Метатрон

Жанр: мистика-хуистика, 118+

Данный рассказ является частью трилогии, однако же полностью самостоятелен. А вот два предыдущих:

1. Офаним https://author.today/work/451624

2. Работник месяца https://author.today/work/456714

Ну что сказать по образу моего жития? Житие мое.. ну оно не то, чтоб прям образцовое. Зато со скуки не подохнешь. Много от чего подохнуть можно, это да, но точно не от скуки.

Курю я, например, всякую дрянь. Как-то не шибко гурман в этом вопросе. Ну а хуле выпендриваться-то? Не «Беломорканал», конечно, хотя а почему бы, собсно, и нет? Дым и от самой паршивой соломы приобретал какой-то возвышенный тонкий, почти аристократичный аромат, стоило мне только эту сижку-замухрышку хорошенечко раскочегарить. Гном, который друган мой, демонюк, пиздел, что от меня несёт, аки от церковной свечки, когда я дымлю. А дымил я много и часто, прямо-таки работал супротив экологии на износ, нах. Будто имел твёрдое намеренье отхуячить атмосферу одним своим присутствием. Хуже сталелитейного цеху. Такой вот саботажник, хе-хе.

Сейчас, например, у меня в кармане валялось пол пачки Винстона синего, кажется. Хер его знает: хапнул, не глядя. А в другом кармане ещё пол пачки какой-то поебени. Употреблял я курево без оглядки, на удачу. Экий я неразборчивый. Да мне ль не по..

..боку? Неожиданно, правда?

Зато в плане бухла я зачастую капризничал. Потому нонче надолго завис у полки с нарядными бутылочками. Одна другой краше. Понизу стоял, как водится, всякий малопитейный шлак, а вот на уровне моего росточку начинались экземплярчики по чину в самый раз. Жаль, не всегда по баблу проходили. Но сегодня муки выбора были особливо тяжелы: ибо выпивон я выбирал не для себя любимого (наеборезился ужо с утра пораньше, для настрою на рабочий лад), а для Фаньки.

Фанька или ещё я его звал пациент — энто та самая невезучая куропатка, которую угораздило цапнуть в своё времечко обломок меча Денницы граблями загребущими. И заодним отхватить забот полон рот вследствие такой вот тупейшей выходки.

Кусок того клинка у меня в конторе изъяли, кстати. Платок старухи Вёльвы с моей кровушкой тоже. А Фаньку (это от «офаним», значится, проистекает) законопатили в лазарет. Больно ему досталось. За те тысячи лет, что он в камне был засушен, как вобла к пивасу, с мечом тем в руках, проклятье сильно его природу переменило. Фанька стал очень уж материален. А ещё он нихерашечки не помнил. Ни фамилии, ни имени, ни отечества, итить твою, а с такими вводными хуй его знает, куда его слать почтовым отправлением такого бездомного да беспаспортного. Вообще он мне чем-то Малаха напомнил. Да-а. Были времена. Паршивые, но весёлые. И чё я с ними только вожусь, с этими ангелами-недотёпами, как с кутятами? В волонтёры не нанимался вродь, и воспитателем в ясельную группу тоже. Тьфу. Альтруизм в крови моей плескался пятьдесят на пятьдесят с вискарём, иначе не скажешь. Потому, наверное, я был по жизни такой отзывчивый и добрый.

А с этим пернатым без опознавательных знаков и страховки, поскольку дело было давнишнее, с кого спрашивать — и не разберешь.

Как пить дать, свои же Фаньку приписали к перебежчикам, да и забыли начисто. А вот кто его заебенил в статую и кто потом оттудова выебенил — надо было разбираться долго и муторно. Но пока оно не шибко удавалось.

Блять, я что ли Эркюль Пуаро вылитый? Хер там! Ни лысины, ни трости, ни усов. Не знаю, почему на меня это дело повесили. Как ярмо на шею. Давай, мол, паши, не переломишься.

Ну да не будем о грустном. Чё тут у нас? Я въедливо воззрился на КБшные полки. Дымники поди Фанька не оценит, островные в том числе. А я б «Талискеру» дерябнул, по-хорошему так. Но бюджет не резиновый же. Лан. Чё попроще. Экономим ресурсы, затягиваем пояса, нах. На горле. Бурбон какой-нибудь взять. Это ж почти как сиропчику целебного хлебануть. О, ну вот «Джим бим дабл оак» — то, что дохтур прописал для поправки здоровья. Дабл оак. Двойной дуб. Вон и Фанька чуть дуба не дал дважды, ему подойдёт. Может, и вспомнит чего. С какого он округа, с какой волости. Небес-то семь открытых и три закрытых ажно. Хер угадаешь, куды его обратно запендюрить с подсрачника.

Сграбастав бутыль, я двинул на кассу. Ведём себя пристойно, а не как привыкли. Нам выговоров новых не нать. И так кутить не на что: ни размаху тебе, ни куража.

Продавец поглядел на меня равнодушным рыбьим взглядом. Попытался нехотя впарить аукционную дребедень и лотерейный билетик. Свой счастливый билетик ты уже вытащил, хмырьё, — про себя хмыкнул я. — Я сегодня законопослушен, бля, как никогда в этом месяце.

Вот вам за пузырь монет моих кровно заработанных, ироды. Пожалуйте. Эх, не знает страна своих героев! Знала б — поила б задарма!

Я вышел из алкомаркета с бутылью в пакете, сощурившись на стынущее осеннее солнышко. Погодка была загляденье. Сухо. Ясно. Листики шуршали под ногами. Неплохо, как будто бы, и жить на белом свете.

Бабочка вон какая нарядная у самого табла крылышками бяк-бяк-бяк-бяк и промелькнула. Беленькая да с перламутром.

Стопэ. Какая, к ебене фене, бабочка после проливных дождей в конце октября?!

«Сука, стой!» — заорал я и, размахивая пакетом, рванул за поганью напрямик через дорогу. Меня естественно чуть не снёс трахнутый в оба глаза удод, но я ловко перемахнул через капот его ссаной таратайки. Пакет с бухачем красиво взмыл вверх и испуганно булькнул. Не боись, родимый! Не ухуячу.

Но возвращаясь к животрепещущей теме ограниченных умственных способностей некоторых граждан. Ёбаное чморье! Я, не отрывая взгляда от проклятущей бабочки, чуть с лёту не кувырнулся в открытый канализационный люк, который покойно раззявился себе средь травки неухоженного и нехоженого газону.

Сучьи ебучьи коммунальщики! Какого ж херу-то, а, вы мне работать мешаете? Ишачить на благо этой выгребной.. ну то есть прекрасной планеты? Ладно, хоть фуфырь не угандошил.

Сраная бабочка, стоит отметить, летела на реактивной, блять, тяге куда-то в малолюдные проулки. У твари явно был план, и она бодро рассекала налегке. Хотя я бежал как савраска, а эта мерзотина летела с виду неспешно, бяк-бяк, но я всё никак не мог её догнать. Хрень какая-то. Только пакет в руке шурхал. Вдруг, круто нырнув в арку, погань таки решила, что ужо достаточно меня выгуляла закоулками и принялась весело и задорно менять форму.

Наконец-то, а! — про себя проворчал я. А вслух выматерился. Средь бела дня, нах! Никакого такту! Одна тонкая и острая нога, две, три, ну нахер, дюжина. А там я сбился считать. За пузырь взаправду стало страшно, и я тихонечко поставил пакет наземь, отодвинув ногой к стене.

Вот это блядище! Столько ног и все как иголки швейной машины сучат, притом такие же острые. Откуда ты выперлось? Хотя не поебать ли? В последние дни после того, как Фанька из той статУи вылупился и был пойман, просто шквал аномальщины по городу прокатился. Но в основном кондыбались с этим всем ловцы. Обычные. Я даже не совался. Но тут прям под носом, хуле так наглеть?

Ну сперва следовало поглядеть, кто это нас почтил, ёбана. Длинные тонкие ноги свились в клубок. Возник непреодолимый соблазн его пнуть ногой, но я сдержался. Клубок, левитируя воздухе, был подвижен, волокна свивались друг с другом и пронзительно серебрили. И тут.. этот сгусток, похожий на кокон, прыснул в стороны искрами, свился ободьями, исполнился очей. Я охерел. Потом ещё раз. Вот как-то не думал наперёд, что в ближайшем будущем доведётся сызнова лицезреть такую тварь. Вид офанима под действием заклятия принимал Фанька, хотя он обычный чмош.. ангел. Обычный ангел.

Но этот офаним был вполне настоящий. Подвижное глядяще-шуршащее крылами нечто. Ободья вращались, но глаза, на них расположенные, в то же самое время мнились недвижимыми. Зловещий получался эффект.

Перед такой встречей накатить было не грех. Я жалел только о том, что накатил мало.

А потом оно заговорило. Это были не слова: это был мощный посыл воли и смысла. Он загудел в голове, аки приснопамятная труба Гавриила Архангела. Я поморщился. Такой базар мне не нравился. Тем паче, когда тебе без здрастье сразу предъявляют.

А предъявили мне за крылья. Давеча вот пришлось воспользоваться, чтобы проклятие это замшелое аннигилировать нахер. Ну сработало же. Однако мир с изнаночки содрогнулся. И вот сие ангельское чудовище просто и доходчиво объявило мне, чтоб я завязывал маяться тут хуйнёй и шёл с ним. Туда, где моё место. Опасные, мол, опыты ставлю.

Его воля, пронзительный до боли звон в ушах просто контузили. Я отрешённо вперился в махонький лоскут голубого неба, что виден был в просвет арки, где мы перетирали за жизнь.

Холодная высота дурманила хлеще и самого забористого бухла. Но было и кое-что за ней. Океан. Бескрайние воды его были черны. Именно они сейчас отражались в моих глазах. Вечные. Всё, чем я когда-то был. Всё, чем я однажды снова стану.

«Нет уж, князь лика, дудки — не пойду я с тобой: мне щас возноситься недосуг — работы по самые гланды подвалило — не обессудь».

Я медленно перевёл взгляд на существо предо мною. Не думаю, чтобы Метатрона устроил такой ответ. Он ведь говорил не со мной, с моей силой. Однако ж, ну я не виноват, что никто больше в этом ёбаном карёбанном мире не смог таскать на закорках оные крыла. Я вообще не просил! А оно вон как. Так что теперь на хуй идите — я живу свою жизнь. И живу её здесь. А ещё.. с ней. Если я свалю наверх, где типа оно полагалось мне находиться по всем канонам, то жену и сынку своего больше не увижу. Я на такой расклад был не согласный. Я проклинал чёртову свою работёнку, бухтел на отпрыска и жёнку, и наряду с тем болезненно любил этот древний холод, там, за лазоревой высью расплёсканный. Но никогда б не пожелал поменять местами одно с другим.

Метатрон не двинулся с места, но всё его нутро непрестанно менялось. Завораживающе. Сучий гипноз!

«Я не пойду», — вмиг охрипшим голосом повторил я. За спиной вздыбилась чернота, прорастая сквозь кости, сквозь кожу. Затрещала ткань кофты. И громадные крыла уперлись в арочный свод, затянутый кабелями. Проводка заискрила, прямиком на башку посыпались искры. Ща тут жилой дом обесточим и заебца!

Мне померещилась, или князь лика чуть подался назад. Не думал, что что-то или кто-то мог хоть на малую малость способен напугать его или смутить. Но я был, бля, самой неожиданностью! Зачастую и для себя тоже.

А вот беседуй мы на небеси с этим многоуважаемым, поди пятился б, прижав уши, уже я. Ибо масштаб ангеле сего был неописуем. Словом, невъебенно огромная тварь. Необъятная. Во весь блядский окоём, чтобы не показалось мало. Это тут он компактно себя показал.

«Я. Не. Пой-ду», — повторил я, разделяя слова паузами. Крылья за моею спиной качнулись. И свету явилась ещё одна парочка. Город замер. Звуки стихли. Только ободья, полные очей, продолжали своё размеренное пробирающее движение. Метатрон наблюдал за мной, далеко ли зайду я, готов ли повторить то, что недавно провернул в пустыне. Только тут не пустыня. Вокруг незримыми муравьями копошилось множество жизней, которых запросто мог смести один неловкий взмах, неуловимое трепетание перьев. Не сказать, чтоб меня оно парило, чужое благополучие, но…

Мне показалось, образ предо мной стал увеличиваться в размерах, пока всецело не скрыл собой просвет арки.

Так, расчехли я ещё парочку крыл, глобальных последствий не избежать. Зато я останусь здесь. Хоть и на руинах. А как тогда.. а вся жизнь?.. А Девятый град?.. Так много тонких ниточек, связующих судьбы, враз задрожало. Мне казалось, я почти слышу музыку, что звучала в переборе сих струн.

Пока я взвешивал все «за» и «против», в лицо мне пахнуло озоном. Щербатые стены пропали. Пакет с пузырём из КБ растворился. Вокруг раскинулся звенящий простор, укрытый едва вздымавшейся от всякого движения поволокой. А предо мной тем временем замер он. Как я и полагал. Метатрон. Он был огромен. Я же теперича казался мелкой букашкой, чёрной бабочкой-траурницей, со своими крылами-то. Беседа приняла нежелательный оборот. Вот щас работу проебу, штраф опять влепят. И пузырь жалко. Хороший бурбон же. Но он остался там. А я здесь.

Вдруг дымка рассеялась, и оказалось, что я стою на чёрном зеркальном полу, куполом запредельного свода вкруг меня поднималась вековечная тьма, а под ногами, утопая в вязких чернилах, плыли жемчужные нитки созвездий. Что-то было зажато в моей руке, и это оказался отнюдь не фуфырик. Коса. Литое строгое древко и хищно загнутое лезвие над головой, расписанное глифами под хохлому. Вообще красиво, конечно. Но стопэ, а шмотки мои где?! Трико, балахон, берцы и самое-то главное! Шапка! Шапку спиздили, так и знал! Ну так и знал! Щипачи кругом, никому нельзя довериться!

Однако же скоро потеря перестала меня волновать и вовсе. В груди разлилось леденящее спокойствие. Осознание силы. Без края. Но обладание ею не тешило, не заставляло возгордиться. Оно было.. оно…

Я мотнул головой, белые патлы настырно полезли в глаза.

..Оно всегда было мне в тягость. Я не хотел этой силы. А её на меня свалили, нах, как мешок ебучей картошки на хребтину. Типа тащи давай, больше охотников вагоны разгружать нет.

«Не хочу! — очухавшись, я сперва вдарил косой в пол для острастки, а после сердито отшвырнул её, и коса с жалобным, и даже каким-то укорительным звоном прогрохотав по полу, отлетела прочь. — Не хочу и не буду, бля! И ты меня на понт не возьмёшь! Я уже трудоустроен! Официально! Мне шабашек не нать! Я и так не вывожу, со всеми переработками!»

Огромное нечто, князь лика, взирал на меня, виделось, как на капризного пиздюка, попутавшего берега напрочь. Внутри ободьев же за их размеренным мельтешением я разглядел исполинский не мигающий глаз. Жуть, ёбана. Но меня так просто с панталыку не сбить: сказал нет, значит нет!

В итоге, собравшись с духом и пренебрежительно ткнув в сторону красивущей косы, валявшейся на полу, я объявил громко и отчётливо, чтоб меня нельзя было понять превратно, чтобы всякий возможный плюрализм смыслов напрочь исключить: «Ебал я ваши высокие должности! Е-бал! Спасибо! До свидания!»

Вообще свобода воли — запретный плод для всякого ангела. Ну то бишь ты в принципе можешь его схавать, конечно, но получишь заряд соли в жопу от сторожа колхозных угодий. И, давая дёру, свалишься в канаву.

Ну мне опасаться было нечего: у меня в той канаве давно уж было второе гражданство. По семейным обстоятельствам, кстати. И я его на Беверли Хиллз этот всратый поднебесный менять не собирался. Да, работа грязная, паршивая, но моя. Вот такой я не амбициозный, вот так я эти спонтанные повышения вертел.

Кажется, Метатрон уловил мой решительный настрой. Решительней некуда, сук! Силой меня было не соблазнить, а уж долины смертной тени я не убоялся однажды, не убоюсь и сейчас. Ежа голым задом не стращают! Бестолку оно!

Величественный храм, звезды под моими стопами, глаз Метатрона, опоясанный ободьями, всё качнулось, поплыло. И с дребезгом стекла обрушилось куда-то вниз. Меня замутило. Имей я привычку блевать с перепою, так и тут бы не удержался. Но я такой привычке, слава те, не имел.

Я оказался во всё той же замызганной арке. И первым делом судорожно вцепился когтями в макушку. Шапец вернули! Это победа! Башка пошла кругом, словно её отдельно от меня раскрутили на карусельке. Я откинулся назад, затылком на шершавую стену, съезжая на проеденный там да сям асфальт. Голая спина в прорехах кофтюры неприятно скребла штукатурку.

Уже и стемнело, оказывается, пока меня по инстанциям мотали. В арку хитрым жёлтым глазом заглядывал по-осеннему зябнущий в мороси фонарь.

Вкрадчиво затесавшись в укромный сухой уголок, местный бомжара беззастенчиво пристраивался справить нужду.

«Только нассы мне тут, падла!» — зло рявкнул я из-за спины. Я был за чистоту города. Во всех смыслах.

Бичара оглянулся, рыгнул и выдал высокопарно: «Пардоньте, никак не ожидал». После чего сгинул в дожде, будто его не бывало. Пошёл обоссывать другой закуток, знать-то, менее обитаемый.

Пакет с бухлецом не спиздили, вот это удача! Я зашуршал полиэтиленом, вынул пузырь «Джима». Прости, Фанька, у тебя сегодня пьянству — бой. А у меня запой. После чего с хрустом свернул крышку и приложился к горлу. Хлебал, покуда булькать не перестало.

После, выдохнув, уставился на совсем уж продрогший фонарь, про себя подумав: вот только что в том самом углу мне являлся князь лика Метатрон во всем своём грозном величии и ужасе. А затем тутошний синяк попытался место его пришествия натихушку изгадить. И вот оно завсегда так. И было так. И впредь не переменится. Ангелы будут являться на Землю, а люди будут следы их присутствия обоссывать. А впрочем, чё это я разбрюзжался? Нервяк.

Я медленно поднялся, крутя пустую тару в руке. Мне на миг показалось, что вместо горлышка «Джима» я сжимаю в пальцах древко косы. И небывалая, непостижимая мощь скользит меж строгим узором, его украшавшим, прямиком по моим пальцам.

Я встряхнулся, невольно нахохлившись и втянув голову в плечи. И шагнул в жёлтый, аки нимб, круг, расцвеченный подслеповатым фонарём. Нырнул в монотонный и непрестанный осенний дождь. Темнота, точно воды древнего Океана, низвергалась с небес, холодила лопатки. Я ступал по этой вязкой сырой мгле, и казалось, в лужах под стоптанными подошвами плывут не искорки окон и огни фар авто, а пёстрые и почти вечные звёзды.