Месть Сталина

Пролог

Москва

15 ноября 1941 года

Тверская застава

Старший лейтенант Михаил Сенцов, командир батареи 76-мм орудий, вытер пот со лба и тяжело опустился на холодную, мерзлую землю. Только что его бойцы закончили окапываться, а впереди, на Ленинградке, уже показались немецкие танки.

Это была 2-я танковая дивизия генерала Файеля, прорвавшая на Волоколамском шоссе оборону 1073-го стрелкового полка. Немцы шли медленно, уверенно, прекрасно понимая, что перед ними остался всего один, последний рубеж обороны. Преодолеют эту площадь, вырвутся на улицу Горького – и все, впереди практически никого. До Красной площади - всего два с небольшим километра, десять минут хода для танка.

Ночью батарею Сенцова подняли по тревоге и срочно перебросили из Измайловского парка, где она защищала восточные подступы к Москве, сюда, на площадь у Тверской заставы. На самое опасное направление... Слева – Белорусский вокзал, справа – Бутырский вал и Лесная улица, а впереди – совершенно пустая Ленинградка. По ней уже никто не ездит, только ветер гоняет снежную пыль по асфальту. Все, кто мог, давно покинули Москву, а кто не смог…

Сенцов вспомнил, что совсем близко, всего в пятнадцати минутах ходьбы, находятся Петровский парк и стадион «Динамо», куда он любил бегать с одноклассниками смотреть футбол. Как, казалось, давно это было, хотя прошло всего несколько лет… А позади - Кремль, сердце Родины.

Ему сказали прямо – на тебя последняя надежда, стой до конца, за твоей спиной никого… А у него – всего-то четыре орудия да рота прикрытия. Не очень-то повоюешь, если немцы попрут всей своей бронированной массой. Сдержать-то, конечно, можно, вот только насколько? На час, два? Обещали сегодня утром прислать подмогу - противотанковый дивизион, да что-то до сих пор нет. И, судя по всему, уже не будет.

Всю ночь его бойцы окапывались, долбили лопатами и кирками мерзлую землю в скверике напротив здания вокзала, обустраивали позиции, рыли окопчики и ходы сообщения. Работа была тяжелой, изматывающей, отнимала последние силы. Земля походила на камень, откалывалась маленькими, ледяными кусочками. Сенцов тоже взялся за окапывание, хоть ему по должности не положено было. Но решил помахать киркой по двум причинам: во-первых, чтобы согреться, а во-вторых, чтобы хоть как-то укрепить свой наблюдательный пункт, который устроил посередине скверика. Отсюда отлично просматривались Тверской путепровод и Ленинградка, лежавшие прямо перед батареей, а если обернуться, то отчетливо были видны звезды на башнях Кремля. Там - советское правительство, там – товарищ Сталин…

Говорят, что он наотрез отказался покинуть Москву – сказал, что останется в ней до последнего. А последний – это он, Сенцов. Конечно, в городе еще оставались кое-какие части, но у них была другая задача – дать гитлеровцам последний бой на самых подступах к Кремлю. Стоять до конца, пока советское правительство во главе с товарищем Сталиным не покинет Москву, пока не будут взорваны все важнейшие объекты – мосты, заводы, электростанции, метро... Сенцов слышал, что заминировали даже Мавзолей – чтобы уж ничто не досталось фашистским гадам.

Значит, он должен продержаться с батарей как можно дольше – пока хватит людей и снарядов. Благо, последних было достаточно – их до сих пор подвезли на «полуторках». А вот людей добавить не помешало бы, особенно командиров. У него остался в подчинении всего один младший лейтенант, Сашка Морозов, второго – Николая Седова – убили вчера вечером во время авианалета.

«Юнкерсы» появились внезапно, когда батарея только снималась с позиций и готовилась к марш-броску. «Лаптежники» вынырнули из-за низких облаков, резко спикировали, сбросили бомбы и скрылись. В результате – трое убитых, в том числе Морозов, двое раненых. Пришлось принять командование первым взводом на себя – где сейчас искать нового лейтенанта?

Сенцов посмотрел на Ленинградку – немецкие танки замерли на подступах к путепроводу. «Чего они ждут? – подумал он. – Почему медлят?» Световой день короток, в четыре часа уже стемнеет, а ночью немцы в наступление не пойдут – побояться артиллерийской засады. Они ведь воют по всем правилам, авантюризма и наскока не любят, предпочитают действовать медленно, но верно.

Вскоре старший лейтенант получил ответ на свой вопрос – в небе снова появились «юнкерсы». «Значит, наша позиция обнаружена, - подумал Сенцов и громко приказал: - Всем в укрытие!» Но бойцы и без него уже все поняли и дружно попадали на дно неглубоких окопчиков.

С протяжным, воющим гулом «Ю-87» заскользили вниз, сбрасывая на батарею тяжелые «чушки». Самолеты низко выходили из пике, били точно, прицельно. Отчетливо были видны черно-белые кресты на крыльях и даже головы пилотов в черных, обтягивающих шлемах. Немцы бомбили методично, ничуть не опасаясь ответного зенитного огня. Да и отвечать, собственно, было нечем – не было у батареи прикрытия….

Красноармейцы вжались на дно мелких траншей. «Было бы время, - подумал Сенцов, - вырыли бы в полный профиль, как положено, а так… Как могилы себе приготовили…»

Вот тяжко ухнули бомбы, заходила ходуном земля, ударили по спинам комья мерзлой земли. Затем еще и еще… Загорелось здание Белорусского вокзала, обрушился фасад соседнего жилого дома. А самолеты ложились на новый круг и методично, по-немецки аккуратно и тщательно, обрабатывали привокзальную площадь - траншеи, ходы сообщений, орудийные позиции… Ядовито запахло толом и горелым металлом.

Наконец, отбомбившись, «лаптежники» улетели. Но в ушах еще долго стоял противный звон, а голова гудела, как будто по ней двинули здоровенным кулаком.

Не успели артиллеристы немного прийти в себя, посчитать живых и мертвых, как танки начали движение. Они шли все так же медленно, уверенно, не пытаясь уклониться от наведенных орудий. Широкие гусеницы давили свежий, выпавший за ночь снег, смешивая его с асфальтом, а почти квадратные башни хищно поводили хоботами орудий.

«Т-II и Т-III, - определил издалека Сенцов, - а эти, с короткими, как будто обрезанными стволами, Т-IV. Пушки у «четверок» мощные, 75-миллимитровые, фугасами всю нашу позицию разворотят…»

Низкий гул танковых моторов заполнил пространство перед батареей, и, казалось, ничего вокруг не существовало, кроме этого басовитого, сводящего с ума гула, к которому добавились еще противный металлический лязг и скрежет.

- К орудиям! – крикнул Сенцов, и первый кинулся на позицию.

Командир первого орудия, старший сержант Глухов, вопросительно посмотрел на него:

- Бронебойными?

- Бронебойными! – громко, чтобы все слышали, скомандовал Сенцов, - прицел двенадцать! Огонь!

Его орудие слегка подпрыгнуло, уши привычно заложило, и бойцы дружно навалились на станины. Гильза, звеня, полетела на мерзлую землю, а в казенник уже заталкивали новый снаряд.

Танки открыли ответный огонь. Вот передняя машина на секунду остановилась и выплюнула фонтанчик пламени. И тут же свистящий вой заставил всех упасть на землю. К счастью, немецкий наводчик промахнулся – взял выше цели, и снаряд ушел куда-то за батарею. Сзади громыхнуло, вздрогнула земля. Сенцов оглянулся – обрушился еще один дом…

Т-IV тяжело приседали на гусеницы и плевались фугасами, снаряды рвали бруствер, разбивая и без того некрепкую защиту батареи. А Т-II добавляли осколочными – их скорострельные пушки уничтожали всех, кто еще выжил после бомбежки.

Прямо за батареей, возле вокзала, горела полуторка с боеприпасами. Время от времени из нее вырывался сноп пламени и вылетал фонтан искр – это взрывался очередной снаряд. Боеголовки фейерверками отлетали от машины и, шипя, падали в снег, еще не истерзанный гусеницами. Возле машины, нелепо раскинув руки, лежал убитый шофер…

Танки, с ходу преодолев путепровод, вырвались на привокзальную площадь и, расходясь полукругом, начали охватывать батарею с двух сторон. Сенцов на секунду прильнул к резиновому наглазнику прицела, потом отошел и громко крикнул: «Прямой наводкой! Огонь!»

Первое орудие снова подпрыгнуло и сдало назад, на него тут же навалились бойцы, вталкивая обратно. «Беглым, огонь!» - скомандовал Сенцов.

Быстро замельтешили руки, подавая снаряды, задергался казенник, выплевывая на почерневший снег дымящиеся гильзы. Вот загорелась первая машина, вот густые, маслянисто-черные клубы дыма повалили из моторных отсеков еще двух, а у ближайшего к позициям танка побежали по броне струйки яркого пламени. Но немцы все шли и шли, казалось, не будет им конца. На смену подбитым танкам спешили новые, а грохот орудий и рев моторов сливались в один, смертельный вой.

Сенцов потерял счет времени, механически отдавая приказы и корректируя огонь. Он только слегка удивился, когда громада вражеской бронированной машины внезапно выросла перед ним. Сенцов четко увидел белые кресты на броне и жерло орудия. «Огонь!» - еще успел он крикнуть, прежде чем пулеметная очередь прошила грудь.

Старший лейтенант неловко опустился на землю, в угасающем сознании мелькнула мысль: «Как же мне боль…» Между тем широкая, квадратная машина накатилась на орудие, смяла его многотонной массой и, неуклюже перевалившись, поползла дальше, в сторону вокзала. Никто из расчета не уцелел. А следом за первым через раздавленные орудия полезли и остальные танки.

***

Передовые батальоны 2-й танковой дивизии генерал-лейтенанта Рудольфа Файеля, пробив последний рубеж обороны, развернувшись, пошли на Кремль.

Они двигались прямо посередине улицы Горького, отталкивая в сторону и безжалостно давя гусеницами брошенные легковушки и грузовики. На площади Маяковского бронированные машины чуть-чуть задержались – снова пришлось преодолевать небольшую преграду в виде баррикады, сложенной из мешков с песком. За ней укрылись несколько ополченцев, вооруженных винтовками и одним пулеметом. Одного точного выстрела оказалось достаточно, чтобы подавить всякое сопротивление.

Танки проскочили красное здание Моссовета с распахнутыми настежь окнами и широкими дверями. По асфальту летели, подхватываемые ветром, обрывки бумаги и какие-то документы. Улицы были пусты, казалось, весь город вымер…

Дальше был Кремль – его суровые, темные башни четкими силуэтами выделялись на фоне серого неба.

Командир танкового батальона майор Ганс Шнейдер приказал механику-водителю двигаться прямо на Красную площадь – ему не терпелось первому прорваться к Кремлю. Его Т-IV слегка заскользил, съезжая под уклон с улицы Горького, затем миновал мрачную громаду гостиницы «Москва» с заклеенными крест-накрест окнами и стал медленно подниматься по проезду у кремлевской стены.

Брусчатка от мороза заледенела, и танк пробирался тяжело, пробуксовывая на скользких камнях. Это и спасло экипаж: когда машина наконец-то вскарабкалась наверх, грянул мощный взрыв. Это взлетел на воздух Мавзолей Ленина. Тяжелые гранитные осколки застучали по броне. Если бы машина оказалась немного ближе – точно накрыло бы взрывной волной, а так только двинуло каменными кусками по металлу и слегка отбросило назад, к Историческому музею.

Когда звук падающих осколков прекратился, Ганс Шнейдер приоткрыл люк и осторожно выглянул наружу. Мавзолей превратился в груду руин, из которых поднимался густой, темный дым. Однако остальные здания на площади, в том числе кремлевские башни и здание Сената, кажется, не пострадали. Была цела и знаменитая церковь на другом конце Красной площади. «Храм святого Василия», - вспомнил Шнейдер ее название.

Слева от майора тянулось длинное, серое трехэтажное здание – видимо, административное, справа была кирпичная кремлевская стена, а впереди - знаменитая Красная площадь, заваленная кусками камней. «Ну, что же, я и в самом сердце большевистской столицы, - подумал Шнейдер и приказал радисту: - Свяжись с командиром полка, надо доложить обстановку…»

Большая стая черных ворон, потревоженная взрывом, с громким карканьем кружилась над рубиновыми звездами, все еще украшавшими островерхие кремлевские башни. С низкого, серого неба начал сыпаться мелкий, колючий снег…

16 ноября 1941 года

Поклонная гора

Автомобиль генерала-фельдмаршала Федора фон Бока с трудом пробирался по разбитому Можайскому шоссе. Приходилось постоянно объезжать остовы сожженных грузовиков, телеги с каким-то брошенным военным имуществом, покореженные орудия... Кое-где возле машин и повозок валялись еще не убранные тела красноармейцев. Фельдмаршал поморщился - у войны некрасивое лицо. Хотя за столько лет, казалось, пора бы и привыкнуть...

Но одно дело - воевать в чистенькой, аккуратной Европе, где даже убитые имеют приличный, цивилизованный вид, и совсем другое - в дикой России, где на каждом шагу - смерть во всей своей ужасающей красе. Слава Богу, что все это скоро должно закончиться! Месяц, от силы два - и можно праздновать окончательную победу над большевиками. Говорят, что сам Гитлер прибудет в поверженную Москву, чтобы лично принять торжественный парад германских войск на Красной площади…

По обочине шоссе сплошным потоком шла бронированная техника – это втягивалась в Москву 3-я танковая группа генерал-полковника Георга Райнхардта. Машины пробирались медленно - разбитое шоссе не позволяло развить скорость, к тому же приходилось быть внимательным: то тут, то там периодически вспыхивали перестрелки. Это оставленные для прикрытия отряды красноармейцев отчаянно пытались задержать наступающие германские войска. Большого урона такие стычки не наносили, но все же несколько тормозили продвижение частей.

Фельдмаршал посмотрел направо и увидел, что машина проезжает мимо какого-то большого, пологого холма.

- Что это? - обратился он к своему адъютанту, майору Фридриху Аушбицу.

Тот быстро сверился с картой.

- Поклонная гора. С нее, по преданиям, в 1812 году Наполеон смотрел на покоренную Москву.

- Да? - заинтересовался фон Бок. – Давайте-ка на минуту остановимся и посмотрим, не хочется проезжать мимо этого исторического места.

Адъютант отдал приказ шоферу, и автомобиль пополз на холм. С первого раза въехать не получилось – машина застряла на занесенной снегом дороге. «Хуже всего у русских - это дороги, - раздраженно подумал фон Бок, - по сравнению с ними даже польские шляхи выглядят как европейские шоссе». Пришлось привлечь солдат из взвода охраны, которые вкатили машину на холм. Но дальше ехать все равно не получилось - дорогу перегородили глубокие траншеи и какие-то полусгоревшие развалины. Фон Бок вылез из автомобиля и поднялся пешком на вершину холма.

Отсюда открывался отличный вид, вся Москва была как на ладони. Всего в нескольких километрах виднелись купола кремлевских соборов, казалось, протяни руку - и дотронешься. Чудесный пейзаж не портил даже черный дым пожаров, поднимавшийся над городом.

- Потрясающая картина, - восторженно произнес Аушбиц. – Москва - самый красивый город из всех, что я видел.

- Даже лучше Парижа? - удивился фон Бок.

- Конечно! Париж при всей своей красоте - типичный европейский город, в меру прилизанный и аккуратный, здесь же - настоящая азиатская дикость! Смотрите, какие яркие краски!

Адъютант показал рукой вправо, где за рекой виднелся какой-то монастырь. Разноцветные купола храмов сияли на ярком солнце, а белые стены отлично гармонировали с ослепительным снегом, сплошной пеленой покрывавшим поля.

- Да вы, я вижу, романтик, - усмехнулся командующий.

- Ничуть, - немного смутился Аушбиц, - просто я увлекаюсь историей наполеоновских войн и всю жизнь мечтал побывать в тех местах, где бывал великий император. И вот я наконец-то в Москве!

- Ну, положим, до самого города еще мы еще не добрались, - по-военному прикинул фон Бок, - пока еще на его окраине. Однако через полчаса надеюсь быть уже в центре. Если ничто, конечно, нас не задержит. Хочу прогуляться по знаменитой Красной площади, постоять на Мавзолее...

- Не получится, - вздохнул Аушбиц, - большевики взорвали его. А тело своего вождя, Ленина, вывезли. Говорят, прячут где-то за Уралом, в тайном хранилище, а может быть, и в самой Сибири. В принципе, можно организовать экспедицию на поиски - после того, конечно, как мы прогоним большевиков еще дальше…

- Бог с ним, - махнул рукой фон Бок, - мумия меня не интересует. У меня сейчас имеются более существенные задачи, чем поиск тела большевистского вождя. В частности, надо позаботиться о том, чтобы русские не сожгли окончательно свой город. Не хочу повторения того, что случилось при Наполеоне...

Федор фон Бок тоже неплохо знал историю, хотя и не особенно любил ее. Он считал, что для военного полезно изучать лишь то, что касается состояния армий и непосредственно боевых действий, а прочие премудрости, вроде правления царей, общей политики и социологии, должны интересовать лишь гражданских лиц, коих фельдмаршал, к слову, искренне презирал.

- Кстати, меня удивляет схожесть русской кампании 1812 года и нашей, нынешней, - продолжил свои исторические рассуждения Аушбиц. - Мы, как и французы, легко разбили противника на дальних подступах к Москве, уничтожили большую часть его армий. Затем, правда, не без труда, овладели и самой столицей...

- Главное, чтобы нам не пришлось, как императору, бежать из Москвы, - назидательно произнес фон Бок. - Я хорошо помню, чем кончился тот русский поход...

Командующий еще несколько минут разглядывал город в бинокль. Да, его мечта, похоже, сбылась: он - покоритель Москвы, первый из командующих, кто вступит в столицу большевиков. Одного этого было достаточно, чтобы его имя навсегда осталось на скрижалях истории. А его слава как полководца теперь, пожалуй, сравнима со славой самого Наполеона. Генерал-фельдмаршал улыбнулся приятным мыслям и произнес:

- Ну, что же, мы увидели достаточно, пора и вступить в Москву.

С этими словами он направился к машине.

Когда фельдмаршал проходил мимо развалин, оттуда выскочил какой-то человек в грязной военной шинели. Вид его был страшен - худой, бледный, с растрепанными волосами и горящими, безумными глазами. Он прокричал что-то по-русски, выхватил из кармана пистолет и открыл стрельбу по командующему. В последний момент Аушбиц закрыл фельдмаршала своим телом. Охрана тут же повалила стрелявшего и скрутила.

Фон Бок не пострадал - все пули достались верному адъютанту. Аушбиц упал на снег, из его бока начала вытекать струйка горячей крови. Через минуту майор скончался.

Фельдмаршал с горечью посмотрел на Аушбица. Тот нравился ему - всегда аккуратный, подтянутый, пунктуальный и исполнительный. Такой, каким и должен быть настоящий германский офицер. И вот теперь он мертв... Аушбиц вместе с ним прошел всю польскую и французскую кампании, не получил ни одной царапины, и вот надо же - такая нелепая и глупая смерть всего в двух шагах от победы!

Фон Бок перевел взгляд на стрелявшего. Тот был молод, намного моложе Аушбица, пожалуй, лет двадцать, не больше... Судя по петлицам на форме - из политсостава. Понятно – один из комиссаров, упертый фанатик. Такие в плен не сдаются и сражаются до конца. Уговаривать их прекратить сопротивление - бессмысленно, а пытаться переубедить - пустая трата времени и сил. Для будущей Германии они бесполезны.

- Расстрелять, - коротко бросил фельдмаршал.

Когда фон Бок садился в машину, то услышал короткие, лающие звуки автоматной очереди. Фельдмаршал нахмурился: нехороший это знак – потерять своего адъютанта при вступлении в захваченный город! Аукнется нам еще эта кампания, подумал он, ох, аукнется… Но тут же отогнал от себя нехорошие мысли - впереди его ждала победа!

…Фон Бок на секунду прикрыл глаза и поплотнее закутался в шинель - что-то сегодня особенно холодно. Шофер молча ждал, место Аушбица в машине занял гауптман Генрих Кон.

- Вперед, в Москву! – наконец бросил фон Бок.

Автомобиль медленно сполз с холма и покатился в сторону центра.

***

От Советского Информбюро

…16 ноября 1941 года после упорных, продолжительных боев части Красной Армии оставили Москву. В течение дня войска Западного фронта, отходящие на новые позиции, вели напряженные арьергардные бои, нанося противнику большой урон. За неделю немцы потеряли более 130 тысяч человек убитыми и ранеными, в том числе 1185 офицеров, уничтожено свыше 120 танков и бронемашин, около 380 артиллерийских орудий и минометов, большое количество стрелкового оружия, пулеметов и боеприпасов.

Наша авиация непрерывно наносила удары по мотомехчастям противника и его аэродромам. В тылу немецких войск развернулись успешные действия партизан...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

МЕСТЬ СТАЛИНА

Глава первая

Куйбышев

15 января 1942 года

Ставка Верховного Главнокомандующего

Сталин стоял у окна кабинета, за стеклом медленно кружились и падали редкие снежинки. «Какая долгая зима, – думал он, - какой бесконечный год…» В своих мыслях он был еще в старом, 1941-м году, так замечательно начинавшимся и так трагически завершившимся.

В дверь тихо постучали, и на пороге возник неприметный человек в военном френче - личный секретарь и помощник Поскребышев.

- Что тебе? - спросил Сталин, неохотно отрываясь от созерцания заоконного пейзажа.

- Товарищ Сталин, к вам полковник госбезопасности Барановский.

- Зови.

Через секунду вошел среднего роста, крепко сбитый мужчина с большими залысинами на крупной, круглой голове. В руках он держал папку.

- Разрешите, товарищ Сталин?

Вождь оторвался от окна, не спеша прошелся по кабинету, мягко ступая сапогами по ковру. Взял в руку трубку, но раскуривать ее не стал. Желтыми, кошачьими глазами посмотрел на полковника. Тот втянул голову в плечи и еще больше подобрался.

- Докладывайте.

- По данным агентурной разведки, - торопливо, чуть сбиваясь, начал Барановский, - парад состоится 23 февраля.

- В День Красной Армии?

- Так точно.

- Сведения верны?

- Получены из нескольких источников, все информаторы указывают на эту дату.

Сталин постоял у стола, ухмыльнулся в усы, оценивая иронию ситуации – устроить фашистский парад в Москве в День Красной Армии!

- Сколько времени осталось, чтобы подготовить наш ответ немцам?

- Две недели на обучение группы, неделя-две на засылку и внедрение.

- Можно сказать, времени у вас совсем не осталось, - сказал Сталин, - подчеркивая «у вас». – Я правильно понимаю, товарищ Барановский? Какие соображения будут по кандидатурам?

- Рассматриваем три тройки, девять человек. Все проверенные, надежные товарищи, прошедшие специальную диверсионную подготовку, не первый год в органах. Вот, разрешите доложить, – Барановский вынул из папки листок бумаги. - Первая группа: руководитель – Яков Кондратьевич Швыдко, майор госбезопасности, 35 лет, из них в органах - пятнадцать. Уроженец села Лазоревское Харьковской области, из семьи батраков, закончил…

- Ты мне биографии не рассказывай, сам, если надо, прочту, - грубо перебил полковника Сталин. – Кого ты лично рекомендуешь?

- Все готовы выполнить высокое задание Родины, и, если надо, отдать свои жизни ради успешного выполнения операции, - ушел от прямого ответа Барановский.

Он хорошо знал привычку вождя: спросит, как бы невзначай, а сам всматривается, вслушивается, анализирует. Нет уж, лучше пусть сам выбирает, решил Барановский. Тем более что решение, скорее всего, уже было принято.

- Хорошо, поступим таким образом, - кивнул Сталин. - Задействуйте все три группы, через неделю доложите об их готовности. Засылайте дней через десять, больше времени у вас нет. Справитесь?

- Москва закрыта немцами со всех сторон, - осторожно начал Барановский, - внутри зверствует гестапо, хватает и обыскивает всех подряд. Гитлеровцы очень боятся наших действий, понимают, что мы их в покое не оставим. Обстановка в городе чрезвычайно сложная, но мы справимся, товарищ Сталин!

- Правильно, что гитлеровцы боятся, - кивнул Сталин, - мы им еще покажем. Запомнят они эту зиму…

Сталин задумчиво посмотрел на большую карту, висящую на стене в кабинете. На ней красные флажки с трех сторон обступали Москву, занятую гитлеровцами. Линия фронта причудливо изгибалась, образуя большой выступ в восточном направлении.

- Ну, ладно, выполняйте, - вождь кивнул полковнику.

- Разрешите идти? – с явным облегчением спросил Барановский.

Сталин махнул рукой, отпуская полковника, потом снова подошел к окну. Сгущались ранние январские сумерки, фиолетовый свет лежал на засыпанных снегом пустынных улицах города. Здания занесло почти до окон первого этажа...

Пять часов, а уже темно, думал Сталин. Какая суровая, снежная зима, как все замело. А как там, в Москве? Без света, воды, тепла? Говорят, что немцы так и не наладили транспорт, все ходят пешком. Метро тоже не запустили – до сих пор не могут заменить взорванные нами подстанции.

Сталин вздохнул и стал медленно набивать трубку. Долго уминал большим пальцем табак, затем поднес к чашечке зажженную спичку, сделал несколько неторопливых затяжек. Трубка исправно задымила.

Может, и не стоило отдавать Москву? Убедили ведь, лизоблюды проклятые, шаркуны паркетные - гениальный план Кутузова, ловушка для Гитлера... Мол, попался же в свое время Наполеон – зима, партизанское движение, брошенный город… А ведь какой был гениальный полководец, какой баловень судьбы! Так заманим и Гитлера, а потом ударим разом и прикончим и его, и все его армии…

Нет, не стоит врать, оборвал себя вождь, я сам дал себя убедить. Хотя, с другой стороны, что еще оставалось делать? После того как немецкие танки вышли на Волоколамское шоссе, сколько бы мы еще продержались? Пять дней, неделю? Сколько еще дивизий положили бы? Ведь даже Генштаб не гарантировал, что удастся остановить прорыв…

Как там, в песне? «Мы не дрогнем в бою за Отчизну свою, нам столица, как мать дорога…» Да, не дрогнули – просто полегли на дальних и ближних подступах к Москве, все до единого. «Нерушимой стеной, в обороне стальной, разгромим, уничтожим врага…» Разгромили, уничтожили – передовые немецкие части, и так изрядно измотанные многомесячными боями. А про возможность второго удара даже не подумали. Поэтому и пришлось потом срочно эвакуироваться. Что не смогли вывезти, взорвали - электростанции, заводы, метро, Мавзолей. Хорошо, что хоть тело Ленина вовремя отправили за Урал…

Сталин еще раз подошел к карте, посмотрел на линию фронта, утыканную красными и синими флажками. Коснулся чубуком трубки того места, где была Москва, и снова задумался.

Сейчас бы на Ближнюю дачу, к камину, чтобы уютно потрескивали дрова, размеренно тикали часы, а вокруг тишина. Господи, какая же там, в Кунцево, замечательная тишина! Слышно, как осторожно ходит за дверью охрана да прислуга быстрыми шажками проскакивает по своим делам. Никто не беспокоит, не мешает… Тихо, уютно, по-домашнему. Слава богу, что дачу тоже успели взорвать, чтобы немцам ничего не досталось. Но ничего, потом восстановим - после нашей победы. И чтобы непременно было все, как раньше. Нет, даже лучше!

Сталин покивал в такт своим невеселым мыслям. Что же, решение принято, приказы отданы, осталось только дождаться результатов. А в том, что они будут, вождь нисколько не сомневался. Он всегда умел добиваться своего, даже если требовалось совершить невозможное. Так будет и на этот раз.

Куйбышевская область

15 января 1942 года

Разведшкола «Сосновка»

- Отставить! Ну кто так бьет! Миронов, ты что, жалеешь его? – инструктор по рукопашному бою капитан Звягинцев от возмущения даже потерял обычное хладнокровие. - Противника надо не жалеть, а вырубать. Понял? Вырубать! Уж он-то тебя точно не пожалеет.

- Виноват, товарищ капитан, - лейтенант Алексей Миронов вновь принял боевую стойку. – Разрешите повторить?

- Давай. И помни: резче наклон, сильнее удар. Ты должен попасть с первого раза, второй попытки уже не будет.

Алексей чуть присел, прижал, как учили, локти к телу, правую руку выставил немного вперед, левую сжал в кулак. Противник – в данном случае товарищ по разведшколе, младший лейтенант Ивченко, – приготовился к контрприему.

…Так, теперь главное – не спешить, думал Алексей, сделать все, как учили. Правую ногу – вперед, чуть повернуться на носке, туловище резко наклонить, ударить согнутой ногой, метя носком в голову. И кулаком – по корпусу, пока не успел уклониться. Раз, два, три… Удар!

Ивченко резко выбросил руки вверх, блокируя ногу Миронова, но от быстрого и точного удара в грудь прикрыться не успел. Отлетел назад, перекатился через голову и вскочил, потирая ушибленное место.

- Вот, уже лучше, - одобрил Звягинцев, - продолжайте, товарищи, отрабатывайте удар.

В дверях класса (разведшкола располагалась в двухэтажной сельской школе, откуда наскоро убрали парты) возник дневальный. Подбежал к капитану, быстро зашептал что-то на ухо. Звягинцев бросил удивленный взгляд на Миронова и кивком подозвал его к себе.

- Алексей, давай наверх, в кабинет к начальству, тебя ждут.

- Разрешите переодеться?

- Некогда, сказали прибыть немедленно.

Миронов быстро натянул сапоги (тренировались босиком, чтобы ненароком не зашибить товарища) выскочил вслед за дневальным из класса, взбежал по короткой лестнице на второй этаж. Раньше это был кабинет директора, теперь в нем располагался начальник разведшколы подполковник Батьков. Между собой курсанты называли его Батей. Подполковник не обижался и даже, казалось, гордился своим прозвищем.

Алексей пригладил пятерней всклокоченные волосы, одернул гимнастерку, застегнул воротник и постучал в дверь.

- Разрешите войти?

- Входи, лейтенант.

Батьков сидел за директорским столом, прямо под большим портретом Сталина. Сбоку, на стуле, пристроился незнакомый майор госбезопасности - средних лет, худощавый, с внимательными, серыми глазами. Его полушубок и шапка висели у двери. Значит, разговор будет долгим, решил Миронов.

Батьков и майор посмотрели на вытянувшегося в струнку лейтенанта. Тот козырнул и доложил: «Товарищ подполковник, лейтенант Миронов по вашему приказанию прибыл!»

- Вот он, наш отличник боевой и политической, - пробасил Батьков, представляя Алексея.

- Майор Шмаков, - сказал незнакомец, приподнимаясь и потягивая руку.

Миронов крепко пожал ладонь и вопросительно уставился на Батю. Тот скосил глаза на майора – мол, сам все расскажет.

- У нас с вами, лейтенант, разговор будет, - начал Шмаков и обернулся к Бате. - Хотелось бы провести беседу с глазу на глаз.

- Конечно, конечно, - непривычно засуетился Батьков, выбираясь из-за стола, - располагайтесь. Распорядиться, чтобы принесли чаю?

- Чай - это хорошо, беседа, возможно, будет долгой, - улыбнулся Шмаков, демонстрируя два ряда белых зубов.

Батьков вышел из кабинета. Майор несколько мгновений рассматривал все еще стоящего у двери Миронова, затем пригласил занять стул напротив. Алексей сел, стараясь сохранять невозмутимость и серьезность.

- Я ознакомился с вашим личным делом, лейтенант, и хотел бы задать несколько утоняющих вопросов. Не возражаете?

- Никак нет, товарищ майор, спрашивайте.

В дверь постучали, на пороге появился все тот же дневальный. В руках он держал небольшой поднос, на котором стояли два стакана в стальных подстаканниках и блюдечко с сушками. Майор поблагодарил, дождался, пока дневальный поставит чай на стол и удалится, после чего взял ложечку, положил в стакан кусочек сахара, размешал, но пить не стал, снова внимательно посмотрел на Миронова. Алексей к своему чаю даже не притронулся.

- В вашем деле сказано, что вы в совершенстве владеете немецким языком. Откуда такая подготовка?

- Учительница в школе была натуральная немка, Эльза Карловна Шульц, - начал Миронов, - еще до революции гувернанткой служила. Нас, балбесов, учила на совесть, заставляла Гете и Гейне наизусть зубрить. Строгая была, чуть что - линейкой по голове, двойки ставила нещадно. Многие ребята на нее обижались, считали чуть ли не врагом народа. А я к языкам способный оказался, хотел даже после учебы поступать на филологический факультет МГУ, но по комсомольской путевке был направлен в школу военных переводчиков. А тут как раз война… Служил при штабе 195-й стрелковой дивизии, а после ее расформирования получил назначение сюда, в разведшколу.

- А как сейчас ваш немецкий?

- Думаю, хорошо - на фронте напрактиковался, переводил на допросах военнопленных…

Майор удовлетворенно кивнул и неожиданно спросил:

- Москву хорошо знаете?

- Конечно, - слегка пожал плечами Алексей, - я же москвич. Большей частью, разумеется, свой район – Пречистенку, Волхонку, Арбат… Но мы с ребятами ездили и по всему городу – и в Сокольники, и в Петровский парк на футбол. Так что не заблужусь.

- В городе у тебя кто остался? – майор решил перейти на «ты».

- Никого. Мама и сестренка в эвакуации, а отец еще в июле не фронт ушел.

- Пишет?

- Получили сначала два письма, а потом ни строчки, вот уже полгода. Может, вы что-нибудь про него знаете? Он в госпитале, да? - в глазах Алексея вспыхнул огонек надежды.

- Нет, о твоем отце нам ничего неизвестно, а вот о твоей учительнице, Эльзе Карловне, есть сведения. Сейчас она служит у немцев - секретарем в штабе генерала Зеермана. Должность хоть и небольшая, но очень для нас важная. Понимаешь, о чем я? Ты с ней ведь в хороших отношениях был, так?

- Ну, вообще-то считался даже любимчиком, - покраснел Алексей.

Из-за хорошего отношения учительницы ему приходилось нередко терпеть насмешки одноклассников, но Алексей благоразумно умолчал об этом.

- Вот и отлично. Собирайся, Миронов, поедешь со мной. Надо нанести визит твоей знакомой, восстановить прежние связи. А нам она поможет в одном очень важном деле.

«Сосновка» - Куйбышев

Черная «эмка» быстро мчалась по снежной дороге. Шмаков и Миронов сидели позади, за рулем был молоденький сержант госбезопасности, приехавший вместе с майором. За окном проносились заснеженные поля и редкие домишки, по самые крыши утонувшие в сугробах. Блеклое зимнее солнце низко висело над горизонтом.

Майор разговор не начинал, задумчиво смотрел в окно, Алексей тоже молчал. В машине было холодно, даже военный полушубок согревал слабо. Наконец Шмаков оторвался от созерцания зимней пасторали и спросил:

- У тебя сколько прыжков с парашютом, лейтенант?

- Три. Два дневных, один ночной.

- Маловато, конечно, ну да ладно, еще будет время потренироваться. Рацией хорошо владеешь?

- Обучался в разведшколе, работать могу, только не очень быстро, - честно признался Миронов.

Майор снова замолчал. Алексей поерзал на сиденье, затем решил задать мучавший его вопрос:

- Товарищ майор, разрешите спросить?

- Зови меня Николаем, - сказал Шмаков. - Нам с тобой, Алексей, еще долго вместе работать, так что давай без лишних формальностей.

- Есть без формальностей. Но все же можно на «вы», а то непривычно как-то…

Майор кивнул.

- Меня ведь собираются забросить в Москву? – продолжил Миронов. - Для этого вы и про учительницу, и про город спрашивали? Я понимаю, что еще рано вдаваться в подробности, но хотя бы в общих чертах…

- Ты прав, рано, но в общих чертах скажу. Ты слышал про парад?

- Тот, что фашисты собираются на Красной площади устроить? Как свой парад победы?

- Да, тот самый. И наша с тобой задача, Алеша, этот парад сорвать или хотя бы основательно испортить. Вот с этой целью нас и забрасывают в столицу.

- Устроить диверсию на Красной площади?

- Не просто диверсию, а, если удастся, убить самого фюрера, причем прямо во время парада. Такая у нас будет главная цель.

Миронов потрясенно замолчал, Шмаков истолковал это по-своему:

- Да ты никак заробел, лейтенант? – спросил он чуть насмешливо и посмотрел сбоку на Алексея.

- Никак нет, - в том ему ответил Миронов, - просто задумался. Что задача будет не из легких, это понятно, но ведь его, Гитлера, будут охранять по самому высшему разряду, так? Как же мы к нему подберемся?

- Тут ты на сто процентов прав, Алексей, придется нам с тобой непросто. Но наметки имеются, даже некий план есть, главное теперь - не сдрейфить и все сделать, как надо. Сможешь оправдать высокое доверие Родины, лейтенант?

- Смогу, - твердо ответил Алексей.

Потом подумал и решил уточнить:

– А почему выбрали именно меня? Я в том смысле, что у нас в разведшколе есть ребята и поопытнее, и даже такие, которые с парашютом больше десяти раз прыгали и рацией отлично владеют...

- Во-первых, - серьезно ответил Шмаков, - ты москвич, значит, в городе не заблудишься, не потеряешься, найдешь, где укрыться, пересидеть, выждать. Я не зря тебя расспрашивал про знание местности, передвигаться по городу придется скрытно, по большей части проходными дворами да переулками, от патрулей уходить и от облав прятаться. Здесь чужой не подойдет, нужен свой, коренной, московский. Говор у тебя опять же правильный, столичный, внешность интеллигентская. Если понадобится, сможешь сойти за студента. Это очень важно. Во-вторых, твое знание немецкого. Я беседовал с инструктором по языку, он хорошо о тебе отзывался. Говорит, у тебя настоящий хохдойче, а нам как раз требуется, чтобы ты чисто вписался в легенду. Какая она будет, узнаешь позже. И, в-третьих, самое главное - твое знакомство с Эльзой Шульц. Она, как ты догадываешься, не случайно оказалась в штабе Зеермана. О том, что это мы ее попросили пойти на службу к немцам, известно немногим, а теперь вот и тебе. Шульц охотно взяли: биография, что надо - чистокровная арийка, из прусской семьи. Прекрасно знает русский, к тому же сама выразила готовность служить рейху. Так что скоро встретишься со своей любимой Эльзой Карловной.

- Но ведь за ней наверняка присматривают, все-таки работает на ответственной должности…

- Следят, конечно же, - согласился Шмаков, - но Эльза Карловна - женщина умная, аккуратная, исполнительная, для немцев – просто клад. А что касается работы в штабе, то тут все просто - мы ей немного помогли. В июле 1941 года мы арестовали Шульц как немецкую шпионку и посадили в Бутырку, а перед самым отступлением из Москвы ей и ее сокамернице устроили «случайный» побег. Сидела же она, к твоему сведению, с настоящим абверовским агентом – некой Ниной Сигизмудовной Петерсен. Та еще дамочка! Была заброшена к нам в тридцать девятом, почти два года служила машинисткой в Наркомтяжпроме, пока мы не арестовали. Теперь – ответственный сотрудник абвера, гауптман, и в штабе у Зеермана - большая шишка. Но свою соседку по тюрьме, Эльзу Шульц, не забыла, пристроила на хорошее место – документы переводить, бумаги для начальства готовить. Работа хоть и рутинная, зато дает доступ к важной информации. От Эльзы Карловны сведения о том, что в штабе делается, прямиком поступают к подпольщикам. И, наконец, самое главное: Шульц может достать настоящие немецкие пропуска, разрешающие передвижение Москве даже в ночное время. Для нас это очень удобно – ездить по городу придется много, надо запастись хорошими документами, чтобы патрули не останавливали. Твоя задача в общих чертах такова: в составе диверсионной группы проникнуть в Москву, добраться до квартиры Эльзы Карловны и установить с ней связь. Подробности операции и свою легенду узнаешь позже, когда прибудем в Куйбышев, на оперативную базу. А пока спи, ехать нам еще часа три. Отдыхай, потом не до этого будет, я тебе гарантирую.

С этими словами майор отвернулся, уткнулся носом в ворот теплого полушубка и задремал. Алексей долго смотрел в окно и думал о словах Шмакова - о предстоящей операции, о Москве, об Эльзе Карловне… Но через полчаса согрелся, устроился поудобнее на мягком кожаном сиденье и даже не заметил, как уснул.

Куйбышев

30 января 1942 года

Центр разведывательно-диверсионной подготовки

Генерального штаба РККА

- Так, давайте повторим еще раз, - полковник Барановский потер пальцами усталые, воспаленные глаза. - Каковы ваши действия после приземления?

- После того, как группа окажется в заданном районе, я должен закопать парашют и комбинезон, - скороговоркой, по-ученически начал отвечать Миронов, - и, подавая сигнал фонариком, найти товарищей. У меня фонарик с синим светом, у командира группы, майора Шмакова, с белым, у радиста, младшего лейтенанта Ларина, с желтым. Затем мы ориентируемся на местности. Выбросят нас в районе Петровской лесной академии, это на севере Москвы, квадрат 15-85. После ориентировки скрытно выдвигаемся на юго-восток, примерно три километра, до железной дороги, идем вдоль нее до платформы «Гражданская». Если нарываемся на немецкий патруль - уходим обратно в лесопарк, чтобы оторваться. Если не удалось, разделяемся и прорываемся поодиночке, сбор в течение трех суток на конспиративной квартире. Когда дойдем до «Гражданской», направляемся к домику обходчика и устанавливаем контакт с Павлом Сергеевичем Поповым. Пароль: «Хозяин, не подскажешь, как на Коптево выйти?» Отзыв: «К Коптево здесь не пройти, лучше по шоссе, но там патрули, как бы вас не забрали». Утром Попов на дрезине доставит нас в Москву, в район платформы «Каланчевская». После чего группа разделяется: майор Шмаков и младший лейтенант Ларин под видом железнодорожных рабочих идут на Каланчевскую улицу, дом номер четыре, к нашему агенту, дворнику Рамилю Мухаметдинову. У него они и остаются на ближайшие дни. Я же иду на другой конспиративный адрес - улица Большая Молчановка, дом 13,квартира 19, хозяйка - Раиса Сергеевна Подушко. Передаю ей привет от сестры Ларисы, которая уехала с детьми Ваней и Сашей в Самару.

- Опишите Раису Подушко.

- Среднего роста, худощавая, волосы темно-рыжие, сильно завитые, глаза зеленые, губы сжатые, ниточкой, на подбородке маленькая ямочка. Говорит с легким южнорусским акцентом. Не замужем, ребенок, мальчик семи лет, Коля. Если Подушко на месте не окажется, жду в подъезде до вечера, потом возвращаюсь на Каланчевку к Шмакову и Ларину. На следующее утро или, по обстоятельствам, через день повторяю попытку.

- Так, продолжайте.

- У Подушко оборудован тайник, где находится немецкая военная форма, оружие и документы на имя лейтенанта Отто фон Берга, который после ранения и госпиталя получил направление в 176-й полк 55-й пехотной дивизии, расквартированной в Люберцах. Именно под видом лейтенанта я и должен появиться на квартире Эльзы Карловны Шульц.

- Адрес помните?

- Конечно, Чистый переулок, дом один, вход со двора, третий этаж, квартира семь. Я школьником был у нее несколько раз, навещал с одноклассниками, когда она болела. Эльза Карловна должна передать мне пропуска по городу для нашей группы и свести с товарищем Петровым из подполья. У него я получу информацию по операции «Возмездие» и передам Шмакову. Дальше действуем по приказу из Центра. Пока ждем распоряжений, я под видом немецкого лейтенанта живу на квартире у Подушко.

- Правильно, - удовлетворенно кивнул Барановский, - главное для вас, Миронов, установить контакт с Эльзой Шульц и товарищем Петровым. Информация, которую вы получите от них, крайне важна для операции, и в зависимости от нее вы разработаете план покушения на Гитлера. А теперь пройдем еще раз легенду, по которой вы проникните в Москву.

- Я - Андрей Петрович Комаровский, 1924 года рождения, русский. Отец – профессор, преподавал в педагогическом институте, мать домохозяйка. В комсомол не вступил - подвело происхождение: отец - из поповской семьи, к тому же беспартийный. В июне 1941 года закончил десятилетку, хотел поступать в университет, но началась война. В армию не взяли - хроническая язва желудка. В августе был мобилизован на оборонительные работы, направлен под Солнечногорск. В середине сентября попал под немецкую бомбежку, испугался, бежал. Думал, если поймают, сразу расстреляют, как дезертира, поэтому решил спрятаться, переждать неделю-другую. Пешком добрался до отцовской дачи в Перхушково, которую мы купили перед самой войной, там и отсиживался до конца октября. Питался ворованной колхозной картошкой и тем, что еще осталось на соседних огородах. Когда немцы заняли Солнечногорск, сам пришел к ним и предложил свои услуги. Служил в местной комендатуре, в основном печатал распоряжения командования и переводил приказы для населения. Получил аусвайс номер 7654. Тогда же от знакомых узнал, что отец и мать уехали в эвакуацию. Когда немцы взяли Москву, решил вернуться в город, чтобы устроиться на хорошее место. Жить-то хочется…

- Ладно, Миронов, вижу, что вы готовы. Что же, вылет, как вы знаете, сегодня вечером, сбор в двадцать два ноль-ноль на аэродроме. Идите на склад, получайте вещи и продукты. За документами и последними инструкциями зайдете ко мне вместе со Шмаковым и Лариным.

Алексей поднялся, козырнул и вышел из кабинета. В предбаннике симпатичная Ниночка что-то лихо стучала на машинке. Миронов посмотрел на ее аккуратную голову и вспомнил свою одноклассницу, Веру Ярину. Та тоже стриглась коротко, под мальчишку…

По Вере вздыхал весь его десятый «а» и половина десятого «б», но она, казалось, никого не замечала. У девушки были четкие, ясные планы на будущее - после школы сразу поступить на летные курсы, благо парашютная подготовка уже имелась, а потом отправиться покорять «пространство и простор». Верочка мечтала стать первой советской женщиной, совершившей прыжок с парашютом на Северный плюс, или, в крайнем случае, поставить мировой рекорд по длительности затяжного прыжка. Ее идеалом была знаменитая летчица Гризодубова, а мальчишки из класса, в том числе Алексей, в ее жизненные планы никак не вписывались.

Миронов вздохнул, взял свой полушубок, висевший у двери, и вышел на крыльцо. Там он посмотрел на чистое, синее небо и набрал полную грудь свежего, морозного воздуха. Хорошо все-таки оказаться на свободе после трех часов сиденья в душной комнате у Барановского и бесконечного повторения легенды! Миронов еще раз глубоко вздохнул и направился на склад – длинное одноэтажное зданию у столовой.

Там его уже ждал Валька Ларин - высокий, белобрысый парень с открытой, обаятельной улыбкой.

- Ну что, Леха, долго тебя полковник мурыжил?

- Да так, - отмахнулся Миронов, - как обычно.

- Ничего, сегодня вся эта тягомотина закончится, нас засылают.

Алексей кивнул - мол, знаю, и подумал: две недели усиленной подготовки наконец-то остались позади, а впереди - Москва и трудное, чрезвычайно опасное задание. Удастся ли выполнить его? Тряхнув головой, Миронов отогнал ненужные мысли. Какие сомнения? Конечно, удастся! Потом кивнул Вальке:

- Кончай курить, пошли вещи получать. Шмаков, наверное, уже заждался нас.

Ларин бросил недокуренную папиросу и взялся за ручку двери.

* * *

Заместителю председателя

Совета народных комиссаров

т. Л.П. Берия

от начальника Особого отдела

полковника П.Г. Барановского

Докладная записка

Для выполнения операции «Возмездие» нами были подготовлены три диверсионные группы.

Первая: командир - майор Я.К. Швыдко, подрывник - лейтенант И.Н. Морозов, радист - лейтенант Л.Д. Васильчиков. Место выброски - Лосиный остров.

Вторая: командир - майор Н.И. Шмаков, подрывник - А.П. Миронов, радист - младший лейтенант В.С. Ларин. Место выброски - Петровский лесопарк (район сельскохозяйственной академии).

Третья: командир – капитан Д.Т. Серегин, подрывник – Н.К. Островский, радист – лейтенант Л.Ю. Захаров. Место выброски – парк Кузьминки.

Все прошли дополнительный курс языковой подготовки, владеют навыками радиодела и подрывной работы. К выполнению задания партии, командования Красной Армии и лично товарища Сталина готовы. Начало операции – 31 января 1942 года.