Мир Железных Чертогов

Седовласый Карваис в круглом жреческом шлеме оперся о железную стену, покрытую древними знаками, изогнутыми и причудливо сплетающимися, словно в них пряталась сама судьба. Его ладонь сдавила прохладный металл, и он почувствовал, как внутренний жар от могучей силы, заключённой в священных апокрифах, пробуждается в теле. Карваис был стар, но в его взгляде горела огненная и непреклонная воля. Он обернулся на Марама, стоявшего позади, и одним движением сильной руки ударил его в грудь.

Марам стойко принял удар, но не смог скрыть, как дрогнуло его сердце — не от боли, а от признания, от осознания, что старейшина увидел в нём не просто парня, а настоящего мужчину, достойного испытания. Внутри него запылал огонь — не страх, а неведомое возбуждение, которое наполняло его грудь. Не каждый в племени удостаивался подобной чести.

Карваис молча вёл Марама по тёмным коридорам святилища, напоенного густым ароматом горящих благовоний. Тени шагов танцевали на стенах, словно живые. Звуки эхом отзывались в пустоте, будто сам храм затаил дыхание, наблюдая за каждым движением.

Марам следовал за старейшиной, его мысли путались в вихре образов и вопросов. Он пытался понять, что же на самом деле ожидало его впереди, и почему он, молодой и неопытный, был избран для важной миссии. Всё казалось нереальным — и жёсткий удар в грудь, и сам Карваис, и святилище, полное таинственных знаков и тайн. От благовоний слезились глаза, саднило грудь и хотелось пить, но Марам не смел нарушить таинства.

Внезапно Карваис остановился и, подняв факел, осветил одну из стен. Он указал на длинные ряды знаков, вырезанных в железе, - их красные линии словно кровоточили, пульсируя жизнью. Марам не мог оторвать взгляд от символов, их значение было ему непонятно, но он чувствовал их священную мощь. Стены были живыми, они пульсировали светом, мигали, говорили с ним, но языком, который он не мог понять.

— Я Карваис, первосвященник и хранитель этого места, — сказал старейшина, его голос звучал спокойно, но в нём звенела власть. — Я умею читать знаки. Я понял их язык, как и мои предки. И теперь я вручаю тебе власть, Марам. Власть, которая откроет тебе двери святилища, где ты сможешь говорить с самими богами. Ты готов, Марам?

Марам молча кивнул. Он не знал, что сказать. Сердце колотилось в груди, а дыхание сбивалось от волнения. Это было слишком важно, слишком… страшно. Но в глазах Карваиса царила уверенность, вера в непререкаемые и неизвестные силы.

Марам не сомневался. Он был готов. Для него не было другого пути, кроме как идти вперёд. Он знал, что это его шанс, его предназначение, и что если он не примет его, то останется ничем. Его жизнь будет такой же серой и пустой, как каждый день до того момента, как старейшина выбрал его.

Карваис наблюдал за ним, оценивающе, с тихим удовлетворением. Он знал, что Марам был готов, хотя и не понимал всей важности своего пути. Он был ещё молод, и на его лице читалась неуверенность, но в его душе было нечто, что могло бы затмить даже самые большие страхи. Это был тот самый огонь, который искал Карваис.

В тишине святилища взгляд Марама встретился со взглядом Карваиса. Словно поток, он передал Мараму всю свою решимость, всё, что накопил за долгие годы. Карваис понимал: именно от этого парня зависит будущее их племени, и возможно, всего мира, если только тот осмелится пойти туда, куда ему уготовано.

Марам вздел подбородок:

- Я готов, первосвященник, почтенный Карваис. Я готов выполнить волю богов и твою.

Карваис кивнул и сел на пол, жестом приглашая Марама сделать тоже самое. Он провёл жезлом по пыли, оставляя за собой четкие, резкие линии, образующие карту, и в его глазах плескался мистический блеск. Он рисовал с абсолютной уверенностью, зная, что каждое движение руки не просто чертит путь, а связывает его и Марама с силой, которая сокрыта в коридорах, в мрачных железных сводах.

Глаза Марама были устремлены на жезл и на символы, вырисовывавшиеся на пыльной земле. Он чувствовал, как дыхание замедляется, а каждое слово Карваиса впечатывается в его память, как если бы оно было выгравировано в самом существе. Слова старейшины несли не только смысл, но и силу, с каждым заклинанием сердце Марама билось все сильнее, а его тело как будто откликалось на древние призывы. Он не понимал всех деталей, не осознавал всей мощи заклинаний, но знал одно: его жизнь уже никогда не будет прежней.

Когда Карваис, наконец, завершил свои указания, он притянул Марама к себе и зашептал в его ухо:

- Вечный источник воды и жизни иссякает. Боги дарили нам благоденствие многие поколения до меня и в мое время, но теперь они разгневаны. Запомни свой путь. – Он указал на начертания, сотворенные жезлом в его руке. – Ты пройдешь долгий путь до святилища и там, ты сможешь говорить с Богами. Узнай в чем наша вина, и как вернуть их довольство.

Марам почувствовал, как его мир стал уже и теснее. Он ощущал, как груз судьбы ложится на его плечи. Карваис поднялся, его движения были спокойными и вальяжными, словно сам мир склонялся перед ним. Он вывел Марама из святилища, и их шаги эхом отозвались в пустоте. За дверями, под сводами, собралось почти всё племя. Несмотря на запрет приближаться к молельному чертогу.

Внезапно, женщины зарыдали и попадали на колени, простирая руки вверх, взывая о помощи и благе. Кто-то полз к старейшине первосвященнику Карваису, кто-то в неистовстве рвал на себе волосы, выкрикивая слова молитв. Марам ощущал их взгляды, пил их страх и трепет, чувствовал себя выбранным среди них, а значит и над ними.

Над плачем и стенаниями раздался гулкий голос кузнеца по имени Гнида:

- Карваис! Первосявщенник! Это виноваты вы, и те кто пришёл в наше племя с вами, вы положившие запрет на жертвоприношения. Боги ревностны, и мы всегда приносили им в дар человеческую жизнь! Вы виноваты в том, что боги запечатали вечный источник!

Его крик был резким и раздражённым. Он размахивал руками, пытаясь поднять на ноги ревущих и молящихся поблизости – рядом голосили его жена, младший сын и старшая дочь.

- Встаньте!!! Это старейшина виноват, богам нужны жертвы, а не слова о знаках и тайных смыслах!

Его слова казались жестокими, во взгляде читалось отчаяние и осуждение. Карваис увидел, как несколько мужчин прислушиваются к нему. Он вздел руки и указал своим жезлом на гниду. Двое послушников врезались в толпу, схватили кузнеца и яростно заломили руки за спину. Гнида, несмотря на свой возраст и слабость, отчаянно бился, его глаза сверкали злобой, но к послушникам присоединились и те, кого он пытался вразумить. Его начали избивать, крича в уши священные молитвы и призывая к покаянию, Гнида обессилев, все же пытался вырваться, но потом пронзительно захохотал. Послушники в страхе отступили от него, а Гнида рухнул на живот, закрывая лицо, и начал рыдать, осознав свое бессилие.

Карваис смотрел на происходящее с холодным спокойствием. Гниду ждёт наказание за отступничество, но это будет позже. Он повернулся к Мараму и вытолкнул его вперёд перед толпой. Люди ахнули и попадали ниц.

- Он, тот кто спасёт наш мир, он тот, кому я доверил говорить с богами.

Карваис откинул полу белой сутаны и вынул небольшой фолиант с ободраннм переплетом и пожелтевшими страницами. Перед лицом, ошарашенной толпы, он вручил его Мараму.

— Спрячь эту реликвию под одежду, — прошептал Карваис. — Это письмена богов. Они узнают тебя по ним, и ты сможешь пройти через железные врата. Они не допустят тебя, если не почувствуют силу этих знаков в твоей душе.

Марам взял фолиант в руки, его пальцы скользнули по обложке, и он почувствовал холодную тяжесть, словно сам смысл древних текстов проникал в его тело. Карваис указал пальцем на дальний лаз, скрытый за тяжёлой железной дверью.

— Ты увидишь то, чего ещё не видел никто из нашего племени! Твой путь начат!

Марам молча кивнул, ещё раз ощущая тяжесть фолианта под одеждой, осознавая свою сопричастность к тому, что было открыто только Карваису. Он пошёл вперёд, каждый шаг уводил его всё дальше от мира, который был ему знаком.

Когда он подошёл к выходу, на его сердце легла тяжёлая, почти невыносимая тень. В этот момент раздался визг его матери — пронзительный, полный боли и страха.

— Марам! Марам! — её голос звучал в ушах, но Марам не мог остановиться. Он не мог вернуться. Всё было решено.

За первой дверью он увидел бескрайние злаковые поля под вечным светом. Здесь всё было ему знакомо – их племя возделывало и обрабатывало эту землю с изначальных времён. Здесь, на этих полях, под светом богов, он вырос и познал горечь и силу войны. Память о жестоком сражении, произошедшем здесь всего год назад, всколыхнула в его душе забытые чувства. Воины его племени и чужаки, желающие захватить священное место с неистощимым источником воды, столкнулись на этой земле.

Дрались железными ножами, неистово, яростно, как звери. В той битве Мараму выбили глаз и почти половину зубов. Марам машинально провёл ладонью по щеке, коснулся зашитого века. Он почувствовал знакомую боль — адскую, пульсирующую, как память о смерти, и вкус кровавой слюны во рту. Вспомнилась песнь его матери, высосавшей остатки глаза из глазницы и зашивающей веко под присмотром Карваиса. Сердце сжалось, на миг его охватила тревога. Но это был просто одно из воспоминаний, с которыми Марам научился жить.

Злаки, колышущиеся под льющимся с высокого свода светом, были ему родными, как всё, что окружало его здесь. Он принял это как неизбежность, как часть великой игры, где никто не был вечен, и каждый день был борьбой. Но Марам не был слабым. В его груди горел огонь, и он всегда был готов вступить в бой. Может поэтому Карваис и заметил его.

Шорох, едва заметный, почти неуловимый, привлёк его внимание. Марам мгновенно среагировал — его рука, привыкшая к клинку, метнула нож в направлении звука, точно и без колебаний. Миг спустя раздался визг, и сердце Марама прыгнуло в груди. Он выскочил из-за высоких стеблей пшеницы, направившись на звук. Кровь бурлила от возбуждения. Он был быстрым и точным, как хищник, скрадывающий жертву.

В злаках он нашел раненую крысу, размером не меньше локтя. Он довольно улыбнулся, увидев неподалёку от её тела свой клинок. Вскипевшая ярость от воспоминаний о битве, о боли, об утратах, сбивала с толку, но радость убийства, пусть и всего лишь крысы наполнила рот голодной слюной. Он не чувствовал жалости, только живое возбуждение. Марам быстро подбежал, схватил зверька и одним движением перерезал горло.

Он прижал губы к ране, чувствуя, как кровь наполняет его нутро теплом, словно олицетворяя саму жизнь, саму силу. Кровь даровала ему жизненную силу. Опьянение, физическое и духовное, охватило его. Это была не охота, не месть или желание — это был знак. Добрый знак от богов. Он знал и чувствовал это. Вкус крови, как горькое наслаждение, заполнил его рот, передался в тело, привнося в него пьянящую бодрость. Марам почувствовал, как всё внутри звенит струной, натянутой до предела.

Боги были с ним.

Марам не знал страха в бескрайних гротах и чертогах, продолжающих друг друга бесконечной цепью. Это был его мир, столь привычный и одновременно полный неизведанных тёмных уголков, в которых он ещё не бывал. Карваис не учил его миру, он просто показывал его — как открытую книга, но с непрочтенными страницами, которые Марам должен был разгадать сам. И в этом мире всё было связано с древними знаками и словами, которые он запомнил от старейшины. Заклинания на неизвестном языке богов, становились для него чем-то естественным, как дыхание.

Когда Марам прикладывал руку к перегородкам и произносил незнакомые слова, они поддавались, - тяжёлые металлические створки скрежетали и открывались, словно мир уступал ему дорогу, готовя к новым открытиям.

Слухи о Карваисе и его связи с матерью Марама влекли за собой множество слухов, гуляющих по племени. Но в мире Марама не было места для выяснения родства. Всё, что он знал — это племя, которое было его семьёй. Все были частью их общего чертога, великого храма, где люди жили в тени богов, надеясь, что однажды вернут то, что было потеряно. Мать никогда не говорила о своём прошлом, и Марам не задавал лишних вопросов. Он знал её как человека, который пережил столько, что даже мысли о прошлом могли затмить её спокойствие.

Она рассказывала ему легенды, старые, как сами стены святилища, о том, что когда-то весь их мир был обителью богов. Но однажды существа, настолько величественные и непостижимые, покинули свою обитель, отправившись по чёрной реке в миры мертвых, и оставили людей в забвении, в бесконечных тоннелях и чертогах. Бросили, как безродных крыс на злаковых полях.

Знания, оставшиеся от них, передавались через поколения, и Карваис, беззаветно верящий в мудрость высших, поделился ей с Марамом, открыл ему язык богов, дал ему ключи, которые могли бы пробудить скрытые силы.

Марам помнил те дни, когда он был ещё ребёнком, и Карваис, как великий маг, мог колдовать с железом. Мало кто помнил, как из стены, под его руками, являлась металлическая химера, несущая в своём чреве пищу. Это было чудо, которое стало частью их быта, когда по ночам стены рожали нечто живое, когда они могли поесть, не тревожа никого. Но с годами чудо иссякло, как иссякало многое раньше. Марам помнил вкус той еды, помнил сытое дыхание материнского рта. Но это было давно, теперь пришло время иссякнуть и вечному источнику воды в их чертоге.

Он молча продолжил свой путь. У него не было сомнений, что в святилище он увидит нечто большее, чем просто воспоминания о чудесах прошлого. Марам верил, что ему предстоит найти свою собственную судьбу — реальность, наполненную огнём и силой, смыслом невообразимо большим, нежели всё, что он имел сейчас.

Плещущиеся отголоски воспоминаний несли его всё дальше.

Марам стоял перед последней преградой, его сердце билось как барабан, с каждым ударом затягивая душу в водоворот первобытного, дикого страха. Он понимал, что за прозрачной перегородкой был другой мир, мир, о котором рассказывали легенды, где живут боги, но пока что это была просто стена, преграда, недостижимая и непробиваемая.

Он знал, что для людей созданы железные чертоги, тяжёлые и полные теней, а у богов — лёгкие, прозрачные, как воздух. Но почему-то именно прозрачность последней преграды пугала его больше всего. Он коснулся её, слегка ударил кулаком, не веря, что прозрачное, может быть непроницаемым.

Он поклонился перед перегородкой, осенил свою голов уи грудь защитным знаком и приложил ладонь к радужной полусфере справа от преграды. Марам произнёс заклинание, как научил его Карваис, но ничего не произошло. Заклятие не дало никакого результата, и вместо отклика — пустота.

Отчаяние наполнило грудь, перехватило горло когтями, и Марам почувствовал, как его душа, полная неведомого страха, готова разорваться. Он сполз на пол, его тело сжалось, как под тяжёлым грузом. Слезы текли по лицу, а душа неистово молила о помощи, пытаясь найти хоть какой-то выход. Он знал, что все его надежды на успех зависели от этого момента. Если он не пройдет преграду, то всё — его путешествие, его судьба — всё окажется лишь иллюзией.

Но тут, как гром среди ясного неба, он вспомнил слова Карваиса. Старейшина сказал, что если заклинание не сработает, нужно ударить рукоятью ножа в то место, куда возложена рука. Боги, возможно, были обидчивы, но они могли ответить. И ответить быстро. Сердце снова затрепетало, Марам вскинулся, утёр слезы и вынул нож. Вцепившись в рукоять, он зажмурил глаза и, не думая о боли, ударил по радужной полусфере.

Воздух вокруг будто прорезал короткий, пронзительный писк. Затем, словно из ниоткуда, раздался треск. Это был не звук разрушающейся преграды — это был звук разрыва самой ткани мира. Глас — не человеческий, но божий, пронзил всё вокруг. Боги ответили ему на их языке.

Марам в суеверном страхе закрыл уши руками, не в силах вынести эхо неведомого, и, забыв обо всём, начал выкрикивать заклинание, не слыша себя. Он не осознавал, что говорил.

Когда всё стихло и воздух снова стал неподвижным, Марам увидел, как прозрачная преграда начала растворяться, будто призрачная дымка, исчезая в воздухе. Марам не мог поверить своим глазам. Он стоял перед открытым проходом, и его сердце одновременно заполнило чувство облегчения и трепета перед неизведанным. Он стоял на пороге нового мира, и боги, возможно, действительно были рядом.

Марам сжал фолиант и вытянул его перед собой. Он ступал в святилище богов, где всё было возможно. Мир, который когда-то казался ему вселенной богов, теперь наполнился ужасом. В громадном прозрачном куполе, где не было ни тени, ни света, только глубокая тьма, он почувствовал, как слабеет его разум. В запредельной тьме над головой он увидел громадную голубую полусферу и зажмурился. Вспомнилась древняя легенда о Вечной Голубой Слезе — той самой, что, по рассказам матерей, была причиной страха и мук их народа, когда боги, рассыпав огненные вспышки по их миру, предрекли разрушение всего сущего. Люди горели, страдали, задыхались и падали замертво. Тогда-то боги и покинули их мир, отправившись на волшебных лодках к Голубой Слезе посреди искрящейся тьмы. Марам не верил в легенды.

Но вот она, перед ним, как свидетельство невообразимых историй из детства. Голубая Слеза — именно она, находящаяся в самом центре купола, несла в себе невероятную силу, которую обещали боги. Она была огромной, переливающейся, почти живой, поглощая всё вокруг и наполняя пространство необъяснимой, страшной тишиной. Неотступно в легендах о Голубой Слезе упоминался и её младенец, которого она родила после бегства богов – Серый Осколок. Марам видел и его, близко к Голубой слезе, как ребенок к матери. Все, что он слышал, все о чем шептались женщины в их племени – было правдой.

Марам сжался, прижимая фолиант к груди, его глаза расширились от ужаса, а сердце пронзило ощущение пустоты. Дышать становилось всё тяжелее, - в религиозном трепете он не ощущал этого, но сейчас вдохнуть полной грудью и насытить лёгкие не удавалось.

Преграда позади него с шипением закрылась, словно заключая его в новом кошмарном мире. Он снова услышал голоса, сопровождающиеся прерывистыми красными вспышками по белёсым стенам. Он попытался дышать, но воздух становился всё гуще, и каждый вдох казался последним. Ощущение, что его тело не выдержит, охватило его с головой. В глазах потемнело, свет бил чёрными вспышками, мир расплывался чёрной бездной. Марам выронил фолиант и схватился за горло, падая на колени. Сознание пронзила последняя мысль — Боги наказали его за святотатство, ибо он посмел войти в их чертог стоя, а не ползком, как было принято в их святилище.

Голоса богов звучали всё громче, и если бы Марам знал их язык, если бы он только знал...Автоматическая система повторяла одну и туже фразу:

«Опасность. Повреждена обзорная сфера. Насыщение командного отсека атмосферным воздухом 12%».

Через минуту

8%

И через минуту

2%

Пока обзорная сфера, в которую отчетливо были видны Земля и Луна, не соединилась с вечным космосом в едином вакууме. Мёртвая рука Марама лежала на раскрытом фолианте, закрывая надпись, сделанную неведомыми богами несколько сотен лет назад:

«Бортовой журнал. Станция орбитального базирования Циклон. Все системы работают в штатном режиме. Командир станции Ремизов А.П. 2112 год, 23 апреля. Запись первая».

Мир, в котором жил Марам не был миром богов, как он думал. Это был орбитальный комплекс, оставшийся от таких же людей, как и он сам. Боги, о которых он слышал, были лишь создателями этой станции, а сам Марам оказался всего лишь их далёким потомком. Неизвестно, что произошло на Земле и что произошло на станции Циклон, но в какой-то момент законы эволюции сменились законами деградации. Здесь не было ни божественной воли, ни вечной жизни — был только космос, несущий человеку ощущение собственной ничтожности среди беспрестанно рождающихся и умирающих звёзд.