наташей – балаболки, по всем окрестностям разнесут – Катерина Ерофеева умом тронулась. А Кузьмин первым делом притащит эту новость в департамент. Если бы можно было доказать, что в том блоке на первом этаже время от времени возникает почти прозрачная мембрана с крошечными дырочками… Доказать-то невозможно.

И что будет с Андреем? Что будет с их семьей? И с тем маленьким, который, возможно, уже поселился у нее в животе? Ведь так хотели, Андрей так просил…

- Мама!..

- Егорушка, я потом поговорю с папой, сейчас нельзя. Ты же сам понимаешь, что будет, если мы всем расскажем про Шуру. Ведь понимаешь! Нам не поверят…

- Тебе не поверят?

- И мне не поверят. Вот если бы Шура мог оттуда что-то передать, такое, чтобы все увидели – и поверили…

- Мам, мы пробовали! Он мне гильзы хотел передать! И дырочка была большая! Я ему по кускам миндальное пирожное пропихнул, а он мне гильзы – нет, они не лезут, не получается…

Они шептались за штабелем плитки, пока во двор не пришел очень недовольный их бегством Андрей.

- Андрюша, мы потом обо всем поговорим, - пообещала Катя, - только не ругай сейчас Егора, пожалуйста. Видишь, он уже успокоился, он будет себя хорошо вести, правда, Егор?

- Правда, - буркнул сын, глядя в землю.

- Сынок, идем скорее. Кораблик ждать не станет, - сказал Андрей. – У нас места на верхней палубе, представляешь? Мы поплывем по каналу Грибоедова, под всеми мостами проплывем, а потом обогнем Галерный остров, я тебе покажу доки, где строят корабли, и яхтклубы покажу…

А Кате он пообещал ужин на палубе, с жареной дичью, с шампанским, потому что иначе праздновать свою победу он не соглашался.

- Если бы я знала, я бы оделась получше, - ответила Катя. – Что же ты не предупредил?

- Знаю я твое получше… Сегодня и так будет ладно, а потом я попрошу Василису, она пробежится с тобой по магазинам.

Катались чуть ли не до полуночи, развлекались всем, что мог предложить вечерний Петербург. Потом вообще отправились домой по воде. Стюард дал теплые пледы, чтобы закутать детей, и дети пригрелись, уснули. Так, спящими, их и принесли в общежитие. Катя тихо радовалась – объяснение между сыном и отцом откладывается. Утром Андрей уйдет рано – а днем что-нибудь само придумается.

Но совесть была нечиста, и Катя перед рассветом, внезапно проснувшись, тихо-тихо взяла в холодильнике сыр и колбасу, прихватила нож и спустилась на первый этаж.

- Шура, Шурик, - звала она. Пленка не возникала, мальчик не отзывался.

Катя сгрызла сыр и тихо пошла наверх. Она уже не знала – точно ли видела в той комнате мальчика лет пяти или шести, в ушаночке, завязанной под острым подбородком, в пальтишке невнятного цвета до колен … и эти рукавички на резинках, маленькие совсем рукавички…

Утром она приготовила мужу хороший сытный завтрак – залила жареную картошку тремя яйцами, взбитыми с куриным «Объедением». Ей нравилось смотреть, как Андрей ест – красиво, быстро, опрятно. Потом он обнял жену, прижал к груди властно и нежно, шепнул прямо в ухо, что любит. Катя улыбнулась – это был миг истинного счастья.

- Так ты начни собираться, - сказал Андрей, уже стоя в дверях. – Имеет смысл кое-что перевезти прямо сегодня. Там же в спальне встроенный гардероб два на три метра – вот как раз бы поехали с Егоркой, отвезли все зимнее, постельное белье бы отвезли.

- А ключ?

- А с ключом вот что – там в двери есть место для замка, ты перед тем, как выезжать, набери вот этот номер, - он показал цифры на уже потрепанной распечатке. – Пока ты там будешь хозяйничать, приедет мастер, вставит замки. Если даже не вставит сегодня – тоже не беда, в «Невских зорях» есть консьержи, они посторонних не пускают.

- Как же меня пустят?

- А наши физиономии уже вывесили на сайте «Невских зорь». Заглянут, убедятся и пустят. Ну, могут для первого раза документы попросить.

Проводив мужа, Катя полезла в Рунет и открыла сайт. Там был и план новой квартиры. Она посчитала площадь и ахнула: хоромы! Первая мысль была – позвать из Курска маму и подружку Аську в гости, есть где разместить! Вторая – это как же нужно теперь одеваться, чтобы соответствовать такой квартире? И третья – которую в словах не выразить, ощущение невероятной благодарности Андрею, сделавшему своей женой, матерью своего сына, вытащившему из провинции, ведущему за руку все выше и выше, выше и выше, туда, где красивые люди живут красивой жизнью! Четвертая – Василисина модная прическа делается очень легко, если правильно подстричь челку, а выглядит просто роскошно, и надо, обязательно надо…

- Мама! – позвал проснувшийся Егорка.

- Иду!

- Мама, дай мне кефира, я больше ничего не буду.

- Это почему?

- Я потом поем. Сперва – к Шурке. Может быть, он там уже ждет. Мам, ты с папой поговори – не нужно никуда ехать. Если мы уедем – как он без нас? Понимаешь?

- Понимаю…

И качнулись качели. Только что Катя всей душой была с Андреем (и с новой квартирой, и со всеми радостями возрожденного Петербурга), а теперь она точно так же всей душой была с Егоркой, и опять резала на полоски сыр, и вскрывала упаковку спагетти, и заряжала шприц жидким клубничным джемом.

- Да постой ты! Хоть яблоко возьми! – с трудом удержав сына, Катя дала ему свежевымытое яблоко, послушала, как угасает топот быстрых ног в великоватых сандаликах, и села думать.

Требовался компромисс. Чтобы и волки целы, и овцы сыты, или наоборот?..

- О Господи! – воскликнула Катя, вдруг поняв, что тут можно сделать. – Вот же дура, вот же ворона!

Она быстро переоделась в воскресное – юбка за колено, кофточка с длинными рукавами, на плечи – косынка-«сестричка». В Курске по воскресеньям всей семьей ходили в церковь – хотя и не каждое воскресенье, но все-таки, хотя и не полностью выстаивали службу, но тем не менее!.. А в Петербурге, пока было неясно, к какому приходу приписаться, Катя даже не заглянула свечку поставить в благодарность за взлет Андрея. Ну и как это называть?

Зная, что Егорка будет играть в том самом блоке и никуда не денется, Катя даже не стала предупреждать Марусю о своем уходе. Она выбежала из общежития и поспешила к часовенке. Эта деревянная, явно из вагончика переделанная часовенка стояла на набережной, а рядом уже росли стены каменной церкви. У открытой двери Катя быстро повязала косынку, скроенную, как давным-давно у сестер милосердия, спереди схваченную защипами, чтобы пышнее торчала, сзади – полукругом, а не уголком.

Священник был в часовне, сам протирал большой металлический подсвечник.

- Благословите, батюшка, - попросила Катя. – У меня такое дело… такая беда… и не знаю, как сказать, боюсь – подумаете, будто я спятила…

- А говори, как есть, миленькая, - благословив, сказал седой и лысоватый батюшка. – Вот у меня тут лавочка, сядем, ты мне все расскажешь. С Божьей помощью разберемся.

Катя собралась с духом и рассказала.

- Вот я и думаю – может, привидение? Но ведь, если по-православному, привидений нет? Или все-таки есть? – спросила она. – И к тому же среди бела дня. Только, батюшка, не говорите, что это нечистая сила, а то, сами понимаете…

- А я и не говорю, - помолчав, ответил священник. – Есть много такого, что мы объяснить пока не можем. А Господь нам этих тайн не открывает. Но, миленькая, вот что я могу сказать: если допустить, что является чья-то душа, то это душа покойника, неотпетая, и просит, чтобы отпели. Такие случаи бывали.

- Поесть она просит, то есть он, Шурик. И что же теперь делать? Если общежитие разрушат – что с ним будет?

- С ним все плохое, что могло быть, уже случилось. Ты подумай – если в виде дитяти душа является, значит, именно ребеночку она принадлежала, или он – ей. Кабы дитя уцелело, выросло, когда-нибудь потом скончалось, то душа бы представилась вам человеком в годах. А то – ребенок. Нет его больше, миленькая. А отпеть – отпою.

- А если этот Шура некрещенный?

- Знать мы этого не можем, и ты мне об этом даже не говори. Тогда многие детей тайно крестили. Так что отпою – и больше он вам являться не станет.

- А куда же подевались спагетти, и сыр, и сметана?

- Этого я знать не могу. Ты все боишься, что я сейчас бесов всуе поминать примусь. А не буду… - батюшка вздохнул. – Это – Питер, в нем всякое творится. Все вместе увязалось, и праведность, и соблазны. Хотел бы я только знать, насколько запаса той давней праведности хватит…

- Сколько я вам должна, батюшка? За отпевание?

- Господь с тобой, миленькая. Какие тут могут быть деньги? Я ведь сам – питерский, у меня матушка моя блокадницей была. Сестры умерли, она жива осталась. Да спрячь ты карту, сказал же – денег не возьму.

- Что же мне сыну сказать?

- Так и скажи – отец Леонид взялся Шурика отпеть. Объясни ему прямо, как есть, а то нынешние родители все деток берегут, про смерть им не рассказывают, и растет такой ангелочек – даже не подозревает, что смерть на свете бывает.Ты помолись, Господь вразумит, как с сыном поговорить.

Но не сложилась у Кати молитва. Отец Леонид потихоньку прибирался в часовенке,в конце концов принес швабру с губчатым валиком и протер пол, а Катя пыталась просить вразумления – только ответа не получало. То перед ней вдруг Андрей представал, радостный, довольный, то Маруся, пытавшаяся вразрез с молитвой что-то сообщить о новой квартире. И ведь были они правы – Андрей и Маруся!

Вроде и успокоил батюшка Катю, но настоящего облегчения ее душа не получила. Боясь разговора с сыном, Катя шла назад очень медленно, и в вестибюле столкнулась с Марусей. Маруся тащила сверху огромную полосатую сумку.

- А Саша что, не может? – спросила удивленная Катя.

- Дождешься от него! Он опять с метеобомбой воюет!

- С кем?!

- Он так департамент называет, этот, как его… Помоги, ради Бога! Какие-то лягушки для него на первом месте!

Катя впряглась в сумку, и вдвоем они вытащили это чудовище на двор. Одновременно подъехал желтый «автопилот».

- Отвезу на новую квартиру, пусть все видят! – грозно сказала Маруся. – Ты присмотри за моими. Я через час буду.

- Хорошо.

- И сама собирайся! Эта конура не последние деньки, а последние часы доживает. Чего ты еще ждешь? Чтобы тебе в окно ядро влетело?

- Какое ядро?

- Такое, на цепи, им в стенку колотят, стенка рушится, ты что, никогда не видела? Приезжает такая громила, с двухэтажный дом ростом, становится напротив стенки – и ядром ее, ядром!

В круглых Марусиных глазах был яростный восторг.

- Ох… - только и могла ответить Катя.

Она представила себе, какой это будет праздник для маленьких Марчуков – смотреть на громилу и огромное ядро, слушать грохот и визжать от восторга при виде расширяющейся дыры в стене. А когда рухнет крыша и на полкилометра взлетят в небо осколки – это же будет лучше всякого фейерверка. Фейерверки за Петропавловкой – каждую неделю, а как рушат настоящий дом – еще не скоро увидишь…

Егорка! Для них – праздник, а для него? Увезти, увезти подальше, чтобы не видел!..