Микрополис

А.Н. Чернецов

МИКРОПОЛИС

роман

Если кому-то случится прочесть эти строки, автор заранее просит прощения и предупреждает, что городов, подобных описанному, не бывает в действительности и все явившиеся на свет герои – лишь порождения истерзанного сознания самого автора.

Надо, надо, надо нам, ребята,

жизнь прекрасную прожить.

Надо, надо, надо нам, ребята,

что-то в жизни совершить.

Из детсадовской песенки

Лёгкие отделяют от сердца и трахеи, к которым они прикреплены. Из сердца удаляют свернувшуюся кровь. Лёгкие и сердце тщательно промывают холодной водой.

Из кулинарного рецепта в отрывном календаре

Единственное утешение – это воспоминание об отдельных моментах войны, когда пламя взрыва внезапно вырывало из тьмы одинокую фигуру человека, который продолжал стоять на посту, хотя войска давно оставили свои позиции. Из этих бесчисленных и страшных ночных постов сложилось сокровище, которое будет израсходовано ещё не скоро.

Эрнст Юнгер. Одинокие стражи

Часть I

Глава 1. Суд

Клуб «Серпентарий» – Столичное шоссе

Девочка лет 4-х:

– А светлячки кусаются?

Мама:

– Нет.

Девочка:

– А если соберутся вместе?

Детский лепет

Арта пытали семеро. Товарищ Артёма МС Габбер. Толстогубый интеллектуал Костик Меламед. Русая девушка. Очаровательная длинноногая блондинка Анечка. Арт-директор «Серпентария» Шива. Гений местной радиорекламы Дима Белкин. И замечательный актёр Вачовски, он же Олежка Порно-Молот.

Клуб «Серпентарий» вообще был самым подходящим местом для экзекуции. Уже на входе посетителя встречали отсутствующим взглядом старушки, при виде которых на ум неизбежно приходило давно забытое слово «вахтёрша». Тут же, рядом с гардеробом, зияли две дыры туалетных дверных проёмов. Аммиачный дух сразу отбивал охоту к сопротивлению, погружая в нокаут прострации. Несколько, казалось бы, давно исчезнувших как понятие «гопников», уже отслуживших в армии и помыкавшихся без работы, с залысинами и в потёртых чёрных комбинезонах, отбывали здесь повинность охранниками. Только Шива мог нанять таких людей секьюрити в рок-клуб. За углом поблёкивал бар. Лица официанток вселяли в посетителей такую отчаянную безысходность, что хозяевам следовало бы повесить над стойкой лозунг: «Вам здесь не рады!», чтобы окончательно развеять всяческие сомнения по поводу атмосферы, которая здесь обычно царит.

В этом интерьере разговор длился уже около часа. Больше всего Арту хотелось встать и уйти. Но он с какой-то стоической отстранённостью переживал эту пытку. Растворившись в амнезии болезненной неги, извинительно улыбался в диком полусне.

– А пусть действие происходит в 69-м году, – неожиданно заявил Порно-Молот.

– Почему в 69-м?! – проснулся от ужаса Арт.

– А мне нравится 69-й.

– Ну, это прямо неприкрытый фрейдизм какой-то…

– Кстати, о Фрейде, – вмешался Белкин. – Не хватает в твоей пьесе какой-то, знаешь ли, гомосексуальной интрижки.

– Какой гомосексуальной интрижки? Это история любви. Юноши и девушки. Простая и нежная.

– Художественное произведение должно чему-нибудь учить, – потянулась Анечка. – Должны быть какие-то идеалы, чтобы можно было подумать над чем-нибудь.

– На это есть философия.

– Или вот, скажем, какая-нибудь мораль должна в конце выводиться. Кто тут у тебя отрицательный герой, кто положительный? Непонятно.

– У Чехова кто отрицательный?

– Вот ты на что замахнулся, – возликовал Шива. – Чехов!

– Ну ты сам посмотри, у тебя же всё как в жизни, – сказал Меламед. – Сейчас это неактуально. Неореализм какой-то! Сейчас ценится искажённое сознание, поэтика перверсий.

– Влюблённый выше любого поэта.

– А мне понравилось, – вмешалась русая девушка. – Всё так красиво. Давайте ставить. Ребята, а кто будет роли распределять?

– Да подождите вы с ролями, – решился Арт. – Вы поймите, это – история любви. Но любовь здесь является неким испытанием, проходя через которое, человек начинает понимать, что такое настоящая красота. Будто корка у него на глазах ломается. И он впервые начинает жить красотой.

– Да это понятно, – отмахнулся Габбер.

Ему единственному эта пытка не доставляла даже эстетического наслаждения. Арту было знакомо такое состояние. Он и сам не раз бывал одновременно и судьёй и обвинителем. Подобное случается на таких процессах. Такое случается...

И сейчас, похоже, МС Габбер был здесь единственным, кому приходилось хуже, чем Артёму. Именно Габберу принадлежала идея написать эту злосчастную пьесу.

– Нет, ты знаешь, как хотите, а всё же без наркотиков не обойтись! – хлопнул по столу Белкин. – Сейчас везде наркотики… или гомосексуализм. Пусть главный герой продаёт наркотики.

– Или трахается с мужиками? – съязвил Артём.

– А мне кажется, всё как-то бытово. Сухо, – Меламед так и не изменил придирчивой гримасы.

– Здравствуйте!..

– Я так и не поняла, они все постоянно друг друга бросают, – вдруг возмутилась Анечка. – Мелодрама какая-то! Мыльная опера.

– Спасибо, – поклонился Арт.

– Да ты не обижайся. Я же тебе правду сказала.

– Знаете, это даже хорошо, – вдруг оживился Белкин. – Народу сериалы нравятся. Давайте ставить.

– Нет, ребята, – сказал Артём. – Давайте честно, какие мысли?

– Мне понравилось, – встрепенулась русая девушка. – Когда будем роли распределять?

– Да нет, пьеса хорошая, просто всем хотелось не выглядеть дураками, вот мы и умствуем, – резюмировал МС Габбер.

– Ладно, даю всем по экземпляру, через неделю созвонимся и всё решим. О’кей?

– О’кей, – разочарованно выдохнуло сообщество. Они только вошли во вкус.

Арт поднялся из-за стола. Это была катастрофа.

«Кому же ещё следовало показать пьесу, – терзался Арт, – если даже они – самые близкие мне здесь люди – ничего не поняли? Они говорили о чем угодно – о своих комплексах, амбициях, даже о взглядах на искусство, только не о пьесе. Что это за отчаянная слепота?

Хорошая беседа шлифует слово, как волна морские камни. А здесь вместо беседы – болотное чавканье. Я думал, мы зацепимся хоть на этом плацдарме, отстоим клочок у пустоты. Вместо этого они отчаянно множат хаос. И ведь это самые верные друзья! С кем же тогда говорить? Если даже они не видят открытого, как говорить о сокровенном?»

Майский суховей обжигал лицо.

«Никаких созвонов», – тут же решил Арт и двинулся на остановку.