Лето в Буэнос-Айресе вступало в свою золотую пору. Солнце играло на мраморных колоннах особняка Колуччи, и даже лёгкий ветер, пробегая по саду, не осмеливался нарушить гармонию этого безмятежного утра. Всё вокруг словно сошло с картинки модного журнала: благоухающие розы у фонтана, вымытые до блеска дорожки, шелестящий шелк занавесок за окнами. И в центре этой идиллии — Мия Колуччи.
Девушка шагала по гравиевой дорожке, звонко цокая каблуками. Нежно-розовый сарафан подчеркивал её фигуру, а на губах играла лёгкая улыбка. Словно танцуя, она достала из сумочки телефон, ловко надела солнцезащитные очки и нажала вызов.
— Марисса, дорогая! — пропела она, как только в трубке раздался гудок. — Как же я рада тебя слышать.
— Привет, Мия, — отозвался сонный голос сестры. — Ты чего такая бодрая? Что-то случилось?
— У нас семейный ужин, забыла? Папа и Соня возвращаются! Сегодня вечером!
— Ах да, точно. Я буду. Не переживай, сестричка.
— Отлично! Целую. До встречи.
Завершив звонок, Мия подошла к припаркованному автомобилю, где за рулём её терпеливо ждал старый Питер — водитель, ставший почти членом семьи.
— Мия, детка, опаздываем, — подмигнул он.
— Не ворчи, Питер, — смеясь, отозвалась она, усаживаясь на кожаное сиденье. — Я вся внимание. Вези к моему прекрасному принцу.
Мануэль Агирре ждал её в парке, где они часто гуляли в старших классах. Сам Мануэль был родом из Мексики, но его родители развелись, и отец переехал в Аргентину, забрав его с собой. Это была любовь с первого взгляда. Хоть они и несколько месяцев упорно доказывали себе и всем окружающим, что ненавидят друг друга. Он старался видеть в ней пустоголовую красотку Барби, а она в нём — доморощенного ацтека-бедняка. Но, увы, сопротивление оказалось бесполезным: друзья, судьба и сами чувства подтолкнули их к признанию — они без ума друг от друга. Мия даже однажды сменила билеты и полетела за ним в Мексику.
Теперь же прошло почти три года, и они были выпускниками Elite Way School.
Но с тех пор многое изменилось.
Мануэль сидел на лавочке, уставившись в экран выключенного телефона. Внутри него боролись два чувства: долг и усталость. Он вспоминал Галапагосские каникулы, где Мия — яркая, нежная, смелая — открылась ему по-настоящему. Но чем дальше, тем сильнее он ощущал: всё это становится лишь красивым воспоминанием. Сейчас она вызывала у него… пустоту. Он уже почти не смеялся над её шутками, не ловил её взгляд, не ощущал прежней страсти. И в то же время — боялся отпустить. Мия была статусом. Красотой. Родителями. Властью.
И вдруг — как по сценарию — она появилась. Ветер слегка трепал её локоны, а глаза сверкали в лучах солнца.
— Привет, любимый, — легко коснулась его губами, не заметив фальши в его улыбке. — Сегодня семейный ужин. Папа с Соней возвращаются. Ты с нами?
— Конечно, любовь моя, — ответил он, избегая её взгляда. — А пока, может, в кино? Давно ничего не смотрели.
Мия всплеснула руками:
— Прекрасная идея!
В темноте кинозала, пока на экране мелькали сцены романтической комедии, Мануэль мысленно перебирал сценарии ухода. «А вдруг она всё поймёт? А вдруг её семья…». Он не слышал и половины фильма, в отличие от Мии, которая с упоением следила за каждым моментом.
Когда фильм закончился, они вызвали Питера. Дома Мия поспешила наверх, готовиться к ужину, а Мануэль остался внизу, у телевизора. Она волновалась, как перед балом: выбирала платье, подбирала украшения, распыляла духи. Её счастье было почти ощутимым.
В этот момент распахнулась дверь и в комнату влетела Марисса, как вихрь.
— Привет, Мийка! — бросилась обнимать сестру.
— Марисса! Где ты была? Я уже волновалась!
— У своего нового парня.
— Какого ещё парня? Ты же встречалась с Пабло!
— Увы. Это была вспышка. Мы остались друзьями. Но не будем о грустном. Помоги мне собраться — мама меня убьёт, если я приду в растянутой футболке.
Они смеялись, красились, спорили о платьях, делились новостями. Наконец, обе — как с обложки — спустились вниз. Питер уже ждал.
В аэропорту девушки не могли скрыть волнения. Но как только на эскалаторе показались знакомые фигуры, они буквально сорвались с места.
— Мама! Папа! — кричали они наперебой.
— Мариссита! Миечка! Родные мои! — Соня, сияя, кинулась к дочерям.
Франко лишь покачал головой и раздвинул руки — девочки тут же повисли у него на шее.
Ужин был великолепен. Стол ломился от угощений, вино лилось рекой, и разговоры не умолкали. Но в этом радостном хоре один голос не звучал. Мануэль сидел молча, ловя себя на мысли, что смотрит на чужую жизнь через витрину.
Вдоволь наобнимавшись, всё семейство поспешило на выход. Франко подхватил чемодан Сони, а девушки, не умолкая, щебетали о последних новостях. Даже Питер, привычный к семейным спектаклям, с трудом сдерживал улыбку, наблюдая за их воссоединением.
Доехав, наконец, домой, все уселись за уже накрытый прислугой стол. Столовая утопала в свете люстр, фарфор звенел в руках официантов, а аромат свежайшего ризотто с белыми грибами смешивался с нотками французского вина. Разговоры велись наперебой — обсуждали поездку родителей, планы на осень, шутки о моде, грядущие вечеринки и даже милые сплетни.
Но в этом оживлённом хоре голосов один человек молчал. Мануэль. Он сидел прямо, с вежливой улыбкой, но взгляд его блуждал где-то в стороне. Он не отвечал на реплики, не вступал в обсуждения. Даже когда Франко предложил тост за «любовь, которая выдержала всё», он едва заметно поднял бокал, не произнеся ни слова.
Мия украдкой наблюдала за ним. Её пальцы осторожно коснулись его руки под столом, но он лишь чуть повернул голову, изобразив нечто вроде усталой благодарности.
В тот вечер она впервые по-настоящему почувствовала: что-то в нём исчезло. Как будто он постепенно растворяется в её жизни — тихо, беззвучно, не оставляя следа.
На следующее утро Мия проснулась раньше обычного. Пустая половина кровати уже остывала — Мануэль ушёл, не попрощавшись. В ванной не было его зубной щётки. Ни его футболки на спинке стула. В груди что-то болезненно сжалось, но она отогнала мысль, что это знак.
А в это время Марисса стояла на углу улицы, улыбаясь, пока неизвестный чёрный мотоцикл притормаживал рядом. Шлем медленно снялся, обнажив лицо парня, которого никто в их кругу ещё не знал. Его звали Леон. И с ним в жизни Колуччи всё только начиналось…