Месть

- Ну что, поганец, уроки сделал? - женщина стояла,держась за косяк двери. Бессмысленные глаза, уродливо раскрытый рот и тон­кие худые пальцы с черными каемочками ногтей.

- Мама, проходи, проходи... Ложись...

Сын, парень лет двенадцати, подбежал к женщине, и, оторвав руки от косяка, повел ее в комнату.

- Я тебе... паскуда... рожу разобью... Будешь знать, как на мать кричать, - голос женщины слабел, последние слова она уже хрипло шептала.

Парень уложил мать, накинул на нее дырявое покрывало и ушел на кухню. Ворованные дрова горели плохо, от них сильно гудело в трубе. Полуразвалившаяся печь отчаянно дымила. Ничего. Главное, чтобы в доме было тепло. Завтра в школу, опять слушать нудные объяснения учителей, опять насмешки и оскор­бления. Как все надоело.

Парень достал из-за шкафа потрепанную книжку, и скоро перед ним замелькали бесстрашные мужчины с длинными острыми шпагами, жеманные красавицы с причудливыми веерами. Совершенно другой мир распахнул свои сказочные двери.

Из комнаты послышалось громкое икание. Парень вздрогнул и заспешил на помощь. Он знал, сейчас маму будет рвать, рвать долго и безжалостно. В перерывах она будет материться, и проклинать всех, в первую очередь его. А разве он виноват, что появился на свет. Ему даром не нужна такая жизнь. Что он с удовольствием уехал бы куда-нибудь. Найти бы отца. Да мама сама не знает где он.

Утро. Мама трясущимися руками наливает воду. В этот момент она похожа на ведьму. Да она и есть ведьма, до чего себя довела... Э-эх, уехать бы куда... Так возрастом не вышел, да и маму жалко...

Парень сварил картошку, на вопрос матери, почему не в школе, соврал, что двух уроков труда не будет.

Мама пригладила всклокоченные волосы, отряхнула платье, и виновато посмотрев на сына, ушла.

Все, к вечеру будет такая же или вообще не придет. Ну почему так? Почему не как у всех? Почему?

Часов в десять пришли ребята, достали сигареты и закурили. Го­ворили о каком-то фильме. Вспоминали подробности, мечтали - вот бы им такое оружие. К обеду они ушли.

Вспомнилось, как они с мамой жили в лесном поселке. По вече­рам к ним приходил дядя Гриша, всегда улыбающийся и такой добрый. Тогда мама еще не пила. А потом дядю Гришу посадили. Через два дня мама привела двоих из химлесхоза. Бородатые и страшные, они пили водку и наливали маме. А когда она опьянела, они перегляну­лись между собой, и один повел маму в комнату. Вот тогда с парнем что-то случилось. Опомнился он в углу комнаты. Он весь дрожал, в руке был маленький топорик. Напротив стоял полуголый мужчина и, держа левую руку на весу, отчаянно ругался. На пол с распластанной руки капала кровь.

Если бы не соседка, парня бы убили. Два озверевших мужика все бы разнесли в доме. Но тетя Таня успела - привела своего му­жа, и тот своей двустволкой выгнал мужиков на улицу.

А мама все это время спала.

Пришлось оттуда уехать. Но и здесь мама не могла остановиться. Мужчин, правда первое время не водила - боялась сына. Потом ста­ла посылать его к соседям за чем-нибудь, а сама запиралась. Сколько он часов провел на улице, стуча в двери и окна...

Вечер опускался на заснеженную деревню. Людей на улицах не было. У всех начиналась вечерняя кормежка скотины.

Мама не пришла. Парень снова сварил картошку, достал черствый хлеб, его он таскал со стола, когда мама пировала дома, и прятал.

Поужинав, подтопил печь остатками дров и приготовился спать. Стук в дверь раздался неожиданно. Так не хотелось открывать, это не мама стучит, он прекрасно знал мамин стук.

- Кто? - парень стоял босиком возле двери.

- Открывай, это я - дядя Толя, - послышался из-за двери глухой голос.

Парню стало нехорошо. Сердце забилось так, что казалось вот-вот и выскочит из груди. Он поспешил за дядей Толей в комна­ту. Мужчина положил тело на кровать и обернулся к парню.

- Вот...

- Что вот?... - закричал парень.

Широко раскрытыми глазами он смотрел на мамино лицо, обезображенное синяками, и чувствовал, как начинают дрожать коленки.

- Она пьяная? - пролепетал парень.

- Да нет... Она умерла...

- Как умерла... Нет!... Ты врешь! - парень кинулся на мужчину и начал колотить его слабыми детскими ручонками.

- Понимаешь... я пришел к Пенкиным, она там... мы выпили... я проснулся - никого... твоя мать лежит на койке, ну я к ней, подни­мать начал... она, того... не встает... ну я и понял...

Мужчина страшно заскрипел зубами и упал на стул.

Время остановилось. Все происходящее было сном. Парень сидел возле мамы и молчал. На кровати лежала не она. Лежал кто-то, но не мама.

Мужчина что-то тихо бормотал, потом вдруг дико выматерился и ушел.

Парень сидел в темной комнате и смотрел на стену. По стене двигались тени - это ветер раскачивал уличный фонарь.

На кровати что-то шевельнулось, парень бросился туда и с по­таенной надеждой быстро-быстро заговорил:

- Мама, мама ну что ты... Вставай, вставай я тебя сейчас по­кормлю... Мы уедем отсюда, уедем, навсегда уедем...

Когда его пальцы коснулись маминого лица, он почувствовал хо­лод, идущий от мертвого тела.

- Нет! - закричал он.

Сидеть на стуле было неудобно, жутко затекала спина, но парень упрямо сидел. Он не мог уйти из комнаты, ему все казалось, что мама сейчас его позовет, и он опять ей поможет.

Под утро он забылся. Серый холодный рассвет обнажал сквозь не занавешенные окна убогое жилище: облезлый шифоньер, покосившуюся старую кровать, и жалкую фигуру парня, прикорнувшего на стуле.

Парень проснулся оттого, что почувствовал взгляд. Он медленно открыл глаза и увидел - мама смотрит на него из-за полуприкрытых глаз.

- Мамка, вставай, - тихо произнес парень.

Сказать-то сказал, а все равно внутри он уже не верил. Жутко было подходить к кровати, но он заставил себя и с трудом дотро­нулся до маминой руки. Холод. Что-то сжалось в груди и заныло. Хотелось завыть, разбросать все и убежать куда-нибудь...

Баба Маня испугалась парня. Чужие глаза смотрели на нее прон­зительно и взросло.

Маму похоронили через два дня. Перед этим приходили два мили­ционера и мучили парня вопросами. Квартиру у него не забрали, ­кому она нужна. Она и до них была без ремонта. На парня начали оформлять документы в интернат. Все это затягивалось. Подкармли­вали его соседи, конечно, о школе никакой речи и не шло.

Особенно страшно было ночами. Несколько раз виделась мама. Она приходила из кухни и молча стояла в дверях. Глаза ее были широко раскрыты, и она как будто в чем-то упрекала парня.

Между тем жизнь в деревне шла своим чередом. Выпустили того мужчину, что принес маму. Подержали и выпустили братьев Пенкиных, тех самых, у которых пировала мама. Деревня зажила спокойно до следующего случая. Все жители давно привыкли к тому, что в дерев­не каждые два-три месяца кого-нибудь убивают.

Тихий снег медленно кружился в воздухе. Снежинки сталкивались друг с другом, цепляясь бахромой.

Женщина захотела пить. Она тихонько поднялась с кровати, и пош­ла на кухню. Она уже ставила ковшик на бак с водой, как вдруг за­метила отблески огня. Через занавешенные окна был виден дом, нап­ротив - через улицу. С двух сторон по углам поднимались языки пламени.

Пожар в деревне собирает почти половину жителей. Так и в этот раз, несмотря на глубокую ночь, возле горевшего дома стояла толпа женщин и встревожено говорила о пожаре.

Мужчины до прибытия пожарной машины ведрами таскали воду и с размаху бросали ее на стены. Старый деревянный дом горел яростно. Огонь жадно облизывал почерневшие бревна, густой удушливый дым валил из разбитых окон. Скоро должна была загореться крыша, и тог­да начнет разлетаться с громким треском шифер.

Братья Пенкины, жившие в доме, стояли, кто в чем, и с остервене­нием матерились. Они успели выскочить, но из вещей, конечно, ниче­го не захватили. Да и вещей-то у них не было, вся деревня знала - ­опойки. Это в их доме "умерла" женщина, так утверждали братья, но в народе говорили другое.

Когда прибыла пожарная машина, дом горел уже со всех сторон. Пожарники быстро раскатывали пожарные рукава, торопились - могли загореться соседние дома.

Метрах в ста от пожара стоял парень. Держась за калитку, он зло приговаривал: «Получили, получили сволочи!"