Микробка

После аспирантуры Лихов остался на родном биофаке. Быстро убедился ― размеренная преподская работа не для него. Промучился пару семестров и невольно стал подумывать о том, чтобы снова погрузиться с головой в науку.

И тут позвонили из лаборатории. Примчался в кабинет завлаба.

― Готов совершать открытия.

― Этого нам только не хватало, ― сказал Савин. ― Хватит и того, что не смоешься через полгода.

― Куда?

― На мясокомбинат, на рыбную ферму, за кордон. Куда ещё вы сваливаете?

― Сначала добьюсь чего-нибудь. А потом свалю.

― Спасибо за откровенность, ― усмехнулся завлаб. ― Насчёт открытий уверен?

― Не совсем, ― признался Лихов. ― Но, может, хотя бы успею расшевелить ваш сонный улей.

Савин стал набивать трубку.

― Моя дубовая соска. Успокаивает, когда молодняк начинает наглеть.

Долго раскуривал. Потом спросил:

― Чем шевелить собрался?

― Биотехнологиями. Чем же ещё?

― А конкретней?

― Активными штаммами нефтеокисляющих микроорганизмов.

― Бактерии для разложения нефти?

― Моя аспирантская работа.

Завлаб присвистнул.

― И где ты их берёшь?

― В Керченском проливе. Готов туда ещё поехать.

― Зачем?

― Подключусь к спасателям, занятым очисткой моря от мазута. Заодно продолжу сбор проб воды и донных отложений. Кое-что я уже получил, но всё это, как всегда, требует уточнений.

― Когда же ты успел что-то получить? Эти два танкера потерпели крушение в конце двадцать четвёртого. Совсем недавно.

― В этом проливе нечто подобное уже было в две тысячи седьмом. Тогда во время шторма четыре судна затонули, шесть были сорваны с якорей и сели на мель. А танкер с четырьмя тысячами тонн мазута на борту разломился пополам.

― И сколько тогда мазута попало в море?

― Почти две тысячи тонн. С тех пор биологи всё время там и пасутся.

― А сейчас сколько вылилось?

― Около двух с половиной тысяч.

― Что же так не везёт этому несчастному проливу?

― Там очень мало бухт для укрытия от штормов. А волны бывают высотой до пяти метров.

Савин открыл окно. По подоконнику лупили струи дождя.

Аппетитно подымил.

― И что ты намерен делать дальше?

― Выделю чистые культуры микроорганизмов. Из тех, что способны к окислению углеводородов.

― Этот компост мы не потянем, ― вдруг сказал завлаб.

Лихов опешил.

― Но вообще-то, насколько я знаю, вы тоже специализируетесь на экологии.

― Это громко сказано. Нам приходится обращать внимание на гораздо более простые вещи, чем это твоё чёрное золото.

― На какие, например?

― На питьевую воду. Тот самый бульон, что люди так легкомысленно заливают себе в желудки.

― И что вы с этим делаете?

― Известно, что. Проводим бактериологический и химический анализы. У нас на это, к твоем сведению, имеется аккредитация.

― Вообще-то воду итак без конца мониторят соответствующие службы.

― Это когда речь идёт о централизованном водоснабжении. Но народ ещё пьёт ключевую водицу, а также воду из колодцев и скважин. Чего нам только там не попадалось. И вирусы, и микромицеты, и разные бактерии типа анабены и легионеллы.

― Жуть.

― А ещё есть хлориды, сульфаты, гидрокарбонаты, соли тяжёлых металлов, ну и, конечно, разнообразная органика, тот же микропластик.

― Знакомо. Даже не интересно.

― Зато опасно. Вся эта химия в виде промышленных стоков, химических удобрений и пестицидов попадает в колодезную воду. Мы эту муть и пытаемся проверять по договорённости с дачниками и селянами. Потом выкладываем перед ними результаты. Кто-то прислушивается, кто-то ― нет.

― И что бывает с теми, кто говорит ― нет?

― Рано или поздно их увозят на скорой. Короче, предлагаю тебе этот дурной бульон взять на себя.

Лихов почесал затылок.

― Неожиданно.

Подставил руки дождю.

― Кислотненький. Тоже надо бы проверить.

― Проверяй.

― Надеюсь, у меня в распоряжении будет не один лишь стереоскопический микроскоп?

― А что тебе ещё нужно?

― Весь ваш арсенал. Спектрометры, хроматографы. Тогда можно будет говорить о комплексной оценке всего этого гоголя-моголя, включая частицы, не видимые глазу. Те, что, при попадании в организм, проникают в органы и ткани.

― Пожалуйста, избавь меня от лекций по клинической медицине, ― поморщился Савин. ― Могу тебе сам от души поведать об этих издержках цивилизации.

― Я только хотел сказать, не стоит делать вид, что ничего нельзя сделать. Надо пользоваться благами прогресса.

― Неужели от него ещё можно ожидать чего-то хорошего?

― Много чего…

― Приведи хотя бы один примерчик.

― Скажем, мы могли бы разработать новые принципы дезинфекции воды на основе нанотехнологий...

― Ну, ты загнул, ― перебил завлаб. ― Если так копать, боюсь, не только хроматографы перегреются, но и наши мозги.

Выбил из дубовой соски пепел. Сказал внушительно:

― Короче, поступим так. Начни пока действовать по стандарту, без этих закидонов с новомодными технологиями. А то я знаю, чем такие прожекты кончаются. Ты во всём этом многообразии утонешь, и тебе понадобятся единомышленники. А коллектив у нас маленький, можно сказать, микроскопический. Одно слово ― микробка.

― Что, что?

― Это мы так прозвали наш лепрозорий.

Лихов невесело хмыкнул.

― Помнится, тут раньше было не протолкнуться. Куда все подевались?

― Я же говорю, разбежались, кто куда. Остались только самые преданные науке придурки. На сегодня, кроме твоего покорного слуги, в штате числятся целых две единицы ― сонный научсот Крупнин и сонная научсотка Колесова. Давно бы их выгнал, да жаль, без меня пропадут. Так что теперь всю эту кухню будете делить на троих.

― Звучит многообещающе.

― На работе не квасить, если ты об этом.

― Спасибо, что предупредили. А то я было уже собрался уйти в запой.

― Чего вдруг?

― Как чего? Придётся забыть о моей любимой деградации нефти.

― Почему забыть? Походишь по воду, наберёшься опыта и снова займёшься своей алхимией.

Лихов поднялся.

― Я вот думаю, не лучше ли мне сразу вернуться на кафедру?

― Нет проблем. Продолжай учить оболтусов, а по вечерам лови в университетском пруду солитёрных карасей, чтобы делать из этого грандиозные выводы о проблемах гидробионтов. А я возьму на твоё место какого-нибудь бегуна на длинные дистанции.

― Почему бегуна?

― А ты считаешь, я должен сам мотаться по садовым товариществам за пробами из колодцев.

Наступила долгая пауза. Лихов наконец пробормотал:

― Так и быть, давайте попробуем. Вдруг сработаемся?

― Даже не сомневайся, ― оживился Савин. ― Готов прямо сейчас предложить должность эмэнэса. Зарплата скромная, но твёрдая. Согласен?

― А куда деваться? Как говорится, взялся за гуж...

― Ну, тогда иди, осматривай наше гужевое хозяйство.

В лаборатории полумрак. Оторвавшись от монитора, на пришельца подняла глаза бледная нимфа.

― Владимир, ― щёлкнул каблуками Лихов.

― Ольга.

Продекламировал:

― Всегда скромна, всегда послушна, всегда как утро весела.

Отчеканила в ответ:

― В свою деревню в ту же пору помещик новый прискакал.

― Тебе зачёт за наше всё.

― А мы на ты?

― Больше не на кого. Передо мной явилась ты…

― Откуда к нам, такой галантный?

― Неужели ты меня не помнишь?

― А я всех должна помнить?

― Хотя бы тех, кто к тебе пытался приставать.

― Постой, постой. Вечно взъерошенный аспирант… Или уже закончил эту бодягу?

― Увы. Прощай, свободная стихия.

Прилёг на диванчик.

― Это будет моё рабочее место.

― Поставили специально для лежебок.

― Угадали, ― сказал он радостно. ― Хочу у вас навеки поселиться.

― Решил стать учёной воблой?

― Как выяснилось, я больше ни на что не годен.

― Мог бы читать лекции наивным студентам.

― Уже попробовал. Язык устаёт. Да и как-то не прижился я на кафедре. Видно, рылом не вышел среди однопартийцев.

― Это что же, на факе оформилась партия учёных?

― Скорей, фракция коммунистов из числа единороссов.

― А такие есть?

― Только такие и есть. И ведут себя соответствующим образом.

― Это как?

― Как будто заседают в палате лордов.

Колесова рассмеялась.

― А у нас по-простому. Вот это стул ― на нём сидят. Вот это стол ― за ним едят.

― Прямо, кошкин дом. Одно смущает. Как-то многовато тут у вас системных блоков. Блокчейном, поди, занимаетесь?

― Ты думаешь, стоит попробовать?

― Лучше прогореть, чем зазря жечь электричество.

Махнула рукой.

― Жаль, мы так и не научились делать деньги из воздуха.

Спросила:

― Бориска уже поставил на довольствие?

― Произвёл в младшие неучёные сержанты.

― Каким он тебе показался?

― Лукавым.

― Что это значит?

― Это я цитирую Ивана Васильевича, который меняет профессию. Бориску на царствие? Так он, лукавый, презлым заплатил за добрейшее, сам захотел царствовать и всем владеть.

― Очень на него похоже. Ты ещё не видел, как он Ваську по царски чихвостит.

― За что?

― За то, что тот целыми днями в балду играет. За лень не получит трудодень.

― Что за трудодень?

― Так наш царь-батюшка называет премиальные.

― За какие такие заслуги?

― За докторскую, которую Васька ему строчит.

У Лихова отвисла челюсть.

― Это между нами, ― оговорилась Ольга.

― Ну, и нравы тут у вас.

― Как у всех.

― Тебя ещё не вовлекли в эти игры?

Тряхнула кудряшками.

― Я тут не для этого.

― А для чего? Теряюсь в догадках.

― Для украшения унылого интерьера.

― Да, среди этих тестеров и автоклавов ты смотришься довольно романтично. Но не слишком ли расточительно у вас разбрасываются кадрами?

― А если кадры не против? Меня никто не трогает, и я делаю, что хочу. Готовлю чай и кофе по разным рецептам, вяжу крючком и спицей.

― А голову совсем не хочется напрячь?

― Мне кажется, она у меня ещё растёт.

― Ты, что, несовершеннолетняя?

― Издеваешься? Тётке уже тридцатник скоро.

― Видишь ли, у человека черепушка растёт только до восемнадцати лет.

― А потом?

― А потом ― всё. Обходишься тем, что есть.

Загрустила.

― То-то я смотрю, ничего уже в голову не лезет. Теперь понятно, почему. Соображалка закончилась.

― Ну, что касается соображалки, это не совсем так. Чего-чего, а этого добра у нас на удивление много, и оно всё время продолжает копиться. Как пыль в доме у плохой хозяйки.

― А много ― это сколько?

― До недавнего времени считалось, ёмкость мозга равна четырём терабайтам. Казалось, это ух как до фига. Но микроэлектроника не стоит на месте, и сейчас эти четыре тысячи гигабайт равняются объёму встроенной памяти четырёх смартфонов.

― Да, в смартфонах это не густо.

― Не торопись. Наука о мозге тоже не дремала. По последним оценкам, объём памяти человека неизмеримо больше. Речь теперь идёт о петабайтах информации.

― А это сколько?

― Один петабайт равен тысяче терабайт или миллиону гигабайт. Так что у тебя, дорогуша, не всё потеряно.

― Спасибо, утешил. Теперь осталось придумать, как этим распорядиться.

― Всё будет происходить помимо твоей воли. Рене Декарту принадлежит замечательная фраза: я мыслю, следовательно, существую.

― Возможно, ты удивишься, ― возразила Ольга, ― но я могу существовать и без этих ваших мыслей.

― Не можешь.

― Опровергни.

― Знаешь, есть такие лобатоцеребриды. От других кольчатых червей они отличаются тем, что у них есть многодольный мозг. Он находится за ротовым отверстием, занимая почти всё поперечное сечение этих первичноротых. Спрашивается, на кой ляд им понадобились такие сложности при их немудрёном поведении?

― К чему ты клонишь?

― К тому, что даже когда лобатоцеребриды ведут примитивный образ жизни, в их многодольных мозгах творится нечто большее, чем у обычных кольчатых.

― Откуда известно?

― Приборы фиксируют.

― И что же там творится?

― Видимо, происходит яростное осмысление этого бренного мира.

― Суженного до размеров червивой норки?

― Из норки иногда приходится вылезать. Ты же тоже не всегда сидишь в этом анатомическом кресле…

― Мерси за сравнение меня червяком.

― Тогда уж с червихой. Просто я уверен, твой мозг тоже не позволяет тебе существовать в отрыве от него. Тебе приходится шевелить извилинами, желаешь ты того или нет.

― Да, с какой стати?

― С той, что в твоей голове находится фантастическое вещество, по своим возможностям сравнимое аж с тысячью смартфонов, которые к тому же всё время находятся во включенном состоянии.

Колесова водрузила чайник на спиртовку. Лихов сбегал в супермаркет, принёс к чаю разной вкуснятины ― ветчинки, колбаски.

― Всё это не то, ― вздохнула нимфа. ― Меня от одного этого аромата разнесёт.

― А чем ты будешь питать свои удивительные извилины? Только не говори мне, что ты веганка.

― До этого ещё не дошло. Но я стараюсь придерживаться определённой диеты.

― По рекомендациям какого-нибудь популярного златоуста? Учти, диетологи идут нарасхват и потому прилично вкалывают, а значит сами втихаря поглощают горы белка. Иначе ноги протянут.

Сели гонять чаи.

― Бориска тебя, конечно, поставил на колодезную воду? ― перевела тему Ольга.

― Откуда знаешь?

― Мы все с этого начинали.

― А какая мне дальше уготована учесть?

― Разве ты ещё не понял? Если придёшься ко двору, тебя тоже призовут пахать на корпорацию.

― Что за корпорация?

― Называется ― докторская шефа.

― А мне это зачем?

― Быстрей сам защитишься, дурачок.

― Да, я вроде не спешу. Бывают учёные и без степени.

― Ты, что, забыл, чему тебя учили в аспирантуре? Учёным можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан.

― Вообще-то, хотелось бы всё-таки стать приличным учёным для начала.

― Ты плохо знаешь приличных, а я насмотрелась. Не встречала среди них ни одного, не остепенившегося. К тому же все эти учёные ― сплошь прожжённые и пропечённые. А ты, Вова, пока ещё желторотый птенец, только-только выпавший из гнезда.

― Не боись, я взлечу.

― Если тебя перед этим не затопчут.

Лихов снисходительно улыбнулся.

― Откуда столько пессимизма в этой ветреной головке?

― Это опыт, сын ошибок трудных.

― Твоя ошибка в том, что у тебя нет сына.

Резко встала.

― Почему так решил?

― Не похожа ты на кормящую мать.

― Сейчас мышью в тебя запущу.

― Лабораторной?

― Беспроводной. Господи, почему же всё так хреново?

― Что всё?

Отвернулась.

― То, что до сих пор ― ни семьи, ни детей. И это у меня, оказывается, на лбу написано.

― Вообще-то у тебя на лбу написано совсем другое.

Повернулась.

― Что же?

― Что ты ― молодое, весьма изящное млекопитающее. Крепко сложенное дитя эволюции. Относишься к широко распространённому классу позвоночных. Самка, способная регулярно вынашивать детёнышей, смело их выпускать на свет божий и после этого ещё порядка двух лет кормить, извините, грудью.

Поморщилась.

― Вот, блин, природа распорядилась. Девять месяцев ходить с пузом и потом в муках рожать увесистое живое существо с торчащими во все стороны ручками и ножками. Да и ему, болезному, судя по всему, всё это совсем не по душе, иначе зачем бы он так орал. Неужели эволюция не могла придумать как-то по другому, без этих мучений?

― У плацентарных млекопитающих по другому не бывает. Разве что есть одно изящное отличие у первозверей. У них самка откладывает яйца, и детёныш вылупляется из яйца. А дальше она его, как и положено, вскармливает молоком.

― Гонишь, ― ахнула Оля.

― Утконосы так живут со времён динозавров.

― Чего только не бывает на этой сумасшедшей планете. Эх, если бы самка могла и родить, не рожая.

― Такое в природе тоже встречается.

― У кого?

― У морских коньков. Самка откладывает икринки самцу в карман ― он расположен в брюшной полости. После этого шов смыкается, и самец выполняет всю детородную функцию. У него в этом самом кармане происходит оплодотворение икры и вынашивание потомства.

― Мне б такого мужа.

― С таким тебе сойтись не судьба. Морские коньки входят в группу костных рыб, так что с материковыми млекопитающими никак не пересекаются.

Оля поперхнулась.

― Толку, что я пересекаюсь с этими млекопитающими. Они от меня шарахаются как чёрт от ладана.

― Это потому, что ты ― симпатяга.

― Я думала, это, наоборот, привлекает самцов.

― Только самых неопытных. Остальные хорошо знают ― красивые дороже обходятся.

― Но можно хотя бы поторговаться.

― Неужели и Крупнин не пробовал?

― А ты его знаешь?

― Мой сокурсник, ― ответил Вова. ― Сразу ушёл в науку, пока я сомневался. Васька только с виду валенок, а так-то он учёный во всех смыслах.

― Теперь понятно, почему этот учёный даже не глядит в мою сторону.

― Ну, знаешь, с людьми науки такое сплошь и рядом. Смотрят, но не видят.

― Всё он видит. Каждый раз, когда я меняю прикид, Васька сразу начинает меня внимательно осматривать как морскую свинку.

― Это только доказывает, что он способен в тебе увидеть женщину.

― И при этом не видит во мне человека.

― Как раз человека в тебе невозможно не заметить.

― И как ты это заметил?

― Ты не рычишь, не скалишься, не брызгаешь слюной. И насколько я смог убедиться, свободно владеешь человеческой речью.

― Ну, спасибо, а я уж было начала в себе сомневаться.

― Кстати, я тоже в тебе заметил очаровательную женщину. С первых минут.

― Рада за тебя.

― Я и сам мужчина хоть куда.

― И что из этого следует?

― Это сближает.

Растягивая гласные, произнесла:

― Так, руки заложив в карманы, стою. Меж нами океан.

― А дальше?

― Над городом ― туман, туман… Любви старинные туманы.

― Кайф.

Ахнула.

― Тоже любишь Марину Ивановну?

― Только её стихи.

― То есть, человека ты от них отделяешь?

― Я не знаю её как человека.

― Говоришь как естествоиспытатель. Не определишь, пока не потрогаешь?

― Совершенно верно. Нельзя судить о поэте по его стихам. Ты же не оцениваешь пчелу только по нектару, который она извлекает из цветка.

― Тогда почему в науке не так?

― А что не так?

― Учёные постоянно друг о друге судят по их собственным трактатам.

― В этих трактатах мало поэзии. Впрочем, как раз благодаря этому наука помогает нам хоть как-то разобраться во всём, что нас окружает. А стихи в этом смысле всегда необъективны, они только отвлекают и уводят в сторону.

― Пусть они и уводят в сторону, но я в них слышу что-то большее, чем ваши законы и теоремы.

― И что ты слышишь?

― Тревогу, грусть, гибель. Нечто неуловимое.

― Насчёт грусти и тревоги не уверен, а гибель не может быть неуловимой. Она для этого слишком конкретна.

― А что это тогда?

― Это история.

― Разве история не бывает необъективной?

― Бывает. Но поэзия такова по определению.

― Однако у поэтов всё-таки имеется кое-что объективное.

― Их чернильницы, что лежат в музеях?

― Их книжки на моей полке.

Помолчали.

― Что-то мне подсказывает, ― произнёс Лихов, ― что ты закончила не биологический фак. Может быть, филологический?

― Химический.

― Предупреждать надо.

― А чем тебе мои друзья химики не угодили?

― Слишком самоуверенны. Всё на свете готовы описать с помощью одних химических формул.

― И что в этом плохого?

― Это мешает им ответить на главный вопрос бытия. Для этого нужно хоть в какой-то мере быть биологом.

― Что за вопрос?

― Каким образом неживое в процессе эволюции стало живым?

― Наверно, так звёзды сошлись.

― Ты думаешь, это звёзды сварганили дизоксирибонуклеиновую кислоту, которая вдруг с какого-то перепуга взялась отвечать за хранение и передачу наследственной информации?

― Во-первых, ДНК ― это тоже формула. А во-вторых, для того чтобы ответить на твой главный вопрос бытия, нужно хоть чуть-чуть быть поэтом.

― Со вторым не согласен.

Похлопала его по плечу.

― Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

― Чувствую, мне пора подзарядиться. Где вы тут балуетесь никотином?

― Во дворе. Видишь, мужик спит в беседке?

― Так, это ж Вася.

Лихов расчехлил новую пачку.

― Какая у вас тут русалка обитает… Голову срывает напрочь.

― А не боишься, ― отозвался Вася, ― что у неё под юбкой рыбий хвост?

― Меня этим не напугать. Я с рыбами ― на ты.

― Как тебе удаётся? Они же ни черта не говорят.

― А что толку, что мы беспрерывно что-то говорим. Всё равно это звучит довольно невразумительно. Но мы же как-то понимаем друг друга.

Крупнин присвистнул.

― И что ты понял из разговора с начальством, когда оно тебя принимало на работу?

― Что я буду ездить по дачам и брать пробы.

― Ни черта ты не понял. Это всё ― для отвода глаз. Главная твоя проба будет состоять в другом.

― В чём же?

― Узнаешь, когда в сети попадёшь.

― В какие ещё сети?

― В те, что будут специально для тебя расставлены.

― Не пугай.

― Всего лишь предостерегаю по дружески. Знаешь, какая была главная заповедь у Вавилова?

― Возлюби ближнего своего, как самого себя.

― Это заповедь христианина. А Николай Иванович говорил так: жизнь коротка ― надо спешить. А от себя добавлю: если хочешь послужить науке, постарайся ей не изменять.

― Неужели всё так просто?

― Нужно соблюдать всего одно нехитрое правило ― ни на что не отвлекаться, в том числе на русалочьи чары.

― Что от них-то за беда?

― Как пел Цой, нет тюрьмы страшнее, чем в голове. Не успеешь опомниться, как перед тобой замаячит жёсткий выбор ― постигать тайны мироздания или вить гнёздышко во всём его однообразии.

― А разве нельзя постигать эти тайны вдвоём?

― Можно. Только русалку сначала придётся обуть, одеть и накормить.

― Ну и что? Всё равно лучше тусить с девчонками, чем сидеть в читальном зале отдела диссертаций.

― Ты, что, даже не листаешь монографий?

― Давно уже не трогал руками. Академик Ландау утверждал: толстые книги ― это кладбище, в котором погребены отслужившие свой век идеи прошлого.

― Что же ты читаешь, если не толстушек?

― Предисловия к ним.

― Ты и с девицами также поступаешь?

― Как? ― не понял Вова.

― Ограничиваешься беглым осмотром.

― В чём, в чём, а в этом меня ещё не обвиняли. А вот на тебя пожаловались.

― Кто?

― Как ни странно, одна русалка. На твоё к ней…

― Невнимание? Не верь. Всё ровно наоборот. Она тут всем уже успела голову вскружить.

― Вас только двое.

― Я про нас и говорю.

― Слышу в голосе затаённую обиду.

― Какие обиды? ― возмутился Вася. ― Просто каждый живёт в согласии со своим персональным кредо. Я болтаюсь без дела, начальник требует работать на себя, а наша русалка играет роль неприступной сердцеедки.

― Возможно, она мечтает стать второй Марией Кюри и подспудно думает, что семья и дети этому помешают.

― Этой милой семейке ничего не мешало, ― возразил Крупнин. ― Пьер до самой своей смерти помогал Марии с опытами, и по ходу дела они вырастили двух прекрасных дочерей. Ирен пошла по стопам родителей и также, как и Мария Кюри, получила Нобелевку, а Ева написала замечательную биографию своей матери.

Лихов заметил:

― Может быть, ваша Оля просто ещё не встретила своего Пьера?

Крупнин поднялся.

― Пора на галеры.

Расселись по своим углам. Вошёл Савин.

― Все в сборе? Это очень кстати. Если кто-то ещё не в курсе, в нашем дружном коллективе открылась новая штатная единица. Владимир Лихов, прошу любить и жаловать.

― Любить мужика, ― заявил Крупнин, ― не по моей части.

― Зато по моей, ― сказала Ольга.

― Я не против, ― вставил Володя.

― Ну, и дурак, ― огрызнулся Вася.

Савин постучал пестиком по лабораторной ступе.

― На моей территории ― никаких петушиных боёв. Все знают, что делать?

Колесова подняла руку.

― Я не знаю.

― Тогда готовь доклад.

― Какой?

― Который нам предстоит прочитать на конференции в Сочи. Мы с тобой туда летим.

― А меня возьмёте? ― встрепенулся Лихов.

― Приглашение на двоих.

― Стало быть, я тоже за бортом? ― повесил нос Вася.

― Ты остаёшься на хозяйстве.

― Спасибо за доверие. Жаль, на хлеб не намажешь.

Савин направился к выходу, бросив на ходу:

― Володя, зайди.

Шеф предложил сесть.

― Ты действительно хотел бы побывать на этой конференции?

― С вами?

― Вместо меня.

― Если честно, чихать я хотел на конференцию. А вот в Анапу и Витязево я бы смотался. Еще бы заехал в станицу Благовещенскую и пробрался бы выше ― до Тамани.

― Мы же договорились ― никаких бактерий-деградантов.

Вова вздохнул.

― Ну, хорошо. Сочи так Сочи. Кто будет делать доклад?

― Ольчик. Она эту лажу напишет, пусть она её и зачитает. Пора давать дорогу молодым.

― Вы настолько старый?

― Я не старый, я древний. Ещё застал безбрежные семидесятые. Потом были восьмидесятые с чехардой генсеков. Я в это время только учился. В девяностые матерел и огрызался, а после с удивлением перенёс относительное затишье нулевых. Ну, десятые ты уже должен помнить ― со всеми этими бессмысленными попытками влиться в общечеловеческий хор.

― А что, по вашему, происходит сейчас?

― Искусственный интеллект всё окончательно запутал. Уже не нужно докапываться до истины ― у неё, как оказалось, имеются варианты, и их ― великое множество.

― Вы поэтому не хотите никуда лететь?

― Я столько перевидал этих конференций, форумов и конгрессов, что они у меня в голове уже давно слиплись в одну гигантскую тусовку. А тебе это будет в новинку. Заведёшь знакомства, послушаешь разных ворчунов. Среди них попадаются очень неординарные, особенно из глубинки. И вообще развеешься. Бывал в Сочи?

― До Олимпиады.

― Тем более. Сейчас это другой город. Большой, современный. Можете сходить в Олимпийский парк, проехаться на Ласточке в Красную Поляну, в общем отдохните по всем правилам научного туризма. Ну, что, лады?

― Лады. Мы вам оттуда привезём новую трубку.

― Процесс выбора трубки всегда интимен. Не лишайте меня этого удовольствия.

― Тогда подгоним крепкого табачку. Судя по запаху, предпочитаете латакию?

― Приятно иметь дело со знатоком. Тоже трубокур?

― Пока учусь.

― Полезное занятие. Пристрастишься к трубке, станешь гораздо меньше курить. Не придётся в день расходовать по пачке сигарет.

― У меня выходят полторы.

― А когда же ты работаешь?

Оля с Володей, загорелые, с хохотом вбежали в лабораторию и чуть не опрокинули сумрачного Крупнина, идущего навстречу.

Оля вручила ему пакет.

― Копчёная барабулька.

― А где пиво?

Похлопала Васю по животу.

― Пиво тем, у кого нет пивного пуза.

― Пойдём покурим, ― бросил он Володе.

Зашли в беседку. Крупнин с наслаждением растянулся на скамейке.

― Так бы и торчал тут целыми днями.

― А что-нибудь поделать совсем нет желания?

Вася помотал головой.

― Сократ говорил: остерегайтесь бесплодия занятой жизни.

Задумчиво добавил:

― Хорошо вы с Колесовой смотритесь. Ты что, влюбился?

― Не твоё дело.

― Стало быть, втюхался. А ведь я тебя предупреждал ― не изменяй науке. Или всё потеряешь.

― Что всё?

― Свободу, дуралей. Они тебя теперь крепко к себе привяжут.

― Кто ― они?

― Колесова и Борисыч.

― А Борисыч тут причём?

― Притом, что ты ему нужен. И пока это так, он тебя из мохнатых лапок не выпустит.

― А Оля?

― Будет якорем висеть на твоей шее.

Лихов постучал в дверь завлаба.

― Хотел вам рассказать о поездке.

― Ольчик мне уже всё расписала, ― сказал Савин, ― и конференцию, и культурную часть.

― Когда она успела?

― Пока вы с Васькой вдохновенно дымили. Теперь и я вот раскуриваю ваш подарок. Ядрёный табачок.

― Дайте курнуть.

Завлаб замахал руками.

― Как сказано в одном героическом советском фильме, трубку, лошадь и жену не дам никому.

― Ну, тогда я пошёл.

― Стой. Чем сейчас занят?

― Жду заказов от дачников. Может, мне самому проехаться по садовым товариществам?

― Лучше сразу по инфекционкам, ― подсказал Савин. ― Узнай, откуда привозят больных. Туда и направляйся. Только будь осторожен. Сам чего-нибудь не подцепи.

Подошёл к окну. Долго вглядывался в поток машин, ревущих внизу.

― Хочу тебе предложить одну подходящую тему. Диссертабельную.

― Не рановато?

― В самый раз. В целом это очень похоже на то, чем ты сейчас занят. Здесь тоже, как и с колодезной водой, всё крутится вокруг заражений.

― Предлагаете клещей изучать на дачных участках?

― Не угадал. Обследовать придорожные зоны автомагистралей.

― Искать косточки сбитых животных?

― Не только. Определять фитотоксичность и кислотность почвогрунтов. Устанавливать содержание всё тех же тяжёлых металлов. Из тех, что чаще всего там встречаются. Это свинец, цинк, никель, медь, кадмий.

― Откуда там возьмётся свинец? ― удивился Лихов. ― Этилированный бензин у нас уже давно не выпускают.

― Если быть точным, тетраэтилсвинец не используют с две тысячи третьего. А свинец, тем не менее, до сих пор залегает в почвах и даже продолжает летать по воздуху вместе с пылью. Но это не всё. На тебе будут и бактериологические изыскания. А тут для биолога непаханое поле. Есть даже очень небольшие, но всё же шансы обнаружить сибирскую язву.

― Бациллус антрацис можно и в колодце найти.

― Эта вероятность не так велика, поскольку в воде возбудитель сибирской язвы живёт не более десяти годков.

― А в почве?

― Сотни лет.

― Мне уже страшно.

― Напрасно иронизируешь, ― проворчал Савин.

― Ну, тогда нужно срочно обследовать трассу Екатеринбург ― Челябинск.

― Чего ради?

― А вы разве не слышали об эпидемии сибирской язвы в Свердловске?

― Кажется, это было в семьдесят девятом.

― Точно. Погибло около семидесяти человек. Утечка произошла на территории военного городка, а споры сибирской язвы разлетелись вдоль этой трассы.

У Савина вытянулось лицо.

― Почему именно там?

― Это самое интересное. Власти много лет настаивали на версии заражения людей через мясо скота. Но если бы это было так, места заражений наблюдались бы в самых разных местах ― там, куда мясо развозили бы по магазинам и магазинчикам. Но вспышки регистрировались в населённых пунктах, расположенных строго по прямой линии ― вдоль этой трассы. А такое возможно только в результате распыления по воздуху.

― То есть, получается, в утечке были виноваты военные?

― А чтобы это скрыть, руководство на всех уровнях твердило про заражённое мясо.

― Откуда узнал?

― Читал признание академика Бургасова. Правда, он это опубликовал только через двадцать семь лет после случившегося.

Савин включил кофейный аппарат. Расставил чашки.

― Хочешь, коньячком подкреплю?

― А, давайте. Пропадать, так с музыкой.

― Это ты о чём?

― Об этих самых почвогрунтах. Опасное дело предлагаете.

― Но это же хорошо. Уверяю тебя, эту кандидатскую ты защитишь на одном дыхании и будешь ей ещё гордиться.

Лихов развёл руками.

― Одного не могу понять, зачем это вам?

― Давай начистоту. Это укладывается в канву моей докторской.

― Понятно, Борис Борисыч. Вы предельно откровенны.

― Говорю, как есть, ― спокойно сказал завлаб. ― Я тебя давно знаю, ты к нам сюда ещё студентом бегал. Так что, не хочу лукавить.

― Но вы могли бы и сами заняться автострадами.

― Ты с этим справишься не хуже. К тому же мне для защиты позарез нужны ученики. Один уже есть.

― Вася? И что на нём висит?

― Воздух, вернее, автомобильный выхлоп. В придорожной атмосфере, как ты понимаешь, гуляет несметное количество несгоревших углеводородов и прочих вредных частиц.

― А Оле тогда надо поручить гаражи и парковки. Там с загрязнениями ― тоже не очень.

― У Ольчика ― особая миссия. На ней ― продвижение нашего скромного предприятия. Зомбоящик, пресса, интернет.

― Я думал, она ― химик.

― Информационный поток ― это и есть химия. Он также основан на невидимых миру связях. К тому же Ольчик без ошибок пишет по-русски, что по нынешним временам большая редкость. И свободно шпарит по-английски. А это, как известно, международный язык общения, даже в наших палестинах. Знаешь, в этом до безобразия распиаренном социуме важно не то, как всё устроено на самом деле, а то, как это выглядит со стороны.

― По мне так лучше оставаться в тени.

― Брось. Разве плохо, если тебя начнут узнавать ещё до твоей защиты?

― А что это мне даст на самой защите?

― Профессора будут меньше приставать с глупыми вопросами.

― Вы так смело нападаете на профессуру, как будто докторская у вас уже в кармане.

Савин с тоской посмотрел на Вову.

― Всё бы ничего. Фактуры мне не достаёт.

― Я же вам подгружу придорожной землицы.

― Вот если бы ты ещё и штаммы свои подкинул до кучи?

― А морда у вас не треснет? ― вырвалось у Лихова.

― Всё равно твои наработки лежат без дела. А докторская ― она большая, для неё всё сгодится. Тем более, если мы говорим о мазуте, моторном масле, бензине, дизтопливе. Все эти нефтезагрязнения даже искать не надо. Они повсюду.

― Вы одного не учитываете. Бактерии не всеядны. Требуется ещё долго всё исследовать методом проб и ошибок, прежде чем понять, какие штаммы для чего подходят.

― Ерунда. Всё, что уже получено, я забью в отдельную главу. И дело в шляпе.

― Не прокатит, ― сказал Вова. ― С моей разработкой ваш диссер автоматически превратится в матрёшку. Специалистами это будет однозначно расценено как присвоение чужой интеллектуальной собственности.

― Никто так не подумает, если мы с тобой подадим это как совместную разработку. А для этого достаточно тиснуть пару статеек под нашими подписями, допустим, в университетский вестник.

Лихов схватился за голову.

― Да, чёрт вас возьми. Неужели трудно понять, что эти мои наработки просто потонут в этой вашей манной каше.

― У тебя этих наработок будет ещё вагон и маленькая тележка. А у меня последний пароход отплывает.

― Я пока не видел ваш последний пароход, но уже всей душой его ненавижу.

― А я и не призываю его любить. Только немного окультурить и актуализировать.

Лихов допил крепкий кофе.

― Ну, допустим, я вам с этим помогу. Мне какой от этого прок?

― Не бухти, тебе зачтётся.

― Сомневаюсь.

― Напрасно. Как только я получу докторскую степень, выбью для микробки такое оборудование, которое тебе и не снилось.

― Мало ли что мне не снилось.

― Но ты же к нам пришёл открытия совершать. А для этого, как ни крути, придётся обзавестись самыми современными приборами. И они у тебя будут.

Немного помедлив, Савин спросил:

― Слышал, собираешься семью завести?

― Откуда инфа?

― Сорока на хвосте принесла. Хочу тебе сказать, вы мне оба глубоко симпатичны. Так что, могу помочь.

― Трудодней подбросите?

― Легко, ― быстро сказал Савин. ― Только сначала устрою Ольчику головомойку.

― За что?

― За то, что болтает лишнего.

― Она нечаянно.

― Знаю я это нечаянно. Просто ты ей сразу понравился, и она решила тебя побыстрей ввести в курс дела, чтобы ты поменьше зевал. Учти на будущее, женщины чрезвычайно практичны.

― По мне, так, деньги ― мусор.

― Это если их некуда тратить.

Вова вернулся в лабораторию. От души хлопнул дверью.

― Что такой грозный? ― спросила Ольга, не отрываясь от монитора.

― Скорей, убитый. Мне тяжела теперь и радость… Не только грусть... душа моя.

― Под старость жизнь такая гадость…

Вова упал на диванчик.

― Начальник совсем оборзел. Хочет мою аспирантскую работу проглотить.

― Она так хороша?

― Вероятно, если к ней столько внимания.

― А что взамен?

― Накидал ещё с горкой. Кроме воды придётся тащить придорожные грунты.

― Так, может, это станет материалом для твоего диссера? ― подняла глаза Оля.

― Шеф так и сказал.

― Радуйся, лопух. Пусть Бориска подавится этой твоей аспирантской фигнёй. Зато ты уже, считай, в плане защиты. Не на воде же кропать диссертацию. Вода ― она и есть вода.

― Далась тебе эта моя защита.

― Не вечно же тебе ходить в эмэнэсах. Уже не мальчик. Пора вырастать из коротких штанишек, делать карьеру, о семье заботиться, прилично зарабатывать.

― Прямо всё сразу?

Оля с сердцах запульнула в него вконец раздолбанной мышью.

― А чего тянуть?

― Да, что ты завелась? ― увернулся от мыши Вова. ― Ты же сама говорила, нам ещё рано о будущем думать.

― А ты и рад поддакнуть.

― Ну, хочешь, я уйду в бизнес.

― Чтобы тут же залезть в долги?

― Почему сразу в долги?

― Потому что ты по жизни не добытчик.

― Напрасно ты так. Я всё-таки кое в чём преуспел. Шеф обещал трудодней подбросить.

― Вот это уже другой разговор. Хвалю. Продолжай в том же духе. Но помни, не всё меряется деньгами.

― Приехали. Что опять не так?

― Твоя беда в том, господин будущий учёный, что ты патологически недогадлив.

― Ну, тогда скажи сама, чего тебе не хватает.

внимательно на него посмотрела.

― Уверенности в завтрашнем дне.

― Тебя, что, в загс отвести?

Оля нервно захлопала ресницами.

― Отведи.

― Но это подождёт хотя бы до завтра?

― Подождёт.

― А до послезавтра?

― И до послезавтра.

― Просто мне нужно к этой грандиозной перемене участи ещё немного привыкнуть.

― Привыкай, конечно, ― сказала Оля. ― Только не очень долго. А то, если мы говорим о нас как о материковых млекопитающих, во мне может неожиданно ожить малышка.

― Ты уверена?

― Пока лишь предполагаю. Кто из нас биолог?

Лихов снял очки, долго протирал стекляшки стерильной салфеткой.

― Иди сюда, Колёсик.

Обнял.

― Ну, что ж, эту удивительную перспективу надо как-то отметить. Я ― в гастроном.

Вырулил к беседке. В тени дремал Крупнин. Лихов уселся напротив.

― С утра не курил, прямо уши опухли.

― Что-то случилось?

― Почему так решил?

― На тебе лица нет.

Задымили. Вова проговорил:

― У Оли, похоже, будет ребёнок.

― Что значит, похоже?

― Она пока не уверена.

― А ты?

― Что я? Её гормональный фон я не изучал.

― А тебе не кажется странным, что как-то быстро это всё закрутилось?

― Что именно?

― Эти ваши шуры-муры. Только не ври, что это была любовь с первого взгляда.

― Почему нет?

― Но ты же дипломированный биолог. Должен знать, что так не бывает даже у кошек.

― Как так?

― Чтобы хватило одного взгляда.

― Если уж на то пошло, этих взглядов было до хрена и больше. Сначала мы с утра до вечера переглядывались в лаборатории. Потом сутки ехали на поезде. Это как минимум сотня взглядов. Потом провели безумный день на конференции. Ещё пара сотен. Потом был тёплый мимолётный вечер. Плюс прогулка при луне по пустому пляжу. Плюс…

― Достаточно. Я только хотел сказать, слишком они вовремя у вас начались, эти переглядывания.

― Что значит, вовремя?

― То и значит. Борисыч считает дни до своей защиты. Просто бредит ей. А глубоких и мощных идей нет, и не известно, откуда им взяться.

― А какая может быть связь между нашими с Колёсиком переглядываниями и глубокими идеями?

― Эта связь ― ты, ― сказал Вася. ― То есть, твои заморочки с концентратами углеводородокисляющих бактерий.

Лихов разинул рот.

― Ты знаком с моей аспирантской писулькой?

― Шеф её проштудировал ещё до того, как ты тут появился. И мне подсунул ознакомиться.

― Ну и как?

― Вещь. Не ожидал от тебя такой проработки.

― Почему, собственно, не ожидал?

― Ты же известный чистоплюй. А тут надо возиться с этими липкими нефтяными загрязнениями. Все берега на море облазил?

― Даже под воду погружался.

― С риском для жизни?

― С риском для флоры и фауны, особенно для водорослей.

― Силён. Борисыч, как это увидел, затрясся весь. Да, брат, эта писулька сама по себе тянет на докторскую.

Лихов расплылся в улыбке.

― И хорошо.

― Сначала кандидатскую защити, хорошист. А что касается твоих бактерий-терминаторов, можешь не сомневаться ― шеф у тебя их обязательно выпросит. Мне кажется, он это задумал, как только влез в эти дебри. Потому и пригласил тебя в лабораторию.

Вова сказал с грустью:

― Он уже выпросил.

― Когда?

― Сегодня.

― Лихо он тебя обработал, друг мой Лихов, ― хмыкнул Вася. ― Обвёл вокруг пальца с этой твоей любовью.

― Что ты такое несёшь?

― Раскинь мозгами. Как только он заметил, что ты неровно дышишь по отношению к нашей красавице, тут же вас и спровадил на курорт.

― Не понимаю, зачем в это впутывать Олю? Я бы и так согласился.

― Но у него на этот счёт наверняка имелись большие сомненья. А так ты вернулся влюблённый, размякший. Он тебя и принял, тёпленького. И тут же обчистил в пользу своего диссера.

― А разве ты сам не пашешь на его докторскую?

― Колесова проболталась?

Лихов промолчал.

― Ясно, ― сказал Вася, ― просила не выдавать. И про трудодни отчиталась? Колись уже.

― Только я не понял, трудодень ― это сколько?

― По разному. Но в месяц выходит не меньше, чем с получку.

― Что-то мне не очень верится, чтобы ты за одно только бабло продался.

― Зришь в корень. Тут замешано кое-что покруче финансов.

― Расскажи. Обожаю учёные сплетни…

― Это не сплетни, ― оборвал Вася. ― Как только Бориска защитит докторскую, двинет на повышение.

― В деканы метит?

― Бери выше. В проректоры по научной работе. Давно подбивает клинья.

― А ты займёшь его место?

― Тут же.

― Целая войсковая операция, ― поразился Лихов.

― Всё по науке. Борисыч знает в этом толк ― сам так пробивался. Так что, в его невиданной щедрости можешь не сомневаться. Проси у него, что хочешь.

― Он уже пообещал мне заказать новое оборудование. Думаешь, не выбьет?

― Почему же? Если станет бугром, это ему ничего не будет стоить. Но только обязательно потребует кое-что взамен.

― Что за кое-что?

― Скажем, твоё согласие на соавторство во всех намечаемых открытиях.

Вова пожал плечами.

― Я уже и так пошёл на соавторство. К тому же буду дополнительно вкалывать ради его бездонной докторской.

― Что значит, вкалывать? Ты же отдал своих букашек. Что ещё этот жучило на тебя взвалил?

― Почвогрунты. Сказал, это понадобится для его работы и одновременно станет материалом для моей кандидатской.

― Так. А кто теперь будет колодезной водой заниматься?

― Видимо, тоже я.

Вася покачал головой.

― При таких нагрузках ты до своей защиты не дотянешь.

― Почему?

― Потому что от работы кони дохнут. Если не веришь, сходи к зоопсихологу.

Володя поиграл желваками.

― Не бзди, прорвёмся. Чёрт, совсем забыл ― я же шёл за шампанским.

― Возьми мне пивка и шкалик водки. Выпьем за твою пропащую жизнь. Заодно распотрошу вашу воблу.

― Барабульку.

― Какая разница, ― сказал Вася.

― А зачем тебе под неё водка?

― Если ты не в курсе, лучший маркер качества вяленой рыбы ― хороший ёрш.

― У нас же тут должен быть медицинский спирт ― отличное средство для наружного применения.

― Вспомнил. Весь этанол давно выпит.

С утра пораньше Володя уселся за рабочий стол. Приготовил препараты для микроскопа, прильнул к окуляру.

Вошёл Крупнин.

― Соскучился по жути?

― Не то слово.

― А где твоя пассия?

― Взяла отгул.

― Помчалась выбирать новую шляпку?

― Ты чертовски догадлив, когда это касается моей невесты.

― Ого. Эту новость надо перекурить.

Отправились в беседку.

― Значит, всё-таки невеста, ― саркастически произнёс Вася. ― Ну, тогда будь готов.

― К чему?

― К тому, что очень скоро станет не до микроскопов.

Вова нахмурился.

― Ты опять про измену науке?

― Собственно, я не настаиваю. Хочешь, плюхайся в это болото ― с места или с разбега.

― Что за болото?

― Это то, во что погружено подавляющее большинство народонаселения. Люди всю жизнь заняты тем, что пытаются удержаться на плаву. И заметь, при столь фатальном положении, они не задают никаких вопросов и только пускают пузыри.

― А ты задаёшь?

― Каждый божий день. Зачем я живу? Что меня ждёт? Куда катится мир?

Бросил под ноги бычок.

― А иначе придётся отвечать на совсем другие вопросы.

― На какие?

― На те, что идут непрерывной чередой. Где ты пропадал весь вечер? Когда, наконец, вынесешь мусор? Куда запропастился красный берет с кокардой?

― Откуда знаешь про её ненаглядный берет?

Вася на минуту задумался.

― Она в нём пару раз приходила на работу. А ты что, ревнуешь?

― Скоро начну.

― Да, похоже, маменькин сынок потихоньку становится добропорядочным мещанином.

― Это плохо?

― Это грустно. Ты превращаешься в обывателя.

― Умеешь ты нажать на больное место.

― Так, мне это всё знакомо, ― хихикнул Вася. ― Сначала тебя медленно сдавливают, как питон зайчишку, а потом позволяют дышать, но только с разрешения и через раз.

― И ты видишь из этого выход?

― Зависит от того, чего ты сам желаешь ― ходить по истоптанной дорожке или нырнуть в кусты. Такая, знаешь ли, точка бифуркации.

― Ну, положим, хочу нырнуть.

― Так, ныряй.

― А дальше куда?

― Куда глаза глядят. Вот если бы ты меня спросил, как твою питониху попробовать хоть в чём-то переубедить, я бы не нашёлся, что ответить. Бальзак заметил: тот, кто может управлять женщиной, справится и с государством. А я с государством определённо не справлюсь.

― Я тоже, ― повесил нос Вова.

Вася достал фляжку.

― Вдарим?

― Если до дна.

― Ты ― максималист.

― Только в мелочах.

― Я понял. Во всём, что не касается твоей собственной судьбы. Скажи, ты ведь к Ольге переехал от мамы?

― Сначала попробовали пожить все вместе. Но мамуля её с трудом выносила.

― Какой же матери понравится, когда у неё какая-то пигалица отбирает единственного сына. Так вот, первое, куда ты можешь нырнуть прямо сегодня, это вернуться отсюда в мамину квартиру.

― А что я скажу Колёсику? Она же вечером позвонит и спросит, куда я пропал.

― Скажешь, ты у себя дома. После таких слов она в сердцах отключит связь. У неё в голове уже закрепилось, что твой дом ― это её дом.

― А что я навру, когда ей перезвоню?

― А ты не перезванивай. Тогда и не придётся врать. Утром ты с ней увидишься на работе. Она подожмёт губки и уже ни о чём не спросит.

― А свадебное платье, фата, будущий ребёнок, наконец?

― Ты же от ребёнка не отказываешься. Если он, конечно, появится. И если он от вас, милый друг.

― А от кого?

Крупнин выразительно на него посмотрел.

― А что, больше не от кого?

Лихов пошёл пятнами.

― Не от вас ли, милейший?

― Почему сразу от меня?

― Не юли. Говори, как есть.

― Мог бы и сам догадаться с двух раз.

― Чушь. Борисыч ― примерный семьянин.

― А кому это мешало?

Вова побагровел.

― Не верю.

― Твоё право. Но если Колесова всё-таки заведёт карапузика, хочу дать один добрый совет. Сделай пэцээр-тест.

― Что это?

― Молекулярно-генетическая диагностика по методу полимеразной цепной реакции. Отличный способ определить отцовство.

― Так, ты их всё-таки застукал?

― Свечку не держал, если ты об этом.

― Ну и не лезь тогда со своими добрыми советами.

Крупнин поднял руки вверх.

― Так и быть, даю заднюю. Будем считать, насчёт Борисыча я перебрал.

― А насчет себя?

― Тест покажет.

― Ну, ты и гад, ― сплюнул Вова.

― Хочешь, оставайся в неведении. Какая, действительно, разница, кто отец? Лишь бы человек был хороший.

Лихов процедил сквозь зубы.

― Знаешь Колёсика не хуже меня. Ни на какие тесты она не согласится.

― Ты же микробиолог. Возьмёшь у неё ротовой мазок, пока она будет зевать.

Вася достал новую сигаретку.

― Можешь успокоиться. Всего этого не понадобится. Никакого ребёнка она не ждёт. Это обычная уловка. Девчонки к ней всегда прибегают, когда нужно сделать парнишку более сговорчивым.

― И это работает?

― Представь себе.

― Но это же классический шантаж.

― Подумаешь. Зато действует почти без осечки. Тем более если предположить, что девчонка вошла в сговор со своим шефом. Зачем ей тогда обременять себя родами, которых она, между нами, боится как огня. Ты же и так на всё согласился. За почвогрунты взялся, нефтянку отдал. На этом, считай, её миссия окончена.

― Ну и выгнала бы меня тогда из квартиры, чтобы я полетел оттуда вверх тормашками.

― Это было бы слишком рискованно с её стороны. А вдруг ты возьмёшь и откажешься от своих слов. Борисыч тогда её точно лишит премиальных. А вот когда он благополучно защитится, она с тобой уже по другому поговорит.

― Ну, а если Колёсик всё-таки ждёт от меня ребёнка, что ты на это скажешь?

Вася пригладил ладонью раннюю плешь.

― Тогда я скажу, что никакого сговора между ними не было. Но это вовсе не значит, что Колесова не стала важной фигурой в его игре. Просто шеф использовал её в тёмную.

Лихов вспомнил про застоявшийся без дела микроскоп.

― Всё, перерыв окончен. Я ― к станку.

― Поработай, конечно. Без труда не вытянешь и кокку из пруда.

Вернувшись в лабораторию, Вова наткнулся на Олю.

― Ты же взяла отгул?

― Мне стало стыдно. Почему я должна гулять, когда ты трудишься, не покладая рук. Хочу тебе помогать по мере сил. Скажем, могу прибираться на твоём рабочем столе, а то у тебя тут вечный бардак.

― Ты мне этим не поможешь.

― А чем?

― Тем, что будешь иногда отпускать поводок.

― Как это?

― Например, я мог бы на выходные съездить к маме. Ты не против?

― Против. Я без тебя не смогу заснуть.

― А если я не хочу сидеть всё время у тебя перед носом?

― Сиди через не хочу.

― Мы же не в армии.

Оля побледнела.

― Учти, я знаю кто тебя против меня настраивает.

― Кто?

― Твой сокурсник, он же сокурник, он же собутыльник. Как ты думаешь, почему он это делает?

― Боится, что я могу изменить науке?

― Ха, ха, ха. Плевал он слюной на твою науку. Просто не хочет, чтобы мы были вместе.

Вова уселся за микроскоп. Поиграл желваками.

― Ты не трогала чашку Петри?

― Помыла. А что?

― Кто тебя просил?

― В следующий раз сам её вылизывай.

― Тут ещё пробирка стояла.

― Это та, что с водкой? Ну, ты алкаш.

― Куда подевала?

― Сполоснула и поставила сушиться. А что?

― Водку, надеюсь, вылила?

― С какой стати? Махнула, не глядя.

Вова похолодел.

― Как себя чувствуешь? Не тошнит?

― С двадцати миллилитров? ― удивилась Оля.

― В общем так. Сиди и не высовывайся.

― Куда не высовываться?

― Никуда. Вообще не шевелись.

Влетел в кабинет Савина. Тот, развалившись в кресле, раскуривал свою дубовую соску.

― Зайди позже, я занят.

― Мы горим синем пламенем.

― Пожар?

― Катастрофа.

Вова подошёл к Борисычу, вырвал соску у него из рук.

― Слушайте меня внимательно. В последней пробе я обнаружил листерию.

― Есть такая бацилла, довольно редкая. Откуда она у тебя?

― Вы же сами сказали прозвонить инфекционки. Ну я и прошелся. Дали один подозрительный адрес. Я туда рванул. Нашёл пруд, в котором купаются и люди, и коровы с овцами. Взял пробы, привёз в лабораторию, а утром обнаружил эту палочку.

― Инфекционистам сообщил?

― Первым делом. Принимают меры. Сказали, эта листерия моноцитогенес особенно опасна для беременных. Может плод погибнуть.

― Вполне допускаю. А от меня что надо?

― Дело в том, что я листерию накапал в пробирку с водкой.

― Зачем?

― Хотел проверить стойкость бактерии к спирту.

― А почему же тогда не использовал для этого спирт?

― Спирт весь вышел.

― Квасите тут с Васькой потихоньку, ― рассердился завлаб.

― Да, подождите вы. Что теперь с Олей будет?

― А причём тут Ольчик?

― Она эту водку выпила.

Савин вскочил.

― За мной.

Оля спала, положив голову на клаву. Борисыч на цыпочках прошёл к микроскопу. Потекли долгие минуты разглядывания бациллы. Наконец он повернулся к Лихову, прошептал:

― Да, это она. Активная, падла. Тащи переносной бокс. Надо её сейчас же туда поместить.

― Листерию?

― Ты, что, тоже тяпнул? Ольчика, конечно.

― Всё настолько плохо?

― Откуда я знаю.

― Колёсик в бокс ни за что не полезет.

― Усыпи.

― Издеваетесь?

Завлаб вытер пот со лба. Сказал обречённо:

― Если с ней что-то случится, я сообщу, куда следует, и тебе инкриминируют преступную халатность.

― Я сам во всём признаюсь.

― Поступим так, ― сказал Борисыч. ― Вызывай скорую и вези эту дуру в инфекционную больницу. Только сначала возьми у неё кровь из вены с помощью вакуумной системы. Так будет безопасней. А заодно возьмёшь у себя и у Васи.

― А у вас?

― И у меня. Ты хватал руками соску.

В несусветную рань Лихов, клюя носом, приплёлся в лабораторию. За Олиным столом, сдвинув стулья, сидели Борисыч и Вася. Вовсю дымили.

― Ну, что там? ― спросили хором.

― Не знаю, ― ответил Вова. ― Меня к ней не пустили. А вы что тут так пыхаете? Сработает же пожарная безопасность.

― Не сработает, ― сказал завлаб. ― Мы её отключили.

Лихов прикурил.

― Сделали анализ крови?

― У Колесовой повышенное содержание нейтрофилов, ― сообщил Вася.

― И о чём это говорит?

― Организм борется с острой бактериальной инфекцией.

― А что у нас?

― Всё в норме.

― Бедный Колёсик, ― вздохнул Вова.

― Не трясись. Девка молодая, здоровая, с мощным иммунитетом. Проведут антибактериальную терапию пенициллином, подержат на карантине и отпустят.

― А если это супербактерии?

― Резистентные к антибиотикам? ― поднял брови Савин. ― Откуда им тут взяться?

― Мало ли откуда? Может, из космоса.

― Пришельцы, что ли?

― Не обязательно. Эти бактерии могут быть из тех, что прилетают на орбитальные станции на борту космических аппаратов.

― Серьёзно?

― Серьёзней некуда. Под воздействием космической радиации одноклеточные мутируют и потом в таком виде возвращаются обратно на Землю.

В это время у Лихова заголосил смартфон.

― Колёсик.

― Поставь на громкую, ― сказал Савин.

― Привет, ― выдохнул Вова. ― Как ты там?

― Расслабься, ― ответила Оля. ― Только водку не пей.

― Обход был?

― Целый консилиум.

― Диагноз?

― Листериоз обыкновенный. Жить буду.

Тихо добавила:

― А малышке не повезло.

Вова опустил голову.

― Это был мой ребёнок.

Лихов заглянул к Савину, положил перед ним листок бумаги.

― Заявление, ― прочитал шеф. ― На отпуск?

― На увольнение, ― ответил Вова.

― Куда собрался ― на мясокомбинат, за кордон?

― В Сочи. Одна серьёзная компания борется там с загрязнениями. Познакомился с ними на конфе. Вот, получил приглашение на работу.

― Думаешь, у тебя там всё получится?

― По крайней мере, мой компост они потянут.

― А что говорит Ольчик?

― Ничего не говорит.

― Чёрта с два она с тобой поедет.

― Захочет, поедет.

Завлаб подписал бумагу.

― Вернёшься, возьму назад. Что молчишь?

― Не знаю, что и сказать.

― Скажи, когда тебя ждать?

― Когда море очищу.