Мёртвый внутри

Очередной унылый день, в длинной череде таких же, начался с того что я открыл глаза. Секунда счастья отзвенела серебряным колокольчиком и заглохла под тяжестью воспоминаний. Жизненный опыт и багаж памяти навалились, словно сметающая всё лавина. Лавина грязи, камней, ошибок и бессмысленности бытия, больно ударяющаяся об края сознания.

Шёл не помню какой день моей депрессии. Судя по ощущениям, это длится уже довольно долго. Я смутно помню как распускались первые цветы и покрывалась зеленью ива, растущая за окном. Скосив глаза, я посмотрел на нее сквозь пыльное стекло. На крупных ветвях, оканчивающихся безжизненными вербами, лежал толстый слой снега. Кажется, вчера был снегопад. Или позавчера. На самом деле, мне так плевать. Он мог быть хоть неделю назад, какая разница.

Думать было так тяжело, словно я катил многотонный камень в гору. Гораздо проще мыслить картинками, тусклыми образами, возникающими в голове. Еще лучше было бы вообще не думать ни о чем, но дурацкий мозг не выносит внутренней тишины. Вместо этого он тысячи раз прокручивает моменты моих неудач. Вот я, стою понурый, пока на работе меня отчитывает менеджер, младше меня на десять лет. Какой-то сопляк, получивший толику власти и незамедлительно и беспредельно ею воспользовавшийся.

Другая картинка - я стоящий у автомобиля, с ключами в руке и разрываемый между долгом и желанием вернуться домой, сказаться больным, чтобы получить передышку в бесконечном колесе дней без цели и смысла. Сколько раз я так стоял? С каждым разом делать выбор в пользу долга становилось всё сложнее. Какое-то время помогали коллеги. Они создавали неплохую атмосферу от которой отскакивали жизненные неурядицы, стекал, словно вода по поверхности стекла, ежедневный негативный опыт.

Я заметил, что остальные как-то более легко и жизнерадостно реагируют на постоянное дерьмо, которое случается в их жизни. Как говорила моя коллега - женщина бальзаковского возраста с тремя детьми и мужем-пьяницей: поплакали, покакали и вновь пошли вершить великие дела.

Не могу представить себя на ее месте. Муж, тяжелыми кандалами тянущий на дно, кричащие, вопящие, вечно игнорирующие тебя дети, каждый из которых - записной эгоист, ценящий в мире только себя. Или, например, молодая девушка, недавно окончившая институт и нашедшая свою первую работу. Которой к сожалению для нее, оказалась наша мелкая контора. Так не повезти со старта можно только если совершенно не ценишь себя. Может со стороны это не так очевидно? В конце концов, я же и сам тут работаю.. работал. Но когда я пришел, всё было не так уж плохо. Впрочем, она ослеплена любовью. Ей приходится содержать парня-художника. Она всем сердцем верит в его талант и хочешь - не хочешь, приходится соглашаться на любые условия работы, если не желаешь оказаться на улице вместе со всеми нераспроданными картинами.

На какое-то время, череда воспоминаний замерла, словно истощив небогатый запас мыслительного топлива. Я уставился потухшим, многокилограммовым взглядом, давящим на орбиты глазниц, куда то в сторону стены. Неровно лежащая краска, обрывки бумаг и упаковок от еды, валяющиеся на полу, попали в поле зрения но не вызывали никаких чувств. Сознание просто помечало их как "объекты". Ни в позитивном, ни в негативном ключе. Просто вещи. Я помню времена, когда меня это волновало. Сначала я поддерживал порядок, потом старался не мусорить. Но в конце, мне стало плевать.

Минуты текли медлительно, но парадоксально - с гигантской скоростью. Стоило взглянуть на часы, мерно тикающие на стене, как время замедляло свой бег до черепашьей скорости. Секундная стрелка набатом отмеряла каждую канувшую в прошлое секунду. Создавалось впечатление, что стрелка никогда не закончит окружность, потерявшись где-то между началом и концом своего пути, завиваясь в спираль посередине, вмещая в себя необъятное время миллиона ударов сердца. И всё-таки, раз за разом, к моему удивлению, достигала зенита, начиная новый нелепый круг заново. Стоило отвести взгляд, погрузившись в картины прошлого, позволить увлечь себя очередному воспоминанию или реконструкции того как я мог бы повести себя в тех или иных ситуациях и часовая стрелка, словно чувствуя что за ней никто не следит, бежала вслед за секундной, преодолевая столько оборотов, сколько могла прежде чем я снова обращу на нее свое внимание.

Еды не хотелось, голод давно пропал. Я уже не припомню когда вставал ради того чтобы поесть. Рядом стояла грязная посуда, с засохшей, старой едой, перемежавшаяся картонными ёмкостями доставки. Початая упаковка чипсов приковала мое внимание. Есть всё еще не хотелось, но визуализация того как я тянусь к ней, выхватываю чипсину, не отпускала ум, кружась как опавшая с дерева листва, попавшая в водоворот. Мысль о действии вращалась и вращалась, вымещая остальные за пределы освещенного круга. Это было даже неплохо. В мысли о чипсах не было вины, не было стресса или тревоги. Процесс извлечения не мог окончиться ничем кроме успеха. Довольно неплохая мысль, запустившая безопасную ассоциативную цепочку. Какое-то время я видел перед своим внутренним взором желтые бананы, огненно рыжие апельсины, свежий круассан. Запаха, конечно не было, но было воспоминание о нем, заставившееся переключиться на живущее по соседству воспомининие об ароматном кофе. Я почти вспомнил. Память о кофейном запахе была сильна. Она крутилась буквально в миллиметре от того, чтобы быть пойманной.

Но ей всё-таки удалось увернуться. А ассоциативная цепочка подкинула воспоминания из другого раздела. Эспрессо, когда то нелюбимый вид кофе, поглощаемый, однако, литрами ради бодрости и сфокусированости. Тогда еще кто-то пошутил: кто пьёт эспрессо, тот в шаге от депрессо.

Губы сами сложились в улыбку. Ничего подобного хорошему настроению я не испытывал. Это старые, еще не отмершие нейронные цепочки отрабатывали привычную программу реакции на шутки. Улыбка не продержалась и трех секунд, смытая волной безразличия, словно истаящая от огня льдинка.

Мысли привычно соскочили к вариантам самоубийства.

Простые способы, вроде падения из окна или веревочной петли уже давно не занимали моё воображение. О нет, я продвинулся гораздо дальше. В моих, никогда не реализующихся планах, присутствовали более изощренные способы. Что-то наподобие медленно раскачивающегося лезвия секиры, с каждым взмахом оказывающееся на миллиметр ниже, постепенно разделяющее тело на две половины. Или мумификация в кубе прозрачной эпоксидной смолы, установленной на центральной площади. О, а еще прыжок в жерло вулкана. Должно быть ярко и быстро. Варианты смерти где задействованы глаза мне не нравятся. Например падение лицом на ножницы так чтобы острие прошло сквозь глаз. После таких мыслей надолго остается противное ощущение нахождения острия в миллиметре от зрачка. Зато странная мысль сжать челюсть в момент когда стоматолог сверлит зуб, казалась удивительно привлекательной, хотя на самоубийство это никак не тянет.

Не помню когда я начал думать в этом направлении. Такие мысли были всегда, начиная с подросткового возраста. Но всегда срабатывала внутренняя защита. Сознание, коснувшееся этой темы, отскакивало, словно обжегшись об пламя. Однако сейчас, эти фантазии казались странно притягательными.

Возможно, в моем состоянии могли бы помочь друзья. Я помню как часто их энергия и внимание помогали мне не замыкаться в себе, вместо того чтобы погружаться всё ниже и ниже, пока не станет слишком поздно. Но проблема в том, что я не желаю их помощи. Я сам всех оттолкнул. На каком то этапе их бесконечная болтливость начала раздражать, словно звук циркулярной пилы, в то время как ты безуспешно пытаешься заснуть.

Говорят, помогает заполнить свою жизнь интересными хобби. Но я перепробовал кучу всего и результат всегда был временным. Ничего такого, к чему бы я хотел приложить усилия, не находилось. Хотя, признаю, временами было интересно и вызывало душевный подъем.

Может не всем предназначено прожить интересную жизнь? Что если некоторые люди не должны были появляться на свет? Вряд ли я хоть кому то принес что-то полезное в этой жизни.

Вспомнить родителей - они явно не знали что делать с этим маленьким существом, внезапно появившимся в их жизни. Такое чувство, что они думали если меня игнорировать, однажды я возьму и исчезну, освободив их от утомительных обязательств.

Я даже пробовал удариться в религию, но не смог заставить себя принять этот противоречивый, полный жестокости и глупостей, бред. Единый бог, требующий поклонения, отчаянно жаждущий внимания, карающий вечными муками за странный набор грехов. Прощающий убийц и воров, стоит им только раскаяться. Нет, чтобы принять такое, надо полностью отключить критическое мышление. У меня не получилось. Жаль что я не живу во времена Древней Греции. Весёлых богов-раздолбаев принять было легче.

Другие общественно-популярные религии мне тоже не подошли. Колесо сансары, карма, постоянные перерождения? Что за глупость. И как вы объясните демографический взрыв и бешеный рост человеческой популяции?

Нет, за гранью нас всех ждет тихая, темная вечность без мыслей и чувств. Последнее одолжение Вселенной - постоянный покой. Увидеть после смерти океаны душ в адском пламени или приемную господа было бы одинаково невыносимо издевательским зрелищем.

Я взглянул на циферблат. Часовая стрелка успела сместиться на половину оборота, хотя мне показалось что прошло, от силы, полчаса. Сейчас темнеет рано, так что светлого времени осталось чуть. Въевшаяся привычка спать именно ночью еще имела надо мной небольшую власть. Однако, бывали дни, когда я отключался и в светлое время суток. Сон приносил облегчение от существования. Мне не больно, я не умираю от неизлечимой болезни, однако существование с некоторых пор невыносимо.

Я не знаю сколько у меня еще осталось денег чтобы поддерживать это подобие жизни. Полагаю, немного. Скоро мне придется поставить точку. Думаю, это будет что-то простое. Отнюдь, не те интересные варианты с мыслями о которых я засыпаю каждую ночь. Я не боюсь что рука моя дрогнет. Кажется, инстинкт самосохранения отключился примерно тогда же когда и аппетит. Вопрос лишь в том, чтобы найти силы на этот последний рывок и прощай постылая жизнь.

Снова зазвонил мобильник. Я скосил глаза. Опять сестра. Неужели не может оставить меня в покое? Ну живешь на другом конце планеты, ну и живи. Какое тебе дело до меня? Надо немного потерпеть, скоро звук перестанет раздражать.

Забавно, раньше я думал что депрессия - это отсутствие эмоций. А на самом деле тут хватает раздражения пополам с усталостью. Иногда злость, но редко.

Звук прекратился. Удовлетворение. Какая приятная эмоция. И длилась почти пять секунд.

На экране отобразилось число. Сто сорок восемь. Затем вернулось тиканье. Оно не раздражает. Просто служит фоном. Еще иногда слышно соседей. Особенно когда ругаются. Снова затрезвонил телефон.

Сто сорок девять.

Одновременно с этим забарабанили в дверь. Что то новое. Кто бы ни был, уходите.

- Открывай, я слышу телефон! - донесся возмущенный крик из-за двери.

Знакомый голос. Да это же сестра! Я почти сумел удивиться.

Продолжаю лежать. Подумаешь телефон, это еще не доказывает моего присутствия.

Продолжают барабанить. Звук тяжелый, звонкий. Стучит не женская рука. Наконец, стук прекратился. Вместо него какие-то невнятные голоса из за двери. Разговаривают.

Резкий, острый звук циркулярной пилы заставил дернуться и сморщиться. Завоняло горелым. От двери посыпались искры.

Я встал. Точнее принял вертикальное положение. Еще рывок. Вот теперь встал.

Болгарка сменила плоскость. Теперь пилят горизонтально. Еще немного и замок отделится от двери. Искры красиво падают, но насладиться мешает дым.

Поворачиваю замок, распахиваю дверь. Слесарь едва успевает убрать инструмент. Смотрит на меня секунду, затем отходит, а его место занимает мужчина в форме полицейского. Называет мое имя с вопросительной интонацией. Киваю. Его оттесняет женщина. Моя сестра. Врывается внутрь, трясет меня. Потом обнимает. Поток вопросов.

Собираюсь с силами, придаю лицу живое выражение. Рот издает звуки. Оправдываюсь. Спал, не слышал.

Полицейский брезгливо осматривает квартиру. Отпускает слесаря. Они с сестрой разговаривают. Я не особо прислушиваюсь. Меня шатает. Частично от голода, частично от усталости. Лоб покрывает испарина и я облокачиваюсь об стену.

Наконец полиция уходит. А сестра снова набрасывается с вопросами. Пытаюсь отвечать. Чем раньше она удовлеворится ответами, тем быстрее уйдет. Но она не уходит. Открывает занавески и свет гаснущего дня проникает в дом. В свете пляшут пылинки. Мы оба чихаем.

Я сажусь на край дивана. Она начинает убирать мусор с пола. Через минуту у нее в руках оказывается ведро и швабра. Я смотрю на часы. С ее прихода минутная стрелка преодолела уже половину круга.

Смотрит на меня. Ничего не говорит, просто смотрит. Пытаюсь игнорировать.

Вместо того чтобы потерять ко мне интерес, берет за ухо и тащит к мусорной горе. Эй, ведь это я старший. Меня нельзя таскать за уши. Приходится убирать срач. Из ванной появляются резиновые перчатки, мусорные мешки. В воздухе отвратительно пахнет моющими средствами.

Я едва стою. Каждое движение отдается глухой волной усталости. Двигаюсь медленно, но двигаюсь. Наконец квартира вычищена, а у раненой двери, как моржи на льдине, лежат черные, глянцевые мешки с мусором. Квартира сияет. Даже приятно.

Идем выносить мусор. Морозный воздух врезается в лицо, кусает холодом. Изо рта вырывается пар. Я делаю глубокий вдох и смотрю на потемневшее небо, где зажигаются первые звёзды. Если бы не дымка от ближайшего завода, было бы даже красиво.

На обратном пути она заходит в магазин. Я остаюсь стоять снаружи. Не хочу в тепло. Прислоняюсь лбом к стене, оставляя мокрое пятно. Стою какое-то время, пока падает температура и жар сменяется стужей. Вспотевшие места начинает жечь морозом, но мне плевать.

Выходит сестра. В руках несколько тяжелых пакетов. Смотрит на меня, но я понимаю что дальше изображать активность нет смысла - она уже не уйдет. Внезапно бережно берет меня за руку и направляет в сторону дома. Пока я раздеваюсь в прихожей, она быстро скидывает с себя одежду и ставит чайник. На столе появляются нарезки, фрукты. Через несколько минут я чувствую тот самый запах кофе, который пытался вспомнить.. когда, вчера?

Мы пьём его в тишине. Она смотрит на меня, но молчит. Мне плевать на тишину, но жить как-будто бы стало полегче. Словно ты тянешь за собой не поезд, а только пару вагонов. Благодарно ей улыбаюсь. Она улыбается в ответ. Спрашивает меня о делах. Я отвечаю односложно. Говорить очень трудно. Все силы на беседу я израсходовал на полицейского. Каждое слово приходится поднимать с большой глубины. Она видит это и начинает рассказывать о себе. Описывает город в котором живет, рассказывает про друзей и достижения. Рассказывает про родителей. Они еще живы. Ростки хорошего настроения смывает ледяной волной. Я не подаю вида, продолжая держать кружку, но уже не слушаю ее. Всё что мне хочется - это завернуться в одеяло и остаться одному. Вскоре, моё желание частично выполняется. Я добредаю до дивана, но меня мягко направляют к кровати. На эту ночь диван отходит сестре.

Ложусь. Чувствую мягкость матраса. Не то чтобы мне было до этого дело, но первая секунда, когда ощущение еще не стало привычным - приятная. Свет гаснет и мы замираем в тишине.

Меня скручивает в отвратительных объятиях чувство жалости. Я не понимаю кого мне больше жалко - себя или сестру, которой достался такой овощ. Слёзы сами льются по лицу и я не могу их остановить. Под лицом натекает и впитывается в подушку отвратительная холодная лужица. Это всё что я помню перед тем как провалиться в неотличимое от смерти небытие сна.

Утро становится еще ужаснее вчерашнего вечера. Меня будят с первыми лучами рассвета. Я привычно бросаю взгляд на часы - часовая стрелка смотрит строго влево. На столе лежат бутерброды, рядом стоит кружка с кофе от которой красивыми завитками поднимается дымок.

Мы завтракаем в тишине перемежающейся тяжелыми вздохами со стороны стола, где сидит сестра. Я старательно жую. Еда безвкусная, но запах кофе я чувствую. Она смотрит в телефон. Наконец поднимает глаза и что-то спрашивает. Я не сразу замечаю, что она обращается ко мне.

Хочу ли я прогуляться? Конечно, нет. Я хочу остаться один, но мое мнение не учитывается. Мы собираемся и по хрустящему снегу идем куда-то целую вечность. По пути встречаем храм и сестра крестится. Она у меня верующая. Потому что внушаемая. Она и в приметы верит, и в гороскопы.

Продолжаем идти еще какое-то время, пока перед нами не вырастает неприятное серое здание на фоне такого же отвратительного свинцового неба. Белые облака кое-где демонстрируют разрывы с голубыми участками, но в моем сознании цвета притушены. Лично я вижу только оттенки серого.

Заходим внутрь, натыкаясь на кучу укутанных в шубы людей. Все снуют в разные стороны. Время от времени мимо пробегают девушки в белых халатах. Я помню это место. Больница. Я тут бывал. Не люблю её.

Мы поднимаемся на какой-то этаж и невыносимо долго сидим в очереди. В каком-то смысле, неплохо. Меня никто не трогает, позволяя сидеть, уставившись в одну точку. Сейчас надо собраться. Если врач решит что я в порядке, сестра уедет и оставит меня в покое.

Заходим. Дородная тётка задает мне вопросы. Я улыбаюсь, отвечаю. Сестра удивленно смотрит на меня. Трезвый голос - выработанная еще в детстве способность.

Однако доктор не так проста. Она задает вопросы не для галочки. Формулирует по другому, пытаясь поймать на противоречиях. Я чувствую, что отвечаю недостаточно хорошо, чтобы отвести подозрения. Какое-то чувство сомнения есть в ее глазах, она чувствует мою фальшь. Вступает сестра, рассказывает о том как я постепенно пропал, перестал отвечать на звонки. О, оказывается она звонила ко мне на работу. Знает, что меня уволили заочно.

Врач кивает. Что-то пишет и отдает сестре. Мы идем на другой этаж. Здесь нет очереди. Только одна незапертая дверь в отвратительной серо-зеленой стене.

Внутри, оторвавшись от ноутбука сидит сухонькая женщина в очках. Я уже чувствую подступающую усталость и раздражение. Очень сложно изображать жизнерадостность. Надо постараться. Это психиатр, если верить надписи у двери.

Она тоже задает вопросы, показывает картинки. Мне кажется, я отвечаю достаточно бодро, чтобы не вызывать подозрений. Думаю о том как приятно было бы упасть в сугроб и замерзнуть насмерть.

Врач хмурится, что-то пишет. Я потерял контроль над лицом или что?

Меня просят подождать в коридоре. Я, словно великовозрастный дебил у мамаши-наседки, подчиняюсь и выхожу пока взрослые разговаривают. Это злит. Я достаточно самостоятелен, чтобы закончить аспирантуру, но недостаточно, чтобы услышать свой диагноз?

Спустя какое-то время сестра выходит и мы наконец возвращаемся домой.

Я ложусь на диван и замираю в то время как она носится ураганом вокруг. Я не понимаю чем она занята, но мне плевать.

Кажется она уходила. По крайней мере, звук двери сообщает мне, что ее только что закрыли. Я смотрю в направлении входа и вижу раздевающуюся сестру. Рядом снова какие-то пакеты. Смотрю на часы - часовая стрелка смотрит вниз.

Она подходит и аккуратно, но сильно поднимает меня. Ведёт к столу. Там дымится борщ, лежит зелень, стоит рюмка водки. Я смотрю на нее, дежурно улыбаюсь отчего ее лицо расцветает и принимаюсь есть. Борщ горячий. Это всё что я могу о нем сказать. В конце-концов, я дохожу до рюмки. Я не хочу пить. Я не люблю алкоголь, но она настаивает. Махом выпиваю, сморщившись от ощущений в горле. Она тут же наливает новую. Опрокидываю и эту. Закусываю и просто сижу. Внутри разливается тепло, смешанное с чувством словно в животе возится какое-то колючее животное. Передо мной новая рюмка. Это третья или четвертая? Не помню.

На следующей я ощущаю как проворачиваются давно заржавевшие шестеренки в моей голове. Становится легче, лицо расслабляется. Ощущения что разжался плотно сжатый кулак.

Чувствую как по лицу, несмотря на всё мое сопротивление, катятся слёзы. Чёрт! Отворачиваюсь. Чувствую как она подошла и обняла меня.

Утираю слёзы и мы болтаем как в старые добрые времена. Интересуюсь как поживают ее дети и муж. Мне правда интересно. По крайней мере, про детей. Это длится где-то час. Может два. Прекрасный миг когда я полностью растворен в рассказе другого человека и у меня даже мысли не возникает вписать в эту картину себя. Не хочу разрушать этот момент.

Но он заканчивается. Всё всегда кончается, кончился и он. Я добираюсь до кровати и чувствую как подкрадывается сон. Внезапно она ложится рядом и обнимает меня. Так в обнимку мы и засыпаем.

Утро отвратительно. Я лежу один и мне плохо как никогда. Не физически. Это расплата за вчерашние эмоции. Безразличие к своей судьбе сковывает меня, словно льдом. Я не хочу сестре такого брата. Она не заслужила такого наказания. Самобичевание прерывается пробуждением сестры. Она ходит и гремит мебелью, хлопает дверями и всеми силами показывает мне - пора вставать. Мне не хочется, но я поднимаюсь и иду умываться. План прежний - если показать что мне лучше - она уедет. Улыбаюсь и получаю улыбку обратно. В ванной комнате настоящая сауна - зеркало запотело, всё мокрое. Протираю зеркало и из него на меня смотрит заросший геолог с потухшим взглядом. Понимаю, что для демонстрации успешного образа надо этот самый образ сначала создать. Бреюсь, чищу зубы, принимаю душ. Каждое действие словно из под палки. Подолгу замираю в процессе, но ловлю себя за руку и продолжаю. Чем дольше тянешь, тем хуже.

Затем следует легкий завтрак и прогулка. Оба этих действия для меня невыносимы, но я терплю.

Днём от меня отстали. Я нашел лазейку - если включить телевизор и уставиться в одну точку на экране, кажется что я заинтересованно смотрю шоу. Не идеально, но мне подходит. Внутри, конечно, живет усталость. Внутри я пуст и лишь тяжелые мысли бесконечно кружатся отскакивая от стенок черепа.

Спустя несколько прошедших фоном фильмов, сестра выключает телевизор. Садится напротив меня и пытается поговорить. Задает вопросы о работе и друзьях, спрашивает есть ли девушка. Отвечаю на автомате, повышая голос до умеренно веселого, а сам вспоминаю. Нет ни работы, ни друзей ни девушки. Я всех оттолкнул и убрал из жизни. Нет какой-то определенной причины моего состояния. Никто не умирал, я не сталкивался с непреодолимыми трудностями. Не потеря девушки или работы послужила спусковым крючком. Наоборот, моё состояние вынудило меня всех оттолкнуть. Оно просто копилось годами, всё больше и больше подтачивая мои ментальные основы, пока однажды не выплеснулось.. Однажды.. Не было никакого однажды. Я сдавал позиции постепенно, по чуть-чуть. Иногда не приходил на встречи с друзьями, иногда пропускал работу, оставаясь лежать дома, сказавшись больным. Аппатия накатывала волнами, то приходя, то отступая. Я не позволял никому вмешиваться, притворяясь веселым и жизнерадостным. Мне отчаянно хотелось помощи и так же сильно, чтобы никто ко мне не лез.

Я сфокусировал взгляд. Сестра смотрит на меня ожидая ответа, но я пропустил вопрос. Извиняюсь, переспрашиваю. Она повторяет - не хочу ли я посетить собрание их церковного общества. Она утверждает что мне станет легче, если я поговорю с их преподобным отцом. Обрету цель и смысл жизни, если открою в себе веру.

Хах. Не слышал ничего смешнее. Слепо поклоняться выдуманному персонажу, отбрасывая очевиднейшие пробелы в логике и лоре. Как цирковая собачка, плясать на задних лапках в ожидании награды. Попадание в райские кущи, которые никто не может нормально описать, предоставляя собственные фантазии в качестве идеального места для того чтобы провести вечность. Причем, описывая его, совершенно не замечают, что описывают свои же запреты. Для кого-то рай - вечная скука и подглядывание за потомками, осуждение их образа жизни. Для кого-то - бордель, а кому-то и вовсе - шведский стол. Этот момент сильно бьёт по цельности всего здания религии. Ну, христианской и мусульманской, по крайней мере. Ну пойди ты обожрись, потрахайся и просиди у окна хотя бы неделю. Да ты взвоешь от такой вечности! Зато ад детализирован донельзя. Тут тебе и котлы, пытки, мороз и вилы. Если таков подход бога к своим созданиям, то нужен ли мне такой бог? Я читал про разные религии. Все такие человечные. В плохом смысле слова. Все - проекции человеческого восприятия. Хотя есть менее людоедские, типа того же буддизма или даосизма. Но они не находят во мне отклика. Это просто система ценностей, придуманная людьми чтобы мы могли сотрудничать в социуме. К тому же, религия сильно зависит от места рождения. Сложно стать буддистом, родившись в мусульманском обществе. Вера во многом определяется географией.

Если и есть существо, создавшее вселенную, с чего ему быть хоть отдаленно похожим на нас? Наоборот, если судить по тому что я вижу вокруг - бог жесток. Все жрут всех. Выживает самый приспособленный. А 99 и много много девяток после запятой - это безжизненная пустыня космоса, которого мы никогда не достигнем по настоящему. Если и есть боги, то это кровавый скульптор - эволюция и беспощадный, но безразличный к нашему существованию - математика.

Нет уж, я предпочитаю смотреть в бездну не моргая. Не пойду я на эти религиозные посиделки бесконечного самообмана. Сестра разочарована, но тут же предлагает альтернативу. Пойдем в бар, в спортзал, на игровой вечер. Куда угодно, лишь бы быть среди людей. Отказаться нельзя. Выбираю игровой вечер. Пить мне хочется еще меньше чем вчера, а от мысли о физической нагрузке хочется утопиться прямо сейчас. В конце концов - это всего лишь игры.

Часовая стрелка показывает 7 часов когда мы выходим в ледяную тьму внешнего мира.

Вскоре, тьма разлитая по улицам города, уступает место большому залу, залитому теплым желтым светом. Здесь гудят голоса игроков, стучат костяшки, слышны голоса ведущих. Мы движемся между игровыми зонами выбирая куда можно присоединиться. Сестра замечает стол с дженгой где явно не хватает игроков. Тянет меня туда. Мы здороваемся с парочкой, расположившейся в креслах. Чувствую как наступает ключевой момент. Он часто наступал раньше. Если приложить усилие и провернуть рычажок в голове - становишься центром и душой компании. Если нет - вечер идет насмарку, а ты сидишь всё это время в углу, мечтая уйти.

В этот раз, с трудом, но рычажок поворачивается. Я улыбаюсь и знакомлюсь. Беру инициативу в общении на себя. Разговор клеится легко. Достаточно спросить человека о нем самом и его не остановить.

Слово за слово, к нам подтягиваются другие. Дженга меняется на карты, карты на настолку. Мы болтаем легко и непринужденно, я много шучу, все смеются. Я не даю беседе провисать в неловкие паузы. Каждые 5-10 минут следует шутка. Наконец, ледяные стены сломаны и народ начинает общаться между собой. Можно расслабиться и просто наблюдать с благостным выражением на лице. Реакция вышла на самоподдерживающийся режим. Главное - не давать этому огоньку потухнуть. Украдкой смотрю на сестру - она счастлива. Смеётся и радуется жизни не замечая пустоты в моих глазах. Улыбаюсь ей. Это дается легко, если разогнаться.

Вечер всё-таки продолжается в баре. Твою мать! Новые знакомые предложили продолжить знакомство. Так мы и пришли туда шумной гурьбой в восемь человек. Ладно, пускай. В такой толпе можно затеряться, прикинувшись уставшим. К счастью, они отвлекают внимание сестры и ей не до меня.

Отказываюсь от предложений бармена и угощений новых знакомых. Выбираю безалкогольную газировку и слушаю их трёп. Главное не залипать, чтобы не вызывать внимание на себя. Время от времени влезаю в беседу с каким-нибудь комментарием. Чаще всего это юмор и все смеются. Шутить легко. У большинства людей планка юмора чрезвычайно низка. Большинство этих шуток не заставили бы меня даже приподнять уголок губ.

Вечер заканчивается глубоко заполночь. Теперь уже я веду сестру под руку, потому что она не умеет пить. Укладываю ее на кровать как есть, лишь разув и сняв верхнюю одежду. Сам привычно устраиваюсь на диване. Сегодня сон не идёт. Слушаю сестрин храп и размышляю. Вечер получился неплохим. Как в старые добрые времена. И пускай в душе по прежнему царствует лёд, но я всё же весьма достойно изображал жизнерадостность. Даже гулял, даже разговаривал. Я доволен. Это лучше чем лежать на диване и временами ощущать как слезы катятся по лицу. Хороший финальный аккорд.

Наконец и я засыпаю, чтобы проснуться через несколько часов абсолютно без сил. Сестра всё еще сопит в кровати, за окном светает. Наслаждаюсь нежданными часами покоя. Никто не бегает вокруг, не пытается говорить со мной. Однако, всё хорошее когда-нибудь кончается. Сестра просыпается и начинает создавать шум. Я не знаю как мне себя вести - тоже "проснуться" или дальше изображать спящего? Решаю выбрать второй вариант. Через какое-то время звуки и запахи завтрака стихают. Хлопает дверь и я остаюсь один. Какое облегчение! Возможно чтобы испытывать положительные эмоции стоит добавить в свою жизнь негатива? Например неприятных людей или больше конфликтов? Тогда чаще буду испытывать приятные чувства после их окончания.

Вскоре сестра возвращается. В руках пакет из аптеки. Мне почти интересно, но не настолько чтобы встать. Она разговаривает со мной, но мне тяжело отвечать. Я киваю, иногда неопределенно хмыкаю и ее положительный настрой угасает как цветок на морозе. Мне жаль, я не хочу ее расстраивать, но физически не могу выдавить из себя ни слова. В голове пусто. Никаких комментариев на ее фразы не возникает и внутренний голос молчит. Я пытаюсь хоть что-то выдавить из себя, любую глупость лишь бы ее развеселить, но у меня ничего не выходит. Я словно придавлен тяжелой плитой и во рту торчит кляп. Говорю что-то несвязное про усталость, но она понимает несмотря на то что фраза построена по идиотски.

Распаковывает аптечный пакет и среди обычной фармы замечаю оранжевый пузырек. В пакете мелькает что-то похожее на рецепт. Дает мне какие-то таблетки. На вопрос сил не хватает. Смотрю вопросительным взглядом. Говорит, что доктор выписал антидепресанты.

Мне плевать. Пускай. Никогда не пробовал. Наверно стану веселым идиотом, лишь бы окружающим было легче. Запиваю из услужливо поданного стакана. Ничего не чувствую - надо подождать. Тратим следующие несколько часов на просмотр тупых телевизионных шоу. Первое что замечаю - появился аппетит. Да не просто появился - я голоден! Быстро в четыре руки готовим перекус. Замечаю как она украдкой улыбается. Кроме аппетита других изменений нет, если не считать легкого эффекта скольжения. Такое чувство что каждое движение, каждый жест, длится на микросекунду дольше чем должен.

Снова наступает вечер и мы идём гулять. Не сказать что мне нравится смотреть на серый заснеженный город, но морозный воздух бодрит. Время от времени мы перебрасываемся комментариями, но большую часть пути молчим. Тело устало, одежда промокла от пота, на лице испарина, но я держусь.

Возвращаемся домой через мост. Река еще не замерзла, хоть берега и покрыты льдом. Некоторое время смотрим на воду. Не знаю о чем думает она, но я представляю как делаю шаг и меня принимают в объятия холодные волны. Тяжелая одежда намокает и утаскивает вниз, где следует последний выдох и темнота. Мягкая, убаюкивающая темнота навечно.

Следующие несколько дней проходят по той же схеме - утренняя таблетка, завтрак, телевизор и вечерняя прогулка. Отвратительная рутина. Из всех изменений - теперь я ем и мало сплю. Иногда, по ночам, слушаю как тяжело бухает моё сердце. Удары как в набат. Но длится это не дольше минуты. Чаще - значительно меньше.

Нет, есть еще одно. Прибавилось сил и очнулся ото сна мой внутренний критик. Я вынужден слушать бесконечные рассуждения о том какой я неудачник и как просрал свой потенциал. Самое обидное, что критик - это я сам, почему-то притворяющийся отдельной личностью. И я не могу заткнуть самого себя.

Меня выкинули из спасительного состояния ментальной комы и теперь я вынужден слушать себя постоянно, не находя возможности аргументированно ответить. Потому что он прав. Я столько раз мог изменить свою жизнь, если бы делал другой выбор. Но я его не делал и вот куда пришел. Мешали мораль, навязанные стереотипы, страх. Я выбирал медленно гнить вместо того чтобы рисковать.

Зато прожил идеальную жизнь. Никого не обидел, не спился, не скурился, не ушел из семьи. Хотя, насчет не обидел, я погорчился. Думаю, мои пассии не разделяют этого оптимизма. Сложно любить кого-то, если не знаешь что такое любовь. Как я ни старался, но модель "холодные родители" пустила корни во мне глубже, чем я хотел.

А мечты о доме, семерых по лавкам, красавице жене и домашнем зверинце с каждым годом таяли словно грязный снег весной. Сейчас уже поздно что-то менять. Даже если вот прямо завтра у меня появятся дети, к тому моменту как они подрастут, я уже буду глубоким и немощным стариком. Так что никаких совместных походов, приключений и прочего. Сначала пара лет бессонницы и подгузников, затем лет пять (и это максимум) возни с малышнёй, а потом маразм и позорное существование в глубинах старого, просиженного кресла пока смерть не явится за мной.

Нет, я не буду дожидаться конца, словно животное на привязи! К черту всё, я возьму всё в свои руки и избавлю мир от недоразумения в лице себя. Я бросил взгляд на часы - три часа утра. Сестра беспробудно спит.

Осторожно отомкнув замок, я укутанный в тяжелую шубу вышел в ночь.

Путь до моста показался безумно коротким, словно дорога до него сократилась до пары шагов. Речка по прежнему бурлила в своем незамерзающем течении. Я осмотрелся и быстро нашел то что искал. Пара строительных обломков с удобными отверстиями для веревки. Подхватив какой-то бетонный кусок, я взвесил его в руках. По ощущениям, килограммов пять. Подходит. Быстро вытащив шнурки, я связал их в веревку, которой едва хватило чтобы завязать одну петлю вокруг груза, а другую на торсе. Не хочу обвязывать вокруг шеи. Это отдает дешевым кино. Продев руки в отверстия своего грузила, я шагнул на мост. Некоторые затруднения возникли с тем чтобы перебраться через перила, но в конце концов я справился. В груди бушевал адреналин, руки предательски ослабели. Ноги дрожали, словно я пробежал марафон.

Всё было совсем не так как я представлял в голове. Вместо достойного и печального конца, я стоял как загнанная лошадь, тяжело дыша пересохшим ртом. Всё тело дрожало и предательским набатом в голове гремело, что я не хочу умирать. Пускай позорно, пускай бессмысленно, но жить!

Однако, спустя несколько минут животные реакции успокоились. Тело перестало сотрясаться в судорогах. Сердце хоть и бухало, но голова прояснилась. А я всё стоял и стоял, не решаясь сделать шаг и, возможно, втайне надеясь, что кто-то увидит меня и отговорит. Но ранним морозным утром, людей поблизости не было.

Не знаю сколько я в итоге простоял, но успел собраться с мыслями. Я понял, что если не сделаю этого сейчас, то дальше точно соскочу. А на вторую попытку не решусь. Хотя может второй попытки и не будет. Сложно уйти из жизни, будучи укутанным в смирительную рубашку и накачанным успокоительными.

И внезапно всё стало так кристально понятно. Вот он мой поворотный момент. Струшу ли я в очередной раз, продолжая влачить жалкое существование или встречусь с тем, что ждет меня за гранью? Готов ли я встретить бога или тьму? Я вспомнил войны, которые вело человечество на протяжении своей истории, вспомнил про болезни, которые с завидной периодичностью прореживали род людской. Даже вымирания, которые раз за разом накрывали планету. Нет там бога. Только тьма и покой несуществования.

И сделал шаг.