Мертвая деревня

"Ой, ребятушки! Ай, какие молодцы, что не поленились и доехали до меня! Мои хорошие, как же я вам рада!"

– Ты это слышал?

– Что?

Саня поежился, огляделся по сторонам. Никого. Только облачко золотистой пыли поднялось с пустой дороги когда они вылезли из машины и захлопнули двери. Деревня же вокруг была давно омертвевшая: даже птиц не было слышно и монотонного стрекотания насекомых, такого привычного для сельской местности в начале осени. Тут же, несмотря на дикие заросли еще не пожухлой травы, жизни уже не чувствовалось вовсе: полумертвое заброшенное место с медленно сгнивающей деревней. Саша такие видел уже много раз за последние пару лет. Везде это уныние и остановившаяся навсегда жизнь. Но тут... тут все было будто бы мрачнее, скорбнее, тяжелее. Может потому, что он уже был тут очень давно, и смутно, но все же помнил, как когда-то выглядели тогда еще не покосившиеся дома и их еще живые обитатели. Саня выдохнул:

– Показалось. Ладно, не парься. Голова раскалывается, растрясло меня от дороги по таким колдобинам, вот и мерещится черти че.

– Тю! Да ты после вчерашнего никак еще не отошел, – хмыкнул Николай. – Я тебе говорил, не мешай водяру с пивом, но ты ж, разве кого слушать будешь...

– Ой, заткнись! И так тошно и всякая хрень слышится. Хотя не удивительно с таким-то названием.

Сашка сплюнул сквозь зубы. Исподлобья оглядел три десятка разваливающихся почерневших домов от некогда большой деревни. Кое-где на заржавевших петлях окон еще висели кривые ставни с облупившейся краской. В половине изб провалились крыши, стекла почти все были побиты и дома мрачно смотрели темными глазницами разбитых окон на приезжих. Двери, словно приоткрытые рты покойников, навсегда замерли. Огороды стояли заросшие высокой сорной травой. Несмотря на солнечный осенний день картина была удручающей. Мертвая деревня едва слышно поскрипывала, словно тоскливо вздыхала.

— Даже не верится, что когда-то все живое было. Я ж пацаном тут был несколько раз, к двоюродной бабке меня родители ссылали на лето, — сказал Сашка, закуривая. — Сколько же это лет прошло? Да, лет двадцать, не меньше... я тогда совсем мелкий был, только в школу пошел. И меня сюда мать отправила. Батя тогда уже пил сильно, работы не было, девяностые во всей красе. А тут еда была, огороды у людей, река вон там, видишь? Дед рыбу ловил, а бабка свиней и корову держала... В общем нормально тогда подъелся за лето, мать меня потом еще пару раз посылала сюда: и деду с бабкой помощь, и матери передавали закруток и засолок, а я эту еду за лето можно сказать помощью отрабатывал. Хотя помню, уже тогда из этой деревни многие местные уезжали. Думали у нас в городе лучше. Как же! Тогда хреново везде было.

– Это да... хотя тут похоже совсем все стухло, вот уже лет десять как никто не живет.

Парни стояли и, молча покуривая, оценивающе оглядывали деревню. Машину оставили на обочине дороги у первого дома. Вроде дело обычное, не первый раз по заброшкам ездили, а в этот раз приступать к работе не спешили. Коля первый вскинулся:

— Ну че, пойдем что ли, а то что-то мы с тобой не чешемся, а уже обед. Нам еще потом хорошо бы до темноты добраться к корешу моему, а туда ехать километров двести. Так что давай, за дело! Хорошо бы тут нашлось что-то ...

Сашка и Николай познакомились в компании общих приятелей три года назад. Периодически пересекались, так как сошлись на одной общей теме интересов: любили ездить по заброшенным местам и прихватывать что осталось от бывших жильцов. Саша после развода работал охранником в магазине, его все в жизни устраивало и он вообще был из тех, кто плывет по течению и довольствуется малым. Редкие вылазки по заброшкам были его маленьким приятным хобби: обычно искал что можно сдать во вторсырье и заработать лишнюю копеечку. Комната в коммуналке, куда он съехал после развода, обходилась недорого. Но и зарплата охранника в супермаркете не давала разгуляться, так что вылазки по заброшенным местам в округе были его увлечением: небольшие деньги приносит и не затратно. Тем и жил в свои двадцать девять лет. А Николай считал себя современным авантюристом, долго нигде не задерживался, перебивался мелкими подработками. Одной из таких была сдача металлолома и удачного пристраивания всяких найденных раритетных вещей в местный антикварный салон. Он частенько объезжал заброшенные деревеньки, обыскивал избы в поисках оставленных и не сильно испорченных безделушек. В последние годы от наплыва массового китайского барахла сильно увеличился спрос на старые советские добротные бытовые вещицы, которые еще тридцать лет назад уходили на помойку за ненужностью. В деревнях же можно было найти все что угодно: от старых пельменниц и необычных форм для печенья, советских книг и часов, до простенькой бижутерии и значков, медалей, посуды, стекла и столовых приборов. Особенно Николай хорошо зарабатывал на самоварах, прялках и угольных утюгах, которые в антикварном салоне потом с восторгом и за большие деньги расхватывали заезжие богатые люди из столицы для своих колоритных дач в стиле русской усадьбы. Николай частенько объезжал еще живые деревеньки и скупал у старух и стариков за бесценок такие вещицы, но и не брезговал мимоходом проверять пустующие дома: иногда удавалось найти интересные экземпляры. На этой почве поиска чего-то забытого и хоть немного ценного парни и сошлись. Денег такие вылазки приносили не так уж много и это было скорее приятным развлечением, но зато затраты были только на бензин. А учитывая все растущее количество умирающих деревень в области и окрестностях, поле это было не паханное и в последнее время даже перспективное, к тому же с каждым годом появлялись поблизости и новые заброшки. Но было тут и еще кое-что: тянуло их обоих с детства к таким местам, где время останавливалось. И сегодня была очередная такая вылазка. Оглядев опытным взглядом деревню, Коля припечатал:

– Да уж... Точно Чахлово! Лучше название и не придумаешь, – хмыкнул он, скидывая окурок в дорожную пыль.

– Да, меня тоже в детстве это название удивило. Дед рассказывал, что вроде это из-за вон того кургана, что торчит за деревней, видишь? – Сашка махнул рукой на небольшой холм с плешивыми островками пожелтевшей травы.

Повернулся к приятелю:

– Машину закрывать будем?

– Не дури... Да кто тут кроме нас есть? Пойдем, посмотрим, осталось тут что-нибудь интересное...

Они вошли в первую покосившуюся избу. Окна были почти все целы, хотя ставен уже не было и в избе было достаточно светло, но пахло тут затхлостью и заброшенной обреченностью. Полы противно скрипели при каждом шаге. Парни прошли узкий коридор, вошли и остановились посередине большой комнаты, бывшей когда-то и спальней, и жилой комнатой, внимательно оглядывая все вокруг.

– Не хило..., – в предвкушении потер руки Николай.

Он сразу оживился, и было чему: нетронутой обстановки и предметов было довольно много для заброшенного дома. "И это только первый дом!", – про себя порадовался Николай. По опыту он знал, что на заброшках обычно больше всего старого трухлявого дерева и ржавого металла, дырявых ведер и бочек, брошенных велосипедов, прогнивших кроватей с провисшими до пола панцирными сетками, всевозможного поломанного сельского инвентаря и прочего никому не нужного барахла. Все ценное растаскивается в первые годы. А тут… На первый взгляд ничего особо ценного, но вещиц добротных из советского прошлого и на вид целых и не испорченных довольно много – тут явно было что прихватить!

Николай подошел к старому шифоньеру, занимающему все место от угла комнаты до окна, и распахнул его. Дверца резко завизжала и Сашка непроизвольно дернулся, поморщился. Николай тоже испугался, но виду не подал: уверенно пошарил в шкафу среди аккуратно висящей на деревянных вешалках одежды, чихнул. Неприятно пахнуло из шкафа, запах землистый и пыльный одновременно.

Сашка выругался, подошел поближе, нерешительно добавил:

— Вот черт... сколько раз по таким заброшкам лазили, и ничего... а это место мне не нравится. Давай уйдём. Что-то мне вот прям не по себе,будто наблюдает кто за нами...

И он пугливо бросил взгляд в окно, на месте ли оставленный автомобиль.

– Это, братан, ты перебрал вчера, вот тебе и дурно. Не беси меня, пойди по той стороне, дома проверь, а я тут закончу и по этой пойду, быстрее управимся...О, смотри-ка, брошка и, кажись, серебряная! Свезло...

Николай быстрыми движениями отцеплял от старомодной женской вязанной кофты серебристую брошку в виде цветка, покрутил в пальцах, прищурился, довольно кивнул:

– Есть клеймо, точно серебряная! Хорошее начало...

И, обернувшись к все еще нерешительному бледному Сашке, весело добавил:

–Ну чего стал? Иди.

Саша вышел на улицу, было тепло и светло после полумрака старой избы, но не было ощущения легкости. Что-то будто сдавливало в груди, беспокойно скреблось и нашептывало о притаившейся опасности. Было не по себе даже тут, на пустой солнечной улице, рядом с машиной. Сашка посмотрел по сторонам, пытаясь понять, что его тревожит. В эту деревню он сам вчера и предложил поехать, когда, встретившись с Колей за очередными субботними посиделками с пивом и рассказами о "прежних заброшках", припомнил про это место, в котором бывал в детстве. Путь был не ближний, часа четыре по проселочным дорогам, но зато больше шансов найти что-то стоящее в такой глуши. Прикинули с Николаем как добираться по навигатору. Оказалось, что чуть дальше в этом направлении живет один человечек, к которому Коля уже полгода как собирался съездить, да все никак не было повода смотаться туда. А просто так прокатать шестьсот километров ради дела, которое еще не понятно выгорит или нет, не имело смысла. Коля предпочитал действовать быстро и наверняка. А тут все идеально сошлось, решили одним разом и в Чахлово сгонять, и потом до человечка доехать: там дела у Коли был свои, не совсем законные и Сашка в подробности не вдавался, сторонясь опасных связей. Поэтому прикинул по карте, что там рядом озеро и можно будет в воскресенье еще и покупаться если тепло будет, пока Колян свои дела порешает, вот и отдохнет, тем более что на работу ему только во вторник. Вот так неожиданно родилась эта поездка и на следующее утро парни выдвинулись в сторону вымершей деревни Чахлово.

Нерешительно постояв пару минут, Саня надумал начать с того дома, в котором жил когда-то все лето. Как же это давно было! "Вспомню ли какой?" – подумал он и медленно пошел вдоль улицы, рассматривая заброшенные избы, стоящие в высокой траве. Иногда знакомые детали выплывали из тумана памяти: вон крыльцо с отбитым порогом, а там дождевая бочка у угла дома, кусты малины рядом с ржавой калиткой, покосившийся курятник, отломившиеся куски некогда красивых оконных наличников с замысловатыми узорами... Сашка удивлялся, что спустя столько лет узнавал вещи и места, которые ни разу за последние десятилетия не вспоминал. Даже какие-то смутные размытые картинки выплыли из памяти, всколыхнули события того первого лета. Усмехнулся, увидев большую одичавшую яблоню у одного из домов: он августовской ночью залез в этот сад с кем-то из местных ребят и по полной программе получил от поймавшего их хозяина, который за уши растащил неудавшихся воров по домам, а там еще и дед от души добавил кожаным ремнем. Вспомнил луг за деревней, откуда по вечерам нужно было забирать корову и как он гордо вел ее по улице и потом смотрел, как загорелыми руками бабушка сноровисто доит в большое эмалированное ведро с побитыми стенками жирное молоко. Тепло было от этих воспоминаний, Сашка даже улыбнулся, расслабился. Как уютно окунуться в такое далекое и почти забытое детство. Но неожиданно по спине пробежал холодок. Саня резко обернулся на дом, в котором оставил Николая. Никого. Но он чувствовал на себе внимательный взгляд, ощущал, что тут, среди пустых проемов битых окон и приоткрытых дверей кто-то на него внимательно смотрит, наблюдает, изучает. Что-то было в этом опасное, даже сейчас вот тут, на залитой солнцем пустой улице, ощущалось тайная угроза.

Еще раз оглянулся. Никого.И тут его сознание осторожно нащупал чужой голос... такой мягкий, старческий и даже вроде бы знакомый, так похожий на голос бабушки. Саша медленно повернулся на голос: он шел из следующего дома и ...сразу ёкнуло сердце! Так вот же он, тот дом! И вон, на стене, даже еще видны большие шляпки ржавых гвоздей, на которые дед натягивал веревки и подвешивал сушиться пойманную рыбу. И старая будка, где когда-то жил ленивый рыжий пес. Страх испарился. На душе снова разлилось тепло: яркие картинки навсегда ушедшего детства калейдоскопом промелькнули в памяти, пока он стоял и смотрел на этот дом. А бабушкин голос все так же тихо и мягко звал, убаюкивал, аккуратно подкидывал счастливые воспоминания. Ноги сами повернули к этому дому и Саша, последний раз оглянувшись на пустую дорогу, на глазницы-окна мертвых домов вокруг, шагнул в сумрак старого и знакомого дома из своего детства...

***
Я как этих ребят увидела – оживилась,будто года стряхнула с себя, в миг пробудилась. Больше чем полгода никого не было в гостях у меня. Осенью грибник один заблудившийся забрел, но это так, случайная удача, да и чужой он был. А эти знали про меня и специально ко мне ехали. Как же я таким гостям рада!

Все расскажу как было, а то кто ж меня еще послушает. А рассказать есть что. Это я сейчас такая, что старая и не нужная никому. Только и надежды, что вот может кто пришлый случайно забредет. Старость тяжела, трудно ее в себе нести. Но я все еще надеюсь и жду людей увидеть, только вот каждый годок все больше рассыпаюсь, в землю ухожу потихоньку, проседаю, заживо сгниваю... Страшно это, умирать вот так. Как могу, цепляюсь за жизнь.

Звали меня когда-то Чахлово и, признаться, имя это мне никогда не нравилось. Но люди так решили, запоминается хорошо, не забудешь. И хотя вот тут, совсем рядом, во времена моей молодости протекала река, которая кормила людей рыбой и большими раками, а их огороды водой, все равно решили они назвать это место так из-за старого кургана, который огибала река, и на котором никогда ничего не росло:редкие сорняки, и те быстро желтели и сохли. Как-то кто-то обронил по глупости, мол, зачахло все тут, так и прилипло это некрасивое словечко к моей земле навечно, и так я стала деревней Чахлово.

Но я помню те сладкие счастливые времена, когда жизнью дышал каждый мой дом. Ранним утром деревенские петухи разрывали воздух кукареканьем, и в сараях,лениво всхрапывая, просыпалась скотина, а в избах начинали дымить печи. Жарким летом по улицам, взбивая искрящуюся пыль босыми ногами, веселилась детвора. А на них незлобиво покрикивали старики и старухи, сидящие на просевших от времени деревянных скамейках у калиток. Даже в них, доживающих свои последние дни на моей земле и почти уже ушедших в эту землю, даже в них я чувствовала жизнь, пусть и ее последние живые капли. Я помню каждые похороны, на которые собиралась вся деревня. Помню и все разгульные свадьбы, гремевшие на всю округу по несколько дней. И вот так почти сотню лет я прожила, дыша и радуясь каждому дню. Счастливое, далекое навсегда ушедшее время.

А потом проснулся старый курган. Тихо, и поначалу незаметно, потянуло от него в деревню могильной сыростью и тоской. Это началось поздней осенью и откуда идет беда не сразу заметили. Просто людей и скотины в ту зиму померло больше чем обычно. К февралю запах плесени и какой-то тяжелой обреченности уже начал чувствоваться во всех избах, но люди еще надеялись, что придет весна и первые, по-настоящему солнечный дни, прогонят эту напасть. Тогда я еще толком не понимала, что происходит, и чем это кончится для меня. Люди уж не смеялись, не веселились как раньше. Все больше, собираясь у печи семьями, вздыхали и жаловались на жизнь, и меня стало это раздражать. Они ругали меня, бранили и распекали на все лады, что я не даю им быть счастливыми и жить хорошо, будто я мало им отдавала все эти годы: моя плодородная земля больше их не устраивала! Луга, на которых они пасли свой скот, не казались им теперь привлекательными. Даже река, которая приносила им рыбу и прохладу в летние дни, принималась как должное, без благодарности. Все чаще я слышала пренебрежительное: "На то она у нас и Чахлово, чего же ждать от нее хорошего?" И я все больше злилась, не понимая, за что они так беспричинно озлобились на свою землю, которая кормила их предков столько лет и бережно сохраняла их могилы. Разве не они сами виноваты в своем упадке?

И чем больше я слышала стенаний, тем больше злилась. Они гости на моей земле! Но они не умели быть благодарными. Я была здесь задолго до того, как их прапрадеды нашли это место и решили построить тут первую избу. И я все сделала для них, все, чтобы их короткие человеческие жизни здесь были счастливы, раз они выбрали меня и это место. И чем они мне отплатили? Претензиями и недовольством?Их злость затопила меня, я была в ярости, я стала задыхаться.

А люди... они начали уходить. Кто семьями, кто в одиночку. Молодёжь потянулась в далекие города за мечтами, за будущим, которого, может, и не было у них даже там. Другие переселенцы уехали не так далеко... на мое кладбище. Кто по старости, а кто и по глупости попал туда. Особо недовольным я помогала, чего уж теперь греха таить: кто по пьяни в колодец падал или в реке купался, да не выплывал. Кто в жару бани угорел или в пожаре, случайно или не случайно, а по моей прихоти выпавшего из печи уголька. После этого они еще больше испугано загудели, что в Чахлове иначе быть и не может, тут место плохое. А ведь с сотню лет жили тут своими родами и все им было хорошо! Неблагодарные люди! Вот тогда я поняла, что меня успокаивает и делает счастливой на самом деле: когда они остаются тут, в моей земле и навеки со мной. И как же этого я раньше не понимала? Радовалась, когда они плодились, грустила, что умирали, а ведь ликовать надо было, что они уж теперь навечно остаются со мной! Мои, навсегда мои! Своими костями прорастут в меня навеки! Жаль, я поздно прозрела... слишком поздно: к тому времени в деревне осталось только полтора десятка стариков и старух, да и тех я извела быстро, за несколько лет скормила всех своей земле.

И те, кто жили в деревянных избах на моей земле, отныне навечно остались в деревянных гробах во мне. Но вместе с этим в мир мой пришло угасание на долгие годы. Дома опустели, зачерствели и стали медленно рассыпаться. Не было больше ни голосов скотины, ни дразнящих ароматов еды из труб дымящих печей, не было беззаботной болтовни у колодцев и у скамеек. Никто больше весело не месил ногами сверкающую пыль дороги. Дикая трава с полей быстро пробралась и захватила огороды. Тело мое стало ослабевать, я дряхлела. И все больше злилась на тех, кто бросил меня умирать и уехал.

Летели годы, шли десятилетия... Теперь я просто тень былой жизни. Но одна мысль, одна счастливая мысль согревает и продлевает мое существование: все те, кто помнит о моем прежнем великолепии, они все здесь, в моей земле! Целыми родами и дворами, теми же рядами могильных улиц лежат на старом кладбище.

А эти двое, что ехали ко мне... Конечно же я знала, что обоих себе оставлю. Но нужно быть осторожной: я уже не так крепка, один мог ускользнуть, так уже когда-то было... но тут все прошло замечательно. Одного сразу узнала: был он тут мальчонкой тощим, помню я его запах живой человеческий, тепло рук и ног на моей земле. Только он пришел, обо мне вспомнив, не с добром, а за добром моим, другими моими нажитым. Как же легко их таких ловить! Я в доме его прежнем, в старом погребе под кухней, вытянула из земли своей поближе к поверхности все монеты и побрякушки бабьи, что собрала за сотню лет по округе. Все, что было потеряно и спрятано, все в одно место притянула –в этот старый погреб. Осталось мальчика этого туда привести, а это несложно было. Надо только тихонечко и ласково позвать, мол, зайди в этот дом, посмотри что там, вспомни, почувствуй, как удача тебя зовет. Тут главное половицами не скрипеть и петлями старыми не скрежетать, дверьми резко не хлопать, трубою печною не завывать – боятся люди когда я так делаю. Это вот если прогнать кого нужно, тогда да, раньше и таким баловалась, знаю... А заманивать если, то шептать сладко надо на древнем языке земли, который только душа и слышит, звать тихонечко, обещать, приваживать... И пошел он на мой голос, пошел как миленький! Сразу в нужный дом вошел, куда я поманила. И погреб нашел быстро, а там дело за малым: увидел он на земле россыпи монет старых, крестиков, колец и серег, и глаза жадностью загорелись. Думал, клад нашел, дурачок! Повезло ему! Даже не подумал, как обратно вылезать будет, спрыгнул в погреб и давай на карачках лазить, собирать свой клад. А тут его моя землица и стала засасывать, быстро так, что он только и успел, что вскрикнуть испуганно. Дергался он конечно, выбраться старался, но я хоть и старая, а сильнее. Я ведь и потом, и кровью, и слезами людскими пропитана за сотни лет. Жизнью и смертью пронизана, прошита ими насквозь в глубину. С такой силой разве человек сладит? Так что засыпала я его быстрехонько по самое горлышко: стены в погребе обвалила и не долго он трепыхался, когда я его в объятьях своих земляных обняла и прижала. Похрипел только еще немного, да и затих.

А тот, второй, его только через час кинулся искать. Очень уж ему приглянулось по моим избам шастать да везде свой нос засовывать. А потом он звонить стал этому, первому, да меж изб бегать, слушать где звонит.Подвал нашел, пришел и стоит смотрит. Монет там конечно уже не было, я все обратно поглубже в землю втянула, пригодятся еще, верный способ вот таких себе приманивать. Так этот второй, мне незнакомый, кинулся сначала, попытался приятеля оттащить, но как увидел глаза выкатившиеся и рот, земли полной, попятился, понял, что спасать себя уже надо, да поздно. Хотел он из избы выскочить, да тут я ему на голову балку потолочную и опустила. Раз! И треснула головушка, завалился он на бок на крыльце, да так и остался лежать.

Машина их осталась, так на дороге и стояла. Я ее не трогала: хоть и старая, но знаю, что сейчас за вещами досмотр больше чем за людьми. Хотя так и раньше было, чего уж там. Так и вышло.

И недели не прошло, приехали люди в форме, я их знаю, навидалась за годы. Форма меняется, а люди все такие же. Я как стариков и старух переселять на свое кладбище тихонько стала, такие тоже часто приезжали. Посмотрят, запишут что-то в своих бумажках, да поедут. Вот и в этот раз приехали на старой машине трое, сначала брошенную машину осмотрели, потом по домам пошли. Того, что в дверях лежал, нашли быстро, стали что-то записывать, звонить кому-то. Еще люди подъехали, суета началась, какой не было уже давненько. Я оживилась, радостно так стало, даже хотела себе еще парочку прибрать, да побоялась: опасно, лучше меньше, да наверняка. Успеется. Наблюдаю, слушаю... чудные люди, другие, не деревенские.

***

Темнело медленно. Двое людей в форме стояли на пустой проселочной дороге у припаркованного уазика, курили.

– Так вот этих искали?

– Да, там сразу два запроса было: с работы, что охранник не вышел и пропал, приятели забили тревогу. И тут недалеко в поселке один барыга живет, они к нему вроде ехали, да вот не доехали...

– Может кто третий с ними был? Он их и того...

– Не, не похоже. Михалыч машину проверил, двое их было, точно.

– А может третий тут поджидал? Чего они сюда вообще приехали?

– Да тот барыга говорит, что парни промышляли по заброшкам, где что плохо лежит или осталось ненужным – все тащили. Похоже и сюда заехали прихватить что осталось ценного. Там, у того, что на пороге лежит, в карманах брошку старую нашли, серебряную, а в машину он уже снес часы настенные, еще какие-то шкатулки советские, лампу... в общем, барахло собирал. И кому только такое надо?

–Та да...

– То-то же... Вот ведь судьба как распорядилась: из-за такого хлама погиб. А второму вроде больше повезло...

– Че? В смысле повезло?!

– Не, ну так-то не из-за хлама погиб. Михалыч говорит, что у него в карманах и в руке зажаты были монеты старые, может там клад был, он полез собирать, да засыпало. Тот погреб от старости обвалился и задавил насмерть. А второй пытался другана вытащить, не смог и, видать, задел что и под балку попал. Дом видишь какой? Как не развалился до сих пор не понятно. В общем, очень не удачное для пацанов стечение обстоятельств. Михалыч их обоих как несчастный случай оформляет. А вообще для тех, кто по заброшкам лазит, обычное дело в неприятности такие попадать. Я про такое уже слышал, но тут... сразу двое. Судьба, что тут скажешь. Чего только не бывает в жизни. Видать и правда тут место не хорошее. Не даром назвали Чахлово. Я пока тут осматривался, что да как,все оглядывался, ощущение, что смотрит кто.

– И у меня так же...

– Так ты давай скажи своим, пусть скорее все тут заканчивают и поедем. Закрываем это дело. Тут вообще места гиблые. В том году грибник в соседнем лесу пропал, так и не нашли. А до этого лет пять назад компания туристов где-то в этом районе шастала летом, трое их было. Так тела тоже не нашли.

Помолчали. Уходить не торопились, закурили по еще одной. Одна мысль не давала покоя обоим. Первым решился тот, что помоложе:

– Слушай, я вот все думаю, если там и вправду клад, может поищем, чем черт не шутит? Может он не все собрал, пока стена не обвалилась и не засыпала его?

– Ну, сейчас нельзя, народу много, да и инструмент нужен копать. Хорошо бы и металлоискатель достать, побыстрее будет.

– Дело говоришь! Только это, по-тихому надо. Все-таки нам вроде как не положено таким заниматься.

– Михалыча позвать надо, он монеты видел и понимает в этом, да и мужик надежный.

– Хорошо, только больше никого. Сами справимся.

– По рукам. Только это... обождать надо, мало ли. Дело закроем как несчастный случай и тогда можно будет, чтобы никто не прикопался.

– Да все нормально будет. Поедем уже, а то что-то тут мне неуютно, да и темнеет. Место какое-то впрямь нехорошее.

***

И они все уехали...

И снова стало тихо на моих улицах и в моих домах. А я их берегу, жду новых жильцов. Силенок у меня еще хватит. А монет старых в кургане еще возьму. Там много чего среди скелетов спрятано. Еще задолго как я тут родилась, люди там жертвоприношения устраивали, так что курган тот полон костей и даров. Может я поэтому тут и появилась? Так что приезжайте, я буду готова вас встретить, мои новые жильцы.

Если услышишь мягкий обволакивающий шепот – это я говорю с тобой на древнем языке земли. Когда-то меня назвали Чахлово. И люди пришли сюда, чтобы жить. А теперь приходят, чтобы исчезнуть.

Я еще поживу, подожду...Ты приходи...

***

Благодарю, что выбрали мой рассказ и нашли время прочитать его. Буду признательна "сердечкам" и комментариям:поддержка первых читателей очень вдохновляет!

С искренней благодарностью,автор Катерина Меретина